Метафоричность художественного текста

В ХТ язык – это не просто средство передачи информации, но и средство решения эстетической задачи и источник сведений о культуре. Многие исследователи, например А.А. Потебня, М.Н. Кожина, В.А. Пищальникова и др., признавали, что метафоричность – важнейшая черта ХТ и что авторская, образная метафора является основой создания художественного мира. Так, по мысли Г.Д. Ахметовой, языковое пространство ХТ представляет собой метафорическую структуру [Ахметова Г.Д. Языковое пространство художественного текста (на материале современной русской прозы). СПб.: Реноме, 2010. 244 с, с. 7]. Это значит, что ХТ свойственна насыщенность метафорами, иносказательность, фигуральность, образность. Автор художественного текста прибегает к непрямым номинациям, имплицитно выражает оценки и мнения, что обусловлено его эстетической задачей:

Паровоз, шибко-шибко работая локтями, бежал сосновым лесом, затем – облегченно – полями… Жгучее солнце пробиралось к углу окошка и вдруг обливало жёлтую лавку. Безумно быстро неслась плохо выглаженная тень вагона по травяному скату, где цветы сливались в цветные строки. Шлагбаум: ждет велосипедист, опираясь одной ногой на землю. Деревья появлялись партиями и отдельно, поворачивались равнодушно и плавно, показывая новые моды (В. Набоков). В представленном отрывке перед читателем разворачивается образная картина движения поезда, которое описано в метафоричной манере, и читатель, априори считающий ХТ иносказательным, не понимает текст буквально. Конечно, у поезда нет локтей, он не может чувствовать облегчение, тень не может быть глаженой, из цветов не сливаются строки, а деревья не участвуют в показе мод. Но именно благодаря метафоричности, создаётся неповторимый шарм изложения, появляется иллюзия движения, обтекания солнцем, чередования света и тени, игры красок, ощущение тепла и лёгкости.

Важным элементом художественной формы является образ, который объединяет языковую составляющую, то есть содержание, выраженное в словесной форме, и символическое значение, связанное с воплощением идеи автора, и выполняет изобразительно-выразительную функцию. Образ в художественном тексте, как пишет Н.С. Валгина, «конечная цель творчества, тогда как в нехудожественном тексте словесная образность принципиально не необходима и при наличии является лишь средством передачи (объяснения) информации. В художественном тексте средства образности подчинены эстетическому идеалу художника» [Валгина Н.С. Теория текста. – М., Логос, 2003. – 173 с., с. 70]. Осмысление образа читателем есть ключ к постижению подтекстовой информации. Взаимодействуя с другими элементами текстового целого, образ расширяет границы собственного смысла, выраженного буквально. Так, например, в образе может выявляться не только содержательная, но и эмоционально-оценочная информация. Это смысловая ёмкость образа делает его, по мнению И.А. Солодиловой, актуализатором смысла: «фокусируя в себе авторскую идею, образ становится своего рода смысловым конденсатором, источником скрытого смысла». В результате анализа природы художественного образа И.А. Солодилова определяет его как иконический знак, «в основе которого лежит сходство формы и содержания и который характеризуется конкретностью (наглядностью), эмоциональностью и смысловой нагруженностью и является центральной смысловой категорией текста» [Солодилова И.А. Смысл художественного текста. Словесный образ как актуализатор смысла. – Оренбург: ГОУ ОГУ, 2004. – 153с., с. 33].

В текстах с доминантой художественности, где точность сочетается с образностью, слово «работает» не так, как в обыденной речи: здесь каждая языковая единица участвует в создании конкретно-чувственного образа, и её значение в тексте не сводится к прямому семантическому. Благодаря ассоциативности мышления читатель видит приращения значения слова в контексте художественной речи и вместе с тем понимает, что за неожиданным словоупотреблением стоит синтез национальной традиции и индивидуально-авторского способа воспринимать и изображать мир.

Основа образной системы ХТ и способ создания поэтической картины мира – это метафоры. Тяготение художественной речи к метафоричности Н.Д. Арутюнова объясняет тем, что «поэт отталкивается от обыденного взгляда на мир, он не мыслит в терминах широких классов», а в метафоре «заключено имплицитное противопоставление обыденного видения мира… необычному, вскрывающему индивидную сущность предмета» [Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. – М., 1990. – С. 5 – 32, с. 17].

Общепринятое для отечественной теории метафоры определение понятия «метафора» принадлежит Н.Д. Арутюновой: «Метафора (от греч. metaphora) – троп или механизм речи, состоящий в употреблении слова, обозначающего некоторый класс предметов, явлений и т.п., для характеризации или наименования объекта, входящего в другой класс, либо наименования другого класса объектов, аналогичного данному в каком-либо отношении» [Арутюнова НД Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. – М. Советская энциклопедия, 1990, с. 296]. Мотивом для метафорического переноса могут служить отработанные в языке логико-синтаксические схемы структурирования классов событий или соположение в структуре мира вещных объектов – их предметно-логические связи, отражающие языковой опыт говорящих [Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. События. Факт. – М.: Наука, 1988. – 341 с., с. 20].

В определении, данном Аристотелем, метафорой, или переносным словом, именуется «перенесение необычного имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии» [Аристотель. Поэтика. Об искусстве поэзии / Пер. с древнегреч. В.Г.Аппельрота / Ред. Пер. и коммент. Ф.А.Петровского. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. – 184 с., с. 109]. В современной лингвистическо-философской литературе метафору описывают как один из тропов, основанный на переносе свойств одного предмета или объекта на другой на основании их сходства, но и как любой тип переноса значения слова: «В расширительном смысле термин «метафора» относят также к другим видам переносного значения слова» [Виноградов В.В.Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М.: АН СССР, 1963. 255 с; с.128].

Метафора, по словам Н.Д. Арутюновой, отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который он на самом деле входит, и утверждает включенность его в категорию, к которой он не может быть отнесен на рациональном основании [Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. – М., 1990. – С. 5 – 32, с. 17]. Осознавая эту заведомую «ложность», читатель не понимает метафорические выражения буквально: «Сто слепящих фотографий / Ночью снял на память гром» (Б. Пастернак).

В структуре метафоры М. Блэк выделяет два компонента – фокус и рамку [Блэк М. Метафора / Теория метафоры. – М., 1990. – с. 153 – 172, с. 155]. Фокус метафоры соотносится с тем понятием, которое поясняется через метафорическое сопоставление, как предикат. Рамка метафоры связана с расширением значения фокусного слова. Чтобы понять метафору, надо одновременно сознавать значение сопоставляемых или противопоставляемых в ней объектов и иметь в виду прямое и расширенное значение слов.

В когнитивной лингвистике метафора получила новое определение: под ней понимается не просто перенос значения, троп, средство создания образности текста, а ментальная операция, участвующая в концептуализации и категоризации опыта человека и устанавливающая соотношение между языком и мыслительными процессами. В русле когнитивистики метафора рассматривается как смысло- и текстопорождающий механизм. Кроме того, метафора может толковаться, как универсальный познавательный механизм и средство осознания мира, с её помощью в когнитивной сфере человека закрепляются представления о мире. Концептуализированный в виде метафор мир отражается в разных языках по-разному, что связано с системой национальных ценностей. Метафора передаёт культурные коды, культурно-национальные эталоны, поскольку базируются на архетипах коллективного бессознательного. Это становится очевидным, если рассмотреть устойчивые метафоры, свойственные тому или иному языку. Например, в американском сознании образ студента может метафоризироваться как улитка, ползущая к знаниям [Будаев Э.В., Чудинов А.П. Дискуссия о метафорах в современной зарубежной педагогике // Педагогическое образование в России. – 2007. – №1.– С. 188 – 200., с. 191]. Английской устойчивой метафорой является «beard the lion in his den», что дословно переводится как «напасть на опасного врага в его собственном жилище». В русском языке устойчивой метафоры с эквивалентным смыслом нет. Другие же примеры метафоризации могут концептуализировать общечеловеческие ценности и иметь аналоги в разных языках:«What the eye does not see, the heart does not grieve» (англ.: «что глаз не видит, о том сердце не тужит») – «С глаз долой – из сердца вон» (русск.). Таким образом, метафоры являются маркерам национального языкового и культурного сознания.

Метафора может выразить то, что не поддаётся описанию в виде прямых номинаций, например состояние души человека. Через метафорические единицы можно проследить цепочку состояний, которые испытывает главный герой. Так, например, в стихотворении «Мой путь» С. Есенин через метафоры показывает читателю динамику изменения состояния собственного «Я»: «тогда впервые с рифмой я схлестнулся», «в мозгу, влеченьем к музе сжатом, текли мечтанья в тайной тишине», «взлюбил я до печёнок», «мне в душу грусть вошла, как горькая отрава», «чтоб озорливая душа уже по-зрелому запела».

Метафорические выражения часто привлекают внимание читателя новизной и свежестью, неожиданностью употребления языковых единиц и связей. Поскольку метафорическое изложение связано с ассоциативным мышлением и способностью рассматривать «явления одного рода в терминах явлений другого рода» [Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / Теория метафоры. – М., 1990. – С. 387 – 415., с. 389], совмещать в слове две вещи, не совмещающиеся в действительности, но имеющие нечто связующее их, то восприятие и осмысление метафорических выражений всегда есть ключ к пониманию личности автора, его концепции. Посредством метафор в стихотворениях разных поэтов по-разному представлен один объект действительности, что говорит об особенностях авторского восприятия и оценки, их мироощущения. Так, у К. Бальмонта «пруд качал в себе звезду» («Золотая рыбка»), и в этом просматривается что-то умиротворяющее, напевное, что сродни колыбельной, тогда как у Б. Пастернака («Импровизация») ночной пруд – это нечто мрачное и тревожное: «ночь полоскалась в гортанях запруд», где «пылали кубышки с полуночным дегтем», а у С. Есенина – расцвеченное, сказочное «златое затишье»: «По пруду лебедем красным плавает тихий закат» («Вот оно, глупое счастье...»). У О. Мандельштама с омутом ассоциируется духовная, сердечная жизнь человека («В огромном омуте прозрачно и темно…»). Иногда в представлении разных авторов объект или явление действительности метафоризируется сходным образом. Например, метафора молодости может быть связана с образом птицы: Соловьем залетным юность пролетела (А. Кольцов «Горькая доля»), Молодость моя! Моя голубка смуглая! (М. Цветаева «Скоро уж из ласточек – в колдуньи!»), «журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком» (С. Есенин «Отговорила роща золотая…») – повторяемость образа свидетельствует о том, что окончание одного из периодов жизни человека ассоциируется с улетающей птицей не только в индивидуальном авторском, но и в национальном сознании.

Поддаётся ли метафора эквивалентной замене выражением с прямыми номинациями? На этот вопрос есть разные ответы. М. Блэк пишет: «Недостатки буквальной парафразы заключаются не в её утомительном многословии, чрезмерной эксплицитности и дефектах стиля, а в том, что она лишена того проникновения в суть вещей, которое свойственно последней» [Блэк М. Метафора / Теория метафоры. – М., 1990. – с. 153 – 172, с. 169]. Думается, что попытки заменить метафору парафразой в каждом случае сделают текст ущербным по-своему: когда-то он станет многословным, когда-то уйдёт его стилистическая привлекательность, а в других ситуациях будет закрыт путь проникновения в суть вещей, например в постижение состояния души человека.

Метафора может играть заметную роль в композиции ХТ. Иногда она «открывает текст», сразу захватывая внимание читателя и вызывая эстетизированную эмоцию: «Вокзал, несгораемый ящик разлук моих, встреч и разлук…» (Б. Пастернак). Строка интригует: почему автор сопоставляет вокзал с несгораемым ящиком? Какие воспоминания сохраняет он? О чём будет идти речь дальше? В иных случаях метафорическое выражение может настраивать читателя на восприятие кульминационного момента или служит способом оформления его в тексте. Таково, например, стихотворение Н. Гумилёва «Гиена»: в нём композиционный центр представляет метафорически представленный образ жестокой царицы («В ней билось сердце, полное изменой, Носили смерть изогнутые брови») и сопоставление её с гиеной. Повторяющаяся в ХТ метафора может приобретать символическое значение, а соединяясь с градацией, служить маркером развития сюжета, изменения состояния героя. Таков например ставший символическим образ зелёного пятна (рассказ А.П. Чехова «Спать хочется»), которое сперва ложится на потолок, потом приходит в движение, лезет в «неподвижные глаза Варьки», смеётся, мигает ей и овладевает мозгом героини. Так автор рисует страшную картину изменения сознания тринадцатилетней героини, и названная метафора в совокупности с другими иносказательными и прямыми сообщениями даёт читателю понять, как постепенно усталость малолетней няньки перерастает в болезненное состояние с галлюцинациями.

Метафора может играть и сюжетообразующую роль. В качестве примера приведём одну из частей рассказа М. Горького «Старуха Изергиль» – легенду о Данко. В её сюжете идейным и композиционным центром является метафора «отдать сердце»: в ней в сжатом виде репрезентуется идея самопожертвования во имя высокой цели. Образ сердца символичен: это средоточие души, любви, тепла и источника жизни. Поэтому вынуть сердце и осветить путь – это героизм, а наступить на него – осквернение святыни.

В ХТ метафора может разворачиваться: «Развёрнутая метафора состоит из нескольких метафорически употребленных слов, создающих единый образ, т.е. из ряда взаимосвязанных и дополняющих друг друга простых метафор, усиливающих мотивированность образа путем повторного соединения все тех же двух планов и параллельного их функционирования» [Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка (стилистика декодирования). Учебное пособие. Изд. 2-е, перераб. – Л.: Просвещение, 1981. – 295с., с. 83]. Таково, например, описание весеннего города у В. Набокова: «Далеко, в бледном просвете, в неровной раме синеватых домов, с трудом поднявшихся с колен и ощупью ищущих опоры (кладбищенский кипарис тянется за ними), расплывчато очерченная гора св. Георгия менее чем когда-либо похожа на цветные снимки с нее, которые тут же туриста ожидают (с тысяча девятьсот десятого года, примерно, судя по шляпам дам и молодости извозчиков), теснясь в застывшей карусели своей стойки между оскалом камня в аметистовых кристаллах и морским рококо раковин». Здесь мы наблюдаем цепочку метафорических выражений и вереницу образов, разворачивающихся один за другим: рама домов; домики, поднимающиеся с колен; карусель стойки; оскал камня; рококо раковин.

Анализ приведённого фрагмента текста В. Набокова позволяет проследить, как в ХТ реализуются функции метафоры. Для начала укажем, что построенные автором словесно-образные цепочки рисуют широкую и детальную картину места, которое не существует в реальности, а является плодом воображения автора. Созданный им художественный мир соткан из имеющихся в опыте писателя представлений о курортном приморском городе, расположенном, возможно на Крымском побережье или у берегов Адриатики. Использование метафор при описании места связано с задачей автора передать атмосферу городка, которую либо не просто, либо не интересно рисовать лишь с помощью прямых номинаций. Здесь скука граничит с уютностью, цветовая гамма добавляет романтики – и всё это созвучно настроению автора: оно кажется спокойным, безмятежным, но в то же время читателю передаётся некоторая тревожность: дома ищут опоры, за ними тянется кладбищенский кипарис. Так в повествование прокрадывается метафора смерти (известно, что рассказ заканчивается гибелью героини, и рассказчик постоянно чувствует, что видит её в последний раз).

В рассказе В. Набокова метафоры служат для передачи истории взаимоотношений героев: «я познакомился с Ниной очень уже давно, в тысяча девятьсот семнадцатом, должно быть, судя по тем местам, где время износилось», «пятнадцати дорожных лет, нагруженных частями наших несобранных встреч», «все эти города, где нам рок назначал свидания, на которые сам не являлся», «весь склад наших отношений был первоначально основан на небывшем, на мнимом благе», «она кивнула мне из книги мужа из-за строк» и др. Использование метафор делает картину по-импрессионистски размытой, это усиливает ощущение читателя, связанное с ожиданием неожиданного обрыва пунктирной линии их отношений. О.А. Лекманов в статье «Внимательному читателю рассказа В. Набокова “Весна в Фиальте”» [Лекманов О.А. «Внимательному читателю рассказа В. Набокова “Весна в Фиальте”» / Русская речь. – 2003. – №2. – С. 22 – 26] доказывает, что описание отношений героев наполнено метафорой железной дороги: здесь происходят встречи героев, на вокзале рассказчик узнаёт о гибели Нины. Исследователь видит в мотиве железной дороги реминисценцию на «Анну Каренину» Л. Толстого. Таким образом, в рассказе Набокова метафора актуализирует подтекстовые смыслы. В композиции рассказа метафоры играют ключевую роль: с их помощью не только прорисовывается динамика отношений героев, но и обозначается кульминационный момент в их истории: «все случилось так просто, те несколько восклицаний и смешков, которые были нами произведены, так не соответствовали романтической терминологии, что уже негде было разложить парчовое слово: измена». Метафоричность изложения помогает автору избежать банальности и пошлости в описании адюльтера.

С помощью метафорического переноса автор раскрывает перед читателем характеры героев: «После вихря своего прохождения он оставлял за собой голую гладь, где ровнехонько лежал бурелом, да вился еще прах, да вчерашний рецензент, воя от боли, волчком вертелся во прахе» (Фердинанд), их душевные состояния: «я разрывался между блаженной, южной, дорожной усталостью и дикой жаждой ее вкрадчивого прихода», выражает оценки: «он [голос] как огненное облако поглощал ее всю»

Безусловно, в набоковском тексте метафоры играют огромную эстетическую роль: их богатейшая палитра вызывает у читателя эстетизированную эмоцию, привлекает внимание, чарует: «следя за ней в лабиринте жестов и теней жестов», «женская любовь была родниковой водой, содержащей целебные соли». Особенно привлекательны метафоры, связанные с природными явлениями и описанием простарнственно-временных деталей, напоминающих декорации, на фоне которых разворачивается повествование: «небольшая компания комаров занималась штопанием воздуха над мимозой», «среди сумрачных сугробов с тем скрип-скрип-скрипом, который, бывало, служил единственной темой зимней неразговорчивой ночи». Такое образное описание пейзажа усиливает воздействие ХТ на читателя, задаёт тональность его эмоционально-чувственному восприятию и добавляет в звучание прозаического текста лирическую ноту, исполненную тихой грусти, ностальгии и меланхолии, что подводит нас к неминуемой развязке, когда городок, напоминающие земной рай и столь любимый рассказчиком, становится и местом трагической гибели его возлюбленной.

Иногда метафоры активно входят в общее употребление, теряют новизну и становятся общеязыковыми (узуальными): лента дороги, банк лопнул, гвоздь программы и др. Однако в ХТ даже такие «стёртые» метафоры могут приобретать новое звучание. Так, например, в приведённом выше фрагмента из рассказа В. Набокова узуальная метафора «деревья нарядились» превращается в «деревья демонстрируют моды».

В науке известны попытки классифицировать метафоры. Так, М.Н. Кожина выделяет: 1) метафоры общеязыкового характера (стертые или окаменелые; 2) метафоры, сохраняющие «свежесть», не утратившие новизны; 3) поэтические индивидуально-авторские метафоры [Кожина М. Н., Дускаева Л. Р., Салимовский В. А. Стилистика русского языка: учеб. М.: 5. Флинта: Наука, 2008. 464 с., с. 205 – 208].

Ю.И. Левин выделяет три типа метафор: 1) метафоры-сравнения, в которых описываемый объект прямо сопоставляется с другим объектом; 2) метафоры-загадки, в которых объект замещён другим объектом и бывает трудно определить основание переноса; 3) метафоры-эпитеты, наделяющие описываемый объект свойствами другого объекта [Левин, Ю.И. Структура русской метафоры // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. – 822 с., с. 457]. Самыми сложными для понимания являются метафоры-загадки, поскольку их толкование возможно только тогда, когда автором задан контекст, являющийся достаточным для догадки, или интерпретатор имеет широкие затекстовые знания, позволяющие разгадать загадку.

Ю.В. Цинковская в работе «Виды художественных метафор в современной русской прозе» [Цинковская Ю.В. Виды художественных метафор в современной русской прозе // Учен. зап. Забайкальского гос. гуманитарно-пед. ун-та им. Н.Г. Чернышевского. – 2010. – № 3. – С. 154 – 158] предлагает разделять метафоры на витальные, мортальные и интертекстуальные. Витальные – это метафоры, «в которых доминирует семантика жизни, объект оценивается как живой», например, явления природы, предметы и объекты материального мира наделяются свойствами живого существа: «Рояль – это умный и добрый комнатный зверь с волокнистым деревянным мясом» (О. Мандельшьам). Мортальные (лат. mors – «смерть») – это метафоры, «в которых доминирует семантика, неживого, объект описывается как неживой, неодушевлённый», что используется для описания состояний и характеристик, придания определённой, чаще отрицательной окраски образу: «Как живётся вам с трухой? Гипсовой?» (М. Цветаева). Интертекстуальные метафоры «представляют собой взаимодействие двух текстов в целом или текста и другого произведения искусства», они «расширяют границы произведения, вводят в текст другие тексты и произведения искусства как самостоятельные художественные образы» [Цинковская Ю.В. Виды художественных метафор в современной русской прозе // Учен. зап. Забайкальского гос. гуманитарно-пед. ун-та им. Н.Г. Чернышевского. – 2010. – № 3. – С. 154 – 158]. Эта классификация позволяет понять, какие объекты и явления действительности подвергаются метафоризации. Во-первых, это природные объекты и явления: «Перламутровая, чуть серебристая, непонятная, ведёт откуда-то река свой ход, плетёт свои струи, исполняет сердце великим миром» (Б. Зайцев). Их метафорическое описание позволяет сделать текст более поэтичным, оттенить внутреннее состояние героя, передать отношение к окружающему миру. Во-вторых, метафоры часто запечатлевают образ времени («Звёзды смерти…» А. Ахматова), показывают его быстротечность, уход в прошлое чего-то важного и дорогого для героя или автора: «Рассматривая прошлое графически, я вижу наш искромсанный роман поглощённым глубокой долиной тумана…» (В. Набоков). В-третьих, метафоры могут передавать значения движения или покоя: «Плывут, бегут смутные силуэты холмов и кустарников, с мгновенным глухим ропотом проносятся под колёсами чугунные мостики…» (И. Бунин), могут быть связаны с масштабностью или колоритом окружающей действительности: «… румяным лаком пылали почтовые тумбы на углах, в гобеленовой зелени парка прокатывал блеск и шелест автомобилей» (В. Набоков). В-четвёртых, весьма распространены метафоры самой жизни (река, театр, книга, часы, болото, ураган и др.): «Дни мои, как маленькие волны, / На которые гляжу с моста» (М. Цветаева). Поддаются метафоризации и отвлечённые понятия, связанные с мироощущением, духовной деятельностью человека,: «Фред ещё долго стоял посреди комнаты, боясь неосторожным движением расплескать сердце» (В. Набоков), «Ограда музыки растаяла» (В. Набоков); эмоции героя и автора могут показываться как физические субстанции: «У меня на сердце без тебя метель» (С. Есенин), «Помыслы в сердце человеческом – глубокая вода …» (А. Куприн). Метафоризации также подвергаются части человеческого тела, его телесное состояние: «А глаза, глаза на лице твоем – Два обугленных прошлолетних круга!» (М. Цветаева), «нежный лёд руки чужой» (О. Мандельштам), а также социальное поведение, обладание / не обладание знаниями, отношение к труду, возраст, характеристики речи.

Во всех этих и других вариантах метафорических переносов центральная роль принадлежит коннотациям слова. На основании удалённости от основного значения слова Скляревская Г.Н. разделяет коннотативные значения на коннотации I, II, III и т.д. порядка [Скляревская Г.Н. Метафора в системе языка. – СПб. ФилФак СПбГУ 2004г.– 165 с., с. 15 – 17 ]. Если актуализируется коннотация первого порядка, возникает языковая метафора, а если второго, третьего, удалённые от семантического ядра, – то художественная, основанная на индивидуальных авторских ассоциациях, часто непонятных читателю.

Исследование метафоричности, иносказательности, скрытого смысла обязательно приводит к вопросу о путях понимания и интерпретации ХТ, связанных с декодированием метафор.

Как пишет И.А. Стернин, когда читающий интерпретирует эксплицитно представленную информацию, в том числе представленную в метафорических суждениях, он сопоставляет воспринятые посредством органов чувств языковые знаки с хранящимися в его тезаурусе образами и синтезирует полученную информацию в общий смысл отдельного высказывания и текста. Извлечение имплицитной информации требует наличия в языковом сознании реципиента определенных ментальных (когнитивных) схем, которые И.А. Стернин назвал рецептивными схемами, то есть присущими сознанию людей и определяемые социальным опытом схемами (моделями) понимания, используемыми в процессе восприятия (рецепции) текста. Восприятие и интерпретация скрытого смысла метафорических выражений осуществляется путем аппликации рецептивных схем, т.е. применения к конкретной фразе определённой, свойственной данной культуре схемы: «… Понимание скрытого смысла высказывания в тексте осуществляется по ментальным рецептивным схемам языкового сознания социума» [Стернин И.А. Метод аппликации ментальных схем в выявлении скрытого смысла вы-сказывания (по материалам лингвистической экспертизы текста)/ Электронный ресурс: http://sterninia.ru/index.php/izbrannye-publikatsii/item/118-izbrannye-stati-2006-2012. Дата доступа: 30.06.2014]. При этом интерпретатор должен усвоить континуум таких схем в процессе обучения и социализации.

Чтобы применить рецептивную схему, читатель должен заметить сигнал скрытого смысла, обратить на него внимание. Этот процесс связан, во-первых, с рефлексивной деятельностью, которая состоит, прежде всего, в осмыслении собственного понимания: что я понял? почему я понял так? почему понял так, а не иначе? что еще я должен понять?

Таким образом, первый шаг в толковании метафорических выражений – их распознавание.

М. Блэк указывает, что пониманию метафоры способствует знание исторического фона, анализ словесного окружения метафорически использованной единицы и интонация: «вычленение и интерпретация метафоры может нуждаться в обращении к особым обстоятельствам ее произнесения» [Блэк М. Метафора / Теория метафоры. – М., 1990. – с. 153 – 172, с. 157]. Кроме того, по М. Блэку, значение метафорического выражения должно реконструироваться с учётом намерений говорящего. Чтобы понять, что имеет в виду пишущий, используя метафорические выражения, следует выяснить, считает ли автор использованное метафорическое выражение единственно возможным для передачи смысла, который не может быть передан никакими эквивалентами в прямых номинациях, или лишь стилистическим приёмом, или его применение нацелено на некую игру с читателем, поскольку «читателю приятно решать головоломки, или он радуется умению автора наполовину скрыть, наполовину обнаружить истинный смысл, или же он находится в состоянии «приятного удивления»» [Блэк М. Метафора / Теория метафоры. – М., 1990. – с. 153 – 172, с. 160].

Непрямое сообщение, отражённое через специально подобранные лексико-грамматические и другие метафорические структуры ХТ, интерпретируется читателем с опорой на возникающие при чтении ассоциации, череда которых способствует выстраиванию образно-символической системы ХТ, связанной с культурой общества, принятой в нём символикой: «в художественном слове читается культурный подтекст, создающий общий смысл произведения» [Любичева Е.В., Ольховик Н.Г. От текста к смыслу и от смысла к тексту (Текстовая деятельность учащихся): Учебное пособие / Под ред. Е. В. Любичевой. – СПб.: Сага; Азбука-классика, 2005. – 368 с.; с. 174]. Скрытые смыслы становятся ясными за счёт восполнения текстовых лакун (смысловых скважин), при котором реципиент соединяет текстовую информацию с имеющимся в его долговременной памяти объёмом фоновых знаний энциклопедического характера, а необходимый для интерпретации конкретного ХТ континуум таких знаний Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров именуют затекстом произведения. Затекст образуют внешние по отношению к данному ХТ обстоятельства, связанные с реалиями эпохи, о которой идет речь в тексте и в которую был создан текст, о мире, природе [Верещагин Е. М., Костомаров В. Г.Язык и культура: Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Рус. язык, 1990. – 247 с.]. Так затекст стихотворения И.А. Бунина «Последний шмель» – это и естественнонаучные знания о цикличной смене времён года, представления о повадках насекомого, его внешнем облике, растении татарке и другие. Опираясь на эти конкретные знания, читатель может перейти и к обобщениям, без которых нельзя понять скрытую информацию. Затекстовые знания служат опорой при толковании метафорических выражений.

Думается, что для интерпретации метафор в ХТ важны в равной степени все названные выше и некоторые другие факторы: 1) умение распознать метафорическое выражение в тексте, 2) понимание спектра прямых и переносных значений использованных лексем, 3) представление о возможных трансформациях смысла, которые возникают под воздействием контекста и системы общепринятых ассоциаций, быстро активизирующихся в сознании при восприятии концепта и связанных с особенностями менталитета народа, поскольку в силу культурно-исторических причин одни и те же метафоры у представителей разных культур могут вызывать разные ассоциативные ряды, 4) знание исторического фона создания текста, 5) знание символики использованных лексем, 6) осознание намерения и замысла автора.

Разберём, например, пути интерпретации метафор, которые мы находим в стихотворении «Мужество» А.Ахматовой:

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Анализ и описание истории создания стихотворения представлен в статье А.М. Сапир, в которой автор напоминает, что стихотворение написано в 1942 году, когда враг продвинулся на 850 – 1200 км вглубь СССР и подступил к Москве, кольцом блокады был оцеплен Ленинград, бои шли под Сталинградом. Метафора «час мужества», по мнению автора, будет понятной в контексте образного восприятия слова «весы» как символа справедливости и Истории и его усиления с помощью созвучной лексемы «часы», символизирующей всемирно-исторический путь [Сапир А.М. «Мы знаем, что ныне лежит на весах…»: Анализ стихотворения А. Ахматовой «Мужество» // Филологический класс. 2009. №21. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/my-znaem-chto-nyne-lezhit-na-vesah-analiz-stihotvoreniya-a-ahmatovoy-muzhestvo (дата обращения: 31.10.2015) ]. А.М. Сапир описывает мироощущение автора, связанного с осознанием масштабности катастрофы, нависшей над Родиной, и личной ответственности поэта за то, чтобы быть там, где был её народ, приводит факты из биографии поэтессы, выступавшей с радиообращениями к народу, участвовавшей в ночных дежурствах во время налётов на улицах Ленинграда в 1941 году, читавшей стихи в госпиталях, публиковавшей их в газете «Правда». Этот исторический фон даёт ключ к пониманию как отдельных метафорических выражений, так и замысла всего стихотворения – клятвенного заверения в стойкости и призыва сохранять мужество, адресованного тем, кто охраняет национальную культуру и духовные ценности.

Особое значение знание контекста и затекстовой информации приобретает тогда, когда читатель сталкивается с метафорой-загадкой, в которой автор не указывает основание для переноса свойств одного объекта на другой. Пример разгадывания такой загадки с опорой на контекст приводит О.А. Некоз, изучившая метафоры в книге А.А. Ахматовой «Тростник». В стихотворении «Одни глядятся в ласковые взоры…» метафора-загадка «двурогий свидетель» может, по мнению автора, интерпретироваться с учётом контекста, в котором прослеживается балладный хронотоп, что является поводом обратиться к образу месяца-свидетеля из баллады Катенина «Убийца»: становится ясно, что «двурогий свидетель» – это месяц: «А надо мной спокойный и двурогий / Стоит свидетель» (А. Ахматова) [Некоз О.А. Структура метафоры в книге А.А. Ахматовой «Тростник» / Вестник Челябинского государственного педагогического университета. – 2009. – № 05. – Челябинск: ЧГПУ. – 318. – С. 244 – 254. с. 249].

Эффективность речевого развития учащихся определяется в том числе и их способностью воспринимать, понимать, интерпретировать метафорические выражения в ХТ и применять их при порождении собственных речевых произведений. Исследователи проблемы формирования умения понимать и интерпретировать метафорические выражения говорят сегодня о «метафорической компетенции» как способности идентифицировать метафоры в дискурсе, правильно их интерпретировать и применять в собственной речи (А.В. Немировская, Ю.И. Клименова, С.Л. Мишланова, С.А. Сюксяева и др.). Не затрагивая проблему использования школьниками метафор в собственных текстах, остановимся на выяснении уровня сформированности их способности распознавать и интерпретировать данные выражения.

Для определения уровня сформированности умения распознавать и толковать метафорические выражения в ХТ мы провели исследование, которое состояло из нескольких этапов (май – ноябрь 2015 г.).

На первом этапе учащимся XI классов (56 чел) было предложено задание отметить в текстах стихотворений М. Цветаевой «Над синевою подмосковных рощ…» (текст №1) и С. Есенина «Я по первому снегу бреду» (текст №2) метафорические выражения. В результате анализа выполненных работ было выявлено, что учащиеся допускают ошибки, связанные как с нераспознаванием метафорических выражений, так и с приписыванием метафорического переноса выражениям, которые употреблены в прямом значении. Данные об этих ошибках представлены в таблице 1.