Сетевое правительство. А.-М. Слотер

 

When Slaughter first wrote about transgovernmental relations, or, in her parlance, “government networks,” she sounded more like Huntington, arguing that “[t]he state…is disaggregating into its separate, functionally distinct parts. These parts—courts, regulatory agencies, executives, and even legislatures—are networking with their counterparts abroad, creating a dense web of relations that constitutes a new, transgovernmental order” Although the networks can stand alone, they can also complement the efforts of traditional international institutions by facilitating convergence, or “deeper cooperation through more formal international agreements,” by enhancing compliance with existing treaties and other international agreements, and by improving “the quality and depth of cooperation across nations”

 

Британская исследовательница А.-М.Слотер в своих рассуждениях о роли «сетей» в новом мировом порядке утверждает, что «сетевые акторы» не тождественны друг другу. Она предлагает подразделить их на глобальные (global) - террористические организации, теневые финансовые структуры и организованную преступность; и официальные правительственные сети (networks of government officials), к которым А.-М.Слотер причисляет Интерпол, международные финансовые институты и многочисленные международные организации. Таким образом, автор в своих «сетевых» рассуждениях доходит до того, что объявляет террористические организации и создаваемые официальными правительствами международные институты организациями одного порядка - всего лишь разных типов.

А.-М.Слотер, которая разделяет сети на горизонтальные и вертикальные, считает, что первые возникли в результате взаимодействия государственных институтов или неправительственных организаций различных стран. Вторые представляют собой «супернациональные» организации, существующие на транснациональном уровне и выступающие фактически альтернативой традиционным государствам. Более того, «сети», по мнению исследовательницы, нередко более централизованы, чем многие из современных государств.

Хотелось бы уделить внимание важной мысли, прослеживаемой у А.-М.Слотер, также как у многих авторов, рассуждающих на «сетевую» проблематику. «Сети» настойчиво рассматриваются в качестве игроков одного поля с государствами, в том числе в сфере международной безопасности. Более того, якобы сформировался порядок на базе сосуществования множества постоянно конкурирующих подсистем, из которых лишь одна по-прежнему представлена государствами, а все другие - типологически иными акторами, главным из которых являются сети.

Она сформулировала тезис, что люди в различных правительствах, выполняющие одинаковые обязанности, могут неформально работать друг с другом, даже если их правительства не согласны сотрудничать. Предположим, в Женеве соберутся люди, которые занимаются экологией, и создадут тайное общество по защите окружающей среды.

Мы живем в сетевом мире. Война ведется через сети: сила террористов и военных, сражающихся с ними, зависит от небольших, мобильных групп, которые поддерживают связь друг с другом, с разведывательными центрами и сетями обеспечения. Дипломатия также осуществляется через сети. Чтобы справиться с мировыми кризисами – от атипичной пневмонии до изменений климата, – необходимо мобилизовать международные сети государственных и частных акторов.

Бизнес тоже ведется посредством сетей: во всех руководствах, изданных за последнее десятилетие для исполнительных директоров компаний, делается акцент на переход от вертикальной иерархии к горизонтальному сетевому миру. Средства массовой информации также стали сетевыми: блоги в режиме реального времени и другие разновидности

интерактивных СМИ делают ставку на вклад читателей в бесконечные обсуждения. Общество тоже объединяется в сети: портал MySpace («Мое пространство») создает глобальный мир OurSpace («Наше пространство»), связывая между собой сотни миллионов людей на разных континентах. Даже религия становится сетевой: как утверждает пастор Рик Уоррен, «единственное поистине универсальное средство для решения проблем духовной пустоты, эгоистичного руководства, бедности, болезней и невежества – это сеть, объединяющая миллионы церквей во всем мире».

Межотраслевые связи – это еще один источник силы и власти. В своей книге «Высший класс: мировая элита и мир, который она создает» Дэвид Роткопф объясняет, как руководители разных властных структур – от бизнеса и финансов до политики и искусства – поддерживают связи между собой. «Фактически эти связи, – пишет он, – являются такой же отличительной особенностью высшего класса, как богатство или личное положение». Другими словами, личная власть в большей мере определяется связями, чем деньгами либо положением в обществе. Эту закономерность можно проследить даже на примере таких террористических организаций, как «Аль-Каида». Джон Робб, бывший полковник американских ВВС и военный стратег, отметил, что угонщиками самолетов руководил Мохаммед Атта, хотя в группе не существовало формальной иерархии. Причина в том, что «Атта был связан с 22 другими людьми в террористической сети в гораздо большей мере, чем кто-либо другой, и это позволяло ему в большей степени контролировать ход операции».

Власть, проистекающая из такого типа связей, – это не власть отдавать приказы и добиваться определенного результата. Сетями невозможно руководить, их нельзя контролировать, но ими можно управлять и дирижировать. Множество игроков объединяются в одно целое, которое становится больше, чем сумма его частей. Это своего рода оркестр, который каждый раз играет по-разному в соответствии с замыслом дирижера и талантом отдельных исполнителей. Президентская кампания Барака Обамы, опирающаяся на команду с относительно плоской, горизонтальной структурой и на отдельных организаторов, – это образец менеджмента XXI века.

Что самое важное, сетевая власть проистекает из умения налаживать максимальное число полезных связей. Следующее требование – иметь знания и навыки, чтобы использовать эту силу и власть для достижения общей цели.

In 1990, Walter Powell theorized that network forms of organization should be more effective than either markets or hierarchies in situations requiring know-how, demanding speed, and involving relatively homogeneous groups of actors likely to trust one another. Powell was writing about forms of industrial organization rather than of governance, but he captured essential features of networks in both contexts. Of particular importance is his analysis of why networks are particularly good at coping with change, which he attributed to “their ability to disseminate and interpret new information.” Because they are “based on complex communication channels,” networks are able not only to communicate information but also to generate new meanings and interpretations of the information transmitted, thereby providing “a context for learning by doing”.

Networks combine central authority and decentralized actors, at least when they are constituted, as they increasingly are in the European Union, with a central node that functions as a secretariat and clearinghouse. In new work, Cohen & Sabel (2006) describe an entire class of problems in which “actors have to learn what problem they are solving, and what solution they are seeking, through the very process of problem solving.” These problems begin with the inflow of raw data—data about an uptick in individuals presenting themselves at hospitals with a particular set of symptoms, about the direction of capital flows, about levels of chatter across terrorist networks, or about levels of ozone or the melting rate of glaciers. Pooling these data is the first step; analyzing them to determine whether they indicate a problem or an opportunity is the second; working through potential solutions or optimization strategies is the third—all in real time, as these data are continually updated.

Equally important are the problems that are created by the absence of coordination in virtually every policy area imaginable, from trade and security to education and health care. In traditional coordination games, government officials can see that they would be better off if they could coordinate with their foreign counterparts; in a global economy and society, however, the effectiveness of the solutions an individual government adopts individually depends at least in part on how well it meshes with the solutions adopted by other governments to the same problem. Thus, the fact of interconnectedness creates its own set of problems that must be worked out collectively.

Cohen & Sabel (2006) argue that these kinds of problems require “deliberative coordination: deliberation among units of decision-making directed both to learning jointly from their several experiences, and improving the institutional possibilities for such learning—a system with continuous discussion across separate units about current best practice and better ways of ascertaining it.” The results of such deliberation are distributed along a particular network, as well as among members of a distinct public that helps create and is created by the network and its regulatory domain. The public is a site not only for contesting and commenting on the results of the deliberation among network members, but also for communicating and complying with the results of that deliberation.

To know precisely the conditions under which networks can be most effective, researchers must develop a new branch of game theory that can identify more precisely the kinds of problems for which the formation of a network is an optimal solution. [Current game theory tells us that cooperative institutions are necessary to solve collective action (prisoner's dilemma) problems and that traditional coordination institutions, which establish a fixed standard that all members agree on, are required to solve coordination problems (Martin 1992, Krasner 1983).] We might think of problems requiring networked solutions as “complex coordination and deliberation problems,” arising more often in an age of instant information and intense interconnectedness.

A final and simpler key to network effectiveness is the increasing value of credible information in an age of information overload. As Keohane & Nye (1998, p. 88) observed, “A plenitude of information leads to a poverty of attention…. Editors, filters, interpreters, and cue-givers become more in demand, and this is a source of power.” To the extent that regulatory networks are sources of codes of best practices and credible information in a particular regulatory domain generally, they have the kind of knowledge that is power in the information age.