Аталычество и его роль в обществе

На протяжении веков экономическая жизнь, соци­альная организация адыгов и балкарцев менялась, и к этим изменениям приспосабливалась их культура, ис­чезали одни общественные институты, появлялись но­вые. В этом плане одним из важнейших и уникальных явлений в общественной жизни этих народов является институт аталычества, который имеет древние корни. Он являлся одним из главнейших институтов установления искусственного родства между различными фамилиями, представителями отдельных социальных слоев адыгско­го и балкарского обществ и укрепления интернациональ­ных связей с другими народами. Он также был основной школой воспитания детей князей и дворян.

По поводу института аталычества И. Бларамберг ука­зывал, что «в соответствии с обычаем, который сохранял­ся с отдаленных времен, князья не имеют права воспи­тывать своих сыновей ни в своем доме, ни под своим наблюдением, а должны как можно раньше, чуть ли не с самого рождения, отдавать на воспитание в чужой дом. Каждый уздень (дворянин.- 1C. У.) делает все возможное, чтобы предпочтение было отдано именно ему, и тот, на кого падает выбор князя, расценивает это событие как знак особого доверия. Избранный таким образом воспи­татель называется аталыком; он должен обучать, одевать, кормить своего воспитанника вплоть до того дня, когда он должен быть возвращен в отчий дом, что, как правило, бывает не раньше, чем он достигает возмужания, и его воспитание считается завершенным»[235]. Однако следует отметить, что на воспитание аталыку отдавали и дево­чек. Правда, ее воспитанием занималась жена дворяни­на, в чей дом привели ее воспитывать.

Условия и причину появления института аталы- чества у адыгов попытался объяснить в свое время адыг­ский просветитель, ученый прошлого столетия Хан-Ги- рей. Он, в частности, писал: «Причиной введения в обык­новение такого рода воспитания было, кажется, следую­щее: князья издавна, для увеличения своей силы, искали всех возможных средств привязать к себе дворян, а дво­ряне для всегдашней защиты и воспомоществования себе во всех случаях всегда желали более сблизиться с князь­ями: бедные всегда и везде нуждаются в помощи бога­тых, а слабые - в покровительстве сильных, могущество коих увеличивается обширностью влияния их на дру­гих. Для обоюдного сближения оказалось вернейшим средством воспитание детей, которое, связывая два се­мейства, в некотором смысле, кровным родством, прино­сит обоюдные выгоды...»[236]

Действительно, в условиях острой и бескомпромис­сной феодальной междоусобицы каждый князь заинте­ресован был иметь побольше союзников среди очень вли­ятельной и воинственной социальной прослойки адыг­ского и балкарского обществ — дворянства. А оно само тоже было крайне заинтересовано иметь своего покрови­теля в лице княжеских фамилий. При таком методе установленное искусственное родство между представи­телями различных социальных слоев общества обязыва­ло обе стороны ко многому. Они должны были теперь оказывать всякую поддержку друг другу, в том числе дворянин-аталык должен был сопровождать князя - отца его воспитанника - во всех его походах и мероприятиях, а он, в свою очередь,- защищать его от посягательств на свободу и имущество со стороны других людей. Особые, близкие чувства вырабатывались в ходе воспитания между ребенком и аталыком. Бывало так, что воспитанник боль­ше уважал своего воспитателя, чем своего родного отца. Это и понятно. Дело в том, что ребенка отдавали на вос­питание в чужой дом сразу же после рождения и он там находился до совершеннолетия, а родители, особенно родной отец, имели право видеться со своим ребенком очень редко. При таком отчуждении, конечно, воспитан­ник больше привыкал к своему аталыку. Ш. Ногмов пишет, что воспитанник был обязан не жалеть ничего для своего аталыка и исполнять все его желания. А отец молодого князя награждал воспитателя лошадьми, ско­том и даже холопами и потом отпускал с честью домой. Речь идет о том, что при возвращении воспитанника в отчий дом выполнялось много обрядов и все это осуще­ствлялось торжественно и пышно. Это торжество сопро­вождалось джигитовкой, скачками, различными состяза­ниями молодых людей *. Институт аталычества, зародив­шись еще в эпоху родового строя, на протяжении веков претерпевал большие изменения. В период феодальных отношений аталычество начинает принимать резко вы­раженный классовый характер. Другими словами, этот институт во многом используется для воспитания детей феодалов (князей и дворян). Поэтому желающих взять на воспитание детей из этих социальных слоев населе­ния было множество, чтобы через этот институт устано­вить искусственное родство с могущественными фами­лиями. Многие до рождения ребенка объявляли о своем желании быть воспитателем детей привилегированного семейства, т. е. аталыком. А те, в свою очередь, чтобы не обидеть претендентов, иногда вынуждены были согла­шаться, чтобы их ребенок воспитывался у нескольких аталыков поочередно до достижения им совершенноле­тия. В таком случае все аталыки имели одинаковые права и возможности для получения поддержки и помощи со стороны родителей их воспитанника. Так, установленное искусственное родство по аталычеству считалось священ­ным, и все члены семейства аталыка становились родны­ми для воспитанника. А чаще всего сами родители ре­бенка выбирали себе аталыка для детей из числа своих вассалов, в том числе и из соседних народов, которые в той или иной степени были зависимы от первых. Здесь следует отметить, что аталыка выбирали тщательно- Он должен был иметь в обязательном порядке хорошую ре­путацию, до тонкостей знать этикет, военное дело и т. д.

Институт аталычества использовался также для установления более близких отношений и между сосед­ними народами и даже государствами. Например, много случаев, когда грузинские князья и дворяне отдавали на воспитание своих детей кабардинским феодалам. А. М. Пейсонель писал, что почти все дети хана (крымс­кого) и султана (турецкого) воспитываются в Черкесии. Ханам и султанам было желательно обучить своих де­тей с ранних лет военному делу, поэтому их отдавали на воспитание кабардинцам и другим черкесам, которые постоянно находились под ружьем и отличались своей воинственностью и храбростью. Адыгские же феодалы при этом обретали могущественных покровителей, с по­мощью которых вели борьбу со своими врагами. С дру­гой стороны, аталычество во многом способствовало при­мирению и сближению между собой разноплеменных горских семей и обществ. Следует также отметить, что наряду с добровольной отдачей ребенка на воспитание при обоюдном согласии обеих сторон были случаи, когда совершали набеги друг на друга, похищали детей из дома родителей или аталыков и воспитывали их. К похище­нию детей прибегали и кровники. Дело в том, что при убийстве человека по законам горцев, в том числе ады­гов и балкарцев, обязательно нужно было отомстить убий­це. Вот, чтобы прекратилась эта месть, убийца должен был выкрасть ребенка у потерпевшей семьи и воспитать его. В таком случае можно было остановить месть. «Род­ство, установившееся путем аталычества между убийцей и семьей кровоместника,- писал Ф. И. Леонтович,- яв­лялось одним из главных способов примирения вражду­ющих родов и прекращения кровомщения»[237]. Аталык («быфыкъуэадэО должен был обучать воспитанника вла­дению всеми видами оружия, верховой езде, выработать у него выносливость, отвагу и соблюдать самые разнооб­разные обычаи и обряды, связанные с этим процессом воспитания. Например, в семье аталыка торжественно отмечали первый самостоятельный шаг ребенка, как это имело бы место у родителей, по достижении годовалого возраста воспитанника показывали родным и близким, которые делали аталыку различные подарки. Этот обы­чай назывался «къан ешгь» (смотр воспитанника). С 5- 6-летнего возраста мальчика начинали приучать к вер­ховой езде, первый день обучения отмечался как празд­ник, известный под названием «день первого стреме­ни». А когда воспитаннику исполнялось 12-13 лет, его возили по селам, знакомили со всеми родственниками аталыка, он находил новых друзей, родственников, т. к. по обычаю не только семейство аталыка становилось его родным, но часто случалось, что жители целого села, об­щества и даже народа считали себя аталыками ребенка знатной фамилии и этим самым они подчеркивали свою близость к ней, после чего могли рассчитывать на под­держку и помощь представителей этой фамилии. Воспи­танник имел право принимать самое активное участие во всех торжествах и других мероприятиях, которые про­водились в семье его аталыка, т. е. он становился пол­ноправным членом этого семейства и нес ответствен­ность за все, что происходило в этой семье.

В течение всего времени, которое воспитанник нахо­дился в семье аталыка, родители могли посещать своего ребенка всего 1-2 раза. Плохим тоном считалось для родителей, если они проявляли ласку или нежность к своему ребенку, особенно мальчику.

Аталык пользовался большим влиянием на своего воспитанника (кана). Воспитатель принимал самое ак­тивное участие во всех вопросах жизни своего воспитан­ника. Были, например, случаи, когда аталыки выступали в качестве доверенных лиц, посланцев на различных дип­ломатических переговорах. Так, например, доверенным лицом князя Шолоха Сунчалеевича в переговорах с рус­ским правительством выступал его аталык-черкес.

Установившиеся таким образом родственные связи считались священными и обязывали обе стороны отно­ситься Друг к другу как к самым близким родственни­кам. Молодые люди семей аталыка и воспитанника не могли пожениться, ибо дети воспитателя становились мо­лочными братьями и сестрами кана. Он не мог жалеть что-либо для своего аталыка и обязан был исполнять все его желания, вознаграждать своего воспитателя 9/10 до­бычи, которую он добыл, цока обучался у него. Аталык настолько привязывался к своему воспитаннику, что в случае его смерти (в XVI-XVII вв.) в знак глубочайшей своей печали обрезал себе кончики ушей, а в XVIII-XIX вв. обрезание ушей было заменено годичным трауром. Когда же выходила замуж воспитанница, то аталык по­лучал большой подарок от ее молодого супруга. Об этих правах и обязанностях аталыка писали Хан-Гирей и

ТТТ- Ногмов. По обычаю аталык мог иметь одного воспи­танника, а последний - нескольких аталыков. В число последних входил а тот, кто первый раз брил ему голову и хранил его волосы.

На воспитание аталыку отдавались и дети зажиточ­ных слоев крестьянства, но это случалось редко, и они в основном воспитывали своих детей сами. Вообще, ин­ститут аталычества играл важную социально-политиче­скую и культурную роль на протяжении веков в жизни горцев Кавказа, в том числе адыгов и балкарцев. По­мимо воспитательных функций, он всегда приспосаб­ливался к той социальной организации, при которой фун­кционировал. В феодальную эпоху он окончательно ста­новится средством установления отношений сюзерени- тета-вассалитета. Вместе с этим институт аталычества, как было сказано, выходил за рамки одной этнической общности. Через него воспитывались дети других на­родностей, и этот институт служил одним из важных рычагов сближения разных племен и народностей. Это все способствовало взаимовлиянию и взаимообогащению их культур. Однако этот институт функционировал с учетом положения и влияния Кабарды на другие сосед­ние народы. Дело в том, что кабардинский князь охотно отдавал своих детей на воспитание балкарским гаубиям (князьям), осетинским алдарам и баделятам, но он сам мог быть аталыком ребенка только вышестоящего лица. В данном случае он воспитывал детей крымского хана, признавая тем самым его «протекцию» или сюзере­нитет [238].

Институт аталычества, несмотря на эти особенности, сыграл важную роль в укреплении международных свя­зей адыгов и балкарцев. Такого мнения придерживались многие авторы, в их числе К. Сталь, Н. Дубровин, Ф. Леонтович. В частности, Н. Дубровин писал следующее: «Обычай аталычества много способствовал примирению и сближению между собою разноплеменных горских се­мейств. Кроме того, при таком способе воспитания дети приучались говорить на чужих наречиях, что при суще­ствовании разноязычия.для них бывало весьма полезно впоследствии»2.

Если вернуться к связям адыгов с крымским хан­ством через аталычество, то мы находим здесь много любопытного. При этом необходимо отметить, что в Ка­барде, в отличие от Западной Черкесии, не образовалось сословие султанов {«хануко» сын хана.— К. У.). В Ка­барде князь, взявший на воспитание сына крымского сул­тана, естественно, возвышался над другими князьями. В случае войны с Крымским ханством его владениям не грозило разорение. В условиях же мира ему обеспечива­лась поддержка в борьбе с его противниками.

Поскольку политические связи, устанавливаемые че­рез аталычество, выходили за пределы Кабарды и Балка­рии, то здесь неизбежно должны были столкнуться госу­дарства, так или иначе заинтересованных в подчинении одного другому. Известно, что Крымское ханство, воюя с Кабардой, прокладывало путь агрессивным устремлени­ям Османской империи. Но те же цели преследовала и Российская империя. Белградский мирный трактат (1739) и Кючук-Кайнарджийский мирный договор (1774), а за­тем ликвидация Крымского ханства в 1783 г. положи­ли конец аталыческим связям адыгов с Крымом. Одна­ко настоящим началом разрушения института аталыче­ства на Кавказе является известная прокламация Ермолова от 1 августа 1822 г. В ней говорилось: «Отныне впредь воспрещается всем кабардинским владельцам и узде­ням отдавать детей своих на воспитание к чужим наро­дам, то есть: к закубанцам, карачаевцам и вообще горс­ким народам, но воспитывать их в Кабарде. Тех, кои от­даны прежде, тотчас возвратить» Таким образом, одна из важных причин упадка института аталычества - в колониальной политике царизма на Кавказе, которая была связана с нарушением уклада жизни, обществен­ных институтов адыгов и балкарцев, как и остальных горцев Кавказа. Двадцатые годы XIX столетия являются не только потерей самостоятельности Кабарды, но и на­чалом ликвидации ее сюзеренитета над соседними на­родами. Этой прокламацией наносится мощный удар по единству горцев Кавказа, и отныне институт аталыче­ства замыкается в пределах Кабарды, к тому же в суще­ственно ослабленном и деформированном состоянии. Это первая причина упадка института аталычества. Второй, не менее важной причиной является то, что к этому вре­мени происходят существенные изменения в социаль­ной организации общества, обостряются его противоре­чия. Тем не менее аталычество существовало в Кабарде до середины XIX в.

После реформ 60-х гг. XIX в. аталычество, которое сыграло такую заметную роль в жизни народов Кавказа и за его пределами, окончательно уходит в прошлое. Оно являлось иа протяжении не одного столетия одним из важнейших методов воспитания детей князей и дворян, поддержания связей между народами, взаимовлияния их культур. На институт аталычества наложила свой отпе­чаток социальная организация адыгского общества, и он носил в основном классовый характер.

Но особо следует остановиться на средствах и при­емах воспитания подрастающего поколения, особенно мальчиков из княжеских и дворянских семей. В этом процессе в равной степени обращалось внимание и на физическое, и на умственное развитие. Систему воспита­ния адыгов многие авторы сравнивали со спартанской. Это и понятно: греческая и древнесиндская культура оказывали друг на друга огромное влияние еще в пер­вом тысячелетии до нашей эры. Фредерик Дюбуа де Монпере в XIX столетии писал, что князья (адыгские.- К. У.) имеют обыкновение поручать своих сыновей в юном возрасте вассалам, которые поселяют их у сэбя и обучают всевозможным телесным упражнениям, верховой езде, различным хитростям, необходимым в опасных походах; это вызывает в памяти пример Пелеи, отдавшей Ахилле­са на воспитание кентавру Хирону. Родители не оплачи­вают воспитателю, «аталыку», ни его труды, ни содержа­ние ребенка, но когда ребенок достигает юношеского воз­раста, он отдает своему аталыку, пока он находится в его доме, лучшую часть добычи, которую он может захватить во время грабительских набегов или на войне. Воспита­тель преподает также своему ученику великое искусст­во красноречия и рассудительности, чтобы тот мог блис­тать на.собраниях или импровизированных местных со­ветах, где обсуждаются интересы нации Дюбуа де Монпере также прямо указывал, что в нравах античной Греции, Греции Гомера и черкесов мы находим много общего. Разве не сходны феодальные порядки скептухов в Древней Греции с порядками в сегодняшней Черке­сии? Разве не одинаков общественный строй, основу ко­торого составляли рабы и пленники? Агамемнон, Улисс, Ахилл, которые на своих быстроходных судах обруши­вались внезапно на богатые города, чтобы ограбить их и увезти их жителей, обнаружили бы множество своих «живых портретов» среди современных черкесов.

Парис, похитивший Елену и сидонянок, поступал так же, как поступают и доныне в Черкесии. Все, что сказа­но о воспитании мужчин и женщин, о житейском труде, о постыдности для мужчины появиться на людях со сво­ей женой, о пище, похоронах и т. д., все это возвращает нас в Грецию и заставляет согласиться с тем, что должна была быть колонизация в какой-то форме, должны были быть частые связи в античные времена, для того чтобы черкесы могли сохранить столько черт примитивных нравов греков. Но вопрос в том, какая из наций оказыва­ла влияние и какая была восприемницей [239]. Выходит, те постоянные контакты, которые имели место между древ­нейшими предками адыгов и греками еще в античную эпоху, не могли пройти без взаимовлияния обычаев, тра­диций в культуре в целом. Это все нашло свое отраже­ние в мифологии, фольклоре, героическом эпосе этих на­родов. Если взять ту же систему воспитания мальчиков, о которой мы говорили выше, то она и у спартанцев, и у адыгов почти идентична. Система их воспитания требо­вала, чтобы мальчики воспитывались выносливыми, храб­рыми, решительными. Таким образом, адыги приучали своих детей переносить холод, голод, зной продолжитель­ное время. Особое внимание уделялось выработке у них терпимости, то есть толерантности во всем, в том числе по отношению к своему противнику. Толерантность у адыгов считается одной из особенностей их характера по сравнению с остальными народами. Именно эта черта характера являлась всегда одним из главных условий того, что адыг редко терял самообладание и делал по­спешные выводы. Недаром говорят, что адыг долго тер­пит, но если выйдет из себя, то его не остановишь ничем. Действительно, он долго проявляет терпимость, но когда исчерпает ее, то становится необузданным, неуправляе­мым. И не один раз убеждались в этом многие, кто недо­оценивал адыгскую толерантность или кто воспринимал терпимость к другим людям как трусость. Все эти ка­чества вырабатывались годами на протяжении всего вре­мени становления человека как личности. Хан-Гирей пишет, что при воспитании детей исключительное вни­мание уделялось личному примеру старших, практиче­ской стороне дела, обучению различным навыкам вла­дения оружием. «Воспитатель или аталык,- указывал он,— прилагает свои попечения о том, чтобы воспитан­ник его был ловок, учтив в обхождении со старшими, с младшими соблюдал приличие своего зваыия и равно был неутомим в верховой езде и отважен в употреблении ору­жия. Аталык и ездят с воспитанниками в отдаленные племена, чтобы приобрести вновь вступающему на стезю наездничества друзей и знакомства»1. Старожилы рас­сказывают, что в их аулах было немало джигитов, кото­рые обладали исключительной выносливостью и терпе­ливостью, когда они сутками могли лежать в засаде в буквальном смысле слова неподвижно, без воды и пищи, чтобы не быть обнаруженными противником. В воспита­нии храбрых, выносливых воинов исключительно важ­ную роль играли различные национальные игры, кото­рые носили военный характер. В этих играх мальчишки и юноши проходили суровую военную выучку. Эти игры посвящались различным хозяйственным, семейно-быто­вым обрядам, но все они воспитывали такие качества, которые необходимы были воину, защитнику родины. Многие из этих игр появились еще в эпохи язычества, доклассового общества, они носили религиозный харак­тер. Еще в XIX — начале XX в. среди адыгов и балкарцев по-прежнему бытовали различные обряды, совершаемые ими в честь языческих «покровителей»- земледелия, ско­товодства и т. д. Некоторые из этих реликтовых обрядов сопровождались играми или же театрализованными пред­ставлениями. В частности, еще в конце XVIII - начале XIX в. среди адыгов одним из самых торжественных весенних праздников был праздник Пасхи (1ут1ыж). О начале Пасхи возвещали рано утром пальбой из ружья. По случаю этого праздника делали друг другу подарки, угощали друг друга яйцами, веселились и играли. Но, как свидетельствовал И. Бларамберг, «среди прочих уве­селений во время этого праздника есть стрельба из лука в цель, причем мишенью служит яйцо»[240]. Этот же автор писал, что «требования, предъявляемые к князю, следую­щие: уважение к старости, импозантная внешность и фи­зиономия с правильными чертами, физическая сила и особенно неустрашимость; не обладающий этими каче­ствами не может рассчитывать на уважение своих сопле­менников и могущество»[241].

§ 3. Институт наездничества — образ жизни адыг­ских феодалов

В системе воспитания мальчиков высшего адыгского сословия исключительное место занимал институт наез­дничества. Он являлся образом жизни феодалов, частью их культуры. Дело в том, что с последующей дифферен­циацией адыгского общества и развитием феодальных отношений основным занятием князей и дворян стано­вятся набеги, войны, грабежи. Слыло позорным для кня­зей и дворян занятие физическим трудом. Они считали, что для этого существуют крестьяне и домашние рабы, которые должны были пасти скот и растить хлеб. А на­значение «настоящих» мужчин - это грабеж, воровство, войны. Именно в этом вопросе мы наглядно видим, ка­кой отпечаток наложила на образ жизни различных сло­ев общества на протяжении веков социальная органи-. зация.

«Высшие звания, состоящие из князей и дворян, по­читают неприличным их достоинству упражнения в на­уках, доставляющих средства познавать страну, в кото­рой живем, обычаи, нравы и, наконец, саму природу. Рав­номерно считают не только не соответственным своему званию, но даже постыдным жить спокойно дома, в неге, почему большую часть времени и проводят на коне в разъездах»2.

Джорджио Интериано - путешественник, географ и этнограф эпохи итальянского Возрождения, автор пер­вого в средневековой литературе монографического опи­сания Черкесии, еще в конце XV в. писал, что черкесы «держатся того мнения, что никто не должен считаться благородным, если о нем имеются слухи, что он когда- либо занимался недостойным делом, хотя бы то был (че­ловек) из самого древнего царского рода. Они хотят, что­бы дворяне не занимались никакими торговыми делами, исключая продажу своей добычи, говоря - благородному подобает лишь править своим народом и защищать его, да заниматься охотой и военным делом».

При атом следует отметить, что феодалы обращали мало внимания на материальную сторону вопроса. Сви­детельством тому является тот факт, что всю добычу, по­лученную в результате этих набегов, они раздавали сво­им подданным, за исключением коня и оружия, кото­рые являлиеь вечными их спутниками и главными «орудиями труда». Интериано также замечал, что они настолько щедры, что были хуже одеты, чем их поддан­ные Вот в эти набеги брали с собой молодых людей и приучали их к этим рискованным делам, и они находи­лись со взрослыми до конца «сезона» наездничества. Дело в том, что весна и осень у адыгских феодалов — период, когда они целиком были заняты набегами, которые обыч­но перемежались с охотой и другими развлечениями, для чего князья и уорки выезжали в «поле». Весенний вы­езд «в поле»[242] совершался после того, как снег оконча­тельно стаивал и появлялась трава, необходимая для под­ножного корма коней, так как везти с собой большое количество зерна, а тем более сена, было бы очень обре­менительно. Весенние набеги совершались в апреле- июне. Осенний цикл набегов продолжался, как и весен­ний, тоже около трех месяцев - е сентября по ноябрь. Лишь наступление зимних холодов и снегопады застав­ляли адыгских феодалов возвращаться в свои дома. Вы­падание снега было, как правило, сигналом к прекраще­нию осеннего сезона набегов, так как снежный покров хорошо фиксировал следы, которые приводили к кошу (лагерю), где располагалась группа феодалов во главе с князем.

«Во время наездничества в поле все роли были строго распределены, здесь соблюдаются все требования адыг­ского этикета. Наиболее молодые и служители наезжа­ют по ночам в аулы за добычей, захватывают и пригоня­ ют быков и баранов для пищи, иногда, если удобней, на­беги делают и днем, посылая в ближайшие аулы за про­визией, которой нельзя раздобыть молодечеством, ~ пи­сал Хан-Гирей, - как-то: за пшеном, молоком, сыром и прочим. Между тем лучшие наездники отправляются в дальние племена. Там угоняют они табуны лошадей, за­хватывают людей и с добычей возвращаются к своим товарищам, которые всякую ночь пируют на счет оплош­ных жителей окрестных аулов, с нетерпением ждут возвращения наездников. Наконец, при наступлении вре­мени разъезда но домам обыкновенно пленников и ло­шадей, доставшихся в добычу, променивают на товары и тут начинается дележ всего приобретенного, для чего из­бирают из среды себя людей, на беспристрастие которых полагаются. Они делят добычу на равные части по числу людей, составляющих партию, и каждый, начиная со стар­шего по возрасту, выбирает часть, которая ему более по­нравится. Здесь оказывается особенное уважение старо­сти и вообще возрасту, так что каждый из партии, хотя был бы он иросто повар, но старше киязя летами, прежде князя своего имеет право выбрать часть из дележа, кото­рая ему нравится. Тем не менее князь-предводитель и некоторые другие лица получают независимо от дележа особую долю. По окончании дележа киязь возвращается к себе, распустив партию по домам. Жители аулов по­здравляют возвратившихся с поля наездников, и они (на­ездники.- К. У.) делают подарки поздравляющим, в осо­бенности старикам и пожилым женщинам. В продол­жение лета и зимы, когда наездники находились дома, они откармливали своих коней, готовили новые сбруи и оружие, т. е. снова готовились к очередным походам и лагерной жизни, которая была суровой и рискованной на каждом шагу. Тем не менее и во время их нахождения дома, между наездниками, пользуясь удобным случаем по обстоятельствам, они делали набеги, разбой, воровство или занимались общественными делами; ездили на съез­ды общества и посещали друг друга»

Таким образом, и во время наездничества, и во время дележа добычи всегда соблюдались дипломатические тре­бования института наездничества, который был одной из основных школ воспитания молодых феодалов, обучения их всем хитростям военного дела. Так воспитывался дух адыгов с момента рождения ребенка до его возмужания, и этот процесс продолжался на протяжении всей жизни дворянина до достижения им преклонного возраста. На протяжении всего этого времени он проводил жизнь на коне в постоянном риске, к чему настолько привыкал, что вне этих набегов и войн, походов и лагерной жизни он себя не считал полноценным мужчиной. Да и обще­ство не считало мужчин, которые не участвовали в этих мероприятиях, полноценными людьми, особенно если она княжеского или дворянского происхождения. И в ин­ституте наездничества наблюдается отражение социаль­ной организации адыгского общества на их культуре. В этой связи можно еще отметить следующее: пользуясь личной неприкосновенностью, опираясь на силу своих вооруженных вассалов-уорков, адыгские князья сделали набеги своим основным занятием и одним из главных источников пополнения своих доходов. «Самые знатные из них, - писал о черкесах в конце XVII в. Витзен, - не обрабатывают землю, а стараются набрать небольшую куч­ку людей и ночью грабят и угоняют скот, похищают лю­дей как у друзей, так и у врагов». То же самое отмечали Интериано, Пейсонель, Гюльденштедт, Рейнеггс, Потоц­кий и др.[243]

Если посмотреть на институт наездничества адыгов и, проанализировав сложную систему взаимоотношений его участников, сравнить условия их «лагерной» жизни с современными военными учениями солдат регулярной армии, то мы можем найти много общего. В первом и во втором случаях у членов этих партий, особенно у моло­дых, вырабатывались воинские навыки, в первую очередь разведывательно-диверсионной работы. Развивались та­кие качества, как выносливость, решительность, храбрость, умение настойчиво преследовать противника, добывать необходимые сведения об объекте нападения и т. д. Но разница между наездничеством и военными учениями - в главном: первое происходит в реальных условиях и нет никакой инсценировки опасности и военных дей­ствий, а второе - от начала и до конца инсценировка этих событий.

Институт наездничества, являясь образом жизни кня­зей и дворян, стал одновременно их этикетом, который вошел в адыгский этикет как «уэркъ хабзэ». Таким об­разом, с дальнейшим изменением социальной организа­ции адыгского общества, а именно с установлением фео­дальных отношений, из среды этого общества в лице фе­одалов выделяется особая социальная прослойка, главным занятием которой является, в основном, военная служба. Именно адыгские дворяне несли военную службу у сво­их князей. Уорки обязаны были сопровождать своего кня­зя во всех военных походах и набегах, когда бы и где бы; ни предпринимались они князем. Последние, в свою оче­редь, обязаны были защищать своих подданных во всех случаях, когда им угрожала какая-либо опасность или кем-либо ущемлялись их интересы.

Высшим духовным проявлением образа жизни адыг­ских феодалов был культ славы. Он не был подвластен даже закону смерти. Неуемное желание сохранить свое доброе имя в памяти поколений заставляло их идти на смерть без всяких раздумий. Для адыга славное имя было ценнее собственной жизни. Оно у него не покупалось и не продавалось. Славное имя превосходило всякую мате­риальную награду. Честь и слава — вот два великих мо­тива, во имя которых адыги совершали подвиги, шли на самые невероятные безумства и гибли.

Приоритет, которым дорожили адыги, - это духовная, нравственная сторона жизни. Она преобладала над мате­риальной. У адыгов цель не оправдывает средства. У них в почете не победа любой ценой, а нравственное поведе­ние в битве. Честь важнее славы и победы, достигнутой коварством или с использованием своего превосходства.

В этом плане об интересном случае рассказал Хан- Гирей в своем очерке «Бесльний Аббат». Дело в том, что один из молодых жанинских князей застрелил двоюрод­ного брата бжедугского князя Ногоя. Родственники уби­того требовали по законам кровной мести, чтобы жанин- цы заплатили за кровь убитого. Но жанинский князь Непдагоко как старший из этого племени, отвечавший за всех соплеменников, в том числе и в вопросах платы за кровь убитого, под разными предлогами медлил с ис­полнением требования потерпевшей стороны. Это вдвой­не оскорбило кровоместников, и они искали случая убить его. Однажды Непдагоко, проводив отъезжающих гостей, один возвращался К себе домой и тут встретился с Ного- ем, поджидавшим его в лесу с двумя своими братьями. Жанинский князь был почти без оружия, он имел при себе одну только шашку, но у него лошадь была отлич­ная, следовательно, бегство, может быть, спасло бы его; но бежать, конечно, он посчитал позором; он сошел с дороги, остановился лицом к кровоместникам; правая его рука лежала на рукояти шашки. Братья Ногоя схватились было за оружие, чтобы застрелить врага, так неосторожно цопавшегося им в руки. Жизнь жанинского князя ви­села, что называется, на волоске, но бжедугский князь предотвратил готовую месть, с упреком сказав своим бра­тьям: «Мы не приехали убить голого (т. е. невооружен­ного) человека!» Более того, не довольствуясь этим жес­том благородства, Ногой приветствовал его как старшего по возрасту, проводил на некоторое расстояние, и, поже­лав ему доброго пути, великодушный мститель возвра­тился домой. После этого поступка кровоместников жа- нинский князь, в свою очередь, вскоре выполнил требо­вание платы за кровь убитого *. Это говорит о том, что по законам адыгского этикета нельзя достигать своих це­лей любой ценой и любыми средствами, а только достой­ными методами. Адыгский этикет требует уважитель­ного отношения к любому человеку, в том числе к кров­ному врагу, т. е. этикет требует преследовать врага и мстить ему, уважая его честь и достоинство.

Таков был адыгский, особенно дворянский этикет, который формировался в условиях феодализма и кото­рый целиком и полностью соответствовал его социаль­ной организации.