Пepeнoc в терапевтической группе

Каждый пациент в большей или меньшей степени неверно воспринимает терапевта из - за искажений переноса. Очень немногие свободны от конфликтов в отношении таких тем, как родительское влияние, зависимость, Бог, автономия и бунт — все, что обычно переносится на личность терапевта. Эти искажения постоянно влияют на занятия, скрываясь под покровом группового обсуждения; в самом деле, не проходит встречи, на которой бы не шла речь о сильных чувствах, включающих в себя терапевта. Когда в помещение, где собралась группа, входит терапевт, это вызывает определенные изменения. Оживленная беседа в группе, когда входит терапевт, моментально прекращается. (Кто-то однажды сказал, что занятия в группе терапии официально начинаются тогда, когда все происходящее неожиданно обрывается!) Появление терапевта не только напоминает группе о ее задаче, но также пробуждает детские чувства по отношению к взрослому, учителю, тому, кто оценивает. Без него группа может развлекаться; его присутствие воспринимается как суровое напоминание об ответственности взрослого.

Наблюдения за тем, кто как сидит, часто помогают заметить некоторые сложные и сильные чувства в отношении лидера. Часто члены группы пытаются усесться как можно дальше от терапевта; параноидальные пациенты часто садятся непосредственно напротив него, возможно, чтобы наблюдать за ним с более близкого расстояния; зависимые пациенты обычно садятся поближе к терапевту. Если ко – терапевты сидят близко друг к другу и свободным остается только одно место между ними, члены группы могут не быть склонными занять его. Один участник спустя восемнадцать месяцев групповой терапии по - прежнему испытывал ужасную подавленность если сидел между терапевтами.

В течение ряда лет я для исследовательских целей просил членов группы во время занятий заполнять анкету. Одной из задач было дать оценку по порядку возрастания или убывания каждому члену группы согласно их активности (в соответствии с общим числом сказанных слов). Рейтинги членов группы были абсолютно достоверны, чего нельзя сказать о рейтингах группового терапевта. Во время одних и тех же занятий некоторые пациенты оценили терапевта как наиболее активного участника, в то время как остальные расценили его как наименее активного. Сильные и нереалистичные чувства членов группы по отношению к терапевту не позволяют дать ему точную оценку даже в таком, относительно объективном, измерении. Одна бесхитростная, но эффективная процедура заключалась в оценивании членами группы суммы денег, находящейся в карманах у группового лидера. Оценки чрезвычайно сильно варьировались, но в целом они показали соответствие с установкой переноса.

Один пациент, когда его спросили о том, какие чувства он испытывает по отношению ко мне, сказал, что очень не любит меня из-за того, что я холоден и равнодушен. При этом он немедленно среагировал на свою откровенность, испытав сильное чувство дискомфорта. Он вообразил себе множество возможных последствий своего заявления: я мог слишком расстроиться из-за его критики, чтобы в дальнейшем продолжать вести групповые занятия, я мог удалить его из группы, я мог начать унижать его, насмехаясь над теми гомосексуальными фантазиями, которыми он поделился с группой, или же я мог использовать свое психиатрическое «колдовство», чтобы навредить ему в будущем. В другой раз группа обратила внимание на напульсники медного цвета, которые были на мне. Когда они узнали, что это для занятия теннисом, их реакция была чрезвычайно сильной. В гневе они обвинили меня в шарлатанстве. (Они месяцами ругали меня за недостаточную человечность!) Некоторые сделали вывод, что, если бы я тратил больше времени на своих пациентов и меньше на теннисный корт, для всех было бы лучше. Одна пациентка, которая всегда идеализировала меня, сказала, что видела рекламу таких напульсников в Sunset Magazine, но полагает, что мои — более профессиональные и что, возможно, я купил их в Швейцарии!

Некоторые участники характерным образом адресуют все свои реплики к терапевту, или, если они обращаются к другим членам, то обязательно украдкой поглядывают на терапевта. Они разговаривают с остальными, пытаясь обратить внимание терапевта на себя, ожидая с его стороны знаков одобрения или неодобрения всем своим мыслям и действиям. Они забывают причины, по которым пришли в терапию, когда постоянно ищут тайного зрительного контакта с терапевтом, стремятся последними покинуть занятие, прибегают к многочисленным уловкам, чтобы стать его любимым ребенком. Одна женщина средних лет описала группе свой сон, в котором помещение групповой терапии преобразилось в гостиную терапевта, выглядевшую довольно убого и не имеющую меблировки. Вместо членов группы, комната была наполнена семьей терапевта, которая состояла из нескольких его сыновей. Он представил ее им, и она испытала очень сильнoe удовольствие и прилив энтузиазма. Ее собственной ассоциацией на сон была радость от мысли, что для нее нашлось место в доме терапевта. Она могла не только меблировать и декорировать его дом (она была профессиональным декоратором интерьера), но, поскольку он имел только сыновей, занять комнату для дочери.

В последней главе мы рассматривали, насколько остро группа реагирует на какой-нибудь признак того, что лидер своим вниманием выделяет кого - то из группы, делает его любимчиком. В Т - группе психиатрических больных один из членов группы, Стюарт, был так шокирован напряженной групповой встречей, что, как только остальные члены покинули комнату, лидер предложил ему позвонить, если тот захочет поговорить о том, что случилось (как раз начинались двухнедельные рождественские каникулы). Стюарт позвонил для короткой беседы с лидером, который, когда группа вновь собралась спустя три недели, забыл упомянуть об этом другим членам. Прошли недели, и, когда группа стала критиковать лидера за его неприступность, Стюарт высказался в защиту лидера, упомянув о том телефонном звонке. Реакция группы была беспощадной: ее члены почувствовали себя преданными, они высмеяли оправдательную реплику лидера о том, что приглашение Стюарта к телефонному разговору было всего лишь естественным человеческим жестом без всякого особого значения и что он просто забыл сообщить об этом группе. «Где ваше бессознательное?» — глумились они. «Невинные» внезапно обнаруженные действия лидера часто имеют глубинное значение для членов группы, и скрытый от поверхности нервный кабель может без промедления заискриться аффектом.

Перенос настолько силен и настолько вездесущ, что принцип «лидер не должен иметь любимчиков» представляется очень важным для стабильности каждой рабочей группы. Фрейд сказал, что групповая сплоченность, по странному стечению обстоятельств, возникает из общего желания стать любимчиком лидера. Прототипом человеческой группы является детская семейная группа. Каждый ребенок желает стать любимчиком и конкурирует с другими, требуя материнской любви. Старший ребенок хочет отобрать у младшего его привилегии или устранить его вовсе. И еще каждый понимает, что его соперник в равной степени любим родителями; поэтому он не может уничтожить того, кто рядом, не избежав при этом родительского гнева и тем самым не уничтожив самого себя. Единственное возможное решение — настаивать на равноправии: если один не может стать любимчиком, значит, не должно быть любимчика вообще. Каждому предоставляются равные права во взаимоотношениях с лидером, и из этого требования равенства рождается то, что мы называем групповым духом. (Фрейд в этом месте заботливо напоминает нам, что требование равенства применяется только к другим участникам. Каждый из них не желает быть равным с остальными в глазах лидера, совсем наоборот: они жаждут быть покорными и хотят, чтобы ими управляли. Мы еще вернемся к этому.)

Фрейд был очень чувствителен к той влиятельной и иррациональной манере, в которой члены группы воспринимают своего лидера, и сделал большой вклад, систематически анализируя этот феномен и применяя его к психотерапии. Как бы там ни было, очевидно, что психология членов группы и лидера существовала с тех пор, как древнейшие люди стали образовывать группы, и Фрейд не был первым, кто заметил это. Приведу только один пример: Толстой в девятнадцатом веке остро осознавал хитросплетение взаимоотношений между рядовым членом и лидером в двух наиболее важных группировках своего времени — церковной и военной. Его способность проникновения в природу сверхоценки лидера наполнило «Войну и мир» пафосом и великолепием. Возьмем отношение Ростова к царю:

Он был полностью поглощен ощущением счастья от того, что Царь был рядом. Его присутствие рядом уже само по себе компенсировало ему потерю целого дня. Он был счастлив так, как влюбленный бывает счастлив, когда наступает момент долгожданного свиданья. Не смея оглянуться с передней линии, он в экстазе почувствовал его приближение. И он почувствовал его не только по топоту копыт приближающейся кавалькады, он почувствовал это потому, что с приближением царя все вокруг становилось светлее, веселее и значительнее, все становилось праздничным. Ближе и ближе становилось это солнце, как казалось Ростову, заливая все вокруг него мягкими лучами величественного света, и вот он сам почувствовал себя объятым этим излучением, он услышал его голос, этот голос, — ласкающий, твердый, величественный и такой простой... И Ростов встал и вышел, как будто что-то хотел спросить у лагерных огней, мечтая о том, каким счастьем было бы умереть, — не спасая Императору жизнь (об этом он не смел мечтать), — но просто умереть на глазах у Императора. Он действительно любил царя и славу русского оружия, и грядущую победу. И он был не одинок в своих чувствах в те памятные дни, предшествовавшие сражению под Аустерлицем: каждые девять из десяти человек в русской армии в тот момент чувствовали любовь, может быть с меньшим экстазом к царю и славе русского оружия.

(В самом деле создается впечатление, что всепоглощающая любовь к лидеру является, по-видимому, почти обязательным условием для войны. Какая ирония: вероятно, гораздо больше убийств было совершено под эгидой любви, чем под флагом ненависти!)

Наполеон, лидер в полном смысле этого слова, согласно Толстому, по - своему не был невеждой в отношении феномена переноса, он без колебаний использовал его для достижения победы. В «Войне и мире» Толстой так передает его речь перед войсками накануне битвы:

Солдаты! Я сам поведу ваши батальоны. Я не пойду под огонь, если вы с вашей привычной храбростью ударите и смешаете вражеский строй. Но если в какой-то момент победа окажется под сомнением, вы увидите своегo Императора на линии самой сильной вражеской атаки, потому что альтернативы победе быть не может, особенно в этот день, когда поставлена на карту честь французской пехоты, на которой основывается достоинство нашей нации.

В результате переноса терапевтическая группа может наделить лидера сверхчеловеческими возможностями. Его словам придают больше веса и мудрости, чем они содержат. Соответственно, вклад других членов группы игнорируется или искажается. Весь прогресс, достигнутый в группе, относится на его счет. Ошибки, ложные шаги и отсутствие терапевта рассматриваются как технические приемы, при помощи которых он стимулирует или провоцирует группу на совершение благих дел. Группы, включая группы профессиональных терапевтов, переоценивают его присутствие и его знания. Они верят в то, что каждое его вмешательство глубоко просчитано, что он переосмысливает и контролирует все события в группе. Даже когда он признается в том, что озадачен или неосведомлен, это также воспринимается как часть его техники, специально разработанной для достижения особенного эффекта в группе. Кто станет любимым сыном лидера? Для многих членов группы это сильное желание выступает как внутренний фон, на котором возникают силуэты всех остальных событий в группе. Неважно, в какой степени каждый член группы внимателен к другим, неважно, насколько каждому нравится видеть работу других и принимать помощь, — то, что он не становится в глазах лидера единственным, является основанием для зависти и разочарований. Желание единоличного обладания лидером и вытекающая отсюда зависть и жадность глубоко коренятся в подструктуре каждой группы. Когда-то в отношении гениталий было в ходу выражение «интимный орган». Как бы то ни было, сегодня терапевтические группы с большой легкостью, даже развязностью, обсуждают темы гениталий и сексуальности. Теперь «интимным» для группы является то, как в ней пациенты платят деньги, потому что часто деньги и оплата действуют как электроды, на которых конденсируются чувства по отношению к лидеру. Структура оплаты во многих клиниках психического здоровья является предметом особого отношения, поскольку то, сколько платит каждый член группы, зависит от его экономических возможностей. Информация о том, кто сколько платит, держится в строгом секрете, поскольку разница в оплате между членами группы (то, что молчаливо и коварно влечет за собой разницу в правах, в правах собственности) угрожает самой объединяющей основе группы: равенству всех участников.

Члены группы часто надеются, что лидер чувствует их потребности; это становится для них наиболее очевидным, когда группа проводит альтернативную (без лидера) встречу (см. главу 13), во время которой участники могут почувствовать себя заброшенными и никому не нужными; нет ни одного, кто бы без наводящего вопроса знал, что он чувствует и чего хочет от группы. Один член группы написал список вопросов, которые больше всего беспокоили его; он принес его на встречу, после которой подождал терапевта, чтобы попросить его прочесть этот список. Очевидно, содержание списка мало что значило. Если бы он по-настоящему хотел поработать над перечисленными проблемами, он должен был выступить и представить их группе. Он этого не сделал, важнее всего было присутствие терапевта и его забота. Его перенос заключался в том, что он не в полной мере отделял себя от терапевта; границы их эго размылись; если он что-то понимал или чувствовал, это было равносильно тому, что терапевт понимал и чувствовал то же самое. Пациенты постоянно хранят в голове образ терапевта, он внутри них, он наблюдает за их действиями, он вступает в воображаемые беседы с ними.

Когда несколько членов группы разделяют такое ожидание лидерского всеведения, лидерской заботы обо всех, встречи приобретают характерный оттенок. Группа кажется беспомощной и зависимой. Ее члены теряют навыки общения и не могут помочь ни самим себе, ни окружающим. Потеря навыков общения особенно драматична в группе, состоящей из профессиональных терапевтов, которые неожиданно оказываются не в состоянии задать друг другу даже простейших вопросов. Например, на одной из встреч группа разговаривала о потерях. Один участник впервые упомянул, что у него недавно умерла мать. Последовало молчание. Это — неожиданная групповая афазия. Ни один не был в состоянии произнести даже: «Расскажи нам об этом». Все они ждали — ждали действий терапевта. Ни один не нашел в себе мужества сказать что-нибудь из-за страха уменьшить свой шанс получить одобрение лидера.

Случается, конечно, и обратное. Тогда члены группы постоянно ведут себя вызывающе в отношении к лидеру. Ему не доверяют, его мотивы искажаются, его третируют, как врага. Примеры такого негативного переноса довольно распространены. Один пациент, только начавший заниматься в группе, потратил много энергии, пытаясь доминировать над остальными членами группы. Когда терапевт попытался обратить на это внимание, пациент отнесся к этому вмешательству как к умышленному: терапевт препятствовал его росту, угрожал его индивидуальности, пытаясь его покорить, и, наконец, терапевт сознательно тормозил прогресс, чтобы улучшения не происходили слишком быстро и, следовательно, не ударили ему по карману. Другая параноидальная пациентка, имевшая длинную историю, связанную с расторжением договоров об аренде и судебными процессами, которые начали против нее разгневанные владельцы земли, стала сутяжничать в группе. Она отказалась оплачивать свой небольшой клинический счет, заявив, что в расчетах произошла ошибка. У нее не нашлось времени придти объясниться с администратором клиники. Когда терапевт по нескольким причинам напомнил ей об этом, неблагодарная молодая женщина сравнила его с евреем, владельцем трущоб, или с жадным капиталистом, наносящим такой же вред ее здоровью, как если бы она рабски трудилась по двадцать четыре часа в сутки на угольной шахте. Еще у одной пациентки, как правило, появлялись симптомы гриппа, как только усиливалась ее депрессия. Работа терапевта неизбежно сопровождалась ее подозрениями, что он обвиняет ее в симуляции заболевания точно так же, как это делали ее родители. Один терапевт пару раз взял сигарету у участницы группы; другой член группы осудил это, обвинив его как в «попрошайничестве», так и в эксплуатации женщин группы.

Существует много причин для нереалистичной критики терапевта, иногда она проистекает из того же чувства беспомощной зависимости, которое приводит к послушному поклонению, описанному выше. Некоторые пациенты («борющиеся за независимость») пытаются демонстрировать свою независимость, постоянно бросая лидеру вызов. Есть другие, которые утверждаются в своей целостности или силе, пытаясь достичь триумфа в борьбе с сильным противником; они испытывают приятное возбуждение и ощущают силу, стремясь завязать хвост тигру и остаться при этом невредимым.

Наиболее распространенное обвинение, которое члены группы выдвигают против лидера, касается его излишней холодности, отчужденности, бесчеловечности. Отчасти это соответствует действительности. По причинам как профессиональным, так и личным, о которых мы коротко скажем, многие терапевты отгораживаются от группы. Их роль комментатора процесса требует от них определенной дистанцированности от группы. Но существует кое-что еще. Хотя члены группы настаивают на том, что хотели бы, чтобы терапевт был более человечным, у них есть еще одно желание, противоречащее первому, — чтобы он был более чем человек. Фрейд часто отмечал этот феномен и в конце концов в работе «Будущее одной иллюзии» построил свои объяснения, опираясь не на религиозную веру, а на жажду сверхсущества. По его мнению, групповая целостность зависит от существования некоего сверхчеловека, который, как мы видели, создает иллюзию, что одинаково любит всех членов группы. Прочные групповые связи при потере лидера превращаются в оковы времени. Если генерал гибнет в сражении, вступает в действие закон, по которому эта новость держится в тайне, чтобы не вызвать панику. То же самое справедливо и для главы церкви. Фрейду очень понравилась вышедшая в 1903 году новелла «Когда наступила тьма» (When It Was Dark), в которой божественность Христа была подвергнута сомнению и в конечном счете опровергнута. В работе описывались катастрофические последствия, которые это опровержение повлекло за собой: прежде стабильные социальные институты развалились, как детали модели аэроплана, когда клей, которым они были склеены, вдруг перестал держать.

Итак, мы обратили внимание на амбивалентность ожиданий членов группы, касающихся человечности терапевта. Они заявляют, что он ничего не рассказывает им о себе, и в то же время они редко откровенно просят об этом. Они требуют от него быть более человечным и в то же время разносят его за ношение напульсников, за желание стрельнуть сигаретку или за то, что он забыл сообщить группе о своем телефонном разговоре с одним из членов группы. Они предпочитают не верить ему, если он выражает свою озадаченность или говорит о своей неосведомленности. Болезнь или слабоволие терапевта всегда пробуждают у участников сильный дискомфорт, как будто терапевт должен быть выше биологических законов. Если лидер оставляет свою роль, его ученики страдают. Когда шекспировский Ричард жалуется на свою «пустую корону» и, нуждаясь в друзьях, не скрывает своего уныния, его суд приказывает ему хранить молчание.

Группа психиатрических стационарных больных, которую я однажды вел, совершенно четко встала перед дилеммой. Они часто обсуждали «больших людей», существующих за пределами клиники, — своих врачей, групповых лидеров, инспекторов и представителей общества старших практикующих психиатров. Чем ближе подходил срок окончания их тренинга, тем более насущной становилась тематика «больших людей». Я поинтересовался, можно ли предположить, что они вскоре тоже станут кем-то из больших людей? Может быть, даже у меня есть свои большие люди? У них существовали два противоположных взгляда в отношении больших людей, и оба были пугающими. Первый: большие люди были реальны, они обладали сверхмудростью и сверхзнаниями и воздавали по заслугам молодым наглым обманщикам, пытающимся влезть в их ряды, и их справедливость была пугающей; или второй: большие люди сами были обманщиками, а все члены группы оказывались в роли Дороти перед лицом волшебника страны Оз. Вторая возможность имела больше пугающих последствий, чем первая: она ставила их перед лицом их внутреннего одиночества и изоляции так, будто иллюзии жизни на короткое время отбрасывались прочь, обнажая эшафот бытия, — устрашающий вид, один из тех, которые мы прячем от себя за самыми темными шторами. «Большие люди» это очень темные шторы: можно их бояться в той мере, в какой пугающими могут быть их приговоры, — это гораздо менее ужасающая альтернатива, чем та, что никаких больших людей нет, а есть только конечное и абсолютное одиночество. Таким образом, члены группы нереалистично воспринимают лидера по многим причинам, среди которых: истинный перенос или замещение аффекта, полученного от некоего, существующего ранее объекта; конфликтные мнения относительно власти, зависимости, автономии, бунта и т. д., которые воплощаются в лице терапевта; стремление наделить терапевта качествами сверхчеловека, чтобы использовать его как щит против экзистенциального (или онтологического) страха. Еще один источник нереалистичного восприятия терапевта кроется в открытом или интуитивном понимании членов группы большой влиятельной силы группового терапевта. Его присутствие и его участие, как мы уже говорили, имеет существенное значение для выживания группы и стабильности ее существования. Его нельзя сместить; в его распоряжении неограниченная власть; он может исключать участников, добавлять новых, мобилизовывать давление группы против любого по своему усмотрению.

На самом деле, источники сильных, иррациональных чувств по отношению к терапевту настолько разнообразны и так сильны, что перенос произойдет, что бы мы не предпринимали. Я не думаю, что терапевту нужно озадачивать себя созданием переносов или облегчением их развития. Лучше, если он потратит время, пытаясь использовать перенос в терапевтических целях. Ясная иллюстрация переноса приходит на ум в связи с пациентом, который часто критиковал меня за мою отчужденность, загадочное поведение и скрытность. Он обвинял меня в манипуляциях: будто бы я управлял поведением каждого члена группы, держа их всех на поводке. Я не был прозрачен и искренен. Я никогда не говорил группе, как конкретно я собираюсь их лечить. Самым потрясающим в этой иллюстрации является то, что этот пациент был членом группы, в которой в экспериментальных целях (см. главу 13) я очень доступно, очень честно, очень прозрачно записывал тезисы групповых занятий и рассылал их участникам перед каждым следующим занятием. Я думаю, еще ни один терапевт не делал более серьезной попытки демистифицировать терапевтический процесс. На той самой встрече, на которой пациент критиковал меня, он заявил во всеуслышание, что не читал тезисов и на его столе их накопилась уже целая стопка!

Перенос существует столько же времени, сколько существует лидерство. Я никогда не видел группы без богатого и сложного контекста переноса. Проблема, таким образом, состоит не в том, как избежать, а, напротив, как использовать перенос. Если терапевт хочет использовать перенос в терапевтических целях, он должен помочь пациенту распознать, понять и изменить искаженное мнение по отношению к лидеру.

Существует два главных подхода, облегчающих использование переноса в групповой терапии: совместная оценка и увеличение степени прозрачности терапевта. Терапевт может побудить пациента сравнить свои впечатления о терапевте с впечатлениями других участников. Если мнение большинства или всех членов группы совпадает с мнением пациента и его чувствами в отношении терапевта, можно предположить, что либо реакция на терапевта основывается на общих групповых силах, имеющих отношение к его роли в группе, либо реакция вовсе не является нереалистичной, и пациенты воспринимают его верно. Если же один участник из всей группы имеет свое, особое, видение терапевта, то ему следует помочь исследовать возможность того, что он видит терапевта, а может быть, и других, сквозь внутреннюю искажающую призму.

Таким образом, один метод облегчения проверки реальности — это стимулировать пациентов с тем, чтобы они сверяли свои восприятия с восприятиями других членов. Другой ведущий метод требует для своего применения личность терапевта; он разрешает пациенту утверждать или отрицать впечатления о нем, постепенно проникая в себя все глубже и глубже. Терапевт настаивает на том, чтобы пациент имел дело с ним, как с реальной личностью, такой, какой она есть здесь и сейчас. Он отвечает пациенту, разделяет его чувства, признает или отвергает мотивы или чувства, приписываемые ему, проверяет собственные слепые пятна, демонстрирует уважение к обратной связи, которую ему предлагают члены группы. По мере возрастания объема сведений о терапевте пациенту становится все труднее поддерживать ложную систему взглядов в его отношении. Групповой терапевт постепенно испытывает метаморфозы: в начале он выполняет многочисленные функции, необходимые для создания группы, развития социальной системы, в которой могут действовать многие лечебные факторы, а также для активации и прояснения здесь – и - сейчас. Постепенно терапевт начинает взаимодействовать с каждым из членов группы; со временем он переходит к более личным отношениям с ними, и пациентам становится все труднее поддерживать прежде сформированные стереотипы восприятия терапевта. Этот процесс, происходящий между терапевтом и каждым членом группы качественно не отличается от интерперсонального влияния, которое возникает как результат взаимоотношений между каждым членом группы с другими участниками. В конце концов, терапевт не монополизирует власть, доминирование, проницательность или отчужденность, и многие участники прорабатывают свои конфликты в этих сферах не с терапевтом (или не только с терапевтом), а с другими участниками, обладающими этими атрибутами. Эти изменения в степени открытости терапевта, вне всякого сомнения, ограничены групповой терапией; однажды кто-то сказал, что, если аналитик рассказывает пациенту анекдот, можно с уверенностью сказать, что аналитик приближает свой конец. Как бы то ни было, этап, уровень, характер прозрачности терапевта и отношения между этой его деятельностью и другими задачами в группе проблематичны и заслуживают тщательного рассмотрения. Характер и уровень прозрачности терапевта рассматриваются в различных школах групповой терапии по-разному, и степень расхождения в этом вопросе сильнее, чем в отношении других интересующих нас сейчас характеристик.