Возникновение общинно-родового

Строя

Крупные сдвиги в развитии производительных сил

У повлекли за собой не менее крупные изменения в органи­зации общества. Возросшая техническая вооруженность человека в его борьбе с природой сделала возможным су­ществование относительно постоянных хозяйственных коллективов. Но в то же время она требовала эффектив­ного использования преемственности и дальнейшего со­вершенствования усложнившихся орудий и навыков тру-

| да. Первобытному стаду с его относительно аморфной не­устойчивой структурой эта задача была не под силу, по­этому стадо неизбежно должно было уступить место бо­лее прочной форме общественной организации.

Рядюбстоятельств определял характер этой организа­ции. Во-первых, при крайне низком уровне развития ран-

| непалеолитического общества, в условиях которого нача­ла складываться новая организация, едва ли не единствен­но реальной основой для упрочения социальных связей были стихийно возникшие узы естественного кровного

f, родства. Во-вторых, можно думать, что при неупорядо­ченности полового общения, и, следовательно, отсутствии понятия отцовства отношения родства должны были ус­танавливаться только между потомками одной матери, - Т. е. строиться по материнской, женской линии. Наконец, в-третьих, наиболее стабильной частью тогдашних кол­лективов были женщины, игравшие важную роль во всех / областях хозяйственной жизни и исключительную роль в

'*• 239

заботе о детях, поддержании огня, ведении домашнего хозяйства. В силу этих обстоятельств первой упорядочен­ной формой организации общества, непосредственно сме­нившей первобытное человеческое стадо, вероятно, был коллектив родственников, связанный общим происхож­дением по материнской линии, т. е. материнский род.

)

Брак и семья

Вопрос о начальных формах семьи и брака пока еще
не может быть решен вполне однозначно. В свое время
Морганом было намечено пять сменявших друг друга в
исторической последовательности форм семьи: кровнород­
ственная, пуналуа, парная, патриархальная и моногамная,
из которых две первые основывались на групповом браке.
Эта схема была воспроизведена Ф. Энгельсом, однако с
определенными оговорками. Если в первом издании «Про­
исхождение семьи, частной собственности и государства»
он вслед за Морганом рассматривал кровнородственную
Семью как необходимый начальный этап в развитии се­
мьи и брака, то в четвертом издании, после появления
работ Файсона и Хауитта, он допускал, что начальной фор­
мой мог быть дуально-родовой групповой брак. Здесь же
он решительно высказывался против понимания выделен­
ной Морганом семьи пуналуа, основанной на групповом
браке нескольких братьев и сестер с их женами или мужь­
ями, как обязательной ступени в развитии семейно-брач-
ных отношений. •

Многие исследователи считают, что первой истори­ческой формой общественного регулирования отношений между полами был экзогамный дуально-родовой группо­вой брак, при котором все члены одного рода имели пра­во и должны были вступать в брак со всеми членами дру­гого определенного рода. Иначе говоря, предполагается, что эта древнейшая форма брака заключала в себе, во-пер­вых, запрещение брака с сородичами, во-вторых, требова­ние взаимобрачия двух определенных родов (направлен-

• ная экзогония), в-третьих, требование супружеской общ­ности. Универсальность и глубокая древность дуально-родовой экзогонии доказывается огромным этнографичес­ким материалом и в настоящее время общепризнана. Что же касается супружеской общности, т. е. группового бра-' ка, то ее реконструкция основывается на анализе, во-пер­вых, ряда сохранившихся брачно-семейных институтов и форм, во-вторых, так называемой классификационной си­стемы родства.

К числу таких институтов относятся прежде всего брачные классы австралийцев. Так, у австралийцев Запад­ной Виктории племя разделено на две половины — Бело­го и Черного Какаду. Внутри каждой из них брачные свя­зи строго запрещены, в то же время мужчины одной по­ловины с самого рождения считаются мужьями женщин другой половины, и наоборот. Такая же или чаще более сложная система четырех или восьми брачных классов имеется и в других австралийских племенах. Система брач­ных классов не означает, что все мужчины и женщины соответствующих классов фактически состоят в группо­вом браке, но они берут из предназначенного им класса мужа или жену и в определенных случаях, например, на некоторые праздники, вправе вступать в связь с другими мужчинами или женщинами. У австралийцев зафиксиро­ван и другой пережиток группового брака—институт «пир-рауру», или «пираунгару», дающий как мужчинам, так и женщинам право иметь наряду с основными несколько дополнительных жен «ли мужей. Сходные брачные обы­чаи засвидетельствованы и у некоторых других племен, например, симанговМалакки. Н.Н. Миклухо-Маклай так писал: «Девушка, прожив несколько дней или несколько недель с одним мужчиной, переходит добровольно и с согласия мужа к другому, с которым живет лишь некото­рое, короткое время. Таким образом она обходит всех муж­чин группы, после чего возвращается к своему первому супругу, но не остается у него, а продолжает вступать в

^% 241

новые временные браки, которые зависят от случая и же­лания». Также спорадически, в зависимости от случая и желания, общаются со своими женами и мужчины.

Другое основание для исторической реконструкции группового брака — классификационная система родства, в разных вариантах сохранившаяся почти у всех отстав*-ших в своем развитии народов мира. Эта система, в про­тивоположность описанным, различает не отдельных ин­дивидуальных родственников, а их группы или классы. Так, австралийская аборигенка называет матерью не толь­ко родную мать, но и всех женщин ее брачного класса, мужем не только своего действительного мужа, но и всех мужчин его брачного класса, сыном не только собствен­ного сына, но и всех сыновей женщин своего брачного класса. Естественно полагать, что такая система возникла не в индивидуальной, а в групповой семье, члены кото­рой не делали различия между собственным ребенком и ребенком любого из своих сородичей. Это, конечно, объяс­нялось не тем, что люди не знали своих ближайших кров­ных родственников, а тем, что во внимание принималось не биологическое индивидуальное, а социальное группо­вое родство. Подобный порядок нельзя не поставить в связь с некоторыми сохранившимися у отсталых племен обычаями детского цикла, например, отмеченным у буш­менов обычаем, по которому новорожденного первое время должна была вскармливать не мать, а другие жен­щины.

Будучи крупным шагом вперед по сравнению с пер­воначальной неупорядоченностью половых отношений, дуально-родовой групповой брак все же еще оставался очень несовершенной формой социального регулирования. Экзогамия вынесла брачные отношения за пределы рода, но оставила место для соперничества, столкновений на почве ревности между принадлежащими к одному роду групповыми мужьями или женами членов другого рода. Поэтому должны были возникать все новые и новые зап-

■ мому, именно так появилось запрещение браков между лицами разных возрастных категорий, пережитки которо-

й,, го частью удержались до нашего времени в виде широко распространенных обычаев избегания между зятьями и тещами, невестками и тестями. -' Постепенно первоначальный групповой брак, охваты-

£, вающий всех членов двух взаимобрачных родов, сузился до группового брака только между лицами, принадлежав­шими к одному поколению этих родов — так называемо­го кросс-кузенного (перекрестно-двоюродного) брака. Он назван так потому, что при этой форме брака мужчины женились на дочерях братьев своих матерей, т. е, на дво­юродных сестрах.

В дальнейшем брачный круг продолжал сужаться за счет ограничения группового кросс-кузенного брака. В обы­чаях многих племен может быть прослежен последова­тельный процесс запрещения браков сначала между пере­крестно-двоюродными, затем перекрестно-троюродными и т. д. братьями и сестрами. Система брачных запретов все более усложнялась, практическое осуществление груп­повогобрака делалось все более затруднительным, эпизо­дическое сожительство отдельными парамИ'Становилось. менее эпизодическим. Материалы этнографии австралий­цев, бушменов, огнеземельцев и других наиболее отста­лых охотничье-собирательных племен позволяют считать, что уже в эпоху ранней родовой общины постепенно сло­жился парный, или синдиасмический (syndiasmos — со-Ц единение вместе), брак.

Хотя в парном браке соединялась только одна опре­деленная пара, он продолжал оставаться непрочным, лег­ко расторжимым и относительно недолговечным. Отно­сительной была и сама его парность, так как он еще долго

|" переплетался с разнообразными остатками групповых

г "брачных отношений. Часто супруги, вступавшие в пар-; вый брак, продолжали иметь дополнительных жен и му-

^% 243

жей. У многих народов известны обычаи полиандрии (poly — много + andros — муж) — многомужества* соро­рата (soror -сестра) — брака с несколькими сестрами одно­временно, а в дальнейшем развитии с сестрой умершей жены и левирата (levir — деверь, брат мужа) — сожитель­ства с женой старшего или младшего брата, а в дальней­шем брата с его вдовой. Широкое распространение полу* ■$ чил так называемый искупительный гетеризм -г- порядок, по которому девушка перед вступлением в брак должна поочередно отдаваться своим потенциальным мужьям, и гостеприимный гетеризм — право мужчины на своих по­тенциальных жен при посещении им другого рода, а в дальнейшем развитии — право гостя на жену или дочь хозяина. Наконец, парному браку вообще долго сопутство­вало терпимое, а подчас и поощрительное отношение к добрачным и внебрачным половым связям. Так, по сло­вам Крашенинникова, у ительменов «зятья укоряли сво­их тещ, узнав, что их жены девственницы...»

Однако главной отличительной чертой парного брака была не его неустойчивость, а то, что основанная⁴ на нем парная семья хотя и обладала некоторыми хозяйственны­ми функциями, однако не составляла обособленной, про­тивостоящей родовой общине экономической ячейки. Муж и жена на протяжении всей жизни оставались связанными каждый со своим родом, не имели общей собственности, дети принадлежали только матери и ее роду. ■ Таким, в общих чертах, представляется развитие брач-но-семейных форм в ранней родовой общине. Как отме­чал Энгельс, его закономерность заключалась «в непре­рывном суживании того круга, который первоначально охватывает все племя и внутри которого господствует общ­ность брачных связей между обоими полами». Это сужи­вание все более исключало отношения брачного соперни­чества между сородичами и в то же время не вело к воз­никновению семей, как экономически обособленных внутриродовых единиц. Как групповой, так и сменивший

t парный брак отвечали экономическим интересам ро-
i общины, были органическим проявлением ее внут-
iспайки. •

Общественные отношения

К тому времени, когда этнография впервые занялась | изучением ранней родовой общины, последняя повсемест­но претерпела радикальные изменения, связанные с из­менением географической и особенно исторической сре-, влиянием соседних обществ, европейской колониза- \ ции и т. п. Первоначальный род по большей части дефор­мировался и видоизменился. Но науке удалось восстано­вить главное: тот неизменный коллективизм, который был | присущ отношениям между членами родовой общины. Охота облавой или загоном, ловля рыбы запорами или сетями,-организованное собирательство, сооружение жи­лищ и лодок — все это требовало совместных усилий кол­лектива, а общий труд порождал общинную собственность | на средства и продукты производства.

В коллективной собственности находилась прежде всего земля, промысловая территория со всеми имевши­мися в ее пределах объектами охоты, рыболовства и соби-| рательства, сырьем для производства орудий, утвари и т. п. Как правило, общества охотников и рыболовов не знали иной формы собственности на землю, кроме общей собственности всей группы сородичей. Широко засвиде­тельствовано также коллективное владение охотничьими загонами и рыболовными запорами, лодками и сетями, жилищами и огнем. Отдельным лицам принадлежали •только индивидуально изготовленные ими ручные ору­дия труда — копья, луки, топоры и др., равно как и раз­личные бытовые предметы. Существование личной соб-| ственности на индивидуальные орудия соответствовало производственным нуждам и интересам коллектива, так как их наиболее эффективное использование было возмож-I- но лишь в том случае, если они соответствовали индиви-

^% 245

дуальным особенностям владельца. Но и эти орудия про­изводства обычно использовались в коллективе и всегда для удовлетворения нужд коллектива, поэтому личная собственность на них как бы растворялась в коллективной собственности сородичей. У австралийцев, огнеземельцев, бушменов известны обычаи, разрешавшие брать без спро­са принадлежащие сородичу предметы и в то же время обязывавшие заботиться о них, как о своих собственных. Иными словами, личная собственность члена родовой об­щины была лишь его отношением к вещи, а обществен­ные отношения между людьми определялись безраздель­ным господством коллективной родовой собственности.

Аналогичным образом род был верховным собствен­ником не только продуктов коллективной охоты или рыб­ной ловли, но и любой индивидуальной добычи. Древ­нейшим принципом распределения пищи, отмеченным у аборигенов Австралии, бушменов, огнеземельцев и дру­гих примитивных охотничье-рыболовческих племен, был ее раздел между присутствующими, причем даже самый удачливый охотник получал не больше других сородичей. У племен Юго-Восточной Австралии человек, убивший кенгуру, не имел на него никаких особых прав, и при раз­деле ему доставалось едва ли не самая худшая часть мяса. Сходные обычаи описаны у австралийских племен чепара, нарранга, нариньери, вотьобалук, карамунди и др. У огне­земельцев вся жизнь была буквально пронизана принци­пом коллективизма: Дарвин во время своего путешествия на корабле «Бигль» был свидетелем случая, когда группа островитян, получив в подарок кусок холста, разодрала его на равные части, чтобы каждый мог получить свою. долю.

Коллективизм в потреблении был не просто автома­тическим результатом коллективного производства, а не­обходимым условием выживания при низкой производи­тельности труда и частой нехватке пищи. Род регулиро­вал потребление в интересах всех сородичей. Но'вместе с

гм потребление было не просто уравнительным, атак ^называемым равнообеспечивающим. Это означает, что при

|- распределении учитывались не только различия в потреб­лении по полу и возрасту, но и высшие интересы коллек­тива в целом. В тяжелой борьбе с природой, которую по-

| стоянно вели родовые общины, их судьба нередко зависе-ga от выносливости взрослых мужчин-охотников, и в слу-

|, чае необходимости, при чрезвычайных обстоятельствах охотники могли получить последние куски пищи.

Коллективная трудовая деятельность членов родовой общины была простой кооперацией, не знавшей каких-либо

| форм общественного разделения труда. Она заключалась в совместных трудовых затратах для выполнения более или менее однородных работ и не могла приобретать раз-

|_; личные конкретные формы. Так, при загонной охоте объе­динялись трудовые усилия отдельных индивидуумов по отношению к одному и тому же предмету труда, а в про­цессе собирательства эти усилия параллельно применя­лись к различным, но однородным объектам. Конечно, даже такую простую кооперацию не следует понимать со-

| всем упрощенно: при загонной охоте выделялись опыт-

I ные организаторы, загонщики, новички, помогавшие раз­делывать и нести добычу, и т. д. Постепенное усложне­ние производственных навыков, чем дальше, тем больше требовало хозяйственной специализации. Поэтому суще­ствовавшее, уже в первобытном человеческом стаде есте­ственное разделение труда по полу и возрасту получило теперь дальнейшее развитие. Мужчина стал преимуще­ственно охотником, а позднее и рыболовом, женщина — собирательницей и хранительницей домашнего очага, дети и старики помогали трудоспособным сородичам. Стари-

|. ки, кроме того, обычно были хранителями коллективного опыта и активно участвовали в изготовлении орудий тру­да. Эта специализация, способствовавшая росту произво-

£ днтельности труда, вела к более или менее четко выра­женному полувозрастному делению, которое наложило

* 247

глубокий отпечаток навею общественную жизнь родовой общины.

Основными половозрастными группами в ранней ро­довой общине были группы детей, взрослых женщин и взрослых мужчин. Подразделению общества на эти груп­пировки придавалось большое значение, причем очень важным считался возрастной рубеж, переход которого со­провождался торжественными обрядами, известными под названием инициации (initiatio — посвящение). В разных племенах обряды инициации были различны, но, по суще­ству, они всегда заключались в приобщении подростков к хозяйственной, общественной и идеологической жизни взрослых членов общины. У аборигенов Австралии под­ростка учили владеть охотничьим и боевым оружием, вос­питывали в нем выносливость, выдержку, дисциплину, посвящали его в обычаи, обряды и верования племени. Инициируемого испытывали посредством ряда мучитель­ных процедур —голодовки, нанесения ран, прижигания огнем, вырывания волос, выбивания зубов и т. д. У буш­менов и огнеземельцев 13—14-летние подростки в тече­ние 1—2 лет должны были отказываться от некоторых ви­дов пищи, выполнять тяжелые работы, воспитывать в себе терпение, покорность и прилежание. Инициации девушки также состояли в ее подготовке к деятельности полноцен­ного и полноправного члена коллектива. Одной из состав­ных частей инициации была подготовка к брачной жизни: посвящаемым сообщали связанные с этим обычаи и про­изводили над их половыми органами различные, опера­ции —мужское и женское обрезание, искусственную деф­лорацию девушек и др. Особенно широкое обрезание име­ло место у мужчин, традиции которого сохранились до настоящего времени в предписаниях иудаизма и ислама.

Довольно четким было подразделение на группы взрослых мужчин и женщин, подчас приводившее к их своеобразному обособлению. У некоторых племен муж-

|лщны и женщины располагались на стоянках отдельными стойбищами, готовили разную пищу, имели свои тайные обряды и верования, а иногда даже свои тайные «языки». Мужские орудия труда считались собственностью муж­чин, женские — собственностью женщин. У других пле­мен, как, например, австралийцев и андаманцев, обособ--ленно жили лишь холостяки и девушки, но в мифах со­хранилось воспоминание о том времени, когда все муж­чины и женщины жили раздельно. Возможно, что к этим же порядкам восходят многие из широко распространен­ных у самых различных племен и народов мужских и жен­ских праздников.

Наличие в ранней родовой общине естественного

' половозрастного деления не создавало отношений господ­ства и подчинения. Мужчины и женщины специализиро­вались в разных, но в равной степени общественно полез­ных сферах трудовой деятельности, поэтому не могло быть общественного неравенства в положении полов. В частно­сти, следует особо подчеркнуть, что выдающаяся роль жен­ского труда в хозяйственной жизни общины, вместе с мат-рилинейной, материнской организацией самого рода, уже в самую раннюю пору развития родового строя создавала женщине очень высокое общественное положение. Або­ригенки Австралии даже в послеколонизационных усло­виях разрушения традиционного образа жизни долгое вре­мя удерживали многочисленные остатки своего полно­правия. Они обладали имущественными и наследствен­ными правами, участвовали в обсуждении общественных вопросов и совершении общественных церемоний, вместе с мужчинами были хранителями древних обычаев. Еще I более яркие пережитки высокого общественного положе­ния женщины отмечены Редклифф-Брауном у андамен-цев, Стеллером и Крашенинниковым у ительменов. У от­дельных племен охотников и рыболовов, как, например, индийского племени сери на о. Тибурон у побережья Мек-

*■ 249

снки, сохранился порядок, по которому главой рода была женщина, а вождь-мужчина избирался только для пред­водительства на войне. Некоторые исследователи счита-ют, что в условиях ненарушенного материнского рода та­кой порядок должен существовать повсеместно.

Не было и каких-нибудь привилегированных, господ­ствующих возрастных категорий. Правда, некоторые ис­следователи, основываясь главным образом на данных этнографии аборигенов Австралии, у которых отчетливо выделялась влиятельная прослойка стариков — храните­лей опыта н руководителей общины, предполагают, что уже в раннем родовом обществе существовала так назы­ваемая геронтократия (geron — старик + kratos — власть). Но в данном случае факты австраловедения вряд ли при-ложимы к подлинной первобытности. Первобытный че­ловек жил в иной, несравненно более суровой природной среде и, как показывают данные палеоантропологии, ред­ко доживал до сорока лет. Скорее можно думать, что в раннем родовом обществе действовали пережиточно со­хранившиеся впоследствии у самых различных племен умерщвления («добровольной смерти») утративших тру­доспособность престарелых сородичей. От них избавля­лись так же, как От больных, ослабевших от голода, ма­леньких детей, которых нельзя прокормить. Первобытная родовая община была общиной равных, но в условиях жестокой борьбы за существование этими равными были лишь полноценные члены производственного коллектива.

8.2.3. Организация власти

С возникновением дуальной экзогамии первобытное общество получило прочную социальную структуру. На смену аморфному человеческому стаду пришла четко очер­ченная и устойчивая родовая община. Вместе с тем перво­бытное общество получило и более сложную структуру: два дуально-экзогамных рода составили зародыш новой социальной общности — племени.

Первоначальные племена не представляли собой од-| ного целого. Связи между входящими в них родовыми

э, не-

хоторыми более или менее эпизодическими предприятня-. Ми — охотничьими облавами, обменными сделками, брач- ' яымн и иными церемониями. Но постепенно связи креп- f'ssa. и усложнялись. Поддерживаемый взаимными брака­ми контакт порождал все более регулярное хозяйственное | сотрудничество, обмен культурными ценностями, языко­вое взаимовлияние. Этот провесе прослеживается архео­логически: ко времени мезолита возникают локальные. варианты культуры, объединяющие группы стоянок и сви-| детельствующие о постепенной консолидации родовых., общин в более широкие коллективы — племена. Однако, Ц как показывают этнографические данные, племена пока. еще оставались главным образом этническими общностя­ми и лишь в незначительной степени — общностями со-циально-потестарными (potestat — власть). Иными слова-'■ ми, племена имели свое имя, свою территорию, свой диа­лект, свои культурно-бытовые особенности, но у них, как правило, еще не было племенного самоуправления, сове­та, вождя и других признаков развитого племенного строя. | Для раннего этапа родоплеменной организации характер­на незначительная, хотя и постепенно возрастающая, роль | племени и очень большая, доминирующая роль рода.

Род управлялся на основе принципов первобытно-об­щинной демократии. Его высшим органом было собра-|' ние всех взрослых сородичей, сообща решавших основ-• иые вопросы хозяйственной, общественной и идеологи­ческой жизни. При этом, естественно, особенным автори­тетом пользовались зрелые, умудренные опытом люди, Ц из среды которых выбирались главари — наиболее влия­тельные женщины и мужчины. Главари руководили про­изводственной деятельностью сородичей, совершали об­щественные церемонен, улаживали споры, предводитель­ствовали вовремя военных столкновений. Хотя их власть

основывалась только на личном авторитете, уважении, которое питали сородичи к их выдающимся качествам, опытности, знаниям, она была вполне реальной властью. Если бы кто-нибудь рискнул воспротивиться пользующе­муся популярностью вождю, писал об андаманцах их ис­следователь Редклифф-Браун, ему пришлось бы иметь дело с большинством туземцев, в том числе со многими'" из своих собственных друзей. Это и понятно: власть гла­варя всегда служила интересам всего рода и, по существу, была лишь конкретным, повседневным воплощением вла­стисамого рода.

Главари были хранителями и блюстителями родовых норм, т. е. обязательных правил поведения сородичей. Эти нормы — правила взаимопомощи, взаимозащиты, экзо­гамии и т. п. — отвечали жизненно важным интересам коллектива и, как правило, неукоснительно соблюдались. Кроме того, применяясь из поколения в поколение, они приобрели силу привычки, стали обычаями. Все же быва­ло, что в отношениях между сородичами сказывались ос­татки животного эгоизма и нормы родового общежития нарушались. Это требовало применения мер обществен­ного воздействия — не только убеждения, но и принуж­дения. Серьезные проступки влекли за собой различные наказания: побои, увечье, а в особо тяжких случаях даже смерть или, что по существу было тем же самым, изгна­ние из рода. Так, у аборигенов Австралии, ведда, сеноев человек, нарушивший правила экзогамии, должен был оставить сородичей или умереть. Но как ни суровы были родовые нормы, как ни безжалостно подчиняли они инте­ресы отдельной личности интересам коллектива, они ни­когда не давали каких-либо преимуществ одним сороди­чам перед другими.

Организация власти в родовой общине в принципе отличалась от возникшего позднее аппарата классового принуждения — государства, а родовые нормы — от воз­веденной в закон воли господствующего класса — права.

Духовная культура

Завершение процесса сапиентации и возникновение > строя способствовали развитию не толь-асоциальной, но и духовной жизни первобытного че-гества. Эпоха ранней родовой общины отмечена за-[ успехами в развитии языка, начатков рациональ-: знаний, искусства.

Еще сравнительно недавно считалось, что языки наи­внее развитых групп человечества обладают очень не-ачительным, едва ли не в несколько сотен слов, лекси-[ запасом и совсем лишены общих понятий. Одна-> последующее изучение показало, что лексикон даже: отсталых племен, например, австралийцев, насчи-• не менее 10 тыс. слов, т. е. больше, чем содержит-[ в карманном словаре любого европейского языка. Вы-снилось также, что, хотя эти языки действительно тяго-- к конкретным детализированным, единичным опре­делениям, в них имеются и обобщающие понятия. Так, у шйцев есть обозначения не только для различных юрод деревьев, но и для дерева вообще; не только для 13 личных видов рыб или змей, но н для рыб и змей во-|обще. Однако таких видовых обозначений мало, они упот-эляются нечасто и, что особенно показательно, не идут [ дальше классификации среднего уровня. Есть обозначе­ния для дерева, кустарника, травы, но нет обозначения [для растения; есть обозначения для рыбы или змеи, но \ нет обозначения для животного. Другая особенность наи-^более примитивных языков — неразвитость синтаксичес-• хих форм. Она, впрочем, не имеет большого значения как 'показатель культурного уровня: в устной речи даже са­мых развитых народов, в отличие от их письменного язы-|) ка, фразы также обычно состоят из очень небольшого числа слов.

Развитие языка шло параллельно увеличению объе-!'„ма информации и, в свою очередь, способствовало ее ак-рхумуляции и передаче. Источником знания первобытного

* 253

человека была его трудовая деятельность, в ходе которой накапливался опыт, сопоставлялись причины и следствия явлений, обобщались и систематизировались наблюдения. Естественно, что условия жизни в первую очередь требо­вали накопления знаний об окружающей природе. На при­мере аборигенов Австралии, бушменов, огнеземельцев и т.д. видно, что члены ранней родовой общины обладали солидным запасом сведений об особенностях и богатствах своей родины, т. е. фактических сведений в области при­кладной географии, ботаники, зоологии, минералогии, ме­теорологии и других природоведческих знаний. Чтобы под­держивать свое существование, они должны были в со­вершенстве знать топографию своей кормовой территории, полезные и вредные свойства растений, пути передвиже­ния и повадки животных, особенности различных мине­ралов, видов древесины и других материалов для поде­лок, уметь предугадывать погоду и читать следы. «Тузе­мец, — писали Спенсер и Гиллен об австралийцах-аран-да, — не только различает следы, оставляемые всеми жи­вотными и птицами, но и, осмотрев нору, он может, по­смотрев на направление последних следов или понюхав землю у входа, сразу сказать, есть там животное или нет». Необходимо было также умение в любое время свободно ориентироваться на местности, что требовало хорошего знания звездного неба. Один из современных исследова­телей рассказывает, что первое сообщение о запуске ис­кусственного спутника Земли он получил от бушмена, об­ратившего внимание на появление новой «звезды».

Значительное развитие получили и такие практичес­кие отрасли знания, как медицина, фармакология, токси­кология. "Человек овладел простейшими рациональными приемами залечивания переломов, вывихов и ран, удале­ния больных зубов и других несложных хирургических операций, лечения змеиных укусов, нарывов, простуды и других заболеваний. Начиная с мезолита, стали известны трепанация черепа, ампутация поврежденных конечнос-

I, отчетливо прослеживаемые на некоторых остеологи-
и материалах. В первобытной медицине широко при-
рнэенялись как физические (массаж, компрессы, паровая
"'"" я, кровопусканье, промывание кишечника), так и ле-
; средства растительного, минерального и жи-
ного происхождения. Об этом свидетельствует, в част-
I, сравнительно хорошо изученная народная медици-
i аборигенов Австралии. Они умели пользоваться шина-
[ при переломах костей, останавливать кровотечение с
ью паутины, золы, жира игуаны, высасывать кровь
[прижигать ранку при змеином укусе, лечить простуду
г паровой баней, болезни желудка — касторовым маслом,
^эвкалиптовой смолой, луковицей орхидеи, кожные забо­
левания — прикладыванием глины, промыванием мочой
. д. По некоторым сведениям, австралийцам были из-
вестны противозачаточные средства. Уже на заре меди-
^цины было осознано значение психотерапии: у тех же ав­
стралийцев лечение часто завершалось приказанием встать
|" и идти работать.,

Несравненно более ограниченными оставались обоб-Е щенные понятия. У аборигенов Австралии имелось толь-|Г ко три, у.бушменов — четыре", а у огнеземельцев — она — | пять обозначений числовых понятий. Чтобы сказать «пять», австралиец говорил «три» и «два»; всякое число свы­ше 10 выражалось понятием «много». Сама абстрактность, численных представлений была относительной: многие ис-|, следователи отмечали, что примитивные народы представ-I ляют себе не числа вообще, а лишь числа определенных предметов. Счет был порожден реальными жизненными t, потребностями и долго существовал только в жизненной практике первобытных людей. В связи с этим интересно отметить, что распространенное представление, будто про­стейшие арифметические действия—сложение и вычита­ние — предшествовали более сложным — делению и умно- Р жению, по-видимому, неверно. В конце ХК в. немецкий

% ■■

этнограф Карл Штейнен обнаружил начатки деления, свя­занные с разделом сородичами добычи.

В еще более зачаточном состоянии, нежели счет, на­ходились измерение расстояния и исчисление времени. Большие расстояния приблизительно измерялись днями пути, меньшие — полетом стрелы или копья, еще мень­шие —длиной конкретных предметов, чаще всего различ­ных частей человеческого тела: студни, локтя, пальца, ног­тя. Отсюда пережиточно сохранившиеся во многих язы­ках названия древних мер длины: русское—локоть и пядь, английские — фути.дюйм, немецкое —элле и т. п. Время долго исчислялось лишь сравнительно большими отрез­ками, связанными либо с положением небесных тел (день, месяц), либо с природно-хозяйственными сезонами. Чис­ло и длительность таких сезонов определялись особенно­стями экологии и хозяйственной жизни каждого племе­ни. Например, огнеземельцы-яганы делили год на восемь сезонов («обвисания кожи» — голодовки, «появления пти­чьих яиц» и т. д.), а соседние она на пять летних и шесть зимних сезонов.

Даже у наиболее отсталых племен имелась сравни­тельно развитая система передачи на расстояние звуко­вых или зрительных сигналов. Так, яганы передавали со­общения клубами дыма, разжигая и быстро гася огонь. Один клуб дыма означал болезнь или несчастный случай, два т- важную неожиданность, три — смерть, четыре — находку выброшенного на берег кита и приглашение всех соседей на празднество. Письменности еще не было, хотя у аборигенов Австралии появились зачатки пиктографии (pictus — нарисованный + grapho — пишу), т. е. рисуноч­ного письма, нанесения примитивных изображений для запоминания и передачи мысли. В пиктографии область рациональных знаний смыкается с другой областью ду­ховной культуры — искусством, различные виды которо­го широко прослеживаются на самых ранних этапах раз­вития родовой общины.

По вопросу о том, когда и как появилось искусство, > сих пор ведутся многочисленные споры. Так, суще-ует мнение, что позднепалеолитические изображения зникли в результате длительного поэтапного процесса, ачало которого прослеживается уже в чашевидных уг-1ениях и охряных пятнах и полосах на каменных шшт-; из мустьерского грота Ля Ферраси во Франции. Со­лю другому мнению, эти находки говорят лишь о по­тении зачатков отвлеченного мышления, а изобрази-ьная деятельность возникает только в «готовом» чело-1еском обществе, т. е. на рубеже позднего палеолита.)дни специалисты связывают рождение изобразительно-i искусства с использованием случайно предоставленных природой возможностей, например, подправкой резцом гили краской напоминающих животных камней, наплывов, гн на стенах пещер; другие — с постепенным замеще-гем макетом-скульптурой, барельефом, рисунком нату-ьных останков зверя, которые использовались для ими­тации охотничьей схватки.

Образцы изобразительного искусства эпохи ранней ро-эй общины известны по многочисленным археологи-|ческим памятникам. Это круглая структура и рельеф, пред­ставленные преимущественно уже упоминавшимися жен-*скими фигурками ориньяко-солютрейских стоянок и мад-енскими головами животных. Одновременно возникают эические и живописные изображения животных, реже гний и людей, развивающиеся от примит