Нарушение нормы в художественном тексте

Использование языка в целях общения регулируется нормами. Языковая норма – совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы (нормы произношения, построения словоформ, словосочетаний, предложений); речевая норма – это совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации, причём не всегда совпадающих с языковыми (например, в речевой практике слово «ас» укоренилось в значении «высококлассный специалист», тогда как языковая норма регламентирует применение данного эпитета лишь по отношению к военному пилоту высшего класса); коммуникативная норма – это норма, ориентированная на обеспечение максимально возможной эффективности общения в любой ситуации.

В художественном тексте нередко встречается нарушение языковой нормы: использование неправильно образованных словоформ, нарушение порядка слов, лексической сочетаемости и т.д.: «гораздо курортнее хрустел мокрый гравий» (В. Набоков «Весна в Фиальте») – образована сравнительная степень относительного прилагательного. Известно, что языковая норма динамична, с течением времени под воздействием исторических процессов она может меняться, поэтому закреплённые в творчестве писателей варианты, нормативные для эпохи создания текста, могут восприниматься современным читателем как архаичные или не соответствующие языковой норме: «Вечер Анны Павловны был пущен» (Л. Толстой). Характер языка художественной литературы, обусловленный его эстетической функцией, допускает такое использование языковых средств, которое вязано с выходом за пределы общелитературной нормы и определено задачей автора. Многие исследователи (Т.Г. Винокур, А.Н. Кожин, Л.И. Скворцов и др.) считают, что построение ХТ регулируется не только общелитературной, но и особой художественной нормой. Т.Г. Винокур утверждает, что художественная норма интегрирует общелитературную норму и традиции разговорной речи, допускает формальную стилизацию под устную разговорную речь, допускает индивидуальное языковое творчество. Нормы в художественной литературе связаны с коллективным языковым опытом социума и периодом развития его культуры. Литературно-книжная традиция в каждый период испытывает сдвиг в сторону книжности или разговорности, что отражается в восприятии членами общества художественной нормы. [Винокур Т.Г. К вопросу о норме в художественной речи // Синтаксис и норма / АН СССР / Ин-т рус. яз. / Отв. ред. Г. А. Золотова. – М.: Наука, 1974. – С. 267 – 282.1974: 280 – 281]. В конце XX – начале XXI вв. ощущается явное проникновение устной речи в книжную, и это влияет на язык современных произведений: «Тaнцовщицa Тaня нa лицо былa стрaшненькой, a нa фигурку – просто прелесть; но сегодня онa явилaсь в кaком-то дурaцком жaкете, тaк что и смотреть было не нa что» (А. Иванов «Блудо и Мудо»), «У каждого свое хобби, или свой таракан в голове, как сказали бы англичане. Ну с легким прибабахом, бывает» (М. Веллер «Хочу в Париж»).

Нарушение нормы в ХТ может быть связано с задачей воспроизведения реальной речевой ситуации, в которой, как известно, далеко не все члены языкового коллектива являются носителями элитарной речевой культуры. В текстах художественной литературы отражаются специфика речи персонажей: особенности произношения, акценты, дефекты, ошибки, компрессия и редукция слов («ваще», «чек», «чё» и др.). Автор намеренно прибегает к стилизации под разговорную речь и просторечье. Особенности интонационного стоя речи героев и варианты произношения в ХТ современные авторы моделируют с помощью игры с графико-орфографической формой текста. Вспомним, например, героев рассказов В.М. Шукшина, в уста которых автор вкладывает просторечные формы «жись», «засудют», «хошь» и др. В произведениях М.А. Шолохова встречаются многочисленные диалектизмы, свойственные говорам донского казачества: «вожжаться», «дерун», «гутарить», «двошит», «тушистый» и др. В текстах современных авторов персонажи являются представителями субкультур, ведут электронную переписку, используют в речи просторечные выражения, что определяет наличием в текстах эрративов, т.е. умышленно искажённых слов, и особых идиом. Прозаик Ю.А. Грачёв, ветеран-афганец и автор рассказов об участниках локальных войн, для передачи реалий армейского быта ориентируется на экспрессивную устную разговорную речь и включает в ткань ХТ жаргонизмы и арготизмы, например «губа», «зелень», «дембель», «тормоз», «лох» и др. По этому поводу весьма убедительно высказался Г.О. Винокур: «…Автор расслаивает речь между собою и своими персонажами. Он сам говорит образцовым, правильным языком, но он не навязывает нормы этого языка своим героям, если в действительности, в жизни, они не могут быть его носителями» [Винокур Г.О. Язык писателя и норма // Вопросы языкознания. – 1994. – № 1. – С. 150 – 155, с.152]. Такое расслоение речи вполне очевидно для читателя там, где оно имеет место при диалоговой организации текста: реплики героев выделены пунктуационными знаками, вследствие чего читатель их опознаёт. Сложнее же определить принадлежность высказывания герою, когда автор прибегает к несобственно-прямой речи: в этом случае лишь опытный интерпретатор мгновенно поймёт причину появления в тексте слова или выражения с отклонением от нормы: «Давеча на большой дороге, в одиноком дворе, расщедрились бабы: подали большой кусок коленкора и хорошие, совсем ещё хоть куда штаны: справил себе ихний малый, да придавило его в яме, в пищуле, где мужики глину копали» (И. Бунин). В представленном фрагменте авторская речь сливается с речью малограмотных крестьянок.

Часто в художественных текстах эстетическая задача заставляет автора намеренно отступать от языковой нормы и там, где нет воспроизведения высказывания персонажа, однако и это не расценивается читателем как ошибка, т.к. к художественным текстам предъявляются совсем другие по сравнению с текстами иных стилей требования к словообразованию, словоупотреблению или сочетаемости слов. Об этом, кстати, весьма убедительно высказался И.Р. Гальперин: «Большинство текстов с точки зрения их организации стремится к соблюдению норм, установленных для данной группы текстов (функциональных стилей), и тем самым как бы сопротивляется нарушению правильности текста. Это, однако, не всегда относится к художественным текстам, которые, хотя и подчиняются некоторым общепринятым нормам организации, все же сохраняют значительную долю “активного бессознательного”, которое нередко взрывает правильность и влияет на характер организации высказывания» [Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. Изд. 4-е, стереотипное. – М: КомКнига, 2006. – 144 с.: 25]. Нарушение коммуникативной нормы в ХТ может быть связано с намеренным построением автором фразы так, что она явно противоречит пресуппозиции читателя: «и кругом в пустой беседке вдруг заспорили соседки» (А. Введенский) – здесь прослеживается несоответствие читательским представлениям о том, что в пустой беседке не может быть спора, с тем, что там всё же спорят соседки. Такие алогизмы свойственны сатирическим произведениям, абсурдистской литературе.

Цель сознательного нарушения норм Л.А. Голякова определяет следующим образом: «Необычные формы и конструкции используются в художественном произведении с целью передать впечатление «новизны и своеобразия» [Голякова Л.А. Текст. Контекст. Подтекст: Учебн. пособие по спецкурсу / Перм. ун-т. – Пермь, 2002. – 232 с.; с. 43]. Г.О. Винокур связывал с умением, не нарушая коммуникативных норм, использовать в тексте осознанные отклонения от языковых понятие новаторства: «Быть новатором в языке – значит сознательно и намеренно употреблять в своей речи такие средства языка, какие представляются не существующими в данной языковой традиции, в данных условиях общения через язык, и, следовательно, новыми, небывалыми» [Винокур Г.О. О языке художественной литературы. – М.: Высшая школа, 1991. – 445 с., с. 323]. Например, в ХТ часто используются окказиональные элементы, которые, помимо того что привлекают внимание читателя новизной, во-первых, могут именовать нереальные объекты и явления, выдуманные автором и нуждающиеся в особой номинации, во-вторых, актуализировать множественные смыслы и, в-третьих, демонстрировать индивидуальное авторское сознание. Так, у В.В. Маяковского в поэме «Облако в штанах» встречаются окказионализмы «любёночек», «наслезнённые», «крикогубый», «иудить» и другие. Поэт смело экспериментировал с переводом слов из класса неизменяемых в изменяемые: «Тудой пройдете четыре блока, /потом сюдой дадите крен» («Американские русские»), «звёзды – так сплошь этуали» («Еду. Из цикла «Париж»»); применяет заглавную букву в написании нарицательных существительных, для создание колорита играет иноязычными словами без перевода (варваризмами): «Будьте вы прокляты, Прогнившие Королевства и демократии, Со своими Подмоченными «фратерните» и «аралите»» (поэма «Хорошо»); образует на их основе авторские неологизмы: «разъюнайтед стетс оф Америка» («Бруклинский мост»). Анализируя художественную манеру В. Маяковского, О.Г. Винокур писал: «Маяковский в своих стихах ищет новых языковых норм не потому, что его собственный язык представляется ему самодовлеющей ценностью, а потому, что обычный язык не удовлетворяет его как стилистическое средство его поэзии», поэт видит «в этих новшествах точного выразительного соответствия своему художественному замыслу» [Винокур Г.О. О языке художественной литературы. – М.: Высшая школа, 1991. – 445 с., с. 331].

Известно, что отказ от привычных канонических способов выражения мыслей и чувств может быть связан с протестным настроением авторов. Об этом, характеризуя язык футуристов, пишет Г.О. Винокур: «Язык футуризма был направлен не против нормы …, а против условного жаргона, который создавался тогда в рафинированных поэтических атмосферах» [Винокур Г.О. Язык писателя и норма // Вопросы языкознания. – 1994. – № 1. – С. 150 – 155, с.153]. В эпатажной манере в своих манифестах футуристы заявляли о разрыве с существующей литературной традицией. С их творчеством ассоциируется и явление зауми, заумного языка, появление которого один из его апологетов поэт Алексей Кручёных в «Декларации заумного языка» (1921) связывал с тем, что у творца «мысль и речь не успевают за переживанием вдохновенного», поэтому в искусстве не хватает обычного языка и авторы используют свои личные варианты изъяснения. Заумный язык характеризуется тем, что автор отказывается от элементов естественного языка и заменяет их окказиональными новообразованиями, наделяя значениями отсутствующие в рамках нормы звуковые комплексы:

При входе взгляд и возглас липкий

Не постетитель общезал

Корсетебутшампаноскрипки

Я сердце музы заказал (Д. Бурлюк).

В языкознании вопрос о роли зауми является полемическим: от придания ему статуса нового поэтического языка, который рождает новое содержание (В.Б. Шкловский, Р. Якобсон), до характеристики её как асоциальной, лишённой коммуникативной функции, а следовательно, и статуса языка (Г.О. Винокур).

Нарушение нормы в ХТ может быть способом осуществления языковой игры, под которой вслед за Т.А. Гридиной будем понимать форму «лингвокреативной деятельности, отражающей стремление (интенцию) говорящих к обнаружению собственной компетенции в реализации языковых возможностей» [Гридина Т.А. Языковая игра как лингвокреативная деятельность // Язык. Система. Личность. Языковая игра как вид лингвокреативной деятельности. Формирование языковой личности в онтогенезе. – Екатеринбург, 2002. – С. 26-27]: автор осознанно нарушает языковой канон с целью вызвать у слушателя, понимающего игровой код, эстетическую реакцию через восприятие новых, отличающихся экспрессией языковых знаков (см. текст песни А. Левина «Наклонительное повеление»:

Спящерица, проснись!

Тьма-тьма-тьма, таракань!

Яблоко, падай ввысь!

Усадьба, летом рязань!).

Другой, более мягкой и не приводящей к затемнению смысла причиной отступления от нормы может быть задача сохранения ритма стихотворной строфы: Из пламя и света / Рождённое слово (М.Ю. Лермонтов).

Отклонение от литературной нормы является одним из основных способов создания комического эффекта: «Нарушение нормы в художественном юмористическом произведении создает дополнительные коннотации оценочности, эмоциональности, экспрессивности и стилистической окраски» [Савина Ю. А. Методологические основы исследования когнитивных механизмов и языковых средств создания комического в художественном тексте (на материале произведений Джером К. Джерома и О. Генри) [Текст] / Ю. А. Савина // Молодой ученый. – 2014. – №15. – С. 44 – 49, с. 45]. Неизменный смех вызывает, например, известное стихотворение К. Чуковского: «Как-то рано поутру / С другом сели мы в метру». Сатирический эффект создаётся благодаря не соответствующему норме смешению русских слов с иноязычными и имитирующими акцент носителя русского как неродного в так называемом макароническом стихе, где это сопряжено с намерением автора передать неправильную речь в силу плохой освоенности норм русского языка или умышленного пересыпания родной речи иностранными словами:

Ихь фанге ан. Я нашинаю.

Эс ист для всех советских мест,

Для русский люд из краю в краю

Баронский унзер манифест. (Д. Бедный «Манифест барона фон Врангеля»)

Н.Д. Арутюнова отмечает, что ненормативное явление в тексте воспринимается семиотически, поскольку «это знак скрытого смысла» [Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М.: Языки русской культуры, 1999. – 896 с., с. 90]. Обратимся к примеру. Многочисленные отступления от языковой нормы можно найти в прозе М. Цветаевой. Эти отступления маркируют особый идиостиль автора и актуализируют подтекстные смыслы. Так, в мемуарной прозе «Дом у Старого Пимена» находим фразы с отклонением от лексических и грамматических норм: «дедушкин подарок Андрюше не только не радость, а даже гадость» – здесь весьма неожиданно представлена антонимия «не радость» – «гадость», которая актуализирует скрытый замысел автора передать читателю негативное отношение детей профессора Цветаева как к деньгам (подарок деда – монета), так и к несвободе (подарок требовал мытья рук). В предложении «Весной на сцену нашего зелёного тополиного трёхпрудного двора выкатывались кованые Иловайские сундуки…» необычным является образование форм прилагательных: трёхпрудный двор – редуцированное, свёрнутое словосочетание «двор дома в Трёхпрудном переулке»; Иловайские сундуки – «сундуки дедушки Иловайского». Эти формы прилагательных открывают читателю мысль о различие отношения к материальному в домах Цветаевых и Иловайских. Повтор слова иловайские, переведённого в разряд нарицательных, в совокупности с авторским «только-Цветаевы» подводит читателя к пониманию глубины детского осознания разделённости мира на две части «Цветаевы – Иловайские»: «Все иловайское в нашем доме, от бирюлек институтки Валерии до Андрюшиного ихтиозавра, для нас, только-Цветаевых, было табу».

Привлекает внимание и применённая М. Цветаевой окказиональная форма причастия, возникшая в результате недостаточности формообразовательной парадигмы: «… родители сами были гнетомые – гнёл дом, сам дом, со всеми в нем прежде жившими», которая используется на фоне многократного повтора глагола гнёл (восемь употреблений) и существительного гнёт (шесть употреблений) в двух абзацах, описывающих атмосферу дома у Старого Пимена. Данное причастие, образование которого не соответствует языковой норме, необходимо было автору, чтобы показать, что атмосфера дома действовала на хозяев, которые, казалось бы, ограничивали свободу домочадцев установленными порядками, но на самом деле, как это хочет показать автор, сами находились под гнётом дома.

Наблюдается в произведении и нарушение пунктуационной нормы: «Д.И. мою мать явно чтил, и она, столь страстная и безоговорочная в своих суждениях, его никогда, ни в чем, ни разу, за все моё детство, ни словом не осудила» – авторские знаки препинания делают однородными (перечисляемыми) обстоятельство времени, дополнение, обстоятельство меры и степени, обстоятельство образа действия. Здесь можно усмотреть особый пафос автора – пафос уважения к матери, которая могла, невзирая на все особенности личности деда Иловайского, чтить его и не проявлять обиды; при этом поставленные М. Цветаевой запятые актуализируют замысел, связанный с уверенностью автора в правдивости данных слов и его желанием передать уверенность, доведённую почти до абсолюта, читателям.

В произведении встречаются и такие ненормативные единицы, с помощью которых М. Цветаева отражает особенности устной речи носителей языка: «А пела, как птиц, для своё удовольствие». Эта фраза принадлежит не в полной мере овладевшей русской грамматикой бонне-балтийке.

Ещё одним отхождением от нормы, к которому часто обращается М. Цветаева как в своём творчестве вообще, так и в «Доме у Старого Пимена» в частности, является корневой повтор: «лишний раз мыть руки с без того уже замывшей немкой», «обратным его голубому невидящему – всевидящим черным глазом», «жестоким он не был, он был именно жестоковыйным». Этот приём актуализирует авторскую модальность. По мнению А.М. Надежкина, детально исследовавшего это явление в творчестве поэтессы, сближение однокоренных слов в структурно объединенных контекстах актуализирует этимологическую, ассоциативную, символическую информацию, является средством создания новых лексических единиц и приращения смыслов [Надежкин А.М. Корневой повтор в художественной речи М.И. Цветаевой: автореферат дис.... кандидата филологических наук: 10.02.01 / Надежкин Алексей Михайлович; [Место защиты: Нижегор. гос. ун-т им. Н.И. Лобачевского. – Нижний Новгород, 2015. – 27 с., с. 6 – 7]. Таким образом, столкновение конвенционального и нового в текстах М. Цветаевой приводит к нетривиальности – качеству, характеризующему идиолект автора. Интенциональное отклонение от нормы позволяют автору выразить дополнительные смыслы и создать положительные или отрицательные оценочные значения.

Несоответствие употребляемых авторами языковых единиц литературной норме, по мнению Л.А. Голяковой и Е.Н. Шабалиной, придают художественной системе гибкость, обеспечивают её дальнейшее развитие, увеличивают богатство и вариативность способов выражения смысла [Голякова Л.А., Шабалина Е.Н. Подтекст: отклонение от литературной нормы как воплощение новой знаковой сущности // Историческая и социально-образовательная мысль. – Краснодар, 2013. – №3 (19). – С. 149-153, с. 149]. Например, некaноническое упoтребление знаков препинания, с помощью которого можно усилить смысл элементов высказывания, создать особую ритмомелодику, также актуализирует скрытый смысл:

Он – мечом деревянным

Начертал письмена.

Восхищённая странным,

Потуплялась Она (А. Блок).

Тире, как видно, здесь служит сигналом скрытой оппозиции «он – она».

Однако любое отступление от языковой нормы в художественном тексте правомерно тогда, когда оправдывается эстетической задачей автора, является осмысленным, намеренным и мотивированным и не нарушает понимания между ним и читателем. «Польза порядка очевидна, польза отклонений от нормы нуждается в обосновании», – пишет Н.Д. Арутюнова [Арутюнова Н.Д. Аномалии и язык // Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. – 2. изд., испр. – Москва: Языки русской культуры, 1999. – 895 с.: http://www.studmed.ru/docs/document23187?view=1&page=5. (дата обращения: 24.01.2016)]. Эта мысль является принципиальной для понимания природы художественного творчества и текста: адекватная интерпретация ненормативных явлений в ХТ возможна тогда, когда читатель способен осмыслить мотив их использования автором.

Для обозначения исследуемого явления лингвисты обращаются к таким понятиям, как «парадокс» (А. Амосова, А.В. Кожевникова), «алогизм» (Е.А. Яшина), «абсурд» (О.В. Кравченко, В.Ю. Новикова), «аномалия» (Ю.Д. Апресян, Н.Д. Арутюнова, А.В. Десятова, Т.Б. Радбиль), «языковая игра» (Е.Н. Матвеева, С.Ж. Нухов, А.П. Сковородников), «парадокс» (Э.Б. Темяникова), «алогические образования» (А.А. Дживанян), «вольности» (Е.И. Литневская), «дефектность» (Ю.А. Сорокин, А.А. Боронин), «девиантные речевые единицы» (Н.В. Акимова) и т.д. Л.А. Голякова, Е.Н. Шабалина, вслед за В.В. Виноградовым, оперируют понятием «деформация в художественном тексте», понимая под ним «сознательное, намеренное нарушение автором нормативной структуры текста с целью создания новых, комбинаторных связей языковых знаков» [Шабалина Е.Н. Деформация как знак объективации подтекста (на материале художественных текстов): автореферат дис.... кандидата филологических наук: 10.02.19 / Шабалина Елена Николаевна; [Место защиты: Перм. гос. нац. исслед. ун-т]. - Пермь, 2014. - 20 с., с. 11]. Анализируя деформации на разных уровнях художественного текста – морфологическом, синтаксическом, лексическом, графическом – Е.Н. Шабалина указывает, что «универсальной функцией деформаций является выражение ими рационального и иррационального подтекста, моделирующего сложную и многогранную реальность» [там же, с. 20], и именно осознание противоречия между существующей языковой традицией и неожиданным, ненормативным употреблением побуждает читателя к поиску подтекстных смыслов. Так, например, окказиональные элементы в романе Т. Толстой «Кысь» (дергун-трава, кусай-трава, окаян-дерево и др.) актуализируют сказочный подтекст. Кроме того, деформации в ХТ служат толчком к развитию литературного языка, поскольку они не только делают текст ярким и неповторимым, но и воспринимаются как новая эстетическая норма, а то, что не входило в число традиционно реализуемых способов выражения, не использовавшиеся ранее узуально приёмы могут стать в обозримом будущем нормативными, и именно это создает определенные предпосылки для развития языка.

В языкознании отклонение от языковой нормы именуют также языковой аномалией (Ю.Д. Апресян, Н.Д. Арутюнова, И.М. Кобозева, Н.И. Лауфер, Т.Б. Радбиль и др.), которая трактуется как «нарушение правила употребления какой-то языковой или текстовой единицы» [Апресян Ю.Д. Языковые аномалии: типы и функции [Текст] / Ю.Д. Апресян // RES PHILOLOGICA. Филологические исследования [Текст]: сб. ст. – М.: Наука, 1990. – С.50 – 71., с. 50]. Т.Б. Радбиль говорит о феномене «эстетической валидности» аномалии, понимая под этим, что осознаваемое в «нормальном» мире как безусловно аномальное, в художественном дискурсе может восприниматься как норма и даже может быть более востребованным читателем, чем соответствующее установленным нормам [Радбиль Т.Б. Норма как аномалия // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. – 2007. – № 3. – С. 229 – 233, с. 229]. Показатели аномалии – это разнообразные лексических и грамматические нарушения: ошибки в словообразовании, употреблении грамматических форм, неправильном построении словосочетаний и предложений. К аномалиям не относят стилистические приёмы, связанные с отхождением от обыденной формы для создания выразительности, образности, например метафору, синекдоху, а также фигуры речи – анафору, эпифору, риторический вопрос и др. Однако Д.В. Эрдынеева относит к аномалиям «нетривиальные сочетания слов», обусловленные «авторском видением, чувствованием фактов окружающей действительности, тенденцией в творчестве – изображать “сгущенно”», и приводит пример таких сочетаний из произведений И. Бунина: «великий и подлый грех», «горестный восторг», «грязное и уютное гнездо» [Эрдынеева Д.В. Нетривиальные сочетания в художественном дискурсе // Современные проблемы науки и образования. – 2013. – №4. URL: http://www.science-education.ru/ru/article/view?id=9529 (дата обращения: 04.01.2016).]. По мнению Д.В. Эрдынеевой, «семантический диссонанс» помогает автору выразить «биполярное отношение к предмету изображения».

Следует отметить, что аномалия в ХТ – это более широкое понятие, чем грамматическая или лексическая ошибка, т.к. она может быть связана с любым нарушением трaдиционной структуры текста и взаимoсвязи составляющих её элементов, с неадекватностью речевого поведения (нарушения норм и принципов диалога, принципа Кооперации и постулатов общения). Такие имеющие не языковую природу аномалии Т.Б. Радбиль именует прагматическими [Радбиль Т.Б. Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие [Электронный ресурс]: монография / Т.Б. Радбиль. – М.: Флинта, 2012. – 322 с., с. 26]. Сам художественный мир, созданный автором, часто бывает аномальным с точки зрения законов и порядков первичного реального мира. Он, например, является концептуальным стандартом жанра фэнтези. Таковы «странные» миры братьев Стругацких, Л. Кэрролла, Т. Пратчетта, Дж.К. Роулинг, Дж. Р. Толкиена и других авторов.

Т.Б. Радбиль считает, что можно говорить о повышенной информативности аномальных явлений [там же, с.3]. Логические аномалии, противоречащие пресуппозиции читателя, создают интригу и побуждают к поиску скрытого смысла. Так, например, заметный интерес филологов вызывает особый хронотоп в прозе Михаила Шишкина: исследованию пространственно-временных форм в романах «Письмовник», «Венерин волос», «Взятие Измаила» и др. посвятили свои работы М.В. Безрукавая, С.Н. Лашова, О.Е. Минеева, Е.Н. Рогова и др. Наложение разных пространственно-временных пластов, взамопроницаемость эпох, отсутствие деления на прошлое, настоящее и будущее, что, безусловно, есть логическая аномалия в модусе реальности, даёт автору возможность расширить художественную действительность: «Вневременное изображение событий позволяет репрезентировать ключевую авторскую мысль о человечестве как едином субъекте бытия» [Минеева О.Е. Категория времени в романе М. Шишкина «Венерин волос» // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. – 2013. – Т. 19. – № 6. – С. 90-93, с. 91].

Языковые аномалии в ХТ «утрачивают свой потенциально деструктивный характер и обретают прагматическую оправданность, функциональную целесообразность и эстетическую значимость» [Радбиль Т.Б. Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие [Электронный ресурс]: монография / Т.Б. Радбиль. – М.: Флинта, 2012. – 322 с., с.3]. Т.Б. Радбиль ищет ответы на два смежных по сути вопроса: почему в ХТ появляется языковая аномалия и зачем она понадобилась автору? Ответ на них носит комплексный характер: с одной стороны, аномалии в ХТ – это один из основных приёмов текстопорождения и средство моделирования художественного мира, часто нереального и абсурдного, сконструированного автором: «Жила-была четвероногая ворона. Собственно говоря, у нее было пять ног, но об этом говорить не стоит» (Д. Хармс). С другой стороны, аномалии есть средство выражения креативности автора, которая, несомненно, является притягательной для читателя. И, наконец, они дают толчок к развитию языка: такие аномалии Т.Б. Радбиль называет конструктивными. Созданный или использованный автором вариант выражения мысли сначала отличается несоответствием языковой или узуальной норме, но потом типизируется [с.20]. Н.Д. Арутюнова, Ю.Д. Апресян, Т.Б. Радбиль и др. указывают на относительный характер языковой аномалии: явление, аномальное в одном плане, не будет аномальным в другом. Это касается не только названного выше процесса вхождения аномалии в узуальные рамки (такова, например, судьба слова «промышленность», которое первым употребил Н.М. Карамзин в «Письмах русского путешественника»), но и различия аномальности / «неаномальности» в модусах реальности и художественного текста.

Аномалиям в ХТ свойственна принципиальная множественность возможных интерпретаций. По мнению Н.Г. Бабенко, окказиональное слово в художественной речи «не моносемантизируется, а реализует сразу несколько сложно переплетающихся значений, почерпнутых из внутренней формы, значения лексемы-образца, порождающего контекста» [Бабенко Н.Г. Окказиональное в художественном тексте. Структурно-семантический анализ: Учебное пособие / Калинингр. ун-т. – Калининград, 1997. – 84 с.]. Так, неконвенциональная лексическая единица «кинозвёздное оледененье» в стихотворении А. Вознесенского «Монолог Мерлин Монро» рождает множественные ассоциации:

о, кинозвёздное оледененье,

нам невозможно уединенье,

в метро,

в троллейбусе,

в магазине

«Приветик, вот вы!»…

В стихотворном контексте данное выражение влечёт ассоциативную цепочку: кино – звезда – публичность – отсутствие уединения – назойливость – холодность – дискомфорт – депрессия – самоубийство.

Анализ аномальных, не соответствующих норме явлений в ХТ порождает закономерный вопрос о путях и приёмах интерпретации деформаций (аномалий) в тексте, об обучении пониманию и толкованию не соответствующего норме в ХТ. Для начала отметим, что в процессе обучения текстовоспринимающей и интепретационной деятельности у школьников должно сложиться понимание того, что ХТ отражает речевую культуру эпохи, общества, автора, героев. Школьник должен иметь представление о норме как культурно-историческом феномене, её относительности и динамичности, ведь осознание неконвенциональности того или иного элемента возможно только на основе сопоставления нормы и отклонения от неё. Читатель должен осознавать правомерность мотивированного отступления от нормы в ХТ, относиться к аномальным явлениям как к языковой игре, средству создания художественного мира, усиления выразительности и экспрессии ХТ, сигналу подтекста. Следует побуждать школьников к поиску ответа на вопрос о мотиве автора, обусловившем использование в тексте окказионального элемента, авторского пунктуационного знака, нетривиального сочетания слов – любого аномального явления.

Н.Г. Бабенко указывает, что окказиональное возникает в контексте, поэтому анализировать его следует только в его контекстной позиции [Бабенко Н.Г. Окказиональное в художественном тексте. Структурно-семантический анализ: Учебное пособие / Калинингр. ун-т. – Калининград, 1997. – 84 с., с.12 – 13]. Автор выделяет типы контекста, которые необходимы для обеспечения адекватной интерпретации ХТ с имеющимися в нём отклонениями от языковой нормы:

а) нулевой контекст – это такой контекст, в котором толкование окказионализма возможно с опорой только на его внутреннюю форму, а контекст является избыточным: «таким качеством самодостаточности характеризуются потенциальные слова, созданные по высокопродуктивным словообразовательным моделям», причём эти модели узнаются читателем («кленёночек» у С. Есенина, «златоустейший», «многопрудье» у В. Маяковского и др.);

б) контекст ближайшего окружения, или миниконтекст, – это контекст строки или строфы, предложения или абзаца, достаточный для выявления семантики новообразования («Я на болотной тропе вечерней встретил бобра. Он заплакал вхлюп». А. Вознесенский);

в) контекст произведения, или макроконтекст, привлекается для анализа окказиональных новообразований, семантика которых эксплицируется только в пределах всего художественного текста («гиперболоид» у А.Н. Толстого, «гейнеобразное» у В. Маяковского, «градоженщина» у Д. Бурлюка, «Духless» у С. Минаева);

г) контекст творчества учитывается при исследовании эволюции в использовании автором окказионализмов («курлык» – у А и М. Цветаевых как слово, имеющее связь с биографией и неоднократно встречающееся в произведениях данных авторов; «не кысь» у Т. Толстой);

д) историко-культурный контекст, т.е. затекстовая информация историко-культурного содержания («кюхельбекерно» у А. Пушкина, «нэписты» у В. Маяковского, «чингисхань» у В. Хлебникова, «начичить» у А. Иванова);

е) словообразовательный контекст – это сопровождающий окказионализм авторский комментарий, в котором не опосредованно, а прямо содержится информация о новообразовании («кысь» Т. Толстой – авторское слово, придуманное, по словам самой писательницы [Толстая Т.Н. Непальцы и мюмзики: интервью журналу «Афиша» // Толстая Т.Н. Кысь. М.: Эксмо, 2003. С. 326-330], её мужем в процессе игры и понравившееся ей как фонетической структурой, так и грамматическими характеристиками и ассоциативным фоном, что и стало толчком к появлению романа).

Конечно, для школьников наименьшую сложность представляют окказионализмы, толкование которых опирается на нулевой контекст и микроконтекст, хотя, конечно, и их понимание зависит от степени сформированности языковой компетенции, в частности знаний о способах словообразования, лексической и семантической сочетаемости слов, способности сравнивать, сопоставлять языковые значения, видеть отклонения от нормы и др. Если же для толкования окказионального элемента требуется контекст творчества автора или историко-культурный контекст, то интерпретация текста и извлечение подтекстовой информации может представлять для старшего школьника значительную трудность, поскольку это требует сформированности лингвокультурологической компетенции, широких энциклопедических, в том числе литературоведческих и исторических, знаний.

Для успешного решения задачи формирования текстовоспринимающей и интерпретационной деятельности школьников необходимо проводить специальную работу над спецификой нормы, регулирующей художественный дискурс. Рассмотрим направления этой работы и примеры упражнений, которые можно применять на уроках русского языка, литературы, словесности в старших классах.

1. Осознание относительности, динамизма, культурно-исторической обусловленности языковой нормы, наблюдение за отражением в ХТ речевой культуры эпохи, автора, героев.

В качестве примеров рассмотрим упражнение, в ходе которого предлагается прочитать отрывок из стихотворения Н. Некрасова «Балет» (1865 – 1866 гг.):

Я был престранных правил,

Поругивал балет.

Но раз бинокль подставил

Мне генерал-сосед.

Я взял его с поклоном

И с час не возвращал,

«Однако, вы – астроном!» –

Сказал мне генерал.

Школьникам следует обнаружить в тексте слово, произношение которого не соответствует норме. Чтобы сделать вывод о том, что в прошлом ударение на второй слог в слове астрОном было нормативным, можно сопоставить данный вариант с тем, что встречается в текстах XVIII – начала ХХ века:

Астроном весь свой век в бесплодном был труде,

Запутан циклами, пока восстал Коперник,

Презритель зависти и варварству соперник (М.В. Ломоносов. «Письмо о пользе стекла…», 1752 г.);

Пред феерией высохший астроном

Ползёт на башню, точно муэдзин;

Апаш становится на старт с законом;

На вольнодумца черным капюшоном

Спускается неизлечимый сплин… (А. К. Лозина-Лозинский. «Чуть в мир вступила бархатная тьма...», 1916 г.).

Это наблюдение должно привести к выводу о том, что действовавшие в момент написания ХТ нормы с течением времени могли измениться, поэтому современный читатель воспринимает некоторые элементы ХТ, созданного в другие эпохи, как ненормативные.

2. Обнаружение в тексте отклонений от нормы. Задание, нацеленное на формирование умения обнаруживать в ХТ не соответствующие нормам элементы, может выглядеть так: учащимся предлагается прочитать стихотворение В. Маяковского «Вывод» и найти в нём отступления от языковой нормы:

Не смоют любовь

ни ссоры,

ни версты.

Продумана,

выверена,

проверена.

Подъемля торжественно стих стокоперстый,

клянусь –

люблю

неизменно и верно!

3. Эмоционально-эстетическая оценка деформаций в ХТ. Задание для учащихся может быть построено на материале цитат из произведений А. Платонова и их оценки известным филологом И.А. Стерниным. Предлагается познакомиться с фразами А. Платонова, содержащими аномалии:

Некуда жить, так и думаешь в голову.

Земля состоит не для зябнущего детства.