Китайские послы, продолжают не доверять русским послам, пока перейре не удается рассеять их подозрения

Однако же наши послы продолжали утверждать: «Москвитяне — это не ты. Сегодня они говорят одно, а завтра нарушают свое слово. У нас [в отношениях] с ними большой опыт, а у тебя никакого. По-нашему, они лгуны». Зная, что это недоразумение (хотя у них как будто бы было какое-то основание для этого, поскольку дело шло о простонародье) и что оно поведет к неудаче вместо ожидаемого успеха, я решил выступить в защиту москвитян и наших общих интересов, за что, как я надеялся, москвитяне выразят свою благодарность иезуитскому ордену и это признает сам великий князь. Поэтому я произнес следующие слова: «Господа послы, не следует делать из мухи слона. Не следует путать незначительные вещи с важными и в еще меньшей степени маленьких людей с большими. Ваше представление о московских людях основано на сношениях с людьми низших сословий, целью которых обычно является обман. До сих пор у вас не было случая встретиться и узнать людей из самой Москвы. То, что вы сказали о них, можно было бы сказать и о китайцах, среди которых также слишком много лгунов, из чего, однако же, не следует, что нельзя верить всем китайцам. Наоборот, надо разбираться в людях. Вы говорите, что москвитяне пьют много вина, но разве мало китайцев, которые тоже пьют вино и в этом отношении не уступают москвитянам. Сколько пьяных встречаешь ежедневно, гуляющих или едущих верхом по улицам Пекина, — об этом можно было бы много говорить. Однако же из этого нельзя сделать вывод, что среди китайцев нет трезвых людей, поскольку на самом деле многие и вовсе не пьют. То же самое можно было бы сказать и о других вещах, но мы не должны терять доверие к этим людям, хотя у низших сословий и могут быть другие намерения и в простом народе склонность к предательству. Надо слушать, что говорят москвитяне по этому поводу, а не слепо верить тому, что говорят о них другие».

Дядя императора, человек искренний, довольно успешно преподал следующий совет другим чинам посольства: «Господа, вы знаете, что наши иезуиты неподкупные люди и что они никого не боятся. Вы знаете, что Сюй Жи-шэн не льстит никому и так же прямо и решительно говорит с императором, как и с нами, и вы знаете, что император публично почтил его своим веским и правдивым указом. Богдыхан несомненно расспросит его о всех мелочах, и вы понимаете, что он скажет правду, что бы ни говорили другие. Поэтому мы должны принять его совет во внимание, так как опыт показывает, насколько он был прав в других случаях». Он повторил то же самое и мне, а своими словами убедил других не делать никаких опрометчивых шагов.

32. Переговоры спасены от провала во второй раз. Обмен визитами между обоими лагерями: Перейра и Жербийон посещают русский лагерь от имени китайской делегации и латинский переводчик Головина посещает китайский лагерь. Предметом обсуждения является пограничная линия между обеими империями

Заверив их, таким образом, что еще имеется большая надежда на заключение мира, я убедил их не приходить в отчаяние и вернуть обратно гонца. В ту же ночь они послали за ним, но напрасно, догнать его не удалось. Эта неудача принесла немало вреда. Это был второй случай ²², когда казалось, что все погибло, но положение все же было с божьей помощью спасено, к восхищению тех, кто не понимал причины моей уверенности в успехе. Когда поздно ночью мы возвращались с этого совещания, дядя богдыхана пригласил меня в свой шатер. Преисполненный меланхолии и печали, он рассказал мне обо всем, в том числе о причине его вызывающего поведения (божественное провидение помогло ему понять ту ошибку, в которую впали желавшие идти своим путем). Он предложил, чтобы мы поехали к московскому послу и выяснили его намерения. Видимо, потому, что я в прошлые дни держался в стороне, помня, что предписывал мне институт не впутываться в подобные дела, они и решили, что обсуждавшиеся дела должны быть решены без меня; и получилось так, что невежество их переводчика и было причиной всех неприятностей.

25 числа (15 августа.) в праздник Успения Пресвятой Богородицы (московские люди пользуются календарем старого стиля, который на десять дней отстает от нашего) я со своим сотоварищем отправился, чтобы убедить московского посла. Он принял нас очень любезно и вежливо и даже вышел из шатра, чтобы приветствовать нас, когда мы еще были в седле и не успели спешиться. Он выслушал нас и сказал, что пришлет гонца с ответом после того, как обдумает наше предложение. Трудно себе представить, как ожили наши послы, услышав эту новость: они слушали нас уже как будто другими ушами и признали нашу заслугу и уже ни за что не хотели отстранять нас от переговоров, которые явно получили благословение господа бога. [717]

26 числа (16 августа.) московский посол прислал своего латинского переводчика, чтобы передать нам некоторые его сомнения. Он привез карту этих земель и осведомился о намерениях наших послов. Спустя некоторое время мы поехали к нему с ответом. После этого он вновь приехал к нам, и, таким образом, нам пришлось то и дело пересекать эту большую реку, испытывая большую опасность и усталость. Мы поехали, везя наши оговорки, московский же посол опять выдвинул свои, одной из которых было, что заклятые враги москвитян халхасцы, о чем я уже говорил раньше, не должны иметь никакого отношения к мирному договору.

33. Русская делегация отвергает предложение китайской делегации, чтобы граница шла по Албазину. Пришла очередь русской делегации быть неуступчивой

27-го (17 августа.) мы поехали с нашими последними и окончательными предложениями о размежевании территории. Пыл наших послов уже начал ослабевать после предъявления им уже упомянутых мною оговорок. На этот раз москвитяне заявили о том, о чем им не следовало бы говорить. Они не соглашались на уступку Албазина. Я, вполне обоснованно возразив, сказал, что я с самого начала совершенно недвусмысленно заявил, что Албазин как основа всего должен быть возвращен и что если они не согласны с этим, то нет смысла продолжать переговоры по другим статьям. Я заявил, что им незачем было произносить речи и устраивать заседания, если для них неприемлем этот исходный пункт, и что они лишь ввели нас в заблуждение. Мы со всей искренностью перешли к обсуждению других вопросов, потому что думали, что они согласятся без всякого спора отдать Албазин. Я сказал им также, что китайский император совершенно не сомневался в том, что они пойдут на эту уступку, так как его войска не раз занимали этот пункт силой оружия, но, так как он хотел мирно разрешить этот вопрос, а не с помощью оружия, он каждый раз оставлял его по доброй воле, не сомневаясь в том, что то, что он одалживал на время, в конце концов будет ему возвращено. Было бы смешно производить размен или превращать в предмет спора то, что император дважды захватывал, и то, что он дважды уступал, вполне доверяя нам. Он никогда не высказывался по этому поводу, так как не хотел сделать предметом спора то, что ему принадлежало. Московский посол отнесся холодно к этим аргументам и совершенно очевидным фактам и сказал: «Мы ничего не уступим, так как вы требуете слишком многого». Воевода не упустил случая пожаловаться и сказал мне: «Вы делаете все с выгодой для себя». Позже, однако же, он понял, что это было и ему выгодно, и признался в этом. В этом случае мой сотоварищ и я действовали с некоторым напором, чтобы показать им, как нас обидел их ответ, в котором они позже и в самом деле раскаялись, о чем я и расскажу дальше. Я оставил москвитян и слезно просил их послать ответ через кого-либо другого, так как я стыдился его объявить, зная, что он поведет к крушению стольких хороших намерений и что они сами потом будут раскаиваться в своем поспешном ответе, но будет уже слишком поздно.

34. Причина неуступчивости русских и контрмеры, предпринятые китайцами. Только Перейра не теряет надежды на благополучный исход переговоров

Причина этого столько же решительного, сколько и короткого ответа, как мы позже выяснили из правдивого и надежного источника, состояла в том, что местный воевода, сам москвитянин и крайне эгоистичный авантюрист, вместе с другими людьми, которые видели, что им угрожает потеря части области и сокращение территории, на которую они претендовали, убедил посла ничего не уступать и забросить сети в разных направлениях в надежде что-либо выловить. Этот воевода в моем присутствии усомнился во мне и в моем сотоварище, но мы, при всей нашей скромности, все же открыто заявили ему о тех услугах, которые мы оказали ему и великому князю. У посла не было никаких сомнений в этом, и свидетельства были настолько убедительны, что позже даже воевода был вынужден признать, а посол публично признал их.

Когда наши послы узнали о решении [москвитян] не уступать (они не поняли, что это была лишь уловка), они стали готовить к переправе всю армию, поскольку на нашей стороне уже не осталось пастбищ для животных. В нашем лагере происходило беспрерывное движение кавалерии, готовившейся в ту ночь к переправе. Москвитяне, не зная наших намерений, думали, что весь этот шум происходил из-за того, что мы собираемся вернуться в Пекин, тогда как на самом деле наши послы решили здесь же дожидаться решения императора, начинать войну или нет. Московская стража, наблюдавшая движение в нашем лагере, не сомневалась в том, что мы собираемся уйти. Дядя [718] императора был в очень плохом настроении и до отхода ко сну говорил со мной с большой печалью. Я успокоил его, сказав, что все еще надеюсь, что москвитяне пришлют к нам людей, так как не захотят вернуться с пустыми руками, и что у меня есть веские основания для такого утверждения. Я добавил, что это все очень важные вопросы, и их нельзя разрешить поспешно, однако если быть настойчивыми, то можно добиться их разрешения. Господин посол должен запастись терпением, так как лучше вернуться домой с подписанным мирным договором, чем бежать в страхе от приближающихся холодов. Прежде всего не следует забывать о главной цели. Я сам хуже других одет и потому скорее других испытаю холод, но, несмотря на это, я не стремлюсь вернуться домой без договора. Он ответил: «Мы не вернемся без мира, даже если нам придется ждать еще месяц». Я же добавил, что надеюсь, что москвитяне кого-либо пришлют этой же ночью.

Комментарии

1. Португалец Томас Перейра (китайское его имя Сюй Жи-шэн) родился в 1645 г., в 1663 г. принял монашество в ордене иезуитов, в 1673 г. прибыл в Пекин, где оставался до своей смерти, последовавшей в 1708 г. (см.: Pfister, Lonis, Notires biographiques of bibliographique sur les Jesuites de l'ancienne mission de la Chine, vol. 1-2, Changhai, 1932-1934, стр. 381-385).

Таким образом, ему было 44 года, когда он отправился на нерчинские переговоры, а в Китае прожил он уже 16 лет. Косвенные данные позволяют заключить, что он был старшим из двух иезуитов-переводчиков. По способностям, общему развитию и литературному таланту он далеко уступал Жербийону. Вплоть до недавнего времени записки его не были обнаружены. Только нашему современнику монаху-иезуиту Себесу удалось разыскать в римских архивах иезуитского ордена дневники Перейры, которые Себес и опубликовал в 1961 г., т. е. спустя 272 года после Нерчинской конференции или 253 года после смерти их автора [см.: «Sebes, Joseph, S. J; The Jesuits and the Sino-Russian Treaty of Nerchinsk (1689) the Diary of Thomas Pereira, S. J., Rome, 1961].

Записки Перейры написаны на португальском языке. Подлинник не разыскан, но имеются два незначительно расходящихся между собой списка. Бумага и тушь свидетельствуют о том, что списки сделаны еще в Китае, скорее всего в Макао (ныне Аомынь). Они датированы 10 января 1690 г. Себес приводит текст записок с разночтениями и английским подстрочником, с которого и сделан настоящий перевод. Он разбил текст для удобства пользования на разделы, которым придал заголовки.

Перевод публикуется на русском языке впервые.

2. Подробно о Тун Го-гане см. биографический очерк, составленный Фан Чжао-ином в сборнике «Eminent Chinese of the Ching Period (1644-1912)», Washington, II, 1944, стр. 794-795; о Сонгуту см. биографический очерк, составленный тем же Фан Чжао-ином в том же сборнике (стр. 663-666).

3. По замечанию И. Себеса, имеются в виду старшие иезуитские собратья Перейры, которым и адресован его отчет о поездке.

4. Чжао или полностью Чжао Чан — член ши-вэй, или императорской гвардии.

5. Имеется в виду Тун Го-ган.

6. Лига — старинная мера длины, обычно принимаемая за 5 км.

7. В литературе того времени под западными татарами подразумевались монголы, под восточными — маньчжуры. Перейра и Жербийон часто употребляют термин «татары», подразумевая под ними или монголов, или маньчжур.

8. Имеется в виду монгольская или юаньская династия (1280-1368).

9. Об этом же сообщает и Жербийон. Караван послов, видимо, наткнулся на нересталище (см. прим. 7 на стр. 803).

10. Кубит — локоть — старинная мера длины, равная 66 см.

11. Нерчинск расположен близ слияния р. Нерчи с р. Шилкой, которую уже здесь Перейра называет Черной рекой или Амуром. На самом деле Амур начинается со слияния Шилки с Аргунью.

12. Очевидно, имеется в виду «рыбий зуб» — моржовые клыки.

13. См. комм. 154 к статейному списку.

14. Далее идет пересказ неудачной поездки 1688 г. (см. разделы 2 и 3).

15. Это был, по Себесу, И. Логинов со свитой в 70 человек.

16. Имеется в виду основатель иезуитского ордена Игнатий Лойола.

17. По предположению Себеса, этим посланцем был Коровин, побывавший в Пекине в 1688 г. Гонец Головина Логинов, посланный в 1689 г., еще не вернулся.

18. Вероятно, квас.

19. Больше о нем Перейра не упоминает. Себес предполагает, что это была ожидальня.

20. У Перейры в латинизированном и искаженном виде Odolnicins (окольничий) Locitensis Brancensis (наместник брянский) Theodorus (Федор) Alexins Oviez (эти два неправильно разделенных слова вместе значат Алексеевич) Golovin.

21. Себес подчеркивает это место, пытаясь этим акцентировать внимание на том, что оба иезуита были не просто переводчиками.

22. Первый случай, видимо, относится к событиям 21 августа, т. е. 11 августа по юлианскому календарю.

ЗАПИСКИ Т. ПЕРЕЙРЫ