Средства массовой коммуникации в советском государстве

Мы подошли к тому пункту, где должны оставить историческую подоплеку и политическую структуру советского государства и перейти непосредственно к средствам массовой коммуникации в Советском Союзе. И первые же прямые утверждения, которые мы о них должны сделать, помогут прояснить, почему нам казалось необходимым делать так много ссылок на политический и исторический фон. Дело в том, что, пытаясь дать определение ныне существующей советской концепции массовой коммуникации, мы должны сказать следующее.

 

 

Средства массовой коммуникации используются инструментально, то есть как инструмент государства и партии.

Они составляют единое целое с другими инструментами государственной власти и партийного влияния.

Они используются для обеспечения единства внутри государства и партии.

Они используются как инструменты государственных и партийных «обличений».

Они используются почти исключительно как инструменты пропаганды и агитации.

Они характеризуются строго выполняемыми обязанностями.

Давайте рассмотрим эти положения одно за другим.

Инструментальное использование средств массовой коммуникации.

Маркс, безусловно, мечтал о прессе, свободной от государства и служащей подлинным выразителем воли народа. И если бы государство отмерло после революции, как предсказывалось, возможно, его мечта и сбылась бы. Признаки этой мечты все еще обнаруживаются, например, в том, что в советских газетах очень маленький профессиональный штат, очевидно, исходя из теории, что следует поощрять «непрофессионалов», пишущих для газет. Однако в действительности в нынешней советской идеологии система средств массовой коммуникации является таким же инструментом, как пишущая машинка или мегафон. В советской концепции нет места представлению о прессе как о ясном, ни от кого не зависящем зеркале событий. Нет ничего более далекого от намерений советского государства, чем предоставить средствам информации какую-либо ответственность за создание общественного мнения или за нажим на государство с целью принятия какого-либо политического решения. «Личная газета», подобно «Чикаго Трибюн» под руководством полковника Маккормика, независи-

 

мая газета критического направления, подобно «Нью-Йорк Тайме», или противоположные мнения на одной и той же радиостанции, которые можно услышать у нас по Эй-би-си, не укладываются в советскую концепцию. Система массовой коммуникации, как и любая другая система в советском государстве, существует для того, чтобы выполнять ту функцию, которую ей предписано выполнять руководителями государства. В целом функция этой системы заключается в том, чтобы способствовать продвижению рабочего класса и мирового коммунизма в классовой борьбе, и в том, чтобы поддерживать и укреплять власть Советов. Как часть этой функции, существуют и более конкретные задачи, о которых мы сейчас поговорим более подробно. Суть дела состоит в том, что советские средства массовой информации не обладают собственными моральными устоями. Их моральные устои, какими бы они ни были, это моральные устои государства. Они являются инструментом «на содержании», и они почтительно и ловко следуют за кульбитами партийной линии и государственных указаний.

Средства массовой информации связаны воедино с другими инструментами государства.

Это позволяет средствам массовой информации стать частью функционирования государства в форме, совершенно чуждой нашим собственным средствам информации. Мы привыкли думать, что на американское общественное мнение действует несколько параллельных сил, начиная от межличностного обсуждения событий в средствах информации и кончая действиями правительства. Нам иногда бывает трудно понять, что в советском государстве эти силы не параллельны, но составляют одну-единственную силу. Другими словами, собрание жильцов, молодежные собрания в школе, сама школьная система, профсоюзы, низовые партийные организации, газеты, передачи по радио и телевидению, издательская отрасль, полицейская и надзирательная системы государства являются различными инструментами

с одним и тем же назначением. Все они говорят одно и то же.

Сталин определял политическое руководство как «умение убедить массы в правильности политики партии». Однако как Ленин, так и Сталин обливали презрением тех членов партии, которые полагались только на слова. Они настаивали на том, что, по словам Ленина, «диктатура пролетариата была успешна, потому что умела соединять принуждение с убеждением». Пропаганда, агитация, организация и принуждение представляются им как неразрывный континуум. Средства информации конкретно призваны не только информировать народ, но также служить агитаторами, которые организуют массы, служить партийным руководителям на местах, в промышленности, где они используют газету для читок вслух, в школах, где газеты часто используют в качестве учебников. Каждый день в содержании советских средств массовой информации очень много единообразия, и это рассматривается как сила, а не как слабость. При этом руководители государства знают границы эффективного использования средств информации. Ленин говорил:

«Пока речь шла (и поскольку речь еще идет) о привлечении на сторону коммунизма авангарда пролетариата, до тех пор и поскольку на первое место выдвигается пропаганда, даже кружки, имеющие все слабости кружковщины, тут полезны и дают плодотворные результаты. Когда речь идет о практическом действии масс, о размещении, если позволительно так выразиться, миллионных армий, о расстановке всех классовых сил данного общества для последнего и решительного боя, тут уже с одними только пропагандистскими навыками, с одними только повторениями истин «чистого» коммунизма ничего не поделаешь». (Цитируется по (112:9).

Средства массовой коммуникации как инструмент укрепления единства.

Из того, что мы только что сказали, становится очевидным, что одной из самых высоко ценимых способно-

 

стей средств массовой информации в советском государстве должна быть способность помогать единению государства. Мы уже упоминали, как высоко большевики ценили свое «прославленное единство». Средства информации служат им как молниеносный способ добиться единства знаний внутри их собственной страны. Вот почему советские руководители предприняли столько усилий, чтобы установить различные запреты и цензуру над публикациями, вещанием и фильмами у себя дома и не допускать публикаций, радиопередач и фильмов из-за границы. Это также объясняет то обстоятельство, почему единообразие в советских средствах массовой информации считается признаком политического здоровья.

Средства массовой коммуникации как инструмент обличения.

У средств массовой коммуникации в советском государстве есть одна особая задача и одна общая задача, и о ней мы вскоре поговорим. Особая задача заключается в «политических обличениях во всех сферах» (эти слова принадлежат Ленину). Что он подразумевает под этими «обличениями»? Доменак, знавший о некоторых из них из первых рук, говорит, что они «заключаются в исследовании того, что творится за фасадом софизмов, с помощью которых правящие классы прикрывают свои эгоистичные интересы, истинный характер своих желаний и действительную основу своей власти, и в том, чтобы дать массам «ясное представление» о том, что они из себя представляют» (88:266). Затем он цитирует Ленина по поводу обличении: «А это «ясное представление» не почерпнешь ни из какой книжки: его могут дать только живые картины и по горячим следам составленные обличения того, что происходит в данный момент вокруг нас, о чем говорят по-своему или хотя бы перешептываются все и каждый, что выражается в таких-то событиях, в каких-то цифрах, в таких-то приговорах и проч. Эти политические обличения представляют из себя необ-

 

ходимое и основное условие воспитания революционной активности масс» (102:122).

Иначе говоря, работа пропагандиста и агитатора (и средств массовой коммуникации) состоит в том, чтобы разобраться в событиях с точки зрения марксизма-ленинизма-сталинизма, увидеть подлинную реальность за пустой видимостью (а реальность всегда определяется в терминах классовой борьбы) и истолковать для масс «реальное значение» событий. Пропагандист строит свои объяснения, основываясь на реальных и правдоподобных источниках напряженности. Он начинает с мелких проблем и переходит к крупным обобщениям. Он начинает с вещей, которые являются или кажутся вполне очевидными. Доменак рассказывает, как французские коммунисты «демонстрировали зло», исходящее от «империалистического» плана Маршалла, приводя самые мелкие и незначительные примеры — нехватку каких-то видов товаров, закрытые фабрики, сокращение водоснабжения в какой-нибудь деревне. Забастовка, политический скандал, случай дискриминации, неумное заявление политического деятеля, жадное стремление к миру, которое приведет молодых людей домой с воинской службы, — все это дает шанс средству информации начать с конкретного и перейти к общему доктринальному смыслу, то есть, по словам самих инструкций по пропаганде, «сорвать маску с врага». В советской концепции средств массовой информации это та самая функция, которая в существенной мере заменяет функцию сбора и написания новостей в нашей прессе.

Средства массовой коммуникации как агитатор, пропагандист и организатор.

Как мы уже отмечали, основная задача средств совой информации состоит в том, чтобы служить коллективным агитатором, пропагандистом и организатором. Плеханову принадлежит знаменитое и часто цитируемое разграничение между агитацией и пропагандой. Пропагандист, говорил он, представляет много идей од-

ному или нескольким людям, а агитатор представлял одну или несколько идей, но массам (108). Комментируя это различие, Ленин говорил, что агитатор сосредоточивает свое внимание на конкретной несправедливости, «порожденной противоречиями, присущими капитализму», и на этом фоне «постарается возбудить в массе недовольство и возмущение этой вопиющей несправедливостью, предоставляя пропагандисту полное объяснение этого противоречия. Пропагандист действует поэтому главным образом печатным, агитатор — живым словом» (102:1, 226). Таким образом, согласно коммунистическому учению, между агитатором и пропагандистом не существует четкого разделения. Они оба нужны боевой партии, и их слова и дела являются частью организационной деятельности партии. На советскую систему массовой коммуникации возложена задача работать на трех уровнях, то есть обеспечивать подачу «обличений» в популярной форме и тем самым поднимать политическую сознательность масс, преподносить толкование доктринальных основ учения для интеллектуальной элиты и содержать большое количество официальной информации, призванной обеспечить нормальное функционирование партии и организацию работающего населения.*

Средства массовой коммуникации как ответственный инструмент: ответственность и свобода.

Нет никакого сомнения в том, что от тех, кто руководит советскими средствами массовой коммуникации, требуется высокая степень ответственности. Поскольку понятие такой ответственности тесно связано с советским понятием свободы и поскольку в Советском Союзе это понятие трактуется несколько иначе, чем у нас, мы посвятим весь следующий раздел отношению между свободой и ответственностью в советских средствах информации.

С нашей точки зрения, советские средства массовой информации выглядят как пристально контролируемые

 

орудия государственной власти. На советский взгляд, наши средства информации являются пристально контролируемыми орудиями класса капиталистов. По нашему мнению, советские средства информации вовсе не свободны, но советская официальная позиция заключается в том, что они — самые свободные в мире. Что же стоит за этим принципиальным расхождением во мнении? Давайте начнем наше обсуждение со Статьи 125 Конституции СССР, которая гласит:

В соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистической системы гражданам СССР гарантируются свободы: слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций.

Осуществление этих гражданских прав обеспечивается предоставлением трудящимся и их организациям печатных станков, бумаги, общественных зданий, улиц и площадей, средств связи, сооружений и других материальных возможностей для осуществления этих прав.

Возможно, наилучшее объяснение значения этой статьи с советской точки зрения предложено Андреем Вышинским в «Законах советского государства» (116:539 и далее).

Алекс Инкелз также дает убедительные комментарии по поводу смысла этой статьи с нашей точки зрения в работе «Общественное мнение в Советской России» (95:136 и далее). Эти рассуждения слишком пространны, чтобы их можно было здесь привести, и в любом случае можно лучше уяснить проблему, если попытаться применить новый подход, используя оба эти источника, но рассматривая проблему несколько по-иному. Ключом к проблеме, очевидно, является смысл, вкладываемый Советами в слово «свобода» в этой статье Конституции, и вопрос о том, существует ли различие между их публичной и скрытой точками зрения. От Маркса до Булганина нам предлагали целую серию аргументов в защиту «свободы». Вот, например, что говорил Сталин в интервью Рою Говарду:

«Своим вопросом Вы намекаете, что социалистическое общество отрицает индивидуальную свободу. Это не так... Мы построили это общество не для того, чтобы стеснять индивидуальную свободу. Мы построили его для того, чтобы человеческая личность могла чувствовать себя действительно свободной. Мы построили его ради настоящей личной свободы, свободы без кавычек. Какая может быть «личная свобода» у безработного человека, который голодает и не находит применения своему труду? Только там, где эксплуатация уничтожена, где нет угнетения одних другими, нет безработицы, нет нищеты и где человек не дрожит от страха завтра потерять работу, жилье и пропитание, — только там можно найти истинную свободу» (113).

В этом пассаже Сталин, разумеется, доказывает материальную основу свободы. Принимая это во внимание, давайте рассмотрим несколько утверждений о советском понятии свободы:

1. С советской точки зрения, абсолютная свобода невозможна. Как писал Ленин, «жить в обществе и быть свободным от него невозможно». «Правда — партийна», — сказал он в другой раз. Следовательно, как вспоминает Инкелз, советские представители последовательно отстаивают точку зрения, что «в обществе, основанном на деньгах, не может быть свободы от денег» (95:136). Они утверждают, что газеты в капиталистическом обществе должны по необходимости выражать капиталистическую доктрину. Они доказывают, что любая мысль об объективных новостях является вздором и лицемерием, они говорят нам, что под объективными новостями мы подразумеваем пристрастные новости, нацеленные на поддержание капиталистической действительности. Работников средств информации в России и в самом деле строго предупреждают не увлекаться «объективностью», поскольку считается, что она уводит от единственно правильной линии. Инкелз цитирует Ленина, который говорил, что свободной советская пресса будет в том смысле, что она будет свободна от «капитала, карьеризма и буржуазного анархистского индивидуализма». Тем не менее она не будет иметь претен-

 

зии на независимость, но будет совершенно открыто связана с пролетариатом. «Используя характерное большевистское выражение, — говорит Инкелз, — Ленин затем заявил, что «независимость большевистской прессы основывается на теснейшей зависимости от рабочего класса» (95:136). Таким образом, мы имеем все основания подозревать, что истинное и скрытое убеждение коммунистов заключается в том, что свободной прессы просто не существует. Их аргументы о свободе их собственной прессы предназначены исключительно для официального потребления.

2. С советской точки зрения, настоящая свобода — это свобода выражать истину, как они ее понимают. То есть они говорят, что свобода, которой мы похваляемся, является чисто негативной: это свобода от вмешательства государства. Советские же люди, говорят апологеты Советов, обладают свободой выражать себя в рамках и границах государства. Как отметил Мюллер, представители Советов утверждают, что для них «государство не является неизбежным злом, от которого надо защищать личность, а является благом, великим кооперативным предприятием, которое одно только и может обеспечить индивиду более полноценную жизнь» (105:317). Если исходить из этой

точки зрения, то разница заключается в том, что англо американский мир стремится к свободе от государства, в то время как советский гражданин наслаждается свободой в рамках якобы благотворного государства, которое защищает его, давая ему «как раз то, что ему нужно». Как уже неоднократно отмечалось, любой может казаться свободным даже при авторитарной системе при условии, что он принимает принципы и нормы государства. Однако, с нашей точки зрения, нельзя быть действительно свободным, если человек не свободен ставить под сомнение основные принципы того общества, в котором он живет.

3. Следовательно, в Советском Союзе не может быть позволена никакая свобода, противопоставленная государству.

Вот что говорит Вышинский:

«Естественно, что в нашем государстве нет и не может быть места для свободы слова, печати и так далее для врагов социализма. Любые попытки с их стороны использовать в ущерб государству, то есть в ущерб всем трудящимся, эти свободы, предоставленные трудящимся, должны классифицироваться, как контрреволюционное преступление... Свобода слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций является достоянием всех граждан СССР, полностью гарантированным государством, при единственном условии, что они используются в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя» (116:617).

Представители Советов вполне откровенны на этот счет. Они считают своим долгом защищать советских граждан от любых влияний, которые могли бы помешать этим гражданам жить в условиях благотворного для них государства в полном согласии с истинной доктриной, сформулированной партийными вождями. Естественным следствием такой точки зрения является «железный занавес», а заодно и ликвидация или лишение прав остатков класса буржуазии. Они сознают, что им необходимо защищать своих граждан, как пишет Мюллер, «от могущественных, безответственных людей, которые хотят протолкнуть свои собственные эгоистические интересы за счет других и которые в значительной степени владеют «свободной» прессой в демократиях. Можно было бы добавить, что одаренные граждане этого государства так же будут свободны от романтических заблуждений Запада. Таких, например, как изречение Андре Жида, что великий художник неизбежно является нонконформистом. Художники и интеллектуалы будут там работать лучше потому, что подобно грекам они работают вместе с обществом и для него» (105:308). «Так гласит теория на бумаге», — добавляет он. То, что им кажется «позитивной» свободой, нам представляется негативной ортодоксальностью, насаждаемой насильно и позволяющей только самые крошечные отклонения от политических, социальных и культурных взглядов, кото-

 

рые четко контролируются горсткой людей в Кремле. Насколько же ниже эти представления о стороже и поводыре того видения человека, какое было у Маркса!

4. Владея производством средств информации, советская власть гарантирует доступ к ним и уничтожает скрытые способы классового контроля.

Представители советской власти говорят, что наша пресса не свободна, а находится в подчинении у буржуазии. Вышинский глумится над понятием «буржуазного публичного права», говоря, что отсутствие предварительной цензуры не гарантирует свободу печати (116: 612-613). Он указывает, что в Соединенных Штатах и Англии, где цензура давным-давно отменена, «путы, связывающие прессу и капитал, закабаление прессы капиталом, оказываются, возможно, еще более тесными, чем в любых других странах». Он приводит ряд примеров: о лондонской «Тайме» он говорит, как об «органе банков, связанном через свое правление с банком Ллойда, с самыми крупными железнодорожными компаниями, со страховыми компаниями...». Он также не забывает засвидетельствовать свое почтение газетам Херста, глава которых, говорит Вышинский, является «крупным американским капиталистом, связанным с промышленностью, банками и концернами, эксплуатирующими страны Латинской и Южной Америки... [и которые] ведут кровожадную агитацию против коммунистической партии, революционного рабочего движения и СССР. Свобода печати, — заключает Вышинский, — по существу определяется не отсутствием предварительной цензуры, а возможностью свободно печатать подлинные, а не фальсифицированные мнения трудящихся масс» (116:613).

Совершенно очевидно, что такой упор на контроль класса большинства над производством в издательском деле является не более чем официальной точкой зрения, поскольку большевики всегда знали, что большинство не на их стороне, и тем не менее утверждали, что история отвела им роль истинных представителей этого

 

большинства. В целях публичной полемики советская власть утверждает, что свобода коммуникации неотделима от собственности на физическое имущество средств коммуникации, а поскольку такая собственность находится в руках немногих в Соединенных Штатах и принадлежит большинству в Советском Союзе, то отсюда следует, что советская пресса гораздо более свободна. Мы, в свою очередь, указываем, что наша пресса имеет право высказываться о правительстве таким образом, каким ни одна русская газета не может. «Но ваша пресса не вольна говорить свободно о рабочем классе и мировой революции», — отвечают русские. Это все тот же старый спор, где Маркс выступает против Милля, и этим двум крайностям сойтись очень трудно.

5. В советской теории прессы свобода и ответственность неразрывно связаны.

Вспомним, что Статья 125 Советской Конституции, которую мы только что цитировали, начиналась с утверждения, что свободы предоставляются «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистической системы». Результат коммуникации всегда находится в поле зрения советской власти. Как замечает Инкелз, в нашей стране мы склонны ценить право на свободу выражения мнений, как само право в абстрактном смысле, и обычно не разрешаем ограничивать нас в его осуществлении, за исключением тех случаев, когда такое ограничение диктуется самыми серьезными соображениями национальной безопасности или другими правами. Вот почему представители Советов называют нашу прессу безответственной. Мы же называем их прессу контролируемой, потому что не само средство информации, а кто-то другой решает, что именно «соответствует интересам трудящихся» и что «укрепляет социалистическую систему». От советской прессы, прежде всего, ждут ответственного отношения, а точнее сказать, прессу понуждают к нему. От англо-американской прессы, прежде всего, ждут, что она будет высказываться свободно, а точнее сказать, предписывают делать

 

это. Суммируя это отличие, Инкелз высказывается следующим образом:

«Обязанностью прессы в Советском Союзе объявляется необходимость проследить, чтобы партия победила на выборах, чтобы производительность труда была высокой и так далее. Если, служа этим целям, пресса заодно дает людям возможность пользоваться свободой печати, тем лучше, но соображения свободы в Советском Союзе играют второстепенную роль по сравнению с обязанностями прессы, и, если необходимо, ими можно пожертвовать. В Соединенных Штатах упор делается на свободу, а не на ответственность. Свобода выражения мнений является абсолютной ценностью, по крайней мере для тех, у кого есть средства для самовыражения. Если они при этом способствуют общему благу или как-то иначе содействуют достижению определенных социальных целей и выполняют обязанности перед обществом, то это тоже прекрасно. Однако соображения общего блага второстепенны по сравнению со свободой выражения мнений, и, если надо, ими пожертвуют во имя этой свободы» (95:138).

 

В этом отношении, как и в очень многих других отношениях, наши теоретические различия с Советами почти непреодолимы, но, однако, их можно понять. И, очевидно, главное, что следует помнить, это то, что средства массовой коммуникации, которые кажутся нам крайне авторитарными и жестко контролируемыми, в советской терминологии могут выглядеть как свободная и ответственная система, потому что класс большинства имеет право и привилегию использовать их для выражения «правильной линии» и достигать результатов, которые якобы служат на благо своего класса и своего государства.

1. ТЕОРИЯ ПОРОЖДАЕТ СИСТЕМУ: ПЕЧАТНЫЕ СРЕДСТВА ИНФОРМАЦИИ

До Октябрьской революции 1917 года в России было менее 1000 газет. Сейчас их более 7000 вдобавок к сотням тысяч напечатанных на машинке или написанных от руки стенных газет, издаваемых в различных группах.

 

Число журналов тоже очень выросло. Советское книгоиздательство, очень скромное по масштабам в царское время, превратилось в одно из самых крупных в мире и в этом году выпустит более одного миллиарда книг на более чем ста языках Советского Союза. Судя по всему, советская пресса серьезно отнеслась к ленинскому предписанию, что ей следует быть коллективным агитатором, пропагандистом и организатором.

Для человека, привыкшего к американской прессе, советские газеты во многих отношениях выглядят странно и незнакомо. Прежде всего эти газеты — специализированные. Наши газеты, по большей части, представляют собой прессу общего направления. В Соединенных Штатах есть несколько профсоюзных газет, несколько религиозных газет, но все-таки большинство наших газет различаются только тем, что они большие или маленькие, ежедневные или еженедельные. В Советском Союзе почти половина всех газет специализируется на сельском хозяйстве. Почти двести газет предназначены для детей и юношества. Существует большая партийная пресса, есть пресса для военных, профсоюзная и фабричная пресса.

Следует помнить, что в Советском Союзе пресса планируется. Наша же пресса «просто появилась». Точнее сказать, она появилась в соответствии с законами общественного спроса и предложения частного сектора. Однако в Советском Союзе пресса тщательно распределяется по всей стране, с тем чтобы обслуживать максимальное количество читателей и отвечать максимально специализированным нуждам. Это означает, что пресса специализирована как горизонтально, так и вертикально. Вертикальная специализация, как мы уже указывали, заключается в том, что существуют различные виды газет для различных организаций и профессий. Горизонтальная специализация означает, что газеты образуют огромную пирамиду, на вершине которой находятся такие всесоюзные газеты, как «Правда» (орган

Комитета партии) и «Известия» (орган Верховного Совета), распространяемые по всей стране. На следующем уровне находятся региональные газеты, тиражи которых расходятся в соответствующих краях и областях. Следующий уровень представляют местные газеты, обслуживающие районы и города, совхозы и заводы. В самом низу этой пирамиды находятся стенные газеты и газеты на досках объявлений. Чем ниже уровень пирамиды, тем больше на этом уровне газет. Существует примерно 25 всесоюзных газет, около 500 региональных и около 7000 местных газет. Однако чем ниже место газеты в пирамиде, тем меньше ее тираж, от «Правды» с тиражом в 2—3 миллиона экземпляров до стенной газеты, которую могут напечатать на машинке в одном экземпляре для доски объявлений.

Не торопитесь пожать плечами, услышав о газете с тиражом в один экземпляр. В Советском Союзе никто этого не делает. Там подсчитывают число стенных газет, делают их обзоры и считают важным элементом планируемой структуры прессы. И они действительно важны, поскольку представляют собой последний шаг, ближе которого пресса не может увязать линию центральной власти с жизнью данной местности или группы. Стенные газеты выполняют задачу, которая слишком узка для «Правды», они должны переводить «Правду» и марксизм-ленинизм-сталинизм на язык, близкий мыслям и заботам миллионов советских граждан. Редактор «Правды» может лучше знать, что писал Маркс, но редактор стенной газеты лучше знает свою аудиторию.

Советская пресса не только самым тщательным образом организована и распределена по Советскому Союзу, за нею с такой же тщательностью следят и подвергают контролю, и мы должны подробно рассмотреть структуру этого контроля.

КОНТРОЛЬ НАД СОВЕТСКИМИ ПЕЧАТНЫМИ ИЗДАНИЯМИ

Главная ответственность за контроль над советской прессой возложена на партию. Характерно, что такой контроль не является функцией правительства. В пра-

 

вительстве есть подразделение цензуры, которое называется Главлит, сокращение, которое означает Главное управление по делам литературы и издательств. Цензуре Главлита, однако, не подлежат партийные издания любого уровня, книги, издаваемые Огизом (Объединение государственных издательств) и «Известия» (орган Верховного Совета). Это обстоятельство, очевидно, исключает большую часть советской прессы из круга забот Главлита. У правительства даже не существует отдела общественной информации. Эту функцию выполняет Отдел пропаганды и агитации Коммунистической партии. Центральный Отдел находится в непосредственном подчинении Центральному Комитету партии. Причина, по которой эта обязанность возложена на партию, а не на правительство, полностью согласуется с теорией. Ведь правительство должно отмереть. Пресса же должна принадлежать народу, чьим представителем является партия. Кроме того, советские руководители всегда придавали огромное значение партии как хранителю идейных ценностей, определяющему цели общества, а прессе как «приводному ремню между народными массами и партией». Сталин говорил: «Печать является важнейшим инструментом, с помощью которого партия ежедневно говорит с рабочим классом на своем собственном незаменимом языке. Другого такого средства соткать духовные узы между партией и рабочим классом, другого более гибкого орудия не существует в природе». Партия осуществляет свой контроль тремя способами. Во-первых, партийные отделы пропаганды и агитации различных уровней назначают редакторов, а Отдел пропаганды и агитации Центрального Комитета утверждает эти назначения. В первую очередь им необходимо, чтобы назначенный редактор был политически надежен. В первое время существования Советского Союза, когда редакторов не хватало, обычно считалось необходимым назначать членов партии на редакторские посты, почти целиком основываясь на их политической надежности и знании марксизма. Хотя с тех пор профессиональный уровень советской прессы существенно

вырос, основным условием для редакторского поста остается, безусловно, политическая надежность, а не профессиональные качества. Инкелз приводит название академических курсов, предлагаемых советским журналистам, и названия глав из их учебников, чтобы показать, что - то, что мы считаем «мастерством редактора», занимает очень малое место в обучении советского редактора. Его в гораздо большей степени обучают марксистской теории, истории партии и мировой политике.

Во-вторых, через свой Отдел пропаганды и агитации партия издает очень большое количество указаний по поводу того, какие материалы следует печатать в прессе и как их подавать. Значительную часть содержания прессы составляют материалы, которые у нас назывались бы сообщениями для прессы, — письма, адресованные ведущим лицам в партийной и правительственной иерархии, или их собственные обращения, речи и официальные документы. Указания о том, как подавать другие темы, часто очень подробны.

В-третьих, партия рецензирует и критикует прессу, и она относится к этому очень серьезно. На каждом уровне партии существует комитет, который проверяет и критикует прессу соответствующего уровня. «Правда» занимается текущей критикой прессы. Главные специализированные партийные газеты часто критикуют специализированные газеты нижестоящих уровней, например главная профсоюзная или военная газета критикует менее крупные подведомственные ей газеты. Добавьте к этой официальной критике постоянную самокритику советского народа, что является давним и почетным обычаем и поддерживает поток писем, отмечающих недостатки в работе прессы на конкретных примерах, и вы получите ситуацию постоянного и внимательного наблюдения, в которой находится советская пресса.

Как уже часто указывалось, положению советского редактора вряд ли можно позавидовать. В его обязанности входит проводить линию партии по отношению к проблемам и аудитории, как он их понимает. Чем значительней проблема, с которой ему приходится иметь

 

дело, например, в регионах и различных социалистических республиках, тем больше вероятность, что он отклонится от предписанной линии или столкнется с ситуацией, в которой линия не совсем ясна. Более того, он должен проявлять гибкость, чтобы не отставать от поворотов в официальной политике. Одна серьезная ошибка, и его карьере конец. Нет никаких сомнений в том, что многим советским редакторам приходится работать в условиях значительного напряжения. Но, помимо этого, что они думают о работе по редактированию «народной газеты»? Каково редактировать газету, в которой приходится заботиться не о фактах, а о диалектике, не о злободневных событиях, а о «линии партии»? Одно из лучших описаний такого опыта дано Артуром Кестлером: «Постепенно я научился не доверять своей механистической озабоченности фактами, а стал рассматривать мир, который меня окружал, в свете диалектического толкования, — сказал он. — Это было приятное и действительно блаженное состояние: как только ты усваивал этот прием, тебя переставали беспокоить факты — они автоматически принимали нужную окраску и ложились на нужное место. И морально и логически партия была непогрешима: морально потому, что ее цели были правильными, то есть соответствовали Диалектике Истории, и эти цели оправдывали любые средства, а логически — потому, что партия была авангардом Пролетариата, а Пролетариат — воплощением движущего принципа Истории».

СОДЕРЖАНИЕ СОВЕТСКОЙ ПРЕССЫ

Советские газеты выглядят для нас странно хотя бы потому, что в них нет рекламы, как и следовало бы ожидать в стране, где не существует частного предпринимательства. Еще более странными они кажутся из-за своего редакционного содержания. Их даже трудно назвать газетами в том смысле, в каком мы это понимаем. Новости означают для нас недавние события. Как утверждает Инкелз в своем ясном изложении, мы концентрируемся на событиях, наши газеты отражают поток

 

событий, и незначительность события может иногда компенсироваться его своевременностью или тем, что мы называем «человеческим интересом». С другой стороны, как говорит Инкелз, «главная и в каком-то смысле единственная новость в Советском Союзе заключается в процессе, называемом социалистическое строительство, то есть в общем усилии построить советское общество».

События считаются новостями только а той мере, в какой они имеют различное отношение к этому процессу. Например, в середине тридцатых годов советская пресса могла посвящать основную часть всего газетного пространства обсуждению стахановского движения из-за той важности, которая придавалась рационализации производства в повышении производительности труда. Или возьмем пример из области идеологии. В буквальном смысле невозможно представить себе, что такая газета, как, скажем, «Нью-Йорк Таймс» посвятит почти половину своих столбцов в течение целой недели национальной конференции биологов, которые собрались, чтобы сформулировать «идеологическую» политику «научной» работы американск