Хорошо, что мы попросили Карлайла забрать его из штата.

Я кивнул. Белла редко смотрела телевизор, относясь к нему небрежно, и я никогда не видел, чтобы ее отец смотрел что-нибудь, кроме спортивных каналов.

Я сделал, что мог. Это чудовище не будет больше охотиться и я не был убийцей. В последнее время, по крайней мере. Я был прав, доверившись Карлайлу, так как не хотел, чтобы монстру все так легко сошло с рук. Я поймал себя на мысли — какой-то частью своего сознания я очень хотел, что бы его выдали Техасу, где смертная казнь так популярна…

Нет. Это не имело значения. Я оставил это в прошлом и сосредоточился на том, что действительно было важным.

Я покинул комнату Беллы меньше часа назад. И уже жаждал снова увидеть ее.

— Элис, как ты думаешь…

Она прервала меня:

— Повезет Розали. Она будет прикидываться раздраженной, но ты же знаешь, на самом деле, она не прочь покрасоваться своей машиной, — прозвенел смех Элис.

Я усмехнулся ей.

— Увидимся в школе.

Элис вздохнула и моя ухмылка превратилась в гримасу.

Я знаю, знаю, — думала она. — Ещё не время. Я буду ждать, когда ты будешь готов разрешить мне познакомиться с Беллой. Тем не менее, ты должен знать, что это не сугубо мое эгоистичное желание. Я тоже нравлюсь Белле.

Я не ответил ей, так как уже вышел за дверь. Это была другая точка зрения на ситуацию. Хочет ли Белла познакомиться с Элис? Иметь в друзьях вампира?

Зная Беллу… такая расстановка дел нисколько её не взволнует. Из-за этого я нахмурился. То, что Белла хочет и то, что будет для нее лучше, были двумя разными вещами.

Я почувствовал волнение, когда припарковал свою машину возле подъездной дорожки у дома Беллы. Человеческие поговорки утверждают, что утром все становиться иным — все меняется после сна. Буду ли я выглядеть другим для Беллы в слабом свете туманного дня? Более или менее зловещим, чем я был в черноте ночи? Улеглась ли в её мыслях вся эта правда, пока она спала? И начнет ли она, наконец, бояться?

Ее сны, несмотря на прошлый вечер, были спокойными. Всякий раз, когда она произносила мое имя, её лицо озаряла улыбка.

Несколько раз за ночь сквозь сон она бормотала о том, что бы я остался. Может, на этот раз это ничего не значит?

Нервничая, я ждал, прислушиваясь к звукам в доме — быстрые, спотыкающиеся шаги по лестнице, звук разорвавшейся фольги, дребезжание содержимого холодильника, когда захлопывалась дверца. Казалось, что она спешит. Торопилась попасть в школу? Эта мысль заставила меня улыбнуться, снова одаривая надеждой.

Я посмотрел на часы. Учитывая скорость её дряхлого грузовика, похоже, что она уже немного опаздывала.

Белла вылетела из дома. Ранец свисал с ее плеча, волосы, закрученные в пучок, уже порядком выбились из пучка на шее. Толстый зеленый свитер, в который она была одета, не защищал её хрупкие плечи он густой холодной мглы.

Длинный свитер был чересчур ей велик. Он скрывал ее стройную фигуру, превращая все ее изящные изгибы и мягкие линии в бесформенную нелепость. Я оценил это настолько, насколько мне было жаль, что на ней сейчас не что-то вроде той голубой блузки из мягкой ткани, что она носила вчера…. ткань так привлекательно облегала ее кожу, и ещё то зачаровывающее декольте, обнажающее ее ключицы, спускаясь ниже горловой впадины. Голубое струилось как вода по изящному силуэту её фигуры…

Гораздо лучше было бы (просто необходимо) что бы мои мысли были где-нибудь дальше, намного дальше от этого тела и поэтому я был благодарен нелепому свитеру, в который она была одета. Я не мог позволить себе совершать ошибки, а это было бы чудовищной ошибкой — задерживаться на странных желаниях, которые возникали при мысли о ее губах… ее коже… вызывая дрожь внутри меня. Желания, которые не касались меня сотню лет. Но я не мог разрешить себе думать о прикосновении к ней, потому что это было невозможно.

Я бы убил её.

Белла так быстро отвернулась от дома, что она едва ли не пробежала мимо моей машины, не заметив её.

Затем она резко остановилась при чем ее колени сомкнулись как у испуганного жеребенка. Ее сумка соскользнула с плеча, а глаза в удивлении широко распахнулись, как только она заметила машину.

Я вышел, даже не стараясь перемещаться с человеческой скоростью, и открыл пассажирскую дверь для нее. Я больше не пытался обмануть Беллу — когда мы были вдвоем, в конце концов, я мог быть самим собой.

Она уставилась на меня снова удивленно, поскольку выглядело это так, как будто я появился прямо из густого тумана. Но потом удивление в ее глазах сменилось чем-то другим, и я больше не боялся или, точней сказать, я уже не надеялся, что ее чувства ко мне изменились за прошедшую ночь. Тепло, трепет, очарование — все это переливалось в растопленном шоколаде ее глаз.

— Если хочешь, я могу подвезти тебя сегодня, — сказал я.

В отличии от вчерашнего ужина в ресторане на этот раз я предоставил ей выбор. С этих пор она всегда должна выбирать сама.

— Пожалуй, да, спасибо, — прошептала она, безприкословно влезая в мою машину.

Я когда-нибудь перестану приходить в трепет от того, что я был единственным, кому она сказала «да»? Сомневаюсь.

Я со скоростью ветра обогнул машины, желая как можно скорее оказаться рядом с ней. Она не подавала признака, что была потрясена моим столь быстрым появлением.

Я почувствовал счастье, когда она села рядом со мной как будто ни в чем не бывало. Не смотря на всю любовь и поддержку семьи, не смотря на различные развлечения и соблазны, которые мог предложить мне мир, я никогда не был счастлив как сейчас. Даже зная, что это неправильно, что это не может закончиться ни чем хорошим, я не мог долго прятать свою улыбку.

Мой пиджак лежал на подголовнике ее сидения. Я увидел, что она смотрит на него.

— Я захватил пиджак для тебя, — сказал я ей.

Таким образом я решил оправдать мое бесцеремонное появление здесь этим утром. Было холодно. На ней не было пиджака. Несомненно это было весьма приемлемое проявление галантности.

— Не хочу, что бы ты простудилась.

— Не такая я уж изнеженная, — сказала она, пристально смотря скорее на мою грудь, чем на лицо, как будто не решаясь встретить мой взгляд. Но она одела пиджак прежде чем я успел скомандовать или попросить об этом.

— Надо же, — пробормотал я.

В то время пока я мчался в направлении школы, она пристально смотрела на дорогу. Я смог молчать только несколько секунд. Я должен был знать, какие мысли были в её голове этим утром. Так много изменилось между нами с тех пор, как в последний раз взошло солнце.

— Сегодня никаких вопросов? — спросил я, снова возвращаясь к той же теме.

Она улыбнулась, видимо радуясь, что я продолжил наш вчерашний разговор.

— А что, мои вопросы тебя раздражают?

— Не так сильно, как твоя реакция на мои ответы, — признался я, улыбаясь в ответ на ее улыбку.

Уголки ее губ опустились.

— А что не так с моей реакцией?

— В том-то и проблема. Ты так невозмутимо все воспринимаешь — это ненормально.

Ни одного вскрика за все время. Как такое возможно?

— Приходится гадать, что ты на самом деле думаешь.

Конечно все, что она делала или не делала, интересовало меня.

— Я всегда говорю тебе то, что на самом деле думаю.

— Кое-что ты наверняка исправляешь.

Она снова закусила губу. Она казалось, не придавала этому значения — это было подсознательной реакцией на напряжение.

— Не так уж и много.

Этих слов было достаточно, чтобы подзадорить мое любопытство. Что же она хотела от меня скрыть?

— Достаточно, чтобы свести меня с ума, — сказал я.

Она запнулась, и затем прошептала:

— Тебе бы не хотелось это услышать.

Я задумался на мгновение, вспоминая весь наш вчерашний разговор, слово за словом, прежде чем связал все воедино. Возможно, мне нужно было по лучше сосредоточится, так как я и представить не мог того, что не хотел бы услышать из её уст. И только мгновения спустя, поскольку тон ее голоса стал таким же, как прошлым вечером — в нем снова неожиданно заскользила боль — я вспомнил. Я запретил ей говорить, что она думала. Никогда так не говори, прорычал я на нее. Из-за меня она плакала…

Это было то, что она скрывала от меня? Глубина ее чувств ко мне? И то, что во мне живет чудовище, не имело для нее значения? И то, что она считала, что для нее слишком поздно менять свое решение?

Я был не в состоянии говорить, так как ту радость и боль, что я испытывал невозможно было выразить словами, противостояние между этими чувствами оказалось слишком острым, что не позволило бы мне внятно ответить. В машине воцарилась тишина, за исключением равномерного ритма ее сердца и дыхания.

— Где все твои братья и сестры? — спросила она неожиданно.