Крах авторитарных режимов в Латинской Америке

В некоторых странах Африки и Латинской Америки сравнительно легкой победе так называемых демократических оппозиций над авторитарными или однопартийными режимами способствовало изменение внешних условий. С исчезновением социалистического лагеря и распадом СССР левые авторитарные режимы лишились мощной материальной поддержки. Это в свою очередь освободило Запад от необходимости однозначной поддержки правых авторитарных режимов, которые раньше использовались в качестве заслона на пути проникновения советского влияния.

Более того можно сказать, что некоторые страны встали на путь перехода к демократии по сути дела под давлением западных стран-доноров экономической помощи. Сразу после окончания холодной войны правительства этих стран начали открыто обуславливать предоставление помощи принятием развивающимися странами демократических политических режимов и неолиберальной политики экономического развития.

К тому же с исчезновением СССР исчез и альтернативный источник получения помощи. Нужно учитывать и то, что в глазах политиков развивающихся стран развал СССР стал отождествляться с поражением самой системы социализма, а Запад выглядел победителем в холодной войне.

Латиноамериканские «качели»

Нынешние успехи левоориентированных политических сил в странах Латинской Америки имеют свою предысторию. Так, в конце 50-х – начале 70-х годов на континенте уже имела место аналогичная тенденция. В условия кризиса военных диктатур и олигархических консервативных режимов к власти демократическим путем приходили левореформистские правительства – в Венесуэле (Бетанкур), Доминиканской республике (Бош), Бразилии (Куадрос и Гуларт), Аргентине (Ильиа), Чили (Альенде). Напомним также и о влиянии в этот период опыт кубинской революции, таких харизматичных лидеров как Фидель Кастро и, не в меньшей степени, Эрнесто Че Гевара, который стал символом латиноамериканского левого радикализма.

Эти правительства (кроме, разумеется, кубинского) не выходили за рамки реформизма, однако в условиях биполярного противостояния Востока и Запада даже умеренный реформизм воспринимался как США, так и местными элитами в качестве опасной подготовки революционных изменений. Стремление расширить свои полномочия стало одной из причин свержения правительства Гуларта, расширение связей с Кубой стало поводом для заговора, приведшего к гибели президента Альенде. Военные свергли правительства Ильиа и Боша. Уцелел лишь Бетанкур, который за период пребывания у власти эволюционировал вправо и позиционировал себя в качестве антикоммуниста.

Объективно левоцентристские правительства стремились решить ключевую для Латинской Америки задачу ее экономической и социальной модернизации. Архаичные отношения в деревне, контроль за природными ресурсами, который был получен иностранными компаниями на заведомо невыгодных условиях, крайне низкий уровень жизни рабочего городского населения – все эти объективные проблемы актуальны для латиноамериканского общества и сейчас. Так, вопрос о контроле за ресурсами правые и правоцентристские правительства вообще не ставят в повестку дня – соответственно, инициатива здесь находится в руках их оппонентов, которые получили поддержку США и элит (а в ряде случаев – как в Чили - и среднего класса) и в 50-70-е годы оказались сильнее.

«Левую» тенденцию в Латинской Америке, таким образом, насильственно сменила правая, воплощением которой явилась череда авторитарных военных режимов, которые утвердились у власти в большинстве стран Латинской Америки. Левые демократические режимы оказались слишком слабы, часто совершали ошибки в экономике и социальной сфере, теряя популярность среди средних слоев общества и вступая в конфликт с большей частью военной элиты. В то же время и сменившие их диктатуры – исключая бразильскую и чилийскую – не смогли решить задачи модернизации страны, показав крайне низкую степень эффективности.

Однако процесс формирования правых диктатур имел и оборотную сторону – появление феномена персоналистских левонационалистических военных режимов, которые силовыми методами подавляли сопротивление истеблишмента и своих более консервативных коллег. Эти режимы оказались более устойчивыми, чем пришедшие к власти в результате демократических выборов левые реформаторы. Так, режим Веласко Альварадо в Перу просуществовал вплоть до вынужденного ухода его лидера в отставку по состоянию здоровья (после этого начался быстрый распад режима, приведший к восстановлению демократических свобод). Режим, созданный Омаром Торрихосом в Панаме, сохранялся в своих основных чертах в течение восьми лет после его загадочной гибели, но это был период деградации, связанный с именем Мануэля Норьеги, который добился смещения со своего поста двух гражданских президентов и отказался признавать результаты президентских выборов 1989 года, на которых победу одержала правоцентристская оппозиция. Впрочем, уже спустя полгода он был свергнут в результате американской военной интервенции – однако к этому времени степень дискредитации режима была столь высока, что мало кто вступился за Норьегу из панамских политических сил. Многие соратники Торрихоса сочли необходимым, осуждая американскую интервенцию, дистанцироваться от Норьеги. Отметим также, что попытка установить левонационалистический военный режим в Сальвадоре в 1979 году потерпела неудачу.

Близким по свому характеру к панамскому и перуанскому был никарагуанский сандинистский режим Даниэля Ортеги. Разница состояла в том, что он пришел к власти в результате не переворота, а гражданской войны, и его лидеры в большей степени подчеркивали свою близость к СССР, что диктовалось в значительной мере тактическими соображениями – необходимостью получения оружия и другой помощи из Москвы. При этом в стране сохранялась многопартийность (хотя и с некоторыми ограничениями), а в 1990 году Ортега добровольно уступил власть победившей на выборах представительнице оппозиции Виолете Барриос де Чаморро.

Левый авторитарный национализм и правый авторитаризм сошли со сцены в Латинской Америке к концу 80-х годов. На континенте прошел процесс демократизации, который привел к уходу авторитарных хунт и утверждению плюралистических политических режимов. Часть правых диктатур рухнула из-за собственной слабости (как это было в Аргентине, где попытка правых военных сыграть на националистических чувствах привела к поражению в фолклендской войне и краху режима), часть подверглась сильнейшему моральному износу (характерны примеры Парагвая и Чили). США также отказались от поддержки слабеющих диктатур, делая ставку на плюрализацию и приход в ее результате к власти умеренных режимов, способных поддерживать конструктивный диалог с Вашингтоном.

Демократизация в различных странах проходила неодинаково. В Боливии и Аргентине к власти пришли левоцентристские правительства, быстро показавшие свою неспособность справиться с экономическими проблемами. Как результат – реакция в виде победы правоцентристов, взявших на вооружение неолиберальную экономическую политику (но спустя некоторое время они сами оказались дискредитированы). В Перу слабых левоцентристов сменил режим Фухимори, проявлявший авторитарные тенденции, но не «скатившийся» к открытой диктатуре. В Чили сложился консенсус на основе соглашения двух основных политических сил – христианских демократов и социалистов, проводивших взвешенную экономическую политику (в рамках этого консенсуса избран уже четвертый по счету президент – социалист Мишель Бачелет). В Бразилии левоцентристов на короткое время сменили неолибералы, а затем у власти вновь утвердился левоцентристский режим. В Уругвае друг друга сменяли правоцентристские правительства. В Никарагуа на место центристов пришли правые, находившиеся у власти до 2006 года. В Панаме происходило классическое чередование у власти левых (сторонников Торрихоса, отказавшихся от авторитаризма и принявших демократические ценности – так, сейчас президентом является его сын) и правых.

Таким образом, левоцентристы стали закономерной частью политического спектра Латинской Америки. Более того, в ряде стран более левые партии, долгое время находившиеся в радикальной оппозиции, стали эволюционировать в сторону левоцентризма. Этому способствовали как их адаптация к «правилам игры» в условиях демократического общества, так и крах СССР, который сделал ненужной постоянное использование марксистской фразеологии для получения политической и финансовой поддержки. Поэтому приход к власти в 2002 году бразильского рабочего лидера Лулы, а годом позже в Уругвае видного деятеля Широкого фронта Табаре Васкеса (успевшего перед избранием президентом продемонстрировать свою эффективность в качестве мэра столицы страны – Монтевидео) не привел к серьезным политическим потрясениям. Аналогичная трансформация левых сил произошла в Сальвадоре, где леворадикалы из Фронта имени Фарабундо Марти после включения в легальный политический процесс эволюционировали в сторону социал-демократии. Альтернатива левоцентризму в виде крестьянской войны против олигархии потеряла (на сегодняшний момент) свою актуальность не только в Сальвадоре, но и в соседней Гватемале, где бывшие повстанцы образовали политический альянс, идеология которого близка к социал-демократии.

Отметим также опыт Аргентины, где в рамках наиболее популярной политической силы страны – Хустисиалистской (перонистской) партии ключевые позиции занял представитель левого крыла Нестор Киршнер, активно использующий популистскую риторику. Это стало следствием тяжелых социально-политических издержек неолиберального курса, которые способствовали масштабному экономическому кризису. Впрочем, сам Киршнер не посягает на политические устои в своей стране, будучи лидером лишь одного из течений в весьма разнородной партии, он должен учитывать точки зрения всех ведущих игроков.

Поэтому «левая волна» в странах Латинской Америке при ближайшем рассмотрении оказывается не столь уж и радикальной. Большинство политических лидеров, пришедших к власти в ее ходе, являются последовательными сторонниками плюралистической демократии, которые стремятся сохранить поддержку избирателей и при этом не вступать в «лобовой» конфликт с местной олигархией. Ожидать от них революций и серьезных конфликтов с Вашингтоном не приходится.