Нота протеста, присланная русскими китайцам

(У Себеса приводится латинский подлинник письма.)

«За последние дни в ходе переговоров между нами, великими и полномочными посланниками его святейшего царского величества, и вами, великими и полномочными посланниками, относительно границы между обеими сторонами ваши гонцы объяснили нам, что вы желаете признать границей между обеими империями реки Горбицу и Аргунь и от реки Горбицы до моря вдоль хребта, с которого несколько притоков текут в Амур. Вы также желаете, чтобы территория между Албазином и Горбицей осталась бы безлюдной для обеих сторон. Поэтому мы, посланники его святейшего царского величества, согласились на это предложение, несмотря на то, что мы считали его противным интересам его святейшего величества и выходящим за рамки данных нам инструкций. Мы согласились потому, что мы считали, что вы желаете мира и вечной дружбы между нашими двумя империями.

Теперь же в письменном проекте договора и в его условиях, составленном вами и врученном нам, вы заявляете, что граница должна проходить от реки Горбица через хребет, именуемый Нос. Этот хребет господствует по обеим сторонам над многими землями, реками и многочисленными подданными его святейшего величества. Разделяя равнины, он объединяет в одно целое империю его святейшего величества.

Поэтому мы доводим до ваших полномочных послов сведения чистой правды, что в отношении предлагаемых вами границ у нас нет никаких указаний от наших повелителей, их царских милостивых величеств и что мы не смеем согласиться на них. Даже если бы нас заставили силой принять их (чего мы никак не ждем от вас), заключенный таким образом и насильственно навязанный нам мир никогда не мог бы быть ни прочным, ни вечным. Однако же, поскольку в письмах, написанных его святейшему царскому величеству вашим императором, его высочеством богдыханом (это слово, употребляемое у западных татар, значит священный; я был поражен тем, что москвитяне, не понимавшие его значения, употребляли его как титул китайского императора, ибо я никогда им этого не советовал, так как это было вне моей юрисдикции, ввиду большой опасности, которая могла исходить из такого употребления слова; поэтому я так и оставил титул богдыхана, не переводя его на восточнотатарский или китайский язык; я сказал, что москвитяне не вкладывали в это слово понятие святости, ибо в этом случае они употребили бы латинское слово «санктус» вместо иностранного слова, и я не латинизировал его так, чтоб вложить в него несвойственный ему смысл, да и, кроме того, сами москвитяне могли расшифровать его, если бы хотели; но к этому времени татары не смели спрашивать и просто поняли его по-своему), говорится, что с целью заключить мир и установить пограничную линию мы должны расследовать проступки, совершенные подданными обеих империй, живущих вблизи Амура. Прежде всего мы должны расследовать беспорядки вокруг Албазина: обе стороны должны выслать мирные делегации, чтобы разрешить все вопросы без кровопролития. Поэтому, принимая во внимание эти письма, обещавшие мирное разрешение вопросов, мы, великие и полномочные посланники его святейшего царского величества, и прибыли сюда без малейшего чувства вражды: мы были преисполнены желания достичь мирного разрешения, чему вы являетесь свидетелями. Однако теперь вы, видимо, сомневаетесь в наших мирных намерениях и предлагаете условия, на которые вы ранее не делали и намека ни в ваших письменных сообщениях, ни через гонцов, а именно чтобы хребет Нос был нашей границей, а также предупреждаете, что, если мы не согласимся на это, вы будете действовать насильственно — войной.

Поэтому мы, великие и полномочные посланники его царского величества, опять объясняем со всей настойчивостью, что у нас нет указания по этому поводу и что мы не можем согласиться на эти границы. Если наше заявление вас не удовлетворяет, мы оставляем дело мира на разрешение в будущем по воле его святейшего царского [723] величества и его высочества богдыхана либо через посланников, либо делегатов с полномочиями вести переговоры без постороннего вмешательства.

Что же касается нас, работающих на общее благо, то было бы неправильно нарушить мир и сократить наши усилия при определении пограничной линии из-за несущественного соперничества (если бы возникло таковое за время короткого интервала). Но, если вы, великие послы, отодвинете мир на второй план (чего я не жду от вас), вы можете начать несправедливую войну, допустив, что достаточным оправданием для этого является ваша миссия, которая должна устранить причины конфликтов по установлению границ. Но во время переговоров и мы действовали активно. Мне все равно — возобладаю ли я в большом или малом, я озабочен лишь одним, чтоб мы не были ответственны за возникновение войны. Мы не хотим кровопролития и не бросаем вам вызова. Однако же, если вы ополчитесь против нас, мы, веруя в помощь господа бога и в справедливость нашего дела, будем защищаться до конца. Мы призовем нашу надежду, самого господа бога в свидетели и защитники против правонарушителей. Он нанесет удар и разрушит враждебные заговоры и накажет тех, кто стремится нанести зло ищущим правды. Мы хотели бы получить письменный ответ о ваших намерениях и поручаем вас в руки высшего царя царей господа бога и приветствуем вас как верных друзей».

45. По совету Перейры оба иезуита направляются в русский лагерь. Они предлагают русским пойти на новые уступки, но безуспешно

Наши послы выслушали протест, который я прочел им. Я прибавил от себя, что это прямое письмо было хитростью, к которой прибег московский посол, чтобы снять с себя всякую ответственность перед своим великим князем за то, что могло случиться. Если бы нашему китайскому богдыхану удалось получить этот протест, он, конечно, пришел бы в большое раздражение, так как мир не был заключен по нашей вине, а не из-за недостаточной честности москвитян, как воображали наши послы. Следовательно, было бы разумно продолжить переговоры со всей искренностью и старанием. Когда наши послы услышали это, они были немало озабочены и попросили нас ехать к москвитянам, чтобы дать им совет. Московский посол поклялся, и не раз, что он пошел на все уступки, какие мог, и даже больше. Я продолжал настаивать, говоря, что не стоит ставить под угрозу такое важное дело по таким несущественным поводам и что, если он может еще в чем-нибудь уступить, пусть сразу скажет. Он ответил: «Я христианин, как и вы, вы слышали, как я не раз клялся в своей позиции, и вы должны верить, что как христианин я не могу совершить клятвопреступления. И мне стыдно больше говорить об этом».

Услышав это, мы пришли к убеждению, что это было его последнее слово, и вернулись в лагерь. На обратном пути нам пришлось идти через голые горы. Каждый раз, и в дождливую погоду и ночью, нам приходилось делать по 6 лиг по плохой дороге на скверных лошадях.

Когда мы прибыли, мы уведомили наших послов, что больше на уступки мы не можем рассчитывать. Затем я спросил их, знакомы ли они с теми землями, которые они требовали, и когда убедился, что они о них понятия не имеют, объяснил им, что они находятся отсюда на расстоянии примерно 800 лиг (мы сосчитали это по градусной сетке). Услышав это, они переглянулись и забеспокоились, так как по их вине переговоры в четвертый раз зашли в тупик. Они попросили нас закончить дело так, как было уже решено раньше, и были в большом смущении из-за незнания мировых дел.

46. Между 3 и 7 сентября (Между 24 и 28 августа.) русские вносят новые предложения, а китайцы свои контрпредложения

3 сентября (24 августа.) мы отправились в лагерь москвитян с нашими последними предложениями. Наши послы уже не смели предпринимать что-либо, расходящееся с более ранним соглашением с москвитянами, — к этому мы не раз побуждали их и всякие отклонения старались исправлять. Им очень не хотелось дать москвитянам малейший повод для разрыва переговоров, ибо это было очень рискованно. Москвитяне все еще испытывали затруднения в некоторых условиях, которые в конце концов были согласованы. Наши солдаты, разместившиеся на холмах, по которым лежал наш путь, приветствовали нас, будто мы были ангелы мира. Они не боялись и не стыдились приписать нам всю заслугу в успехе.

4 сентября (25 августа.) мы вновь поехали к московскому послу с несколько измененными [724] условиями, а после нашего возвращения он прислал нескольких своих людей предложить кое-какие свои условия. В тот же день он прислал нам в подарок меха вместе с письмом, полным похвалы и признания наших особых заслуг для общего блага в связи с переговорами.

Теперь обе стороны глядели друг на друга иными глазами; меня же и моего сотоварища (хотя мне и неловко, я скажу это для славы бога) они рассматривали как ангелов мира. Обе стороны поздравляли нас больше, чем мы того заслуживали. 5-го (26 августа.) мы вновь поехали в московский лагерь с еще раз измененными условиями. Все эти дни мы непрерывно трудились, не спали днем и ночью, ведя переговоры. Как я, так и мой сотоварищ четыре ночи подряд не сомкнули глаз, так как ночью приходилось переводить то, что было договорено днем. 6 сентября (27 августа.) приехал всегда присутствовавший при переговорах латинский переводчик с еще раз измененными условиями, которые я не буду приводить, так как они были несущественны. Мы отвезли москвитянам окончательный проект, и он был положен в основу договора, которого так желали и в котором так часто отчаивались и который подлежал подписанию под клятвой с равной радостью обеими сторонами 7 сентября (28 августа.).

47. События 7 сентября (28 августа.), предшествовавшие подписанию договора

Наконец наступил рассвет 7 сентября или, вернее сказать, еще не кончился день 6 сентября (27 августа.), так как всю ночь шло веселье и повсюду в лагере горели огни и фонари. Еще до этого я и мой сотоварищ отправились в лагерь москвитян, чтобы уточнить несколько деталей. Мы везли с собой текст клятвы, которую должны были принести наши послы, но московский посол, несмотря на наши уверения, не принял ее, потому что боялся, что она может содержать какую-нибудь чертовщину. Он хотел, чтобы обе стороны произнесли клятву, которая налагала бы строгие обязательства, и в конце концов наши послы согласились принять московский текст. Когда мы прибыли в Нерчинск, москвитяне еще не решили, как должен быть подписан договор. Из-за этих сомнений пропал целый день. Татары хотели, чтобы обе стороны подписали экземпляр, написанный собственноручно московским послом и переданный нам, точно так же как экземпляр, написанный нами для передачи ему. Московским послам такого рода двойная подпись казалась излишней, не знаю почему. Я потратил много времени, безуспешно пытаясь уговорить их. Я был несколько поражен и раздражен тем, что они не могли уладить этот вопрос, как он был решен днем раньше. Тем временем прибыли наши послы и ждали на холмах, в чем москвитяне могли убедиться воочию. Послы поглядывали на небо и ждали дождя, который начал накрапывать, невзирая на их сан. Как только московский посол узнал об этом, он очень спешно и в соответствии с правилами учтивости, с которыми он доказал свое интимное знакомство, прислал нашим послам прекрасный шатер для защиты от ненастной погоды. Он надеялся, что его любезность подействует как целебный бальзам на рану, которая может открыться из-за их нетерпения и страха быть обманутыми.

48. Иезуиты, и в особенности Перейра, побуждают русского посла принять решение

Мой сотоварищ и я напомнили ему, что он и был тем послом, который добивался мира, даже когда люди в силу личных интересов противились ему, что сам он (как это часто бывает в такого рода ситуациях) создал те трудности, которые он же и должен разрешить, и что время было уже после полудня. Поскольку я спорил с ним с утра и не смог убедить его сделать окончательный шаг, я выказал столько раздражения, сколько было возможно, и сказал, что подобные шутки с нашими послами лишь могли подтвердить их подозрение по отношению к москвитянам. Я встал и сказал, что бесполезно больше ждать, так как, если за целый день они не пришли к решению, не было никакой надежды, что они сделают это в течение ближайших пятнадцати минут. Посол находился недалеко, советуясь со своими людьми. При такой ситуации подобные совещания лишь затрудняют дело или препятствуют его решению. Тому, кто стоит во главе, подобает самому разрешать проблемы, а не тратить время попусту. Когда он услышал мое решение, которое я бы не высказал, если бы не был уверен, что он меня остановит, он сразу же послал своего латинского переводчика, чтобы задержать меня. Мое действие принесло некоторое удовлетворение нашим послам, полным [725] подозрений, так как хотя они нельзя сказать, что не доверяли мне, но готовы были по крайней мере обвинить меня в задержке. Несколько маньчжуров, плохо знавших меня, выразили опасение, что моя пессимистическая позиция может повредить переговорам; они просили меня не уходить и не гневаться, забывая о том, сколько раз они сами ставили переговоры под удар и что именно я устранял трудности. Более же острые наблюдатели из среды татар, бывшие в курсе и прежних и настоящих маневров, одобрили мою решимость как подходящую контрмеру проволочкам со стороны москвитян и торжествовали, когда увидели результаты, достигнутые даже без того, чтобы я привел свою угрозу в исполнение.

В тот момент, когда я проявил свое раздражение перед московским послом, прибыл гонец от наших послов, которые ждали на холмах на расстоянии лишь одной лиги и теряли уже терпение. Гонец привез приказ мне и моему сотоварищу вернуться и доложить о причине задержки.

49. Перейра уговаривает китайских послов подождать еще немного

Поскольку московский посол уже попросил меня остаться, я воспользовался случаем и сказал: «Смотрите, как настойчиво зовут меня обратно наши послы. Поэтому забудьте о моем гневе, я буду осторожен и сделаю все, что надо». Я поспешил вернуться к послам и, прибыв почти бездыханным, нашел там москвитянина, прибывшего с той же целью. Один из наших послов посадил меня на свое кресло напротив москвитянина; этой чести я не ожидал и не заслужил. Я стал успокаивать их, приводя различные аргументы; я сказал им, что, если они ждали столько дней, они должны подождать и сегодня, когда, без сомнения, будет подписан мирный договор.

Оставив их, я пробежал целую лигу по дороге, но на полпути должен был остановиться и передохнуть, так как иначе у меня не хватило бы дыхания сказать москвитянам все, что нужно. Когда дело было почти закончено, я вновь вернулся к своим послам. Я стал, таким образом, врачом двух пациентов, из которых один нетерпелив, а другой до тошноты медлителен, первого я успокаивал, заставляя терпеть, а второго подгонял нужными в этом случае словами.

Оставив своего сотоварища перевести статьи договора, я, не теряя времени, пошел к нашим послам, чтобы предложить им тихонько отправиться в путь, что облегчило бы их ожидание и в то же время осталось бы достаточно времени для перевода договора. Перевод пришлось переписывать три раза из-за ошибки в переводе одного слова. В этом отношении москвитяне настолько педантичны, что виновник, сделавший одну буквенную ошибку в документе, где упоминался великий князь, мог быть приговорен к смерти.

50. Последние подготовительные шаги к подписанию договора

Наши послы были так обрадованы тем, что было достигнуто соглашение, что сразу вскочили на лошадей и пустились в путь со всей свитой. Я попросил их ехать потише, а сам поспешил в лагерь москвитян, чтобы подготовить их к приезду наших послов и закончить перевод статей мирного договора. Я поговорил с московским послом также по поводу большой разницы в седалищах московских и китайских послов, которые были ранее избраны по добровольному желанию. Я знал, что самолюбие наших послов было уязвлено в результате их собственного выбора, и потому просил московского посла в интересах единообразия удовлетвориться сегодня местом на скамейке, а также приготовить общее место для подписания договора. Я предупредил, что наши послы не привезут своих скамей. Услышав это странное предложение, он улыбнулся и сказал, что он осведомился по этому поводу у наших послов уже на первом заседании и они ответили, что каждая сторона привезет свой шатер, но тем не менее он будет рад выполнить мою просьбу. Он велел разбить общий шатер, в котором вокруг стола будут приготовлены места для сидения, покрытые дорогими коврами. Я сказал, что, поскольку китайцы очень педантичны в вопросах этикета, им было бы очень приятно, если бы, когда они приедут, он встретил бы их перед шатром и пригласил бы войти. Он одобрил это предложение и любезно выполнил его.

Было уже около шести часов вечера, когда они вошли в шатер. Только послы, мы двое и пять наиболее важных сановников сидели, остальные же, включая некоторых важных лиц, остались стоять, создав, таким образом, свиту или двор вокруг наших послов, так же как москвитяне вокруг своего посла.

51. Последнее затруднение для китайцев и его разрешение. Считка экземпляров договора и подписание его

Когда мы расселись, возникло другое затруднение, которое для китайцев было далеко не пустяковым. Они хотели увезти с собой сделанный ими латинский экземпляр [726] мирного договора, в котором на первом месте стояло бы имя китайского императора, а на втором великого князя, и еще они хотели, чтобы этот экземпляр был бы подписан обеими сторонами. Таким образом, они не повезли бы в Китай документ, в котором на первом месте стояло бы имя императора другого народа. Москвитяне же в свою очередь увезли бы экземпляр с именем их великого князя на первом месте и китайского императора на втором. Это вызвало длинный спор. Московский посол заявил, что это было бы против дипломатических обычаев и что всякому понятно, что их великий князь не будет считать странным, если китайцы поставят имя их императора на первом месте.

После долгого спора и приведения множества аргументов кому-то пришла в голову умная мысль. «О чем мы спорим? — спросил он.— В Китае никто не оспаривает того, что наш император стоит на первом месте, и если и в документе, который уйдет в Московскую империю, он окажется на первом месте, тем более чести для него, и даже если в документе, который они изготавливают для нас, он на втором месте, у себя в Китае никто не будет сомневаться, что наш император стоит выше». Эта речь встретила одобрение.

После этого один из экземпляров был зачитан вслух, другой же одновременно сверялся. Затем второй экземпляр был прочитан вслух, а предыдущий сверялся несколькими лицами. Поскольку расхождений между ними не было, они были подписаны послами обеих сторон в том порядке, в каком были упомянуты имена их повелителей, другими словами, изготовленный нашими послами экземпляр они подписали первыми, а москвитяне вторыми, а экземпляр, изготовленный москвитянами, они подписали первыми, а наши послы вторыми.

52. Приложение печатей и клятва

После того как договор был подписан, послы приложили свои печати в том же порядке, что и подписывали. В этот момент московские люди велели внести прекрасные блюда со сладостями, правда немного грубыми. Среди сладостей была голова белого сахара с острова Мадера, вызвавшая восхищение наших послов, которые никогда прежде его не видели. Каждый [китаец] тайком взял сколько мог, чтобы показать своим друзьям, которые стояли в толпе на некотором расстоянии или остались в лагере. Москвитяне также велели принести виноградное и хлебное вино, которое послам не понравилось, так как было очень крепким.

После подписания договоров все встали и оба посла взяли каждый свой экземпляр. Москвитяне произнесли клятву, то же сделали и наши послы. Была уже ночь, и все это происходило при свете зажженных восковых свечей. Привожу текст договора:

Текст договора

(У Перейры приведен латинский текст договора без перевода на португальский. Себес дает латинский текст и перевод его на английский язык.)

Послы, отправленные императором Китая для установления границы, совместно с послами, отправленными русским императором, собравшись вблизи Нерчинска в 24 день 7 луны 28 года правления Канси, именуемого годом Алой змеи (что является названием текущего года по календарю) (28 августа 1689 г.), с целью положить конец дерзости некоторых плохих людей, которые, перейдя границы своей земли, охотились, грабили, убивали и совершали другие насильственные действия, а также провести границу между двумя империями — Китаем и Россией, так же как установить вечный мир и доброе взаимопонимание, совместно выработали и взаимно согласовали следующие статьи:

1. Река, именуемая Горбица (В источнике: Кербичи.), протекающая вблизи реки Черной, называемая по-татарски Урум, и впадающая в Сахалян-ула, да будет границей между двумя империями. Длинная же горная цепь, из которой берет свое начало упомянутая река, простирающаяся до Восточного моря, также будет служить границей между обеими империями таким образом, что все реки и ручьи, большие и малые, берущие свое начало по южной стороне этого хребта и впадающие в Сахалян-ула, и все земли и землицы от вершины этих гор на юг будут считаться принадлежащими Китайской империи. Все земли и землицы, реки и ручьи, простирающиеся на север, останутся принадлежащими Русской империи: с той, однако, оговоркой, что все земли, лежащие между означенными горами и рекой Уд, останутся неразмежеванными, пока послы обеих держав по возвращении на родину не получат нужных сведений, и тогда этот вопрос будет решен уполномоченными или обменом нот.

Далее, впадающая в Сахалян-ула река Аргунь будет служить границей между обеими империями таким образом, что все земли, лежащие к югу от этой реки, будут считаться принадлежащими Китайской империи, а к северу — Русской империи. Все [727] дома и жилища, которые в настоящее время находятся к югу от Аргуни у устья реки Мейрелюэ, должны быть перенесены на северную сторону.

2. Построенная русскими крепость в местности, именуемой Якса, должна быть полностью разрушена, и все живущие в ней подданные Русской империи должны быть эвакуированы со всем их имуществом в земли, принадлежащие русской короне. Охотники обеих держав не имеют права ни под каким предлогом переходить через установленные границы. В случае, если хотя бы один или два лица низшего звания перейдут означенную границу, чтобы охотиться, воровать или грабить, они будут немедленно схвачены и доставлены воеводам или чиновникам, установленным на границах обеих империй, и те, ознакомившись с природой их преступления, должным образом накажут их. В случае же, если 10 или 15 таких же человек отправятся с оружием в руках охотиться или грабить в землях за пределами их границ или убьют кого-либо из подданных другой империи, оба императора должны быть уведомлены, а те, кого найдут виновными в преступлении, должны быть казнены.

3. Все, что произошло ранее, в чем бы оно ни заключалось, да будет навеки забыто.

4. Со дня заключения вечного мира между двумя империями и принесением клятвы ни та ни другая сторона не будут принимать перебежчиков и дезертиров. Если подданный какой-либо из этих империй сбежит на территорию другой, он должен быть немедленно схвачен и доставлен обратно. Все подданные Российской короны, живущие в настоящее время в Китайской империи, и все китайские подданные, находящиеся на территории Российской империи, останутся на своих местах, как и были.

5. Что касается настоящего договора о мире и взаимном согласии, все лица, какого бы они ни были состояния, могут свободно путешествовать по территории другой, если у них есть на это специальные паспорта, и они могут покупать и продавать что угодно и вести взаимную торговлю.

6. Поскольку все недоразумения, относящиеся к границам обеих сторон, теперь улажены и установлен искренний мир и вечное согласие между обеими империями, теперь исчезают основания для беспокойства при условии, что изложенные письменно вышеупомянутые статьи настоящего договора будут неукоснительно соблюдаться. Великие послы обеих сторон дадут друг другу по два экземпляра настоящего договора, заверенного их печатями. И наконец, настоящий договор со всеми его статьями будет выгравирован на китайском, русском и латинском языках на каменном столбе, который будет воздвигнут на границе как вечный памятник границ обеих империй.

54. Расхождения в текстах договоров, написанных русскими и китайцами. Торжества по поводу подписания договоров

Экземпляр, написанный москвитянами, идентичен, за исключением уже указанного момента ²⁵ и заключительной части относительно воздвижения каменного столба, которая была изменена следующим образом: «Мы предоставляем это усмотрению китайского императора».

Думаю, что москвитяне настаивали бы на ряде других вопросов и на более ясной договоренности, а именно чтобы император не относился бы к их великому князю в действиях, на словах или в письмах как к низшему, если бы обстановка не была так напряжена из-за возмущения халхасцев. Халхасцы уже переправлялись через реку и, если им не помешали, бежали бы от москвитян и вернулись бы со всем своим скотом на старые места. Это бы дорого обошлось москвитянам, так как они ежегодно взимали с них дань. Если бы не это обстоятельство, москвитяне не упустили бы возможности дать китайцам понять, что кроме них на свете существуют и другие народы.

Во время принесения клятвы москвитяне играли на трубах и флейтах, которые в ушах ангелов мира звучали небесной музыкой. Когда музыка затихла, наши послы загрустили, ибо, если они сами не умели петь, им нравилось чужое пение, и если они сами не могли спеть новую песню, то все же им нравилась чужая в чужой стране. Когда церемония закончилась, московский посол встал, обнял наших послов и, ко всеобщей радости, говорил с ними в дружелюбном тоне. После короткого разговора наступило время расставания, москвитяне, как хозяева, провожали гостей, и это очень понравилось нашим послам. После поездки на лодке и прогулки пешком мы прибыли около полуночи совершенно измученные в наши шатры. А что я ел за весь день, не стоит упоминания. Говорят, что для несчастных людей утешение иметь друзей. У меня перед глазами стоят лишь странные перья на головах наших послов, которые как бы служат им крыльями, чтобы летать в этот ночной час...

55. Головин уговаривает послов остаться еще на несколько дней. Подарки Головина китайцам

Московский посол попросил наших послов не уезжать на следующий день, как они собирались из-за доставлявшего им мучения холода, потому что он хотел пригласить их как друзей на банкет. После долгих уговоров они согласились задержаться еще на [728] один день. Но они хотели отдохнуть, а не принимать участие в банкете. Следующий день 8 сентября (29 августа.) мы провели у себя в лагере. Московский посол прислал нашим послам подарки, которые были оценены в 450 лан серебра или в 1000 португальских рейсов по оценке не моей, а экспертов. Среди них — четверо часов, телескоп с четырьмя линзами, зеркало средней величины, два серебряных кубка, о которых я уже писал и из которых московский посол пил, дорогие меха и несколько других менее ценных вещей. Переводчик сопроводил подношение подарков каждому лицу соответствующей эпиграммой, и это вызвало такое восхищение наших вельмож, что они не могли удержаться от похвал москвитянину. Я слышал, как повторяли его слова те, кто слышал от других, и они переспрашивали: «Неужели среди иностранцев есть такие люди?». Я слышал этот вопрос несколько раз и воспринял его с тем терпением, какое мы, живущие на чужбине, должны проявлять. Так как во время вручения подарков меня не было, возникло маленькое затруднение из-за сделанной переводчиком ошибки в объяснении смысла подарков отдельным лицам. Но когда я прибыл, все это замяли, как и многие инциденты в прошлом. В это время московский посол пригласил меня и моего сотоварища в свой шатер. Он и прежде выказывал желание пригласить нас, но не осуществлял его.

56. Последнее посещение русского лагеря иезуитами. Подарки китайцев Головину

Мы сразу же отправились к нему и были встречены любезно и с учтивостью, и он говорил с нами о многих прошлых делах. Во время разговора я попросил у него извинения за то, что в некоторых случаях я выказывал раздражение, которое могло показаться ему невежливым. Я просил его понять, что уже много лет я живу среди чужого народа и, поскольку я послан императором Китая, мне нужно было показывать, что я действую как его верноподданный и что если бы я этого не делал, это имело бы тяжелые последствия. Он как благоразумный человек ответил с улыбкой: «Этим вы показали, кто вы на самом деле, поступи вы иначе, вы показали бы себя тем, кем вы не должны быть. Вы едите китайский хлеб, вы носите их одежду и соответственно вы становитесь другим человеком и соответственно этому поступаете, и, делая это, вы правдивы и искренни. Мы прекрасно знаем, насколько мы обязаны вам и как много вы сделали для общего блага. Я хочу, чтобы вы знали, что я очень хорошо сознаю вашу помощь, и уверяю вас, что в скором времени и Москва будет знать результаты ваших трудов и также выразит это». Он всячески выказывал свою благодарность, и, поскольку это касалось не только меня лично, я считаю уместным отметить, чем было переполнено его сердце. Да позволит божье милосердие ему выполнить свое обещание и да воссияет римско-католическая вера на новой высоте в этой великой империи!

Пока мы разговаривали с московским послом, пришли посланные нашими послами люди с обратными подарками еще более великолепными, чем посланные им. Среди них было много штук драгоценной камки, две золотые чаши и прекрасное седло, которое сам император дал своему дяде для пользования во время путешествия. Москвитянин был очень рад подаркам и хотел, чтобы мы остались еще на несколько дней, однако наши послы торопились с отъездом и на это не согласились.

В тот же день я обратился к нему с просьбой освободить несколько пленных татар, которые попали в плен в честном бою. Очень учтиво он ответил, что таких пленных у него было около сотни и что он освободит их всех. Когда он великодушно отпустил их, мое уважение к нему еще более поднялось. Я попросил его также отдать мне маленького пленного сироту, отец и мать которого умерли. Я взял с собой этого ребенка в наш лагерь, потому что, хотя тело его было в неволе, душа его была свободна. Надеюсь, что теперь в результате божьего милосердия он наслаждается предустановленной наградой, потому что по нашему возвращению в Пекин он заболел оспой (которая не является распространенной болезнью среди его сородичей). После того как я передал ему основные истины религии, крестил его, душа его поднялась к небу, оставив меня преисполненным печали и в то же время восхищения путями господа бога, который в своем неизреченном великодушии находит место избранным среди благословенных.

57. Великодушие Головина, проявившееся в освобождении пленников

Когда наши послы увидели, с каким чистым сердцем я просил об этих пленниках, и то христианское милосердие, с каким московский посол отдал их мне, они попросили меня заступиться за нескольких более важных халхасцев, тоже попавших в плен. Понимая, что моя просьба совершенно отлична от предыдущих, так как здесь дело идет о разных людях, я решил действовать осторожно. Прежде всего я спросил латинского переводчика, благоразумно ли обращаться с такого рода просьбой. «Эти халхасцы,— сказал он, — к которым москвитяне отнеслись во время поездки как к друзьям, свирепо напали на нас, а их было 40 тысяч человек (я отнесся с недоверием к этой цифре) и [729] украли 1200 лошадей, которых нам с божьей помощью удалось вернуть. Это было, когда мы разбили их и взяли в плен тех вождей, за которых вы хотите хлопотать. Посол донес великому князю о происшедшем и запросил, как поступить с пленниками. Думаю, что посол не имеет права распорядиться ими, пока не получит ответа от великого князя. Но если, несмотря на все это, вы хотите, чтоб я поговорил с ним, я сделаю это тотчас же».

Учитывая все это, я просил его ничего не делать. В ходе этого разговора переводчик дал мне понять, что посол очень хотел бы приобрести татарскую палатку (а татары славятся своим искусством в выделке палаток) для себя, чтобы использовать ее во время поездок, так как такие палатки лучше спасают от холода. Я тут же ответил ему, что это дорого не обойдется ему. Вернувшись, я рассказал об этом дяде престолонаследника Сонготу, который со свойственным ему великодушием тут же предложил свой шатер стоимостью более 300 милрейсов. На московского посла это как будто не произвело большого впечатления; он принял палатку суховато, сказав лишь, что она ему подходит. Своим поведением он несколько пал в моих глазах, так как у него было достаточно средств, чтобы не остаться в долгу, даже если бы одарил его сам цезарь.

58. Китайская делегация отправляется в обратный путь

9 числа (30 августа.) мы очень рано снялись с лагеря. Московский посол прислал несколько своих людей, чтобы проводили нас в течение первого дня пути, и они ехали с нами, пока мы не остановились на ночь. Среди них был один голландец, которого судьба занесла сюда в поисках счастья. 10 числа (31 августа.) москвитяне отправились обратно в Нерчинск, мы же продолжали свой путь. В этот день наши послы отправили двух гонцов ко двору, чтобы уведомить императора и просить награды за успех. Меня и моего сотоварища не было в то время, когда послы в присутствии сотни сановников давали гонцам наказ, как они должны докладывать. Послы говорили обо мне и моем сотоварище такие слова, что я не буду их повторять, чтобы не возбуждать зависть, а также из-за моего уважения к скромности. Все же как правдивый человек я не могу все замалчивать. Я повторю только заключение, оставляя предшествующее людям с хорошей интуицией. «Скажите императору, — сказали послы, — что желанный успех проистекает из сопутствующей императору неизменной удачи; также скажите, что император проявил великую человеческую мудрость, избрав двух монахов, которым, и мы не стыдимся это признать, мы обязаны всем. Много раз, когда казалось, что дело загублено, они все спасали. Если бы их не было с нами, мы бы ничего не добились. Скажите это и ничего не упустите». После этого сообщения некоторые сановники горячо поздравили нас. Я не понимал, почему они это делали, но они ответили, что так надо. Люди низшего сословия до сих пор также придерживаются этого мнения.

59. Китайские послы хвалят иезуитов за проделанную ими работу

Когда в конце концов я дознался до причины поздравлений, я решил зайти к послам и поблагодарить их. Все они сидели за беседой, я немного наклонил голову по татарскому обычаю и выразил им благодарность за хорошее мнение. Я сказал, что все, что я и мой сотоварищ делали, мы делали из верности императору и что для меня было бы более чем заслуженной наградой, если бы император узнал об этом. Плохо было бы, если бы они по злобе утаили все, как это делали те, кто оклеветал ранних монахов-иезуитов. Я склонил голову, они сделали то же самое и сказали: «Это мы должны идти и хвалить вас, а вы приходите и благодарите нас. Мы украли бы ваше доброе имя и вашу честь, если бы мы поступили иначе, ибо все знают, что заслуга целиком принадлежит вам».

Один сановник сказал: «Сохранению нашей чести и спасению нашему мы обязаны вам, ибо без вас с каким лицом мы вернулись бы в Пекин?». И много раз я слышал подобные речи, когда нас поздравляли с успехом: они поворачивались к нам и повторяли то, что я уже говорил. Однажды дядя императора сказал: «Хотя представление, которое я составил о Вас, было в общем правильным, я не знал, что вы будете служить императору всем сердцем, отдавая все силы». Другой прибавил: «Я не представлял себе, что вы такие люди».