А.Ф.Лосева, английского филолога Э. Доддса.

«Прежде всего, Олимпийцы не подлинно духовные существа. Они обладают телом, пусть особым, исполинским, но все же телом. Известен эпизод из Илиады, когда Диомеду удается ранить богиню копьем и причинить ей этим неимоверные страдания. Олимпийцы нуждаются в сне и отдыхе, они любят веселые пиршества, предаются любовным играм. Это не что иное, как ахейская военная аристократия, возведенная в квадрат. Они так же жадны до приношений, как ахейские рыцари до добычи. Они завистливы, коварны, ревнивы, мелочны..

Особенно важным недостатком Зевсова пантеона было отсутствие в нем этических принципов. Нравственный идеал Олимпийцев был настолько шаток, что уже через несколько поколений вызывал протесты и насмешки у самих греков. Эгейский мир долгое время жил лишь массовым религиозным сознанием. Именно поэтому у греков, по сути дела, не было ни священных книг, ни богословия, ни нравственных заповедей. Немаловажную роль сыграла здесь необыкновенная эстетическая одаренность греков. Греки не могли устоять перед соблазнами фантазии художественной. Они были настолько зачарованы чисто внешней красотой своих величественных Олимпийцев, что иной раз забывали о вещах более важных. Их живой, подвижный ум, склонный к юмору и созданию красочных картин, не мог удержаться от искуше­ния рисовать жизнь богов по образу беспокойной и разгульной жизни своих разбойников-богатырей.

Совершенно очевидно, что Гомер вовсе и не думал кощунствовать, когда изображал семейные склоки на Олимпе, но его захватывал сам процесс создания живых бытовых сценок, которые он выписывал с изумительным мастерством. Безусловно, сам Гомер придерживался более твердых моральных Принципов. Если мы сравним отношения Гектора и Андромахи с Зевсом и Герой, то сравнение будет явно не в пользу последних. Древнейшие поколения не совершали сложных ритуалов. Во время молитвы они простирали руки к небу, или к морю, или к земле, в зависимости от того, к какому богу обращались. Молитва сопровождалась нередко пением, возгласами или игрой на флейте. Долгое время не существовало специальных жрецов. Каждый человек, а особенно глава семьи, должен был приносить жертвы и возносить молитвы.

Гомер достаточно недвусмысленно дает понять, что расположение богов достигается жертвами..

Богам отбирали лучших животных, золотили им рога, украшали их и убивали перед жертвенником. Часть мяса сжигалась, остальная разделялась между всеми. Таким образом, божество становилось участником веселого пира и душевно располагалось к пирующим. В исключительных случаях совершались гекатомбы, когда сжигали целые стада. Так поступил Агамемнон, чтобы отвратить гнев Аполлона.

Если египетское духовенство было средой, в которой культивировалась богословская мысль, медицина, математика, если израильское духовенство боролось за нравственное воспитание народа, то греческие жрецы были по преимуществу совершителями ритуалов, произносителями заклятий, устроителями жертвоприношений. Показательно, что, когда жрец Аполлона Хрис говорит о своих заслугах перед богом, он называет только украшение святилища и приношение «тучных бедер коз и тельцов».

Богов отделяет от людей, как бы мы сейчас выразились, лишь одна ступень эволюции. Но уже и среди смертных немало таких, которые могут померяться с ними. Не случайно у Гомера на каждом шагу герои наделяются эпитетом «богоравный.

Поэмы Гомера вводят нас в своеобразный мир, где рыцари и боги обитают по соседству друг с другом, интересуются друг другом и в каком-то общем смысле составляют одну семью. Ведь всех этих Ахиллов и Парисов связывает с богами кровное родство. Здесь есть нечто от благочестивой фамильярности, с которой относились средневековые рыцари к своим святым покровителям..

В поэме Олимпийские боги с азартом следят за ходом кампании: они спорят между собой, вмешиваются в сражения, вводят в заблуждение, натравливают воителей друг на друга. Споры «болеющих сторон» на Олимпе переходят в ожесточенную брань. Только Зевс старается оставаться «над схваткой». Когда наступают решительные минуты, «промыслитель» вдруг обращается к Силе, стоящей выше его. За шумным мирком олимпийского семейства проглядывает исполинский лик Мойры — Судьбы. Взвешивая на ее весах участь героев, Зевс находит правильное решение.

Так выясняется, что боги, как и люди, зависят от таинственного Начала, пребывающего в вечности.

Кто же она, неумолимая Мойра? Глубоко под землей парки ткут нити человеческой жизни. Ничто не может изменить предначертаний Судьбы. Не только Зевс, но и отец его Крон были подвластны ей. Мойра — это обезличенный и отодвинутый в запредельные сферы образ Великой Матери.

В эпоху войн и захватнических походов вера в Судьбу должна была особенно распространиться среди ахейских рыцарей, фатализм, как правило, связан с опасностями. Когда вокруг свищут стрелы и человек, который минуту назад говорил с тобой, падает в крови, чувство предопределенности всех событий необычайно обостряется.

Гомер не отдает себе ясного отчета в том, как воля богов сочетается с Судьбой. Но порой начинает казаться, что все, что он живописует: борьба, колебания, искушения, победы,— все это, включая и Олимп, лишь театр марионеток. Все заранее предрешено в недрах Матери. Это она обрекала и Гектора, и Приама, и саму Трою — великий град Илион. Знает и Ахилл о том, что его ждет плачевная участь. Трепещет даже Зевс, ожидая предсказанного потомка, который низвергнет его с престола. Человек порой забывает о Роке в превратностях своей жизни, но время от времени к нему возвращается сознание обреченности.»

Литературоведы не случайно заметили, что у Гомера слова «слезы», «плач», «стенания» встречаются едва ли не чаще, чем слова «радость», «ликование». И это у Гомера, которого писатели прошлого характеризовали как наивно-жизнерадостного и безмятежного!

Поэтому нигде не было так развито искусство предсказания, как в античном мире. Оракулы и гадатели были неизменными спутниками жизни.. Ключ к толкованию таинственной воли богов видели и в снах, и в полете птиц, и в расположении внутренностей жертвенных животных. В том, как Одиссея описывает астральные призраки, каждый, кто знаком с литературой тайноведения и парапсихологии, узнает опытное знание. Погруженные в полубессознательное состояние бледные духи, как нетопыри, витают над ямой с кровью, инстинктив­но тянутся к ней. Только кровь может вернуть им сознание. Они бесплотны. Тщетно Одиссей пытается обнять любимую мать: она ускользает от него, как туман. Тени издают жалобные стоны. Так рисует Гомер сонное царство Аида — обиталище теней. Не случайно Ахилл говорит: «Лучше б хотел я живой, как поденщик работая в поле, Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать». Никакими жертвами, никакими подвигами не изменит человек своей судьбы. Участь всех — одна.

Когда читаешь описание тусклого и бессмысленного существо­вания умерших в Одиссее, лишний раз убеждаешься в беспочвенности наивных утверждений, что представление о загробном мире родилось как самоутешение человека. Здесь есть что угодно, только не утешение!

Однако это унылое представление не могло быть всеобщим и долгим. Было слишком очевидно, что неодинаковы люди и не могут быть у них одинаковые жребии. Правда, ахейцы не поднялись до мысли о нравственном воздаянии. Ведь, как мы видели, у них не было твердых понятий о добре и зле. Олимпийская религия имела в этом отношении пагубный пробел. Поэтому, естественно, среди заслуг, выдвигающих человека на первое место, оказалась доблесть. Уже Одиссей, видя в Эребе тень Геракла, знает, что сам он «вкушает блаженство» среди богов. Так древний культ героев оказывается мостом к пониманию посмертного воздаяния. Возникает учение о светлом Элизиуме на блаженных островах, куда уносятся герои. С другой стороны, постепенно появляются первые робкие понятия и о загробном воздаянии за зло. Подземные духи карают за ложную клятву; пес Цербер, муки Тантала и Сизифа, описанные Одиссеем,— все это первые символы посмертной немезиды в античном мире.

Таким образом, мы видим, что в раннегреческом обществе господствовал смутный и противоречивый взгляд на посмертное существование. В нем можно было различить два аспекта: с одной стороны, все ценное заключено в этой земной жизни; тень, которая остается от человека, влачит бессмысленное жалкое существование в Эребе. Но, с другой стороны, избранные души за свои подвиги и по особой любви богов достигают блаженства в Элизиуме. Эти две тенденции способствовали, особенно в среде рыцарской аристокра­тии, стремлению «взять от жизни, что возможно». Если египтянин более всего был озабочен сооружением себе «вечного дома», то ахейцы больше всего склонны были жить в погоне за быстротечными радостями и в поисках воинских приключений. Походы за море приносили то, чего искали рыцари: и славу, и золото, и рабынь, и скот. Почетно пасть на поле брани. Соотечественники будут ублажать «героя» своими приношениями, веселить его дух туком баранов и вином» (7,А. Мень стр. 184,186,188-190,192-197)

.

А.Ф.Лосев, рассуждая о специфике античного язычества, писал: «Удивительна эта принципиальная телесность греческой религии. Она делает ее совершенно несоизмеримой с христианством. Всем известна человекообразность гомеровских богов.. Не нужно скромно опускать глаза, когда мы слышим миф о том, что Арес и Афродита были пойманы Гефестом на месте преступления и что Гефест сковал их вместе, в том виде, как он их застал, так что боги, увидевши эту скованную пару, предались своему «гомерическому» смеху. Наше скромное опускание глаз в этом случае показывает, что мы стоим на какой-то другой, не греческой точке зрения и оцениваем античность с этой другой точки зрения, вместо объективного ее восприятия в ее самостоятельно-нетронутом виде./ У Гомера читаем целый эпизод о том, как Гефест сковал железною сетью Афродиту и Ареса на их прелюбодейном ложе', причем:

«В двери вступили податели благ, всемогущие боги; Подняли все они смех несказанный, увидя, какое хитрое дело ревнивый Гефест совершить умудрился.»

. Смех богов — торжествующее бытие плоти и тела. Смех — это незаинтересованность в факте, отсутствие боязни страданий и смерти, но — такая незаинтересованность, которая сама выявлена только телесно и живет телом.» (5.А.Ф.Лосев «.,стр.72-73)

 

Для педагогов и психологов интересный анализ развития религиозного сознания в гомеровскую эпоху представлен в работе английского филолога Э. Р.Доддса Он выделил явление «ате»,которому дал название «психической интервеции»,т.е «вмешательства в жизнь людей сверхчеловеческих сил, которые вкладывают н е ч т о в человека и тем самым меняют его мысли и дела.» В человека как бы вселяется какая то чужая сила, ему внушается тип поведения и он действует как околдованный, поступая не по своей воле и свершая нелепые поступки, которые он казалось бы и не хотел свершать. Э. Доддс приводит такие примеры:

«Уместно начать с описания того божьего искушения, или, точнее, слепой страсти (ате), которая побудила Агамемнона возместить похищение у него наложницы похищением наложницы у Ахил­ла. «Не я, о ахейцы, — заявил он впоследствии, — виновен; Зевс Эгиох и Судьба, и бродящии в мраках Эриннии: // Боги мой ум на совете наполнили мрач­ною смутой // В день злополучный, как я у Пелида похитил награду. // Что ж бы я сделал? Богиня мо­гучая все совершила, // Дщерь громовержца, Обида, которая всех ослепляет, // Страшная...»' «Боги», или «бог», или Зевс мгновенно «отнимали» («раз­рушали», «околдовывали») человеческий разум. Когда просто утверждается, что Зевс «околдовал ахейцев» и потому они плохо сражались, никакие социальные факторы уже нельзя принять во внимание; еще меньше их в утверждении о том, что «Зевс у данаев // Дух унижал, возвышая троянам и Гектору славу».

Всегда, или почти всегда, «ате» есть состояние сознания — временное омрачение или одичание нормального сознания. Фактически это кратковременное умопомешательство, и, подобно любому другому виду безумия, оно объясняется не с помощью физиологических или психологических причин, а через внешнюю «демо­ническую» деятельность. Источник «ате» (если он, ко­нечно, уточняется) почти всегда связывается со сверхъестественными существами; таким образом, можно собрать все примеры «ате» под рубрикой того, что я предлагаю назвать «пси­хической интервенцией».

Из подобных эпи­зодов явствует, что «ате» первоначально не имела связи с виновностью. Следует сказать и о силах, пробуждающих «ате». Агамемнон упоминает не одну, а три силы: это Зевс, мойра и Эринии, бродящие в темноте (или, по другой, видимо, более ранней версии, Эринии, которые лижут кровь.

Гоме­ровские герои понимают различие между нормальными действиями и действиями, совершенными в состоянии «ате».

Явление, когда человек делает, что не хочет (как будто он не сам действует, а на него что-то насылают) всегда существовало и существует в культуре. В более позднем христианском сознании такое поведение связывалось с воздействием духов зла -«лукавым», «дьявольским искушением» и связывалось с духовной незрелостью человека.

В древне греческом сознании это явление исходило от богов -_ Зевса, Мойры и Эриний, которые не являют добра к людям, а совершаютнеобъяснимый произвол, направленный против людей. Гомеровские герои рассматривают «ате» как нечто внешнее, «вещное», что вторгается в сознание человека и меняет его.

. Го­меровский человек не обладает единым представ­лением о том, что мы называем «душой». Хорошо известно, что у Гомера человек наделяется псюхе только после смерти, или когда падает в обморок, или умирает, или когда ему угрожает смертельная опасность: единственное свойство псюхе в отношении к живому человеку состоит в том, что она покидает его.. Псюхе может быть приблизительно и в общем виде определена как орган чувствования. Можно считать, что понятие «ате» помогало гомеровскому человеку, надежно уверовать в силу переноса на внешние факторы своих ощущений сильного стыда. Высшее благо для гомеровского человека - радость от «общественного признания, «стыжуся троян», говорит Гектор в кризисный момент своей судьбы, и идет с открытыми глазами навстречу своей гибели.

С другой стороны, именно по­степенный рост чувства вины, характеризующей более позднюю эпоху, трансформировал «ате» в на­казание, Эриний — в мстительных духов, а Зевса — в воплощение космической справедливости.»(4,стр 36)

 

Выше мы описали основные ценностные ориентации, характерные для аристократической верхушки общества гомеровской эпохи, определявшие нормы социально одобряемого поведения, представленного Гомером в образе «благородного воина». Определенное место в воспитательном пространстве занимало воздействие семьи и наставников. Но школ не было и целенаправленное воспитание и обучение не занимало существенного места в формировании личности. Образование героев осуществлялось под воспитательным влиянием общества и религии. Сам процесс воспитания представлял собой процесс самостановления героя в соответствии с предлагаемым обществом идеалом. Образования было одновременно и социализацией. Все черты благородного воина, также как и типы отношений с миром сохранятся в культуре как греческой, так и римской античности.

 

Литература:

1. Гомер Одиссея М.. «Моск. Рабочий», 1982

2. Гомер Илиада М..Издательство «Правда» 1984

3. Э,. Доддс «Апология Агамемнона»// «Греки и иррациональное»., Пер. с англ., СПб.; Алтей,2000.

 

4. Вернер Йегер «Пайдея» М., «Г. Л. К.Ю.А. Шичалина»,2001, т 1.

5.Лосев А.Ф. «Очерки античного символизма и мифологии»М. «Мысль»,1993.

6.Марру А.И. История воспитания а античности(Греция), «Г.Л.К.К.Ю.Шичалина» М.,1998

7. Мень А. «История религии. В поисках пути истины и жизни. В 7 томах, т.2.Магизм и единобожие» М.,1991.

Вопросы и задания.

1. Составьте описательный портрет гомеровского героя, проранжировав составляющие его качества. Приведите примеры подобных качеств у героев русской литературы XYIII – XX веков и современности.

2. Раскройте факторы, оказывающие воспитывающее влияние на гомеровских героев.

Покажите отличие язычества гомеровской эпохи от христианства. Приведите примеры языческих проявлений в поведении наших современников.