Роль охоты в первобытном стаде

Трудно сказать, какая из двух отраслей хозяйства древних и древнейших людей — собирательство или охо­та — была основой их жизни. Вероятно, соотношение их было неодинаково в разные исторические эпохи, в разные сезоны, в разных географических условиях. Однако не­сомненно, что именно охота была более прогрессивной отраслью хозяйства, во многом определившей развитие первобытных человеческих коллективов.

Объектами охоты в зависимости от фауны той или иной области были различные животные. Б тропической

ie это были гиппопотамы, тапиры, антилопы, дикие! и т. д. Иногда среди костей животных, обнаружен-|> ных на шелльских и ашельских стоянках, попадаются ко-[ даже таких крупных животных, как слоны. В более I северных районах охотились на лошадей, оленей, каба-;нов, зубров; иногда убивали и хищников — пещерных ^медведей и львов, мясо которых также шло в пищу. В вы-'. сокогорной зоне преимущественную роль в охоте неан­дертальцев играла добыча горных козлов, что видно из < находок в пещере Тешик-Таш. О размерах охоты в какой-: то степени можно судить на основе подсчета костей, най­денных на стоянках. Культурный слой многих из них со­держит остатки сотен, а иногда даже тысяч животных. Помимо уже упоминавшегося местонахождения в Чжоу-коудяне такие большие стойбища ашельского времени были открыты на стоянке Торральба в Испании и в гроте Обсерватории в Италии. В первом из них обнаружены кост­ные остатки более 30 слонов, не считая других животных. Охоту на крупных животных, особенно на тех из них, которые держатся стадами, трудно представить без загон­ного способа. Вооружение ашельского охотника было |; слишком слабым, чтобы он мог убить крупное животное непосредственно. Конечно, такие случаи бывали, но их | нужно рассматривать как исключение, дай то преимуще­ственно на отставших от стада больных и слабых живот­ных. Как правило, древние люди могли отважиться на убийство крупных млекопитающих только при загонной охоте. Вероятно, их пугали шумом, огнем, камнями и, как показывает местоположение многих стоянок, гнали к глубокому ущелью или большому обрыву. Животные па- h дали и разбивались, и человеку оставалось только добить их. Вот почему охота, и прежде всего охота на крупных животных, была той формой трудовой деятельности, ко­торая больше всего стимулировала организованность пер­вобытного человеческого стада, заставляла его членов все

*■ 229

теснее сплачиваться в трудовом процессе и демонстриро­вала им силу коллективизма.

8.1.2. Становление первобытного
коллективизма -,

Хотя предки человека были стадными животными, их поведение определялось не только стадными, но, так же как и поведение всех животных, чисто эгоистически­ми рефлексами. Это положение не могло не сохраниться и в раннем человеческом стаде. Более того, существует мнение, что после того, как человек научился изготавли­вать орудия, столкновения в стаде участились и стали бо­лее ожесточенными. Это мнение может быть справедли­вым только отчасти, так как его сторонники оставляют без внимания факт устойчивости первобытных коллекти­вов. Если бы столкновения были массовыми, то оно не смогло бы существовать и развиваться до более высоких форм социальной организации. Но так или иначе, несом­ненно, в первобытном человеческом стаде шла острая борь­ба между эгоистическими и стадно-коллективистскими формами поведения. И столь же несомненно, что первые постепенно вытеснялись вторыми, так как в противном случае стадная организация никогда не переросла бы в родовую.

В самом деле, выделение человека из животного мира стало возможным только благодаря труду, который сам по себе представлял коллективную форму воздействия че­ловека на природу. Переход даже к простейшим трудо­вым операциям мог произойти только в коллективе, в ус­ловиях стадных форм поведения. Это обстоятельство по­зволяет утверждать, что ужена самых ранних стадиях ан­тропогенеза в истории первобытного общества имело ме­сто подавление животного эгоизма в добывании и распре­делении пищи, в половой жизни и т. д. Этот процесс уси­ливался действием естественного отбора, который способ­но

[сохранению именно тех коллективов, в которых t»HO были выражены социальная связь и взаимопо­мощь, которые противостояли врагам и стихийным бед-^ствням как монолитное объединение.

Постепенный прогресс в изживании эгоистических

f щдеолита. Уже отмеченное выше развитие загонной охо-§зы, совместная защита от хищных животных, поддержа-I вне огня — все это способствовало консолидации лерво- \ бытного человеческого стада, развитию сначала инстинк-Гтивных, а затем осознанных форм взаимопомощи. В этом же направлении сплочения коллектива действовало и усо-1 вершенствование языка, речь о котором будет ниже. Но Ъ особенно большой прогресс в изживании животного эго-|- изма приходится на заключительный этап существования | первобытного человеческого стада—мустьерское время. £ Именно к этому времени относятся первые косвенные F свидетельства заботы о членах коллектива—неандерталь­ские погребения. К этому же времени восходят и другие выразительные археологические находки. В альпийских | мустьерских гротах Петерсхеле и Драхенлох были найде­ны черепа и кости конечностей пещерного медведя. Одни ученые считают их следами больших коллективных запа­сов охотничьей добычи, другие, ссылаясь на то, что чере­па и кости были уложены в определенном порядке, видят в этом признак возникновения религиозных представле­ний, культа животных.

Все же не следует переоценивать успехи первобытно­го человеческого стада в переходе от индивидуалистичес­ких к коллективистским формам поведения. На многих неандертальских черепах имеются прижизненные пробо­ины, в которых антропологи видят результат жестоких драк между членами стада. На стоянке Крапина в Югославии найдено множество костей древнего человека, обожжен­ных и расколотых вдоль для извлечения костного мозга, ято свидетельствует о существовании каннибализма.

% 231

8.1.3. Половые отношения

Одной из основных линий борьбы биологических и
социальных начал в первобьггаом человеческом стаде были
половые отношения. Здесь животные инстинкты должны
были сказаться с особенной силой, а следовательно, и пре­
терпеть сильнейшее давление со стороны развивавшегося
общества. з

Прежде всего возникает вопрос: как были организо­ваны половые отношения в предшествующем первобыт­ному человеческому стаду зоологическом объединении предков человека? Известную, хотя, конечно, далеко не полную, аналогию им можно видеть во взаимоотношени­ях приматов, обитающих в настоящее время. Одни виды ныне живущих обезьян, такие как шимпанзе и горилла, живут парными семьями, другие — гаремными семьями, состоящими из одного-двух десятков особей во главе с крупным, сильным самцом. Кроме вожака в гаремную семью входят молодью самцы, но обычно они не участву­ют в размножении из-за невозможности выдержать со­перничество с вожаком. Когда несколько семей объеди­няются в стадо, каждая из них сохраняет известную обо­собленность, не исключающую, однако, драк из-за самок.

Можно предполагать, что более или менее сходные порядки существовали и в стадах предков человека. Во всяком случае, и здесь гаремная или любая другая семья была антагонистична стадному сообществу. Поэтому мно­гие ученые считают, что первобытное человеческое стадо как начальная форма общественной организации могло возникнуть лишь в результате растворения в нем зооло­гических семей и взаимной терпимости взрослых самцов, т. е. установления нерегламентированных половых отно­шений, или промискуитета(promiscuus—общедоступный). Сторонники этой гипотезы исходят не только из логичес­ких соображений, но и из некоторых этнографических дан­ных, а именно — из известных многим отсталым племе­нам промискуитетных оргиастических праздников, в ко-

•:, торых видят пережиток первойачальной свободы, обще­ния полов. Однако существует и другая точка зрения, по которой первобытное человеческое стадо унаследовало от предшествовавших ему животных объединений гаремную семью со свойственной ей зоологической регламентацией половой жизни. Если это так, то стадо должно было со­стоять из нескольких гаремных объединений, время от времени перегруппировывавшихся вследствие смерти их глав, драк из-за женщин и т. ш и вообще менее устойчи­вых, чем само первобытное стадо.

В настоящее время нет достаточных данных для того, чтобы с уверенностью судить о взаимоотношениях полов в человеческом стаде, но так как последнее было биосоци­альным объединением, то истина, скорее всего, лежит где-то посередине между первой ^ чисто социологической — и второй — чисто биологической — точками зрения. Не­сомненно, что и половой промискуитет и тем более гарем­ная или подобная ей организация не могли не быть посто­янным источником внутренних конфликтов, осложнявших производственную жизнь и консолидацию формировав­шегося общества. Потребности развития человеческого стада чем дальше, тем больше требовали обуздания жи-вотногоэгоизма в половой сфере, однако вопрос о том, в каких формах протекал этот процесс, составляет еще одну загадку древнейшей истории человечества.

Л. Г. Морган выдвинул предположение, что первой (древнейшей) формой брачно-половых отношений была так называемая кровнородственная семья. Он считал, что в кровнородственной семье брачная общность охватывала только лиц одного поколения — всех родных, двоюрод­ных, троюродных братьев и сестер, все поколения их ро­дителей, все поколения их дедов и бабок. Брачные отно­шения между лицами разных поколений не допускались. Выдвигая эту гипотезу, Морган исходил из анализа ма­лайской, или гавайской, системы родства, обнаруженной этнографами у населения Гавайских островов в Полине-

■*■ 233

зии. Из того факта, что при этой системе мать и отец на­зывают своими детьми не только собственных детей, но и детей всех своих братьев и сестер, а дети, в свою очередь, называют родителями не только собственных родителей, но и всех их сестер и братьев, он сделал вывод, что древ­нейшей формой регулирования браков, в недалеком про­шлом еще сохранившейся у гавайцев, была кровнородг ственная семья.

Однако с накоплением в XX в. новых этнографичес­ких данных, прежде всего о тех же гавайцах, выяснилось, что сведения Моргана были ошибочными. Собранные мис­сионерами материалы, на которых основывался Морган, рисовали гавайцев очень примитивным народом, между тем оказалось, что на самом деле гавайцы стояли на гра­нице перехода к классовому обществу. Неверной оказа­лась и оценка гавайской системы родства: исследования­ми ряда этнографов было установлено, что эта система представляет собой очень позднюю историческуюформу. Таким образом, гипотеза о кровнородственной семье как первой форме брачно-половых отношений лишилась фак­тических оснований, и в настоящее время она оставлена почти всеми историками первобытного общества.

Несомненно одно, что родовой строй с присущими ему формами брачной организации не возник сразу, что ему предшествовал длительный период, на протяжении которого человеческое стадо еще только подходило к вы­работке брачных институтов последующего времени.

8.1.4. Возникновение мышления и речи Происхождение мышления и речи представляет со- fju сложную проблему истории первобытного общества, трудность решения которой усугубляется наличием в на­шем распоряжении не прямых, а только косвенных дан­ных, иллюстрирующих основные этапы этого процесса. Основных источников для выяснения и реконструкции

рцревяейпшх стадий развития мышления и речи несколь­ко. Прежде всего, это сравнительная психология, сравни-

|. тельная физиология и языкознание, а также этнография и

|, археология. Важные материалы для решения этих вопро­сов представляет и антропология, в распоряжении кото-

|^: рой находятся данные о развитии в процессе антропогене­за материального аппарата речи и мышления — о разви­тии нижней челюсти, мозга и т. д.

Мышление и речь — две стороны одного и того же

. процесса в становлении человека, процесса происхожде­ния и развития трудовой деятельности, процесса развития

I производства и перестройки природы под нужды челове­ка. Мышление и речь возникли одновременно. Появле­ние простейших сознательно изготовленных орудий тру­да, защиты или нападения уже ознаменовало возникно­вение простейших представлений, а они, в свою очередь, должны были передаваться либо от одного члена к друго­му, либо как сумма приобретенного опыта должны были переходить к следующему поколению. Таким образом, наряду с возникновением простейших представлений воз­никла и простейшая форма передачи информации — зву­ковые символы для их обозначения и передачи.

Основой для возникновения таких звуковых сигна­лов послужили сигналы обезьян — непосредственных предков человека. У современных человекообразных обезьян запас таких сигналов довольно велик и равен, на­пример, у шимпанзе, более чем 20 различным сигналам, выражающим эмоции и состояния организма. Однако по­мимо таких аффективных сигналов обезьяны очень часто издают звуки в эмоционально нейтральном спокойном со­стоянии, звуки, которые получили название «жизненных шумов». Некоторые ученые (Бунак, 1941) считают, что именно жизненные шумы и явились той базой, на кото­рой развилась звуковая речь.

Дальнейшее развитие мышления и речи шло по вос­ходящей кривой вместе с развитием орудийного парка.

* 235

На слепках внутренней поверхности черепа синантропов -обнаружены значительные вздутия в задней части височ­ной доли и в височно-теменно-затылочной области. В этих местах в мозгу современного человеканаходятся центры, управляющие течением речи. При поражении этих цент­ров резко нарушается способность восцроизюдить отдель­ные слова и фразыу самого говорящею, а также понимав, ние чужой речи. Таким образом, развитие задней части височной доли и височно-теменно-затылочной области в мозгу синантропа свидетельствует об относительно высо­ком уровне развития у них членораздельной речи, а сле-довательнр, и мышления. Это предположение хорошо согласуется с результатами изучения остатков материаль­ной культуры синантропов, овладевших огнем, коллек­тивной загонной «хотой и т. д.

Однако есть веские основания полагать, что полное
развитие членораздельной речи связано только с появле­
нием человека современного вида. При изучении, древних
гоминид было показано, что по величине мозга некото­
рые группы палеоантропов не тольконе уступали совре­
менному человеку, но и превосходили его. Но структура
мозга была гораздоболее примитивной, в частности, лоб­
ные доли отличались заметной уплощенностью. А имен­
но в них и расположены центры высших функций мыш­
ления — ассоциации, образования абстрактных понятий и
т. д. Поэтому можно достаточно определенно утверждать,
что мышление человека сделало существенный скачок при
переходе от раннего палеолита к позднему, а вместе с ним
прогрессивные преобразования претерпела и звуковая речь.
Они, по-видимому, выражались в полном овладении че­
ловеком артикуляцией отдельных звуков и в значитель­
ной дифференцировке слов вслед за дифференциацией
понятий. Именно с периода позднего палеолита можно
говорить о системах языка, в эволюционном плане не
отличающихся от тех, которые мы знаем в современном
обществе. •

8.1.5. Зачатка идеологических представлений

Не менее сложную проблему составляет реконструк-j идеологический представлений членов первобытного повеческого стада. Большую роль в ее решении могут рать неандертальские захоронения. Костные остатвси древних людей, известные современ-юй науке, были обнаружены в переотложенном виде. Это язано с интенсивной тектонической деятельностью на гяжении ранний этапов четвертичного периода, кото- и приводила* изменению и нарушению взаимораспо-эжения покровных слоев земной коры. Первые костные „ латки, дошедшие? до нас в непотревоженном состоянии, \ датируются ашель<жим и мустьерским временем и при-!надлежат неандертальцам. Сейчас известно более 20 та-|ких находок, обстоятельства расположения которых, тща-Ктельно изученные археологами и антропологами, позво- I ляют с уверенностью говорить о том, что это были пред­намеренные захоронения.

Почти все они: обнаружены на периферии пещерных
' жилищ, в неглубоких ямах, вырытых в культурном слое
или выдолбленный в каменном полу пещеры и засыпан­
ных землей- ^ч

Вопрос о захоронении неандертальцев привлек боль-

g шое внимание исследователей и вызвал много споров.

I Некоторые ученые? видят в захоронениях заботу об умер­ших, смерть которелх, возможно, еще не осознавалась пол­ностью и восприш«малась как временное явление; косвен­но об этом свидетельствует поза погребенных. Опреде­ленную роль моп*и играть также санитарные соображе­ния и стремление глредотвратить некрофагию — поедание мертвецов. Поэто*^У в неандертальских погребениях ви­дят однЬ из доказательств зарождения социальных свя­зей. Другие ученьле выводят неандертальские захороне­ния из инстинктивных побуждений, известных уже у не­которых видов животных: с одной стороны, из опрятнос-

*■ 237 ■ '

 

та, и, следовательно, желания избавиться от мертвого тела, с другой — из привязанности к особям той же груп­пы и, следовательно, стремления удержать их тела при себе. Обе эти точки зрения не исключают друг друга.

Возникновение социальных связей и норм — доста­точное, но не единственное возможное объяснение моти­вов неандертальских погребений. Уже давно обратил на себя внимание тот факт, что костяки захороненных, как правило, ориентированы по линии восток-запад, т. е. их положение как-то увязано с движением солнца. Акаде­мик А.П. Окладников, раскопавший остатки мальчика-не­андертальца в пещере Тешик-Таш (Узбекистан), обнару­жил, что вокруг него были уложены в определенном по­рядке рога горного козла-киика, основного объекта охоты обитателей пещеры. Сопоставив это с солнечной ориента­цией костяков, А.П. Окладников выдвинул предположе­ние о зачатках солнечного культа. Многие другие ученые также считают возможным, что в поздних неандерталь­ских погребениях отразилось зарождение примитивных религиозных представлений, в частности погребального культа.

Новые археологические данные, по-видимому, под-
тверждают гипотезу о зарождении в коллективах неандер­
тальцев зачатков религии. В пещере Базуа на северо-запа­
де Италии найден напоминающий животное сталагмит, в
который первобытные люди кидали комья глины: судя
по сохранившимся отпечаткам ног, этими людьми были
неандертальцы. Более интересная находка была обнару­
жена в пещере Регурду на юго-западе Франции, где в му-
стьерских слоях обнаружено несколько искусственных со­
оружений из камня, в которых были погребены кости бу­
рого медведя. Эти открытия, дополняя ранее отмеченные
находки в мустьерских гротах Петерсхеле и Драхенлох,
позволяют думать, что неандертальцу бьши уже не чуж­
ды какие-то элементы магии. •

Однако знания о мозге неандертальца свидетельству-!?ют, что у него еще не могло быть сколько-нибудь офор-| «лившихся отвлеченных представлений и что даже про-| стейшие из этих представлений могли зародиться в луч­шем случае в позднемустьерское время.