Книжные иллюстрации, картины на досках и фрески, XV и XVI века

 

В то время как иллюстрированные Евангелия продолжали создаваться в XV столетии, изображе­ния других сюжетов, и не только в книгах, приоб­рели теперь важное значение. По крайней мере, они кажутся такими важными в ретроспективном взгля­де на это время, ибо мало что от него сохранилось. Ранние книги Евангелия отражают абиссинскую за­висимость от Сирии и Армении, и мы можем ожи­дать, что найдется соответствующее свидетельст­во хорошо известных контактов с коптским Егип­том, который направил Абуну в абиссинскую цер­ковь. И в действительности свидетельства подобно­го коптского влияния в живописи имеются, хотя в точности неизвестны пути его передачи, вероятно, манускрипты не были задействованы при этом.

Сидящие верхом на коне святые (рис. 33), столь характерные для абиссинской живописи, практи­чески наверняка имели коптское происхождение. Фигуры всадников широко распространены в египетском и коптском искусстве. Хорошо извест­ный рельеф XV столетия (сейчас находится в Лув­ре), изображающий всадника Гора, протыкающего копьем духа зла, представленного в виде крокоди­ла, намекает на возможное происхождение святого Георгия, закалывающего дракона, и других похо­жих сюжетов, ставших чрезвычайно популярны­ми во времена крестовых походов. Именно Еги­пет также ответствен за характерные цвета, которые стали соответствовать цвету лошадей конкретных святых: конь святого Георгия белый, святого Мер­курия — черный, святого Теодора — красный (фото 80). Этой традиции придерживались в Абис­синии, где святые всадники начали появляться в манускриптах в XV столетии и с тех пор оставались чрезвычайно популярными.

Рис. 33. Двойной диптих с современными картинками, изображаю­щими слева направо святого всадника Галавдевоса, святого Георгия и дракона и Троицу. Общая высота — 28 см

 

Другим определенно коптским мотивом является фигура с вознесенными вверх руками — раннехри­стианская поза молитвы. Эти фигуры — оранс — по­стоянная черта коптских рельефов на мраморе и из­вестняке, включая бесчисленные погребальные сте­лы, в большинстве своем относящиеся к IV и V сто­летиям. Этот сюжет также распространился в Абиссинии, вероятно, в древние времена, тем не ме­нее старейшие известные нам орансы появляются в XV столетии в воспроизведении различных сцен Писания (включая ветхозаветные), таких, как, на­пример, трое юношей в огненной печи. Другие ил­люстрации этого периода изображают святых и от­цов церкви (фото 82, 83), многие из которых тоже принимают эту позу с воздетыми к небу руками. Эти сцены часто отмечаются примечательной сти­лизацией черт лица, рук и одежды (рис. 34). Дева Мария также часто представлена как оранс.

 

Рис. 34. Деталь фигуры Абба-Бисоу, аскета египетской пустыни из копии Гадла Абау, то есть Деяний отцов начала XV столетия (из Плайн)

 

Определенное число вариаций на тему «Мадонна с Младенцем» имело хождение в Абиссинии меж­ду 1400-м и 1600 годами, до того как все они, к со­жалению, были вытеснены единственным стандар­тным вариантом в начале XVII столетия. Некото­рых из этих ранних мадонн копты знали, например Дева, кормящая Младенца, или Дева, сидящая на троне с Младенцем на коленях. Был ли коптский Египет посредником в этом деле или не был, одна­ко большинство полотен, изображающих абиссин­ских мадонн, имеющих при себе часто характерные византийские тронные подушки, определенно заим­ствовано с восточно-христианских прототипов. По­мимо только что упомянутых, мы находим вариации поздневизантийской Одигитрии, где Младенец об­нимает свою мать (фото 78). Другой тип из восточ­но-христианского мира, известный на ранних стен­ных росписях в тыграйских выдолбленных в скале церквях, — фронтально изображенная Дева с Иису­сом в круглом медальоне на груди. Еще один вари­ант — изображение Богоматери как царицы небес­ной, окруженной ангелами.

В дополнение ко всем этим примерам существу­ют варианты, в которых младенец Иисус держит в руке игрушку в форме веточки, цветка или птицы (фото 79). Эти черты, вероятно, западноевропейско­го происхождения (что весьма правдоподобно), так как известно, что несколько итальянских художни­ков и один португальский посетили Абиссинию в этот период, причем один из них в начале XV сто­летия. Из какого источника бы ни были заимство­ваны мадонны, вскоре они претерпели «акклимати­зацию» и стали по-настоящему абиссинскими, то есть произошло стилистическое изменение, навязанное традициями и вкусами страны или же возможно­стями самих художников. Но одна новая черта появилась в самой иконографии сюжета — по бокам почти каждой абиссинской Мадонны находятся ар­хангелы Михаил и Гавриил с вынутыми и подняты­ми вверх мечами для ее защиты.

Большинство вариантов мадонн, описанных выше, пишутся обнаженными (обычно темперой) на деревянных дощечках, которые в виде диптихов, двойных диптихов и триптихов до сих пор хранятся в сокровищницах некоторых абиссинских церквей. Многие прекрасные экземпляры, датируемые пери­одом, описываемым в настоящий момент, собраны в коллекции музея Института эфиопских исследо­ваний в университете Аддис-Абебы. На них Дева и Младенец очень часто изображены на левом крыле диптиха или на центральной панели триптиха. Сре­ди других часто представленных сюжетов можно на­звать Распятие, двенадцать апостолов вместе со свя­тым Павлом, многочисленных святых всадников на лошадях разных расцветок, Троицу, изображенную в виде трех одинаковых стариков (см. рис. 33). (Этот любопытный сюжет, запрещенный на Западе собо­ром в Тренте, но до сих пор популярный в Эфио­пии, был также известен в долине Нила, так как по­являлся среди фресок XII столетия в христианском районе Фарас.)

Эти рисунки в основном чрезвычайно наивные и по большинству внешних стандартов до смеш­ного неумелые в исполнении. Изображения на них линейные и плоские, без всякой попытки передать иллюзию перспективы и объема. Цветовой спектр жестко ограничен, и полутона достигаются редко. Фигуры почти не имеют узнаваемой анатомии, и их пропорции свободно варьируют для занятия доступ­ного пространства. Тем не менее можно сказать, что этот наиболее изолированный из всех форпост хри­стианства имел хоть какое-то христианское искусство в общепринятом его понимании. Если посмот­реть с этой точки зрения, интерес к этим изображе­ниям весьма велик. И более того, они отражали глу­бокую и абсолютную веру, а их красота западала в память людей, привычных к местным стандартам художественного выражения.

Отдельные стенные росписи XV и XVI столетий до сих пор являются многочисленными в старых абиссинских церквях, включая многие выдолблен­ные в скале церкви, но люди никогда не ценили ранние работы сами по себе, и подавляющее боль­шинство из них было утрачено. Тем не менее мы уже говорили о двух выдолбленных в скале церк­вях, содержащих целые композиции стенных деко­раций, явно датирующихся периодом, предшест­вовавшим массированным внешним влияниям XVII столетия. Обе церкви представляют незна­чительный архитектурный интерес, они вдаются в глубь скалы, но практически незаметны снаружи. К одной из них — Йадибба-Марьям в Даунте (фо­то 84, 85) — можно добраться, совершив пятиднев­ное путешествие на муле на северо-запад от Дес-сие, поэтому мало кто из чужеземцев ее когда-либо видел. Другая церковь — Абба-Йемата — находит­ся близ Гуха в Геральте на севере от Макалле; для того чтобы добраться до нее, придется совершить действительно захватывающее восхождение на одну из заостренных скал из песчаника, столь частых в этом районе.

 

Рис. 35. Стенная роспись с изображением святого Мамаса, сидящего верхом на льве из Йадибба-Марьям. XVI столетие (?)

 

Декорация Йадибба-Марьям была спланирована таким образом, чтобы полностью соответствовать размерам церкви. Стены ее разделены (хотя и не столь четко) на верхний и нижний уровни, нижний в основном заполнен фигурами всадников, верх­ний — рядами святых и патриархов, включая Да­вида с арфой и Соломона с мечом (многие из этих фигур даны анфас, другие изображены с поворотом лица в три четверти, что является новшеством; злодеи изображены в профиль). Здесь же мы находим каппадокийского мученика Мамаса верхом на до­вольно-таки комичном льве (рис. 35) (легенда гла­сит, что он был брошен на растерзание львам при императоре Аурелиане, но в конце концов оседлал одного из них). Наверху стены украшены перепле­тающимися полосами орнамента. В четырех святи­лищах эти полосы увенчиваются наиболее эффект­ной из всей декорацией, внутренняя поверхность купола украшена кругами, в которых изображены ангелы с мечом. В святилищах святого Георгия (сейчас опять используемых для церковной службы и потому, к сожалению, недоступных) эти ангелы также, в свою очередь, окружены четырьмя допол­нительными фигурами ангелов с распростертыми пересекающимися крыльями.

В Гухе разработана композиция очень похожего стиля; фрески в еще лучшем состоянии, их цвета глубже и более разнообразны. Два купола привле­кают особое внимание: они окаймлены широкими полосами геометрического орнамента, внутри кото­рых несколько данных в профиль фигур заключе­ны в круг, их головы, увенчанные нимбом или тюр­баном, расположены в центре, в руках они держат книги или кресты. Одна из этих купольных роспи­сей изображает девять апостолов, другая — восемь из девяти святых, полулегендарных основателей абиссинского монастицизма. Заброшенная часовня Абба-Даниэль в Коркоре, недалеко от Гуха, также имеет удивительно эффектный (возможно, совре­менный) орнамент на своем выдолбленном в ска­ле куполе. Там изображены четыре фигуры святых, между ними расположены четыре ангела с распрос­тертыми крыльями, кончики которых касаются кон­чиков крыльев примыкающих к ним ангелов над го­ловами святых. Книга Герстера Церкви в скале со­держит в себе замечательные фотографии, сделанные как в Гухе, так и в Коркоре.

В этих наборах стенных росписей явно отсутствуют многие сюжеты, ставшие популярными с XVII столетия и далее. Таким образом, весьма вероятно, что композиции, описанные выше, были исполнены художниками, еще незнакомыми с этими новыми направлениями за некоторое время до конца XVI столетия.