Личностно-биографический подход

Выбор подхода воздействует на жанрово-стилистическую направленность выступления. Биографический подход, с одной стороны, наиболее удобен для информационных целей. Человеческий путь – это цепь фактов. Их последовательность, насыщенная деталями жизни художника, бытовыми и творческими событиями, родными и близкими, друзьями и врагами, – уже готовый «сюжет», не требующий большой авторской работы. Важнейшие вехи бытия творческой личности – место рождения, происхождение, родители, детство, среда обитания, учителя, друзья, черты характера, пристрастия, слабости, увлечения, встречи, премьеры, гастроли, передвижения по миру и т. д., и т. п. – сами по себе захватывающе интересны для читателя. Что на свете увлекательней чужих судеб?!

Самое яркое подтверждение сказанному – современный Интернет. Как чуткий локатор общественного интереса, Интернет с огромной скоростью наполняется биографическими материалами о художниках «разных времен и народов». Он может оперативно, а нередко и с исчерпывающей полнотой предоставить сведения о том или ином музыканте. Многие мастера уже имеют личный веб-сайт, остальным следовало бы незамедлительно последовать их примеру. Не обсуждая достоверность предлагаемой в Интернете информации, на данном этапе рассуждений важен сам факт ее масштабов.

С другой стороны, личностно-биграфический подход влечет к эссеистике и даже беллетризации. Повествование в виде жизнеописания легко воспринимается, оно наиболее удобно при просветительской направленности. Не случайно выстраивать портретные работы на биографической основе так любят авторы журналистских выступлений, обращенных к массовой аудитории или читателям «гламурных» журналов, авторы популярной литературы, романисты, киносценаристы.

Собственно и «желтая пресса» вместе с фотографами-«папарацци» в намерении «поднять» или «уронить» в глазах общественности какую-то творческую личность, а точнее – побольше заработать на таких действиях, тоже опирается на лично-стно-биографический подход, вольно тасуя, «подтасовывая» или придумывая «факты». Этот негативный пример, со своей стороны, подтверждает общественную значимость и силу воздействия исследуемого портретного жанра.

Опираясь на биографический подход, могут писать, а еще проще – проводить встречи в радио– и телеэфире все, кто умеет это делать, независимо от профессионализма в области музыки. Просто обычные журналисты. Другое дело – специальная музыкально-критическая журналистика. Творческий портрет музыканта, подготовленный специалистом, предполагает свободное владение предметом разговора – музыкальным творчеством, которому посвящена жизнь портретируемого. И в этом случае авторы в качестве доминанты чаще всего избирают художественный подход.

Художественный подход

Подход с позиции художественного мира, созданного творческой личностью, то есть с позиции самого искусства, усиливает собственно познавательный и даже научный аспект. Здесь особенно велика роль аналитического начала, профессиональных историко-теоретических знаний, понимания психологии творчества. Подобный ракурс господствует в науке, в диссертационных исследованиях, но он очень ценен и в специальной музыкальной журналистике, позволяя заинтересованному непрофессиональному читателю глубоко проникаться миром музыки, познавать его.

При художественном подходе в развертывании творческого портрета биографические детали могут присутствовать, а могут и отсутствовать вовсе. Они могут появляться в вольной последовательности, независимо от временной привязки к жизни художника. В размышлениях о творческих процессах главными оказываются совсем другие ориентиры. Авторская мысль музыкального журналиста может двигаться и по стилистическим вехам, и по жанровым направлениям, и по четко прочерченным творческим периодам (ранний – зрелый – поздний или, к примеру, как у Арнольда Шёнберга: тональный – атональный – додекафонный…), и «кругами», возвращаясь, как в рондо, к одной идее, оттолкнувшись от которой можно двигаться в разные стороны в поисках доказательств. Тем более что и линия творческой жизни у каждого вычерчена абсолютно индивидуально.

Для примера можно остановиться на небольшой портретной статье Б. Асафьева «Прокофьев-пианист» (1927). Формально избирая один ракурс в облике великого художника – исполнительский, автор-критик в эмоциональной манере образным, насыщенным сильными эпитетами литературным языком буквально живописует яркий портрет музыканта. Обилие выразительных деталей, касающихся и музыки композитора, и исполнительских средств, приемов, и даже внешнего облика – все «работает» на конечное обобщение, долженствующее передать масштаб поразительной, выдающейся творческой личности. Для ощущения внутренней драматургии статьи приведем три ключевых фрагмента в ее развитии: первый абзац – зачин, задающий тон всей публикации; один из серединных моментов, где излагаются главные идеи статьи, ради которых она прежде всего написана; и заключительный абзац – кульминационный вывод:

Прокофьев – творческое явление колоссального размаха. Вот искусство, которого так жаждет наша действительность, – искусство дерзкое, волевое, сильное и вместе с тем заразительно-радостное, простое и здоровое. В нем поет стихия света и тепла, в нем растворилась солнечная энергия и звучит неискоренимая тяга к жизни и к борьбе за нее. Таков Прокофьев-композитор и таков же Прокофьев-исполнитель. В сущности это два направления одного источника. И разделять их нелегко. Авторское исполнение Прокофьева соединяет в себе совершенство пианистической техники с полным преодолением ее в творчески ярком и выразительном раскрытии композиторских концепций. И обратно: сила и характерность его творческих замыслов и достижений развертываются сполна и до конца убедительно благодаря его же блестящему исполнительскому дарованию. В содружестве и соединении композитора и пианиста – сила искусства Прокофьева. В гармонии импровизационной стихии с организующей мыслью – его властное очарование. Интенсивный порыв к музыке находит выход в мастерстве и в умении выразить все, что подсказывает творческое воображение…

Облик Прокофьева-пианиста – характерно мужественный. Сдержанность и спокойствие, колоссальное самообладание и непреодолимая сила воли сказываются во всем: и в поступи, и в манере сидеть за инструментом, и в игре. Неудивительно поэтому, что в исполнении Прокофьева поражает прежде всего убедительность выражения и исключительно пластичный ритм. Каждая линия глубоко рельефна, каждая фраза выкована, а вся пьеса – будет ли то большая соната или хрупкая миниатюра – предстает пред слушателем как стройная закономерно развернутая композиция. Богатство оттенков светотени соперничает с четкостью и тонкостью звукоплетений и с отделкой орнаментов. Прокофьевские характерные росчерки и зигзаги запечатлеваются в памяти как линии рисунка великих мастеров…

Юноша композитор и пианист, смело и дерзко утверждавший свое право на творчество, свой язык и свое звукосозерцание, превратился в зрелого композитора и исполнителя-мастера, в художника, критически проверяющего каждый свой шаг и достигшего полной свободы в обращении с материалом. Все, что Прокофьев захочет выразить, он сможет выразить. Развитие его дарования должно пойти теперь в сторону все большего углубления знаний и концентрации сил на искусстве монументальном. Эмоциональное богатство, широта охвата, мощное дыхание, свежесть материала, новизна изобретения, властная воля и мужественная энергия – предпосылки, говорящие сами за себя: они все налицо в творческом и исполнительском опыте Прокофьева¹.

Портретная статья Асафьева – очень точный образец избранного жанра. Стержнем здесь является творческий облик, мир прокофьевского искусства. Автор сразу, уже в зачине, берет высокую планку ценностного отсчета – и количественно (множество оттенков достоинств), и качественно (сначала речь идет о многогранной художественной личности композитора и исполнителя). Статья развивается как бы из вершины-источника, от обобщенного образа к частностям, углубляющим этот образ. Ее центральная часть, естественно, наиболее аналитична, а в заключении добавляется оттенок историзма, движения во времени («…юноша… превратился в зрелого… мастера»), внося ощущение открытой, устремленной в будущее творческой судьбы.