Особенности социокультурной ситуации.

Становление греческих полисов сопровождалось формированием новой культуры, новой системы нравственных и духовных ценностей. Складывалось новое мироощущение - чувство полисного единства: неразрывной связи гражданина и полиса. В IX веке в Греции создается новый алфавит, рождается греческая литература. В VI веке была произведена окончательная редакция Гомера. Конец VIII-VII века были написаны труды Гесиода, вVI веке жила известная поэтесса с острова Лесбос – Сафо. Образцом политической лирики стали произведения Солона из Афин и Феогнида из Мегар. Полисное мироощущение получило отражение и в развитии скульптуры. Там сложился господствующий образ обнаженного, физически здорового, жизнерадостного (с улыбкой на губах) человека, который мог быть и божеством, и героем, и воином. Другим художественным образом была задрапированная женская фигура – богини или хранительницы домашнего очага, матери семейства. Показателем зрелости раннегреческой культуры было зарождение философских концепций.(Фалес, Анаксимандр, Гераклит, Пифагор).

Становление религиозного сознания.

В Великой Греции в архаический период человек чувствовал свою ис­ключительную незащищенность. Небезопасные условия жизни благоприятствовали развитию веры в даймонов, основанной на чувстве беспомощности человека перед капризной Судьбой. Особенности развития религиозного сознания в этот период представлены в работе Э Доддса «От культуры стыда к культуре вины», где он представляет специфику веры архаического периода как очень медленное продвижение от культуры стыда к культуре вины, в начале носящее характер родового наследования и постепенно обнаруживающее необходимость посмертного воздаяния. Представим фрагмент из этой работы.

«Когда мы переходим от Гомера к фрагментарной литературе архаического века,— пишет Э. Доддс, - прежде всего нам бросается в глаза глубочайшее осознание чело­веком своей беспомощности, осознание, которое имеет религиозный коррелят в ощущении враждебности бога. Именно это чувство выражает Геродот, говоря, что божество всегда «Завистливое и препят­ствующее». Мысль здесь, скорее, такова, что богов раздражает любой успех, любое счастье, которые могут хотя бы на миг возвысить нас над смертным состоянием и тем самым посягнуть на их, богов, прерогативы. Это совпадает с представлением о божьем фтоносе, зависти. Эсхил был прав, говоря, что «Давно среди смертных живет молва, // Будто бедою чревато счастье». Понимание того, что большой успех, осо­бенно если о нем хвалиться, влечет за собой опас­ность, исходящую свыше, независимо появилось во многих культурах, будучи глубоко укоренено в самой природе человека (мы сами присоединяемся к нему, когда «стучим по деревяшке»).. Существует внутренняя нравственная связь между первобытной завистью слишком большому счастью и наказанием за это счастье ревнивым божеством: как считается, счастье производит у человека самодовольство, что, в свою очередь, развивает высокомерие в словах, поступках и даже в мыслях.

Та вера, с которой мы сталкиваемся при изучении архаического времени, — не кардинально другая по своему характеру (в сравнении с гомеровским периодом), это лишь другой отклик на старую веру.

Вот что говорит Феогнид: «Часто мы думаем зло совершить — и добро совершаем; // Думаем сделать добро — зло причиняем взамен. // И никогда не сбывается то, чего смертный желает, // Жалко-беспомощен он, силы ничтожны его. // Тщет­но мы, люди, гадаем и ждем. Ничего мы не знаем. // Все совершается так, как порешит божество...» Идея человеческой беспомощности перед лицом деспоти­ческой Судьбы не нова; но здесь присутствует новое и более резкое подчерки­вание хрупкости человеческих надежд». В архаический период были выявлены и другие моменты поведения человека, вызывавшие гнев богов.

«Легкомысленная речь о боге, пренебрежение его культом оскорбление его жреца — все это, разумеется, вызывало в нем гнев; в культуре стыда боги, как и люди легко раздражались из-за неуважения к себе. Лжесвидетельство проходило под той же рубрикой: боги не имели ничего против откровенной лжи, но выходили из себя, когда их именами клялись всуе. Оскорбление родителей являлось столь тяжким преступлением, что требовало особого разбирательства. В одном тексте говорилось, что Зевс разгневался на людей, которые вершат не­праведный суд»..

В век архаики мельница бога молола столь медленно, что ее движение было почти незаметно для верующего взора. Чтобы поддержать веру, которую они двигали, было необходимо освободиться от естественной установки на ограниченность жизни распадом и смертью. Если же выходить за этот предел, можно сказать одно из двух: либо преуспевающий грешник будет наказан в своих потомках, либо он заплатит свой долг лично в следующей жизни.

Второй из этих взглядов получил широкое распространение только в конце архаического времени; вероятно, его в основном придерживались мистические круги. Первый же являлся характерной особенностью архаического миросозерцания: таково учение Гесиода, Солона и Феогнида. Существовало представление об унаследованной виновности и наказании с отсрочкой. Это отражало ту веру в семейное единство, которое архаическая Греция разделяла с другими ранними обществами. Сын наследовал моральные долги отца точно так же, как наследовал его долги материальные. Рано или поздно, но долги требовалось возвращать.

Такое отношение стимулировало возникновение в Аттике нерелиги­озной, мирской законности.

Даже у Пла­тона, в IV в., пальцем показывают на человека, отягощенного наследственной виной, и говорится, что нужно в виде возвращения долга испытать катарсис, чтобы получить ритуальное облегчение от нее. Однако было много указаний на наследственную вину и намного меньше - на наследственную невинность; много о страданиях грешника в преисподней или чистилище и срав­нительно немного о будущих наградах за добро­детель; акцент всегда ставился на карательных санкциях.

- Кроме того, божественный закон, как и закон раннего об­щества, не брал во внимание мотив поступка и не снисходил до человеческих слабостей; он был лишен того человеческого качества, которое греки называли ercieticei- снисходительность, человеколюбие. ­ Религия олимпийских богов, принимая моральный оттенок, имела тенденцию стать религи­ей страха, что отражалось и в религиозном словаре. Понятие любви к богу отсутствовало в древнегреческом лексиконе: филотеос впервые появляется у Аристотеля. И фактически из большинства олимпийцев только Афина пробудила чувство, которое можно обоснованно считать лю­бовью. «Ведь нелепо услышать от кого-то, — гово­рится в "Большой Этике", — что он "дружит с Зев­сом"».

Это подводит нас к последней важной особенности -общераспространенному страху осквернения (миасма). Как человек мог быть уверенным в том, что не под­хватил что-нибудь нечистое из случайного общения или не унаследовал скверну от позабытой обиды, нанесенной кому-нибудь его далеким предком.

У Гомера не прослеживается вера в «инфекцион­ный» или наследственный характер осквернения предком. Видеть в этих взглядах источник архаического чув­ства вины, видимо, большое упрощение; но они, разу­меется, выражали его, подобно тому, как христиан­ское чувство вины выражается через страх впадения в нравственное прегрешение. Разница между тем и этим, конечно, есть, и состоит она в том, что грех — это состояние падшей воли, болезнь человеческой ду­ши, тогда как осквернение — автоматическое след­ствие определенного поступка; оно принадлежит миру внешних событий и действует с тем же пол­нейшим безразличием к мотиву поступка, с каким действует, скажем, тифозная вошь. Строго говоря, архаическое чувство вины становится ощущением греховности только в результате «интернализации сознания»— феномена, который появляется позднее и, вероятно, только в эллиннистическом мире, причем становится распространенным спустя долгое время после того, как гражданское законодательство начало признавать важность мотива. Культурное наследие архаической Греции, включало в себя совокупность идеи о ритуальной нечистоте, что естественным образом дополняло объяснение чувства вины. Грек времен архаики, страдавший от подобного чувства, был способен дать ему кон­кретную форму, говоря себе, что, должно быть, он соприкоснулся с миасмой или что его тяготы были унаследованы от религиозного преступления далекого предка. Но, что самое важное, он умел облегчать их через исполнение катарсического ритуала».(Э. Доддс Стр)

 

Спарта