Место интеллектуальных способностей и умений в исследовательском поиске .

Если бытийственная психика выступает ядром человеческого индивида (Я самость), а ментальная психика надстроена над нею, то в этой «топологии» интеллект представляет собой самую периферийную область сознания. Такая удаленность вполне понятна, ибо умом не живут, им лишь пользуются для жизни.

Познавательный предмет, метод и когнитивный результат - компоненты базисного интеллектуального акта. Любой организм представляет собой систему орудий, качество которых определяется соответствующим уровнем жизнедеятельности. Инструментальная организация всех ресурсов позволяет единицам жизни выстраивать необходимые отношения с внешней средой. На нижнем уровне действуют телесные органы, психика сформировала свои инструменты, включая органы чувств, не является здесь исключением и интеллект. Его содержанием выступает знание и оно стало источником самой высокой инструментальности.

Всякое орудие предполагает соответствующий предмет, на который направляется действие. Необходимая связь предмета и орудийного средства присуща и сфере интеллекта. Знание способно образовывать «предмет» и «метод» как особые функциональные структуры. И здесь действует правило сочетания двух разных уровней: низшее – высшее. Предмет конструируется из элементов низшего уровня, метод – из компонентов более высокого слоя интеллекта. Это правило исключений не имеет. Допустим, предмет представлен эмпирическими образами, стало быть, методом может быть какая-то теория. Если предмет образован чувственными впечатлениями, то орудием их преобразования способны стать эмпирические представления. Предметом интеллектуального акта могут стать знания с какими-то отклонениями от образца результата. В этом случае на роль метода могут претендовать лишь нормативные продукты познания.

Структурирование интеллекта на предмет и метод состоит в том, что к своему содержанию знание добавляет деятельностные функции. По большому счету их две: 1) быть предметом воздействия (знание «что») и 2) выступать орудием преобразования предмета (знание «как»). Каждая такая роль имеет свои особенности. Во времени сначала формируется предмет и в соответствии с его признаками интеллект мобилизует должные когниции в качестве метода. Чтобы быть предметом, информационное содержание должно выступать в роли сырьевого материала и для этого оно обязано иметь структурную незавершенность. Наличие каких-то отклонений от формы результата придает предмету возможности развития, реализация которых зависит от метода.

Операции и правила. Структурная организация метода сложнее строения предмета. Обязательным элементом здесь выступают интеллектуальные операции. Они являются самым динамичным уровнем метода, внося необходимые трансформации в содержание предмета. Список операций метода весьма богат и разнообразен, можно лишь выделить самые простые и ключевые. Известно, что абстрагирование и идеализация выделяют существенное и устраняют несущественное, обобщение находит подобное и выстраивает повторяющееся в различном, анализ и синтез помогают осмысленно перегруппировать элементы. С помощью таких умных действий диффузный конгломерат предмета обретает смысловые связи, и это позволяет завершить структурную организацию предметного знания и трансформировать его в нормативный продукт.

Наличие операций в составе метода – необходимость, ибо без них инструментальное действие невозможно. Однако редукция метода исключительно к операционному уровню обрекает его на слепую игру проб и ошибок. В концепциях творчества чисто операционные средства считаются самыми сложными и неопределенными в отношении получения результата. В большинстве случаев действие операций упреждается некоторыми правилами. Как таковое правило представляет собой словесно сформулированное суждение, которое ориентирует на совершение определенных операций в определенной последовательности. Сочетание правил и операций делает орудийное воздействие метода на предмет более эффективным.    Теоретический уровень метода. Самые развитые виды метода включают в себя содержательное знание. Под ним подразумеваются не всякие сведения. Если все знания о действительности разделить на фактуальные и обобщенные, то к методу имеют прямое отношение только последние. Это диктуется двумя обстоятельствами: а) фактуальные данные в силу своей узкой специфичности попадают в состав предмета и для своего объяснения требуют обобщенных знаний; б) метод предназначается не для одного случая, а для группы родственных ситуаций. Отличительная особенность обобщенных знаний заключается в том, что они дают содержательную картину реальности в ее глубинных основаниях. Если речь идет о природе, то это ее законы, для истории глубина сводится к законосообразным тенденциям. Обычно здесь предпочитают говорить о теориях. К их достоинствам относится то, что они объясняют и создают содержание соответствующих правил. Сами по себе правила выглядят неизвестно откуда пришедшей субъективной мудростью. В союзе с теорией правило выступает ее необходимым следствием, продиктованным устройством самой реальности. Сочетание теории, правил и операций делает структуру метода самой полной и эффективной.

 

В эмпирическом опыте базисный интеллектуальный акт одномоментен. Человеческий интеллект обслуживает два типа познавательной деятельности: эмпирический опыт и мышление. Предмет опыта задается внешней средой, когда индивид оказывается в той или иной ситуации. Орудийный акт протекает здесь в форме применения знаний к предмету чувственности, в результате чего возникает ощущение или восприятие. Главное своеобразие эмпирического акта состоит в нормальном, незатруднительном и чрезвычайно сжатом во времени развертывании всех своих компонентов. Внешнее окружение вызвало определенные впечатления, но они вполне ожидаемы и знание-средство незамедлительно удостоверяет его знакомость. Привычное восприятие запускает регулярную цепь поведенческих реакций, что дает в конце эффективные и предвидимые результаты. Итак, эмпирический опыт является информационной технологией нормального и традиционного поведения человека.

Все компоненты базисного акта становятся отдельными актами мышления, начиная с проблематизации. Всякая жизнь полна неожиданностей и с ними встречаются все живые существа. Но если у животных эта область невелика на фоне эволюционно устоявшегося образа жизни, то человек свернул с эволюционной магистрали природы на новый путь культуры. И это означало явную недостаточность эмпирического опыта. Его нужно было дополнить качественно новым вариантом универсальной информационной технологии и такой способ сформировался в виде мышления. То, что в универсальном акте выступает элементом, в мышлении становится особым актом со своими предметом, методом и результатом. И это требует от интеллекта особых способностей.

Противостоят ли интеллектуальные способности и умения знаниям? К глубокой древности восходит представление о том, что «знание
- самая мощная способность» (Платон). Оно повлияло на совре­-
менные концепции, где знание признается высшей интегративной
способностью личности. Вместе с тем существует традиция, про-­
тивопоставляющая знания и способности. «Для усиленного раз­-
вития личности приобретение знаний имеет гораздо меньшее зна­-
чение, чем развитие способностей» (Ф. Клейн). В чем причина та­-
кого расхождения взглядов? Думается, что в каждой из позиций есть свое рациональное зер­но, требующее должной оценки и синтеза. Знания и познавательные способ­ности едины в содержательном плане, но не тождественны в струк­турно-функциональном отношении. Результатные формы зна­ния пребывают в индивидуальном сознании в виде внешних и привходящих значений, что дает лишь обладание знанием» (Ари­стотель). Простое обладание недостаточно для деятельной способ­ности, так как извне заданные представления отчуждены от мира личности и она не может ими эффективно распорядиться для себя. Становление способности протекает в ходе «срастания» извне пришедшей теории с личностными структурами сознания. В результате этого формируется состояние когнитивного владения, в котором личность оперирует знанием как своим достоянием. Такое состояние пред­полагает два главных условия: вхождение знаний в потребностно-мотивационную область личности и включение их в проблемно-ре­шающую сферу мышления. В первом случае идеальные значения обретают ценностные модальности и превращаются в «личностные смыслы» опыта. В другом они обрастают деятельностными харак­теристиками (эффективные функции, средства оперирования и т. и.) и постепенно внедряются в инструментальный актив сознания.

В форме способностей знания приобретают определенную структурную упорядоченность. Уже этимологическая близость тер­минов «способность» и «способ» наводит на признание единой деятельностной структуры. Ее внутренний ритм и цикличность опре­деляются связью интеллектуального производства и потребления. Сопряженность потребления с производством дает саморазвитие личных начал, что и лежит в основе феномена науки.

    Способность открытия растет вместе с открытиями. Если основные элементы научного способа мышления - метод и про­блемное знание, то через их потребление и формируются новые способности. Потребляемые компоненты неравноценны, ибо метод есть весьма важный фактор, в то время как про­блемы имеют внешне ситуационный характер. Здесь можно вы­делить три аспекта различий: 1) в сравнении с проблемным материалом (ПМ) содержание метода (теория и операции) ценнее для достижения познаватель­ной цели (решение проблемы); 2)метод структурно и функцио­нально «ближе» к «внутреннему Я». Если ПМ расположен на пе­риферии сознания с ее состоянием обладания, то метод выражает инструментальную вооруженность личностного ядра сознания; 3) ситуативная подвижность ПМ лишь обновляет круг исследова­тельских затруднений, метод же своими устойчивыми структурами обеспечивает ученому выход из них. Вот почему способ исследова­ния редуцируется в когнитивной памяти ученого к своему базисно­му компоненту, т. е. к методу. Следовое образование, становясь познавательной способностью, сохраняет творческий эффект мето­да - свойство разрешать проблемы некоторого класса. В этом слу­чае «мы не просто получаем некоторые знания: мы приобрели за­чатки некоторого постоянного вклада в наше мышление», т. е. на­учные способности.

Познавательным способностям родственен феномен умений. В основном его структура совпадает со структурой метода. Вместе с тем следует выделить особую доминирующую роль опе­рационных элементов. При наличии должной системы правил и операций даже существенный дефицит теории не устраняет неко­торый уровень умения. Оценивая В. Нернста как исследователя, Эйнштейн отметил, что тот знал далеко не все разделы физики, отдавая предпочтение лишь термодинамике и ионной теории. «Его теоретический багаж был несколько элементарен, но владел он им с редкой изобретательностью». В этой оценке суть умения сводит­ся к сугубо операционной стороне. Ведущая роль процедурного компонента выражена и состоянием - «владение без понимания». На разных этапах развития математики ее представители опери­ровали некоторыми формализмами и представлениями, не зная их точного смысла и заблуждаясь в нем (аппарат исчисления беско­нечно малых в XVII-XVIII вв., комплексные числа в их начальный период). Эти издержки в содержательном понимании не были не­преодолимым препятствием для умения владеть математическим аппаратом.

Умения с явным дефицитом теории - преходящие состояния. Научное сообщество стремится к таким умениям, в которых пред­ставлена оптимальная полнота содержательного и операционного аспектов. «Конечно, знание без умения не имеет значения, так же как всякая теория получает свое значение, в конце концов, лишь благодаря ее применению. Но теория никогда не должна заменяться простым умением, которое будет беспомощным перед лицом не­обычных фактов» (М. Планк). Теоретические компоненты придают научным умениям должную фундаментальность и длительную эффектив­ность.

Исследовательское умение строится на актуальной связи ме­тода (М) с проблемным знанием. В ходе решения проблемы ПМ пре­образуется в результат и устраняется из деятельной сферы созна­ния, метод превращается в неинструментальную конструкцию - теорию, а мыслительные операции оставляют в памяти лишь схе­му из правил. Актуальная деятельность умения вырождается в ста­тичные структуры, но активность не исчезает, она лишь перехо­дит в возможное бытие. Способ исследования превращается в по­тенциальный метод или способность, т. е. в диспозиционное (лат. dispositio - расположение) свойство личного сознания. Достаточно возникнуть новой проблемной ситуации, как теория, ориентиро­ванная относительно ПМ, превращается в метод и «способность... начинает функционировать как действительная сила». Когда же проблемный контекст отсутствует, знание несет в себе потенциальную роль метода, выражая предрасполо­женность ученого к будущим познавательным действиям.

Развитие исследовательских способностей и умений характе­ризуется ростом их обобщающих функций. Это происходит в силу того, что результаты познания оказывают обратное влияние на по­родивший их комплекс умений. Вписывание новых знаний в струк­туру способностей означает «приобретение более широкого круго­зора и более широких возможностей устанавливать связи между явлениями...» (Н. Бор). Можно выделить следующие этапы такого развития: 1) расширение области эффективного действия способ­ностей без изменения их теоретического содержания; 2) преобра­зование частных аспектов теоретических способностей 3) их ради­кальное изменение. Если на первом этапе от ученого требуется лишь умелое варьирование операциями приложения теории, то на втором нужны уже содержательные модификации, выработка новых част­ных абстракций. Когда У. Гамильтон ввел «возмущающую часть полной характеристической функции» в формализм вариационно­го принципа, это позволило исследовать не только простые (би­нарные) механические объекты, но и «множественные системы». Самым сложным является третий этап, формирующий новую фун­даментальную теорию. Смена теоретического ядра способности выводит ее на качественно иной уровень функционирования. Тако­го рода сдвиги можно связать с разработкой основ классической механики, квантовой концепции и т. п.

В науке происходит развитие обобщенных методов. В середине XIX в. Р. Клаузиус и В. Томсон предложили обоб­щать эмпирические данные о тепловых процессах с помощью схем идеальных циклов и формализма полных дифференциалов. На данном этапе были получены ценные результаты. Вместе с тем ме­тоды имели существенные недостатки: для вывода каждого нового термодинамического соотношения приходилось каждый раз изо­бретать свой круговой процесс, уравнения в полных дифференци­алах были громоздки и имели узкую область действия. В 1875 - 1876 гг. Дж. У. Гиббс предложил более эффективный аналитиче­ский метод термодинамических потенциалов. Требуемые соотно­шения получались в ходе простых операций над характеристиче­скими функциями. Используя этот метод, ученый в 1901 - 1902 гг. объединил термодинамику со статистической механикой. Здесь уже теоретическое содержание новой обобщающей способности полностью преодолевало методы Клаузиуса -Томсона.

Итак, исследовательская способность есть потенциальный метод в виде схемы, соединяющей когниции с возможными операциями.

Способность ставить проблемы. Исходная отличительная черта мышления – проблемная форма его предмета. Если интеллект в своей деятельности сталкивается с каким-то затруднением, то это и будет проблемой (задачей). В истории культуры возникло множество видов проблемности. Одна из самых древних задач – практическая проблема. Своеобразную сложность несут в себе научные проблемы, их методами постановки являются специальные нормы связности и непротиворечивости. Они и позволяют обнаружить в наличных знаниях отклонения от того или иного идеала научного результата и ценностно выделить такой фрагмент в качестве проблемы.

Способность найти теорию и правила в качестве метода решения. Если в опыте методы демонстрируют свою готовность в виде неосознанных установок, то в мышлении формирование метода является самой сложной деятельностью. К поставленной новой проблеме («что») нужно подобрать соответствующее средство («как»), в такой процедуре правила логики бессильны. Выручить здесь могут идеалы методов, присущих данному виду деятельности и сложившихся в ее реальной практике в виде типичных образцов. Но и применение образца-идеала предполагает опору на воображение особого рода, личность должна проявить свои креативные способности и догадаться о когнициях, адекватных задаче. Такое творчество имеет место в науке в виде выработки гипотезы.

И нструментальные способности ученого. Содержание метода будет полным, если в нем присутствуют компоненты всех трех уровней: операционального, нормативного и теоретического. Абсолютную необходимость демонстрируют операции, без них метода как такового быть не может. Как раз операции выражают специфическую динамику метода. Выбранные правила и теории становятся должным орудием познания лишь тогда, когда посредством операций они начинают воздействовать на содержание проблемы. То, что у когниций существовало в виде потенциальной роли, операции превращают в реальную инструментальную функцию. При орудийном воздействии метода структурные изъяны проблемного материала устраняются и он обретает нормативную форму знания.

 

 

Критическая оценка результата. Следствием влияния метода на проблему выступает определенный когнитивный продукт. Его соответствие целевому предмету, представленному проблемным содержанием, неопределенно. В этой ситуации требуется установление более или менее точной адекватности, способ которого зависит от качества (уровня) полученного ответа. Если последний является эмпирической формой знания, то удостоверение правильности/неправильности протекает в виде эксперимента. В случае теоретического продукта на сцену выходят теоретические виды проверки: логический анализ и концептуальная критика. Здесь главным становится выявление возможных форм несоответствия нового результата ключевым идеалам, нормам и ранее обоснованным теориям. Если новая когниция успешно выдерживает все рациональные испытания публичной критики, она входит в фонд доказательного знания.

 

 

 

Циклическая структура способа мышления. Универсальной чертой всех видов производства является цикличность. Процесс начинается во времени, развертывается до некоторой условной середины и завершается получением итогового продукта. Затем эти этапы воспроизводятся при всех изменениях и усложнениях как процесса производства, так и его конечного результата. Научное мышление также обладает своеобразной цикличностью, где фигурируют следующие акты: 1) проблематизация; 2) формирование метода; 3) инструментальное применение метода к проблеме, дающее когнитивный результат; 4) оценивание решения в форме теоретической критики и / или эмпирической проверки.

 

 

 

Всё самое сложное и творческое в науке связано с методом. В литературе встречается утверждение, что самое важное в науке – это выдвинуть проблему, ее решение уже менее ценно. Это тезис имеет несомненную мудрость для философии, но он совершенно не подходит к науке. Здесь метод как средство решения проблем имеет безусловную высшую значимость. Визитной карточкой ученого является отнюдь не способность ставить целевые задачи (хотя это и необходимо само по себе), а умение их решать научным методом. Неравнозначность проблемы и метода выражена формами языка. Если синонимом проблемы является задача, то синонимов и близких по смыслу слов у термина «метод» гораздо больше: «путь», «подход», «позиция», «точка зрения», «стратегия», «интеллектуальный инструмент», «гипотеза», «парадигма», «исследовательская программа». Вот почему основные творческие процессы в науке связаны с формированием и функционированием метода, а вернее, их огромным многообразием.

Поиск исследовательской идеи и ее использование. Главным содержанием научного метода выступает теоретическое знание, которое указывает на законы и общие особенности изучаемого объекта. В силу высокой когнитивной емкости теории несут в себе свойство быть эффективным путеводителем ученого. Но «вытягивать шею» (К. Поппер), т.е. способствовать получению новых знаний теория может только в форме метода.

Как обобщенное знание теория существует в различных формах и одной из них является идея. Ее содержанием может быть – эмпирическое представление, научное понятие, закон науки, художественный образ, философская категория и т.п. Локально-узкое содержание идеи определяет абстрактные границы ее инструментального действия. «Всякая идея сама по себе есть ведь умственное окошко» (В.С. Соловьев).

Ч. С. Пирс подчеркивал такой признак идеи как ее ясность. Конечно, здесь подразумевается содержательный аспект, неясность того, о чем говорит идея, резко снижает ее шансы стать плодотворным началом. Когнитивное содержание идеи должно быть внятным и осмысленным резюме ранее состоявшегося исследования. Но золотая пора идеи остается не позади, а впереди, она открывает окно в будущее (Г. Башляр). Все в идее подчинено функции метода. Если темное представление становится идеей, то ее инструментальность может обернуться отсутствием результата. В таком случае заявляют о неплодотворной идее. Пирса можно понять в том смысле, что только ясные идеи демонстрируют эффективное познание. Может быть, это и имел в виду древнекитайский мыслитель Мо-цзы, когда утверждал, что «на основе прошлого познаем будущее, на основе ясного познаем скрытое».

Идея есть понятие, служащее орудием решения проблемы. Это определение хорошо подчеркивает единство содержательного и инструментального аспектов. В науке довольно часто устанавливается своеобразное разде­ление труда. Одни ученые производят общие утверждения, другие же стремятся «извлечь пользу из принципа» (П. Ферма), т. е. превращают их в эффектив­ные орудия. Если Г. Лоренц получил понятие локального (местного) времени, новые преобразования коорди­нат и ввел их в электродинамику, то плодотворные выводы из них продуцировал А. Эйнштейн. Вот почему «значение научной идеи часто коренится не в истинности ее содержания, а в ее ценности» (М. Планк). Но речь идет не о всяких понятиях, а о ключевых когнициях, которые имеют решающее значение для решения проблемы. Стало быть, в формировании идеи важную роль играет выбор. Дж. Дьюи метко подметил главную трудность такого процесса – на знаниях нет ярлыка, который бы указывал: «пользуйтесь мной в такой-то ситуации». Мыслителю остается лишь догадываться и с большим риском ошибки выбирать какой-то фрагмент, оценив его в качестве возможной и успешной идеи. И если такое происходит, то в этом случае говорят: «мне в голову пришла счастливая идея», «его озарила идея».

Рождение идеи всегда предполагает какую-то форму творчества. В огромном и разнообразном множестве открытий можно выделить следующие типичные проявления изобретения идей: а) нахождение новой предметной области уже наличной идеи и ее переосмысление; б) переоценивание незначительных когнитивных элементов в значимые идеи. Обязательным условием всех случаев творческой догадки, ведущей к производству идеи, является постановка проблемы и наступление этапа формирования (мобилизации) метода.

На явную связь проблемы с изобретательской идеей указал немецкий ученый Г. Гельмгольц. Ему предстояло изложить студентам теорию свечения глаза, разработанную Брюкке. Последний был на волосок от изобретения глазного зеркала, но замедлил поставить себе вопрос, какой оптической картине принадлежат исходящие из светящегося глаза лучи. Методические соображения вынудили Гельмгольца поставить такой вопрос. Кроме того, занимаясь медициной, он знал о нужде окулистов в приборах для определения «черного бельма». За несколько дней Гельмгольц сконструировал новый прибор и дал возможность изучать живую человеческую сетчатку.

Идеи обнаруживаются в других научных дисциплинах. Рассмотрим зарождение идейных основ эволюционной теории. Начальный этап был заложен Ж.-Б. Ламарком, а продолжен Ч. Дарвиным. Хотя последний собрал значительное количество фактов, сами они не указывали на загадку происхождения видов. В этой проблемной ситуации исследователь вышел на книгу английского экономиста Р. Мальтуса (1766-1834) «Опыт о законе народонаселения». И это было отнюдь не случайно, идеи данной книги широко обсуждались общественностью Великобритании к середине XIX в. Мальтус утверждал, что если люди размножаются в геометрической прогрессии, а средства жизни – в арифметической, то отсюда вытекает борьба всех за выживание. Через призму своей проблематики Дарвин социальную идею превратил в биологическую. Он писал, что в его книге признается «борьба за существование, проявляющаяся между всеми органическими существами во всем мире и неизбежно вытекающая из геометрической прогрессии их размножения. Это – учение Мальтуса, распространенное на оба царства: животных и растений». Перенос двух тезисов с человеческого общества на мир жизни и стал главным идейным творчеством Дарвина.   

Вненаучное знание как источник научных идей и «безумных гипотез». Н. Бор рекомендовал теоретикам ориентироваться на разработку «сумасшедших» и «безумных» идей. Здесь учтен тот момент, что с точки зрения наличных рациональных построений принципиально новая гипотеза может оцениваться как нечто про­тиворечивое и иррациональное.

Новая научная истина всегда кажется парадоксальной, если она воспринимается с позиции ранее сложившейся и утвердившейся теории. В выборе из двух альтернативных способов устранения иррациональности (отвергнуть инновацию или принять ее) пре­восходство вначале у сторонников традиции. Источником наруше­ния нормы они считают новую гипотезу. Для ученого-новатора абсурдной кажется старое решение. Когда в начале XIX в. Т. Юнг выдвинул идею интерференции, то для его коллег она показалась несовместимой с основами оптики. Авторитетный физик Д. Араго заявил: «Вот, бесспорно, самая странная из гипотез!...Кто бы мог подумать, что свет, слагаясь со светом, может вызвать мрак!». Гипотеза выглядела «странной», потому что она противоречила корпускулярной концепции света, которая господствовала в физике более века и обрела статус «нормальной» теории.

Иногда в науку привлекаются иррациональные элементы. Обязательным условием здесь выступает обработка их научными методами. В ходе различных процедур выделяются рациональные моменты путем очищения их от мистических сторон. Тем самым за счет переинтерпретации иррациональное превращается в приемлемые для науки абст­ракции. В таком виде они и входят в исследование.

Интересна связь науки с мифами и религией. Так, почти у всех современных теорий пространства существуют архаичные прообразы. У истоков геометродинамики Дж. Уилера лежит миф о пустом искривленном пространстве, релятивистская космология сопряжена с архаичным представлением о «начале» времени. Некоторые ученые в поисках идей сознатель­но обращались к мифологическим ресурсам: схема восьмеричного пути Будды для систематизации элементарных частиц, притча об ожерелье Индры для бутстрапной модели и т. п.

Представление о боге нередко привлекалось в качестве модель­ной схемы в тех случаях, где открывался дефицит чисто научных средств. Некоторые иудео-христианские и мусульманские доктрины основаны на том, что бог в каждое мгновение заново творит мир, поддерживая этим его су­ществование. Эта идея реновации, лежавшая в культуре средневе­ковья мертвым грузом, была актуализирована учеными XVII в. Они переоткрыли ее и заставили «работать» в физических концеп­циях движения. Так, Лейбниц применил идею «нового творения» («транскреации») в физике удара.

Научные принципы. В научном познании выделяются два уровня творчества: ученый должен найти исходные принципы и развить вытекающие из них следствия. Основное своеобразие принципа (лат. principium основа, начало) сводится к тому, что он конституируется в качестве начала, на котором строится остальное содержание концептуальной системы. Это положение делает принцип такой когницией, которая лишена логического обоснования в виде выводимости из чего-либо. Укорененность принципов античной геометрии разумной верой выразилось в том, что ученые называли их аксиомами и постулатами. Но, как и любой принцип, они несли специфическую рациональность. Принцип строится в виде четкого суждения и получает строгую формулировку. Стало быть, принцип подлежит суду разума с точки зрения законов логики и правил грамматики. Кроме того, если в своей теоретической системе принцип закрыт для критической оценки, то по отношению к другим теориям он открыт.

На фоне мировоззрения положение принципов научной теории тяготеет к некоторой однозначности. Такая тенденция особо ярко представлена математикой. Когда Евклид завершил работу своих предшественников и создал первую теоретическую геометрию, то никто из ученых его времени и последующих периодов не усомнился в истинности аксиом и постулатов. Они обладали интуитивной ясностью и логической нормативностью. И все же здесь было некоторое исключение в виде аксиомы о параллельных прямых, ее неочевидный характер смущал некоторых ученых. Уже древние геометры (Посидоний, Прокл) и арабские ученые (Назир-Эдлин) пытались представить ее теоремой и вывести как следствие из других аксиом. В XVIII веке попытки возобновились, но увенчались успехом лишь в XIX веке. Усилиями Н. И. Лобачевского, К. Гаусса и Я. Бойаи были созданы неевклидовские геометрии. Это означает, что наука стремится к однозначности своих принципов, но и они подвержены развитию, ведущему к более широким и фундаментальным основаниям. Их пересмотр составляет содержание научных революций.

Высшие виды научного творчества связаны с «нахождением принципов», т.е. с формированием новых теоретических предпо­сылок или фундаментальных методов. Данный процесс А. Эйн­штейн считал самым трудным и сложным. Его особенности наибо­лее рельефны на фоне дискурсивно-дедуктивного мышления. Если последнее начинается с общих оснований и заканчивается частны­ми следствиями, то «принципиальное мышление» (В. Гейзенберг) исходит из эмпирических знаний и завершается теоретическим концептом. Дедуктивные построения отличаются строгой логиче­ской упорядоченностью, производство же предпосылок протекает в условиях значительного ослабления логических и других норм-запретов, ведущего к росту стихийно-хаотических движений. Если первый вид отводит чувственности роль внешней языковой формы, то во втором ее функции существенно расширяются и психическое становится содержательным элементом самого мышления. Входя в его состав, оно разрушает логические связи-стереотипы и порож­дает новые операциональные формы типа свободных ассоциаций, спонтанных скачков и смысловых диффузий. Такое творчество обозначается термином «креативное мыш­ление», основные формы - воображение и фантазия.

В поиске нужного принципа нет каких-то правил, гарантирующих получение того, что нужно ученому. Если логических путей к принципам не существует, остается только способность творческого воображения. Догадка не сводится к чистому произволу и хаотическому поиску, здесь есть свои направляющие регулятивы. Теоретик пользуется некоторыми когнитивными ориентирами в виде рекомендаций и операций, которые не имеют логической строгости и обязательности, но все же ограничивают поле поиска. Многие нормы, относящиеся к принципам, образуют неявный опыт теоретика, он их учитывает, но затрудняется сформулировать. Какая-то часть правил получает вербальную форму бытия: «принцип должен быть достаточно широким и охватывать как известные, так и неизвестные факты», «чем проще содержание принципа, тем лучше», «абстрактный принцип предполагает конкретизирующую детализацию».

Выдающиеся ученые дали образцы угадывания перспективных принципов. Рассмотрим одну из страниц истории физики. Эмпирический факт равенства инертной и гравитационной масс в определенной мере был известен уже Г. Галилею. Приобретя широкое экспериментальное подтверждение, он не получил теоретического объяснения в рамках классической механики. Неудачными оказались попытки связать данный факт с эфирно-механической моделью гравитации (Лесаж) и электродинамикой (К. Лоренц). В эту деятельность включился и А. Эйнштейн. Удивительно высокая точность в равенстве значений масс и обилие неудачных попыток объяснения убедили его в фундаментальной значимости соотношения масс. Когда и специальная теория относительности не смогла справиться с загадочным фактом, ученый решился на удивительную метаморфозу. Эмпирический факт как предмет объяснения он превратил в исходную и теоретическую идею. Здесь произошли две качественные перемены: а) эмпирическое стало теоретическим; б) конечное положение объясняемого предмета уступило место начальной идее. Вместо установки на объяснение на арену вышла теоретическая вера в перспективный метод. На такое способно только гениальное воображение. Идею равенства масс Эйнштейн в дальнейшем превратил в принцип эквивалентности и сделал основой общей теории относительности.

Творческий характер эвристик. Явные правила мышления можно различать по самым разным критериям, и одно из типичных различий – алгоритмы и эвристики. Первые суть четко сформулированные инструкции, следование которым с необходимостью приводит операции к результату. Большинство логических и математических правил является алгоритмами. Если алгоритмы диктуют четкие действия, то эвристические правила отличаются «размытыми» и относительно неопределенными значениями. Их использование приближает к результату, но искомого решения не гарантирует. Эвристики представляют собой эмпирические максимы, обобщившие некий практический (здравый) смысл. В качестве примеров правил такого рода выступают следующие формулировки: «если потерял очки в темной аллее, то ищи их под фонарем», «выбирайся из лабиринта с помощью правила правой руки или падающей капли». Кроме общих эмпирических правил есть эвристики, учитывающие конкретные особенности задачи для существенного сужения области поиска решения. Так, Н. Нильсон разработал метод, использующий эвристическую функцию для построения кратчайшего пути на графе. Здесь фронт поисковой волны направлен на цель, примерно так действует человеческое сознание при выборе маршрута. Подобного рода эвристики используются в информационной бионике.

В науке эвристики чаще всего дополняют основной гипотетический метод. Типичной эвристикой такого вида является «золотое правило» Ч. Дарвина – следует особо тщательно фиксировать те наблюдательные факты, которые противоречат собственной гипотезе. Здесь учитывается реальная когнитивная особенность, которая заключается в том, что сознание предпочитает положительно относиться к фактам, подтверждающим авторское предположение, а контрфакты легко выпадают из памяти. (Народная мудрость на это намекает поговоркой «своя рубашка ближе к телу».) Данное правило помогло действию ведущих гипотетических идей – положения о расширенном воспроизводстве единиц жизни на фоне ограниченности жизненных ресурсов и других.