Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Пути развития отечественного пейзажа во второй половине 19 века.Содержание книги
Поиск на нашем сайте
Весь период между 20ми и 60ми годами 19в в пейзажной живописи заполнен, в сущности, одним и не особенно утешительным течением, а именно так называемой Воробьевской школой, которую можно было бы также назвать академической, так как ею управляли школьный шаблон, манера, казенный установленный рецепт, а не правда, не свобода и не вдохновение природой. На смену искреннему, скромному творчеству Алексеевых и Галактионовых, на смену их любованому проникновению тихой красотой родной природы явилось дешевое желание поразить зрителя чудесами природы, великолепием знаменитых живописных местностей. Академический пейзаж пережил три периода. К первому, самому приятному, принадлежат работы Воробьевской школы, в узком смысле. Они были сделаны в характере сухих, но зато топографических съемок, в них совершенно отсутствовали интимность, любовь и настроение. Точки были выбраны не характерные, не с намерением тронуть зрителя, передать волновавшее художника чувство, но так, чтобы можно было сразу увидеть массу разнородных местностей и вся картина могла служить чем-то вроде панорамы или путевого плана. По этой узкой и ремесленной, но требовавшей добросовестности дорожке пошли: братья Чернецовы, Рабус, Боед, Раев и др. Ко второму периоду академического пейзажа, отличавшемуся большей мягкостью, нежностью и элегантностью и в связи с этим большей фальшею и слащавостью, принадлежат всевозможные сверстники Штернберга и Чернышева. Русские художники этого типа почти все в наше время забыты, однако двое из них: один из самых первых и один из самых последних - до сих пор, по недоразумению, считаются какими-то реформаторами и пользуются громкой, но далеко не заслуженной славой. Это Лебедев и Васильев. В глубине души у них жил истинно художественный огонек, но этот огонек прорывался в их картинах лишь крайне редко, будучи постоянно подавлен манерностью и шаблоном. Такие действительно хорошие вещи - Кастель Гандольфо Лебедева, Барки на Волге или Осенний пейзаж Васильева. Главная отличительная черта третьего и последнего периода академического пейзажа - это его более ясно и определенно выразившая зависимость от восторжевавшего в 60х и 70х гг реализма. Академические пейзажисты третьего периода сумели воспользоваться находками, сделанными художниками-искателями, но притом они не пожелали изменить своего душевного отношения к делу, а лишь умеренно приладились к новому направлению, приглаживая и прихорашивая добытые открытия. Это Клевер, Суходольский, Каменев, Ясновский и др. Сюда бы относился и Саврасов, если бы не его одинокая картина Грачи прилетели, сделавшая его истинным основателем всей новой рус школы пейзажистов. Прежде чем перейти к этой новой школе пейзажистов и ее источникам, следует сказать несколько слов еще об одном художнике - об Айвазовском, хотя и значившемся учеником Воробьева, но стоявшем в стороне от общего развития русской пейзажной школы. Заслуга Айвазовского в истории русского общ-ва невелика. Он ничего нового в нее не внес. То,что он делал, то есть эпическое изображение стихийной жизни, было найдено Тернером, а затем популяризовано другими англичанами. Однако и за то ему спасибо, что он, единственный среди русских, сумел увлечься этим наследием. Чем-то новым и свежим пахнуло от произведений двух художников, выступивших еще в 60х гг. Это Клодт и Шишкин. Оба они развивались в 60х гг, следовательно, в эпоху наиболее острого столкновения самых разнородных начал в иск-ве. Совершенно фатально всесильная академическая рутина наложила и на Клодта, и на Шишкина свою несмываемую печать. В особенности это сказалось на технике их, а отчасти также и на выборе тем, на всем их отношении к делу. Клодт был заинтересован не столько внешним видом, сколько интимной жизнью природы, и это его преимущество перед Шишкиным. Клодт был действительно далеким предшественником Левитана, но, не явись одновременно с ним и после него целый ряд художников, упорно занявшихся строгим изучением внешних форм, вероятно, появление такого мастера, как Левитан, было бы отодвинуто еще на многие годы. По пути Клодта нельзя было идти дальше. Да и пути, скорее, никакого не было, а были только почтенные и трогательные намерения. Нужно было сначала овладеть вполне формой, чтобы затем всецело выразить и внешнюю прелесть, и внутреннюю поэзию русской природы. Нужен был правильный строгий рисунок, внимательное изучение линий и форм, а также правдивые, бодрые, яркие краски, Рисунок дал Шишкин, краски - Куинджи. Шишкин охотно прибегал к фотографии, и фотографичностью отзывается все его творчество и в особенности его этюды. Однако именно в этих, смахивающих на фотографии, этюдах - вся заслуга мастера. Для борьбы с АХ нужны были тогда не песни и не стихи, а точные документы, кои и давал Шишкин в своих работах. Но и он не удерживался от прикрашивания и приглаживания. Его неоценимые заслуги перед рус худ-в не в картинах, но в его бесконечных рисунках, некоторых офортах и этюдах, в особенности тех, в которых он не гнался за трудными световыми и красочными эффектами и которые давали ему возможность обращать большее внимание на рисунок, нежели на живопись. Куинджи был учеником Айвазовского, и только горячий, увлекающийся, истый южанин Айвазовский, с его пестрой и ясной, как радуга, как иллюминация, палитрой, мог из всех русских художников пробудить в своем молодом ученике, тоже южанине, столь же горячем и увлекающемся, как он сам, порывы к яркому и цветистому. Широко взятые, вольно раскидистые композиции учителя должны были благотворно действовать на юношу, который, не видав еще ничего другого, не мог понять тогда их внутренней пустоты, но зато привыкал, увлекался ими, просто и свободно смотреть на природу. В этом художнике крайне любопытна вся его очень сложная фигура: его правдивость, доходящая до дерзости, до грубости, его безусловная честность и в то же время его наклонность к дешевому эффекту, к театральным приемам, его повторство грубым вкусам толпы. В его воззрениях также выразилась эта раздвоенность. Эта раздвоенность - черта общая всему поколению художников 70х гг, далеко не столь прямолинейному, как предшествующее ему поколение безусловных направленцев, - выразилась в произведениях Куинджи в том, что при выполнении своих прекрасных замыслов он постоянно прибегал к самому недостойному эффектничанию. Кроме Куинджи и Шишкина в 70х и 80х блистали еще несколько художников, которых можно назвать уже прямыми предшественниками Левитана, соединившего в своем лице все их искания и давшего гениальный синтез их частичному, отрывочному творчеству. Саврасов выступил гораздо раньше, еще в 50х гг, однако вся его деятельность до Грачи прилетели была слишком бледной. Этюды Поленова сослужили русскому художеству, быть может, даже лучшую службу, нежели более точные, но сухие верещагинские этюды, потому именно, что они были доступнее, что они не так уж резко отличались от всего предыдущего и современного (например, от Семирадского), нежели те. В 1887г в первый раз обратил на себя серьезное внимание Остроухов своими замечательными картинами Золотая осень и Весна, являющимися самыми близкими и по духу, и по времени предшественниками Левитана. Одним из самых ранних чистых реалистов является Кузнецов. На него указывал Крамской как на новых людей еще в первой половине 80х гг и даже завидовал им. Алпатов: Развитие русского пейзажа в XIX веке питалось растущей, все более осознанной любовью русских людей к родной земле. Наиболее красноречивое выражение эта любовь нашла себе у наших писателей. Вдали от родины А. Герцен со страстной нежностью вспоминал русские деревни и села, почерневшие бревенчатые избы, свежий запах сена и смолистой хвои, всю прелесть русской природы, нечто мирное, доверчивое, кротко-грустное в ней, как в народной песне. И. Тургенев вкладывает в уста своего героя признание: „Я бы хотел еще раз надышаться горькой свежестью полыни, сладким запахом старой гречихи на полях моей родины; я бы хотел еще раз услышать издали скромное тенькание надтреснутого колокола в приходской нашей церкви, еще раз полежать в прохладной тени под дубовым кустом на скате знакомого оврага; еще раз проводить глазами подвижной след ветра, темной струей бегущего по золотистой траве нашего луга". В этих словах умирающего высказалась страстная любовь самого писателя к родине, которая только окрепла в его странствиях по чужим краям. Уже много позднее П. Чайковский признавался: „Прогулка летом по России в деревне, по полям, по степи, бывало, приводила меня в такое состояние, что я ложился на землю в каком-то изнеможении от наплыва любви к природе, тех неизъяснимо сладких ощущений, которые навевали на меня лес, степь, речка, деревья вдали, скромная церквушка, словом все, что составляет убогий, русский, родимый пейзаж". Русские пейзажисты А. Саврасов, Ф. Васильев, И. Шишкин, каждый со своими стремлениями и пристрастиями, немало потрудились над тем, чтобы донести до зрителя черты сельской природы — леса и степи, рек и озер (Ф. Мальцева, Мастера русского реалистического пейзажа, т. 1-2, М., 1953, 1959.). Но, поскольку дело не ограничивалось одной точностью передачи ее черт, уже перед ними возникали и более сложные вопросы понимания поэтики пейзажа и его средств выражения. Как ни странно, русские пейзажисты второй половины века лишь в очень незначительной степени опирались на наследие А. Венецианова и его школы. Нельзя сказать, что итальянские пейзажи А. Иванова оставались неизвестны, но прямого воздействия и они на русских пейзажистов того времени не оказали. Русские мастера в большей степени исходили из традиций среднеевропейского пейзажа, в частности Голландии XVII века, с его приглушенными красками, облачным небом, далекими равнинами и прижатыми к земле крестьянскими домиками. Голландские традиции проникали в Россию нередко и через немецких мастеров. Еще И. Крамской в похвалу Ф. Васильеву сравнивает его с А. Ахенбахом, хотя и признает, что русский мастер превзошел немецкого. В. Стасову приходилось призывать русских художников освободиться от влияния А. Калама, так как оно еще давало о себе знать. Говоря об источниках вдохновения русских пейзажистов, нельзя умолчать о роли народного творчества. Русские напевы прямо вдохновляли наших композиторов (вспомнить хотя бы „Во поле береза" в IV симфонии Чайковского). Русская народная поэзия воздействовала на живопись только косвенно. Здесь имеются в виду не столько картины, как пейзаж И. Шишкина „Среди долины ровныя", пример прямой иллюстрации слов песни, сколько поэтические темы народной песни, которые определяют эмоциональный стержень и русского живописного пейзажа того времени. Многое из того, что стало его предметом, в общих чертах уже знакомо было по народным песням: шлях-дороженька, конца краю нет, выражение тоски; деревце в лесу или березонька во поле, образ одиночества; широкая долинушка, куда идет погулять молодец, и шелковая трава, на которую он ложится, выражение достигнутого блаженства; далекая степь — долгий путь на чужую сторону и вместе с тем — раздолье по всей земле. Все эти мотивы входят и в русский пейзаж XIX века. Он воспринимается живописцами не только как данность природы, но и как выражение человеческой души. В пейзаже человек находит отклик на свое безотчетное стремление вдаль, на поиски лучшего, на тоску по счастью, на влечение к вольной жизни. Наши живописцы, особенно И. Левитан в пространственном строе картин, стремились выразить место человека в мире, его иллюзии и мечты, его надежды и стремления. В своих ранних произведениях Левитан, особенно в этюдах с натуры, ограничивается уголком, фрагментом, не более того. Над головой человека нередко мало неба, под ногами его много бурой земли. Но если пейзаж пересекает овраг или дорога бежит к горизонту, то при всем ощущении придавленности и тесноты в него входит движение и оно как бы раздвигает рамки картины. Известная картина И. Левитана „Владимирка" — это и наиболее крупное и зрелое его произведение, образ, в котором путь-дороженька и сопровождающие ее, то отбегающие от нее, то сливающиеся с ней тропиночки как бы призывают нас мысленно в нее войти. Лирическая нотка в этой картине очень сильна. Маленькая, едва заметная фигурка путника и рядом с ней голубец, столбик с образком усиливают впечатление потерянности человека в мире. Зритель мысленно следует за путником, входит в картину, догоняет его, разделяет его путь. На горизонте призывно светится полоска леса с едва заметной белой церковкой. Это движение в глубь картины не могут остановить бегущие ему наперерез редкие мелкие облачка, но они вносят в картину нечто тревожное. Неба в ней больше, чем земли, от этого она легче, воздушнее. Психологическое преобладает над материальным, земным. Картина могла бы называться и просто „Дорога". Название „Владимирка" напоминает, что по ней шли осужденные в далекую сибирскую ссылку, на каторгу, и это наполняет ее гражданским содержанием (О теме дороги у И. Левитана (М. Алпатов, И.И.Левитан М.-Л., 1945).). В русских пейзажах конца XIX века нередко дорога или река уходят не прямо в глубь картины, как во „Владимирке", а заворачивают, образуют поворот на первом плане, и благодаря ему зритель более энергично вовлекается в картину и имеет возможность своим взглядом охватить большее пространство в ней. Это можно видеть еще в „Оттепели" Ф. Васильева со следами полозьев на талом снегу. Наглядный пример такого построения пространства — этюд Левитана „Пасмурный день на Волге" (1886). Содержание этого пейзажа определяется не только мотивами, которые в нем воспроизведены, — берег, дорога, озеро, река и т.д., но и тем, как они „прочитываются" глазом зрителя. В этюде Левитана берег реки как бы огибает картину, наш глаз невольно скользит по его краю, мы мысленно входим в нее, и, поскольку край берега уходит к горизонту, мы с одного взгляда охватываем большое пространство, любуемся простором широкой, как озеро, реки и блеском ее водной глади. Нас чарует этот простор, он не подавляет нас своей безмерностью, но радует тем, что заключен в тесное поле картины. В картинах Левитана обычно ценятся отдельные пейзажные мотивы, вроде белоствольных березок, лиловых изб, стогов сена и т.п. Между тем в них заслуживают внимания и средства передачи целостного ощущения природы. В рисунках леса у И. Шишкина мы обычно стоим перед ним; как ни тщательно обрисовано у него каждое дерево, все они образуют плоскостную декорацию (А. Савинов, Рисунки И. И. Шишкина, М., 1960, табл. без номера: „Лес", 1869; „Зеленая роща", 1871; „Деревья. Козловка-Засека". 1873; „Лес", 1880-е гг.; „В лиственном лесу". 1880-е гг. и др.). В рисунках леса у И. Левитана тени, падающие на первый план от деревьев за спиной художника, создают ощущение, что мы стоим среди деревьев, они обступают нас со всех сторон („И. Левитан. Воспоминания и письма", М., 1950 (рис. к стр. 17. „Стволы деревьев").). Огибающий край картины берег в этюде И. Левитана также содействует тому, что между зрителем и природой уничтожается резкая грань. Среди русских пейзажей такого построения пальма первенства принадлежит картине И. Остроухова „Сиверко" (1890), произведению, получившему самое широкое признание. Скромный, почти невзрачный мотив средней русской природы: серый облачный летний день, в воздухе нечто суровое и неприветливое, на первом плане переданы кустарники и цветы, за ними песчаный берег реки, покрытая рябью свинцово-серая вода, дальше светлая полоска луга, широкая полоса леса и над ним низко нависшие облака. Лейтмотивом этой картины, определяющим весь характер восприятия природы, служит край берега на повороте реки, образующий широкую могучую дугу. Этот край берега ведет наш взгляд за собой, в глубь картины, и помогает нам мысленно охватить все пространство как целое. В картине ни один мотив не занимает ее центра, ничто не преобладает над другим. Но из взаимодействия ее элементов возникает ощущение целостности природы. Наперерез этому могучему огибающему реку краю берега движутся облака, на воду набегает рябь, над нею реют чайки. Но решающее значение имеет неторопливое, плавное и могучее движение дуги, которое переносит нас в самые недра природы. Подобное построение пейзажа следует признать типичным для русской школы конца XIX века. Нет сомнения — его нельзя объяснять себе характером нашей равнинной природы, течением наших рек. Решающее значение имело поэтическое отношение к природе, в живописи — выбор точки зрения. Импрессионисты К. Моне, А. Сислей создали много прекрасных пейзажей в Аржантейле на берегах реки (Например: А. Сислей. „Вид на Хептон Корт" (воспр.: R. Wilenski, French Painting, London, 1937, pp. 236-237).). Но такого построения, как у И. Левитана и у И. Остроухова, мы не находим в их картинах. Трепетная воздушная атмосфера обволакивает у них предметы, но ничто в их пейзажах не ведет глаза зрителя в глубь картины. Дороги и полоски полей стремительно и страстно несутся в пейзажах Ван-Гога, но они перебивают друг друга, не сливаются воедино. В пейзаже Остроухова в выборе точки зрения, в расположении предметов в картине есть нечто характерное для спокойной созерцательности русского пейзажа (С. Глаголь и И. Грабарь, И. И. Левитан, М., б. г.). Принято считать, что И. Левитан своим примером содействовал тому, что у его продолжателей ведущее значение приобрел пейзажный этюд, то есть кусок природы, переданный по непосредственному впечатлению. Между тем не следует забывать, что сам И. Левитан испытывал влечение к созданию пейзажей — картин целостного, всеобъемлющего характера. Последняя работа Левитана „Озеро. Солнечный день" (1899—1900, Русский музей) хотя и осталась неоконченной, занимает важное место в истории русского пейзажа, как попытка создания синтетического образа русской природы. Недаром художник собирался назвать картину — „Русь". По характеру своего выполнения ее нельзя считать наиболее совершенной его работой, она менее собранна, менее цельна, чем многие его этюды. В известной степени картина производит впечатление растянутой. Но она заслуживает внимания, так как Левитаном поставлена в ней важная задача. Сохранился этюд Левитана, сделанный в совсем другой местности, но содержащий почти те же мотивы, что и картина „Озеро". Из него видно, что художник давно уже задумывал то, что нашло себе воплощение в картине. В картине формообразующее значение имеет не дорога и не река, а широко раскинувшееся озеро. Первый план срезан, на втором плане находится осока, за ней открывается вид на далекие холмистые берега. В основу построения пейзажа положен сложный ритмический ключ. Небо и земля в их взаимоотношении — облака отражаются в воде, их тени набегают на отражение, плывут вслед за ними по поверхности воды. Большое разнообразие форм — надутые, как пузыри, облака, мягко круглящиеся холмы, рябь на воде, торчащие стебли осоки. Облака, полузакрывающие друг друга, вносят в картину четкое чередование планов: мы мысленно двигаемся по ним, как по ступеням. И вместе с тем ничто не влечет зрителя в картину, не ведет его вглубь. Озеро не похоже на блюдечко, как в картине „Над вечным покоем". Оно постепенно раскрывается в последовательности планов, но не имеет ни начала и ни конца. Пейзаж широкий, вместе с тем высоко подымается кверху. Вся русская земля как бы стоит перед глазами зрителя от края до края, и над ней высокое небо. В эту картину вкраплен типичный пейзажный мотив, вроде тех, которым Левитан часто посвящал свои этюды: избы, полосы хлебного поля, красные осенние деревья и белая церковь на холме, а на другом холме — еще одна деревня, подобно повторению облаков в воде, словно повторяет очертание первой. Картина приобретает панорамность, в деревне и церквах на холме чудится образ древнерусского города, града Китежа. Левитану не удалось в этой работе передать все богатство красочных взаимоотношений, в силу чего картина несколько распадается. Но им сделан шаг к тому, чтобы сопоставить элементы пейзажа на новой основе. Лирическое сопереживание, вчувствование в кусочек природы уступает место эпическому воспеванию всей страны. Светлая грусть уступает место радостной праздничности. Для того чтобы оценить новое в „Озере" Левитана, нужно вспомнить „Родину" Н. Дубовского (Русский музей), в которой тоже представлено „пространство широко раскинутых полей" (Некрасов), а вдали — маленькая беленькая церковка (В. Зименко, Н. Н.Дубовской, М.-Л., 1949.). Но пейзаж Дубовского — это обычный, но несколько растянутый этюд с натуры. Между тем в „Озере" Левитана сосредоточено больше того, что может охватить взгляд, и в связи с этим картина, сохраняя всю свою наглядность, превращается в собирательный образ родной земли с ее беспредельным простором, сверкающим солнцем, небом, водой, землей, настоящим и прошлым. Как бы ни расценивать выполнение этой так и не законченной картины И. Левитана, она заслуживает внимания: художник приблизился в ней к фольклорному пониманию пейзажа, он должен был ради этого отступить от традиционного построения картины, чего не решился сделать Дубовской (Большинство последователей Левитана развивало не эту сторону его творчества, но его склонность к этюдам - кускам природы (см.: П. Муратов, Пейзаж в русской живописи 1900-1910. - „Аполлон", 1910, №4).).
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-08-14; просмотров: 407; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.222.111.44 (0.01 с.) |