Макиавелли и более поздние авторы

Среди последующих социальных и политических философов, разделявших принципы авторитарного государства, были такие известные имена, как Макиавелли, Гоббс, Гегель и Трейчке. В отличие от его греческих и римских предшественников, Макиавелли не занимала проблема предназначения и целей государства. Его волновал вопрос о средствах достижения и удержания политической власти. Придерживаясь глубоко пессимистического взгляда на человеческую природу, Макиавелли полагал, что безопасность государства является главной целью, которой должны быть подчинены любые иные соображения. Эта цель должна достигаться реалистичной, освобожденной от морали политикой правителя или князя. Под таким углом зрения общественная дискуссия неизбежно должна была ограничиваться, когда бы государь ни посчитал, что она может представлять собой угрозу безопасности его владений. Макиавелли не считал особенно важным, является ли государство монархией или республикой, хотя и указывал, что республика, возможно, является лучшим типом государства. Он, однако, был убежден, что, учитывая человеческую природу, роль политического лидера состоит в том, чтобы продвигать интересы политического образования, <31> которым он правит, всеми необходимыми способами. Влияние, оказанное Макиавелли на немецких и итальянских политических теоретиков национального движения девятнадцатого века, общепризнано.

В работах Макиавелли подразумевается, что патриотические соображения оправдывают строгий контроль за методами публичного обсуждения и массового распространения информации в качестве основы для политического действия. Стабильность и прогресс государства имеют первостепенное значение, а индивидуалистические соображения граждан второстепенны (См. Л, 141-202)..

Из английских философов авторитаризма больше всех, пожалуй, известен Томас Гоббс. Основываясь на двухосновных желаниях человека — свободы от боли и воли к власти — Гоббс разработал законченную систему политической философии, в контексте которой власть контролировать личность во благо всех являлась необходимостью. Власть устанавливать и поддерживать мир и порядок — суверенна. Она не допускает частных мнений по поводу разумности тех или иных ее действий, поскольку само учреждение такой власти с правомочностью улаживать разногласия является главнейшим велением разума.

Как указывал Кэтлин, теории Гоббса подводили к следующему выводу: «Доктрины разделения суверенности, подчинения суверена закону или ограничения его деятельности на основании мнения или совести личностей ложны. Очень богатые люди или гильдии и корпорации, претендующие на определенную автономию, адвокаты, практикующие общее право и ставящие обычай выше живой суверенной власти, и церкви, требующие духовной верности, соперничающей с верностью суверену, представляют собой угрозу "суверену, гражданскому миру и разуму» (4:395). Теории Гоббса о природе государства и об отношении к нему человека имели тенденцию оправдывать многое в авторитарных действиях правительств, существовавших в XVII веке. <32> Хотя его величайшую работу «Левиафан» критиковали как роялисты, так и сторонники Кромвеля, как последователи англиканства, так и пуритане, на нее часто ссылались, чтобы оправдать многие из актов произвола, допускавшиеся правительствами в последующие столетия.

Георг Гегель, немецкий философ, считается главным выразителем политической теории авторитаризма в современной истории. Именно из его работ выводят происхождение и современного коммунизма, и фашизма. Следующий ниже короткий отрывок из Гегеля считается одним из наиболее важных текстов и европейской мысли. Как указывает Альфред Циммерн, «каждое слово полно новыми смыслами... и за ним тянется облако воспоминаний из философских размышлений прошлого, от Платона и Аристотеля до наших дней» (28:XVII). Вот что писал Гегель:

«Государство есть воплощенная нравственность. Это этический дух, который выявил себя и принял объективной реальную форму Воли, той Воли, которая являет себя миру, которая познала себя, знает свои замыслы и осуществляет то, что она знает в пределах своего знания. Обычай и Нравственность являются внешней и видимой формой внутренней сущности Государства; самосознание отдельного гражданина, его знание и деятельность являются внешней и видимой формой косвенного существования Государства. Самосознание индивида находит субстанцию своей свободы в позиции гражданина, которая есть сущность, предназначение и достижение ее самосознания. Государство есть Разум, сам по себе. Причиной тому то, что оно есть воплощение субстанциональной Воли, которая является ни чем иным, как индивидуальным самосознанием, постигнутым в своей абстрактной форме и возведенным на уровень универсального. Эта объективно реальная и единодушная целостность есть абсолютная и постоянная самоцель. Свобода в ней, достигает максимума своих прав; но в то же время Государство, будучи самоцелью, обеспечивается максимумом прав над отдельными гражданами, чей самый высокий долг — быть членами государства» (28:3).<33>

Переводя основные принципы своей теории в область коммуникации и участия граждан в общественном принятии решений, Гегель высмеивает представление о том, что «всем следует принимать участие в делах государства». Индивид должен быть информирован о проблемах общества и интересоваться ими только как член социального класса, группы, объединения или организации, но не как член государства. В гегельянском смысле свобода означала свободу индивида знать, что он несвободен и что его действия предопределены историей, обществом и, прежде всего, Абсолютной Идеей, которая находит свое высшее проявление в государстве.

Представление о том, что истинная свобода есть не свобода от государства, а свобода в государстве, было более полно разработано немецким политическим философом и историком Генрихом фон Трейчке в маленькой брошюре «Свобода» и в более позднем фундаментальном труде «Политика». Относясь с сомнением к демократиям вообще и к демократиям в Швейцарии и в Соединенных Штатах в частности, Трейчке пришел к выводу, что правление большинства не является гарантией сохранения политических свобод или социальных прав. По Трейчке, при нормальной эволюции истории, государство есть великая личность и важны ее свобода и ее жизнь. Подобно Ницше, с которым он в целом не соглашался, он, как историк, пришел к выводу, что герой или лидер во главе государства может внести самый большой вклад в благосостояние граждан такого государства.

Со времен Платона доктрину авторитаризма проповедовали, прямо или косвенно, и многие другие социальные и политические философы. Среди них можно назвать Жан-Жака Руссо с его идеей ненаследственной монархии, Томаса Карлейля с его культом героев, Бернаpa Бозанке, подчеркивающего определенную функцию государства-общины, и более близкого к нам по времени Эрнста Трельча, который суммировал немецкую концепцию свободы.<34>

ФАШИСТСКИЙ АВТОРИТАРИЗМ

Даже при самом большом воображении Муссолини или Гитлера нельзя причислить к социальным философам. Тем не менее оба они изложили свои взгляды печати, и их действия указывают на приверженность к извращенной форме авторитарных доктрин, а их отношение к средствам массовой информации полностью соответствовало основному принципу абсолютизма. Как пишет Кэтлин,

«доктрина Муссолини предполагает акцент на понятии достижения через силу, борьбу, опасность; отказ от пацифизма; яростное неприятие либерализма и терпимости; организация масс элитой или верхушкой, руководство и господство в массовом движении и отказ от интернационализма, предпочтение «нации», основанной на среднем классе, «классу», подразумевающему пролетариат... [и] подчеркивание важности общины как формы, обеспечивающей полноценную нравственную жизнь; а также идентификация этого общества с Современным Государством принуждения (или вооруженной и организованной Нацией» (3:719).

Верховенство государства при фашизме проявилось в идее «корпоративного государства», которая была явным выражением главенства государства над экономическими и социальными группами внутри нации. Хотя корпоративное государство и вступало в союз с частным предпринимательством для сохранения капиталистического строя, оно основывалось на теории вмешательства государства как в экономическую, так и культурную жизнь.

Муссолини говорил: «Фашизм борется со всей сложной системой демократической идеологии и отвергает ее, будь то ее теоретические предпосылки или практическое использование. Фашизм отрицает, что большинство, только потому что оно большинство, может направлять человеческое общество; он отрицает, что одним только количеством можно править посредством периодических консультаций; фашизм утверждает неизменное, благодетельное и плодотворное неравенство человечества, которое никогда не может постоянно уравниваться таким простым механическим процессом как всеобщее избирательное право» (16:303-304).< 35>

Адольф Гитлер выражал концепцию фашистского или тоталитарного государства в терминах теории, совмещающей правду и пропаганду, и он обращал внимание на этот аспект в гораздо большей степени, чем любой другой проповедник авторитаризма. Немецкие нацисты трактовали правду как «наша правда — правда для нас», то есть та правда, которая идет на пользу интересам и солидарности немецкого государства. Вот часто цитируемый отрывок из «Mein Kampf»:

«Вся пропаганда должна быть доходчивой, и ее интеллектуальный уровень должен быть подстроен к уровню восприятия самого неинтеллектуального из тех, кому она адресована. Таким образом, высота умственного накала должна быть снижена пропорционально численности масс, которые она должна захватывать. Если, как в случае пропаганды за ведение войны, это вопрос вовлечения всей нации в сферу ее влияния, все внимание должно быть отдано тому, чтобы избегать чересчур высокого уровня интеллектуальности. Способность масс к восприятию очень ограничена, и их способность понимать очень мала. С другой стороны, у них огромная способность забывать. Раз это так, любая эффективная пропаганда должна сводиться всего к нескольким пунктам» (9:76-77).

Нацистская теория государства, ее подчеркнутый расизм, поклонение принципу вождизма, нетерпимость и одномыслие и, прежде всего, содержащаяся в ней концепция, что индивид реализует себя через государство, совпадают, в преувеличенной форме, с традициями авторитаризма. Нацистская Германия так же мало могла противиться введению контроля за средствами массовой информации, как она могла избежать своей «судьбы» стать средством возрождения и распространения величия немецкого народа.<36>

Таким образом, через все авторитарные теории государства, от Платона до Гитлера, проходит общая нить. Не все из этих философий проистекали из жажды власти или стремления возвеличить себя. Многие из этих теорий были искренними попытками разрешить сложные проблемы природы государства, отношения человека к государству и природы истины. Независимо от применяемого интеллектуального метода или мотивов результатом стала система организации общества, при которой средствам массовой информации предназначалась особая роль, и они ставились под контроль, чтобы не позволить им мешать достижению конечных целей посредством государства.

Кроме того, национальные государства Западной Европы, безусловно, испытывали влияние философских принципов и авторитарной традиции римской католической церкви. Власть церкви опирается на откровение и на тот факт, что она основана Христом. Власть эта абсолютна постольку, поскольку она божественного происхождения. Непосредственным средоточием церковной власти является Папа Римский и епископы. Поскольку церковь считала себя вместилищем откровения, вверенного ей Христом, она ощущала необходимость оградить это откровение от любых чуждых влияний и защитить чистоту своих доктрин от всяких колебаний и непоследовательности. Истина, которой учила церковь, была абсолютной и, следовательно, не могла служить предметом светских интерпретаций, уводящих от этой истины. Пастырь человечества, церковь отвечала за души людей, и, чтобы исполнить эту обязанность, она стремилась охранить и свою доктрину и свою паству от порчи.

Церковные принципы неизбежно требовали принятия защитных мер в сфере убеждений и верований. Церковь была основана божественным промыслом и учила истине. Другие варианты истины были не более чем попытками опозорить принципы церкви и соблазнить верующих свернуть с единственного пути к вечному спасению. Следуя наставлениям Платона, церковь обеспечивала возможность обсуждения спорных вопросов, ограничивая дискуссию кругом тех, кто принадлежал к церковной иерархии. <37> В то же время она ставила жесткие пределы возможности подвергать сомнению фундаментальные доктрины теми, кто к иерархии не принадлежал и, следовательно, был некомпетентен в религиозных вопросах. Что церковь могла вершить в делах духовных, то монарх мог вершить в делах мирских, а некоторые монархи, например Тюдоры в Англии, полагали, что им позволительно и то и другое.

В этой главе мы не будем рассматривать философские основания принципов марксистского коммунизма, хотя они, безусловно, имеют отношение к основному течению авторитаризма. Коммунистическая доктрина и ее влияние на организацию и управление средствами массовой информации обсуждаются отдельно в последней главе этой книги. Здесь же мы ограничимся замечанием, что Маркс, как говорится, перевернул Гегеля с ног на голову. Тогда как Гегель утверждал, что государство является средством, позволяющим индивиду достичь самовыражения, Маркс настаивал, что это отношение следует перевернуть: индивид не самоцель, а средство для самореализации общества, неотъемлемой частью которого он является (7:375).