Глава 1. Массовая миграция ногайцев В турцию

Итоги Крымской войны (1853–1856) подтвердили позиции России в Закубанье, и никаких изменений в статусе северокавказских народов не произошло: по условиям Парижского мира кавказские владения России остались неприкосновенными. Западные державы, пытавшиеся остановить любыми средствами российскую экспансию, стали призывать к всеобщему восстанию против России самих горцев¹. Подрывная деятельность европейских агентов среди адыго-абхазских народов облегчалась тем, что после войны в крупных городах Черноморского побережья открылись английские консульства. Английские и польские эмиссары, прибывавшие с вооружением и волонтёрами, всколыхнули борьбу против России и привели к трагическому противостоянию значительной части местных народов².

Окончательное покорение закубанских народов было внутренним делом России, и всё пространство от р. Белой до Чёрного моря подверглось усиленному давлению со стороны войск, переброшенных на Правое крыло Кавказской линии. Часть местного населения переходила на сторону русских и участвовала в экспедициях против своих непокорных соотечественников. Так, когда в конце 1856 г. начались военные действия против отрядов Сефер-бея в районе современного г. Новороссийска, в войсках под командованием подполковника М.А. Цакни было немало адыгов³. Закубанский наиб Магомет-Амин сдался российским властям, узнав о пленении Шамиля в 1859 г. Получив пожизненную пенсию в 3 тыс. рублей, он уехал в Турцию, где выполнял тайные поручения российского правительства за денежные вознаграждения⁴. С осознанием бессмысленности борьбы адыгские народы стали склоняться к массовому переселению в Османскую империю.

В 1857 г. российские войска наступали одновременно с трёх сторон: с востока, запада и центра от Кубани к Кавказским горам⁵. Главнокомандующий Кавказской армией Барятинский рассматривал два основных способа завоевания края: покорение местных жителей с оставлением их на занимаемых землях и отнятие у них земель для водворения победителей. Первый способ решили применять преимущественно к обществам, управляемым аристократией, за которой власти старались «утверждать поземельное владение для упрочения собственного нашего господства в крае»; а второй – к «демократическим» обществам, «не имеющими ни власти, ни общественного порядка, для покорения которых представляется невозможным соглашение с целым народом»⁶.

Между Кубанью и Лабой обитали «аристократические» народы, и владельцы, большей частью, покорились российской власти. Лабинскую линию продолжили до самого горного хребта, а передовой рубеж устраивался уже по р. Белой. Расселения народов на контролируемых территориях продолжались, но теперь лучшие и стратегически важные места отводились под строительство казачьих станиц и укреплений. Характеризуя ситуацию на Северо-Западном Кавказе, Барятинский отмечал: «После долгих и кровавых опытов мы достаточно убедились в том, что нет возможности иначе успокоить край, как постепенно продвигать вперёд наши линии укреплений, располагая везде сильные резервы и устраивая позади кордонные линии, заселённые казачьими станицами»⁷.

Признавая такой метод колонизации варварским по отношению к местным народам, Барятинский был озабочен непременным предоставлением альтернативного пути к спасению горцев, изгнанных со своих мест. Он писал: «Колонизация европейцев в Америке повела за собой истребление почти всех первобытных там жителей; но в наш век обязанности к человеческому роду требуют, чтобы мы заблаговременно приняли меры для обеспечения существования даже и враждебных нам племён, которых по государственной необходимости вытесняем с их земель»⁸. Поэтому покорным аулам давалась возможность переселяться на указанные места, в надежде, что они поймут «выгоду покориться по необходимости, нежели продолжать скитальческую жизнь»⁹.

В связи с деятельностью князя Барятинского, потомка рода Рюриковичей, нельзя обойти один существенный момент, закрепившийся в литературе как его стремление к истреблению адыгов: «Наиболее близкие к царскому двору сановники и генералы взяли курс на физическое уничтожение целого народа путём выжигания аулов и насильственного переселения адыгов на низменные болотистые места, непригодные для земледелия и являвшиеся рассадником различных болезней»¹⁰. Барятинский, как и многие патриоты Российской империи, действительно мечтал, что «со временем христианство обнимет все горы – и на развалинах мусульманства водворится даже там, где оно не было»¹¹. Однако он искренне отметал от себя обвинения в истреблении горцев. Стремясь ускорить покорение Закубанья, он предложил переселить на новые линии донских казаков, а «мирные» закубанские аулы переселить на Дон, но правительство не поддержало его.

Барятинский оправдывался: «Мне даже было прискорбно видеть, что Комитет выставил мои соображения в таком виде, как будто я предлагаю систему действий для покорения Кавказских горских племён, основанную на истреблении всего туземного населения». Князь не предлагал новую систему действий, а «изыскивал только средства к скорейшему осуществлению плана, которому издавна уже следуем мы на Кавказе. Еще со времён Императрицы Екатерины II началось водворение на Кавказской Линии Русского военного населения, которое постепенно все возрастало и продвигалось вперёд»¹².

Переселение же на Дон «выходящих из гор» горцев Барятинский объяснял необходимостью защищать их от мести соотечественников, так как покорившись российской власти, мирные аулы сразу становились объектами их нападений. Так, 9 июля 1858 г. 250 медовеевцев напали на бесленеевцев, жен и детей взяли в плен, а абазины-шкарауа «не доверяли кизилбековцам, которые приходятся родственниками медовеевцам»¹³.

Переселение с родных мест было чрезвычайно тягостно и для горцев, и для донских казаков. Министр государственных имуществ Хомутов писал: «Те и другие восторженно привязаны к своей родине, и между Донцами, находящимися долго в отсутствии из своих жилищ, встречаются и до сих пор страждущие тоскою по родине. Больные эти, по возвращению на Дон, выздоравливают в самом непродолжительном времени. При таком душевном настроении Донцов лишать значительное число их родины значило бы делать испытание спокойствию народа воинственного, навсегда преданного престолу, всегда готового нести жизни свои на алтарь отечества»¹⁴.

Правительство отклонило проект Барятинского, и генерал-адъютант Васильчиков писал ему 11 августа 1858 г., что император требует соблюдения условия, «чтобы развитие Русского населения в Закубанском крае было соразмерно с поземельным довольствием, которое можно предоставить вновь водворяемым казакам без крайнего стеснения туземцев, и соображаясь с средствами, какие правительство может для того назначить, сами собой отстраняются главные затруднения в наделении покоряющихся горцев поземельною собственностью, и избегается всякая необходимость переселения их на Дон»¹⁵.

Как мы знаем, массового переселения горцев на Дон и на «болотистые» места Нижней Кубани не случилось, а переселения казаков для заселения в Закубанье начались сразу же после Крымской войны, «вслед за усилившимися военными действиями»¹⁶. И надо признать, что колонизацию новых южных рубежей Барятинский не начал, а продолжил государственную политику Российской империи, в соответствии с её стратегическими интересами.

Сначала казаки занимали только пограничные земли между контролируемыми и неконтролируемыми территориями, а главной целью военных действий были переселенческие мероприятия, обеспечивавшие безопасность Лабинской линии. Система постов и укреплений выдвинулась к предгорьям, и для водворения станиц предназначались бассейны левых притоков Верхней Кубани. Заселение шло, начиная с устья Лабы и вверх по ущельям Большого и Малого Зеленчуков, Урупа и Лабы.

На территории современного Краснодарского края между устьем Урупа и р. Лабой, откуда бесленеевцев и беглых кабардинцев изгнали в 1855 г. на левобережье Лабы, поселили станицы Урупской бригады Кавказского линейного казачьего войска. В мае 1858 г. возникло шесть новых станиц на Урупе, Тегене и Большом Зеленчуке, «затем закладка их постепенно продолжалась, по мере движения наших войск вперёд»¹⁷. Бесленеевцы, беглые кабардинцы и абазины-шкарауа большей частью бежали с Лабы на запад. До 1860 г. задача войск в Закубанье состояла, по словам военного историка Р. Фадеева, в том, чтобы «сбить неприятельское население с лесной долины и холмистых предгорий и загнать его в горы, где ему было невозможно долго прокормиться»¹⁸.

В 1858 г. в ведении военных начальников Правого крыла Кавказской линии состояли Черномория, Лабинский и Верхне-Кубанский округа. Большая часть кубанских ногайцев подчинялась начальнику Лабинского округа. Верхне-Кубанский округ состоял из Баталпашинского участка Кубанской линии, Зеленчукской и Кисловодской линий. В ведение начальника округа, командира Хопёрской бригады Кавказского линейного войска, вошли также Карачаевское и Тохтамышевское приставства¹⁹.

Тохтамышевское приставство охватывало всё предгорное пространство между Кубанью и Ходзью, левым притоком Лабы. Начальник штаба Правого крыла А.С. Кройерус отмечал, что его население составляли в основном мирные ногайцы и незначительная часть беглых кабардинцев, водворённых войсками под присмотр казаков между станицами Сторожевая и Исправная: у Большерского поста – 42 двора и на Урупе – 22 двора. Кроме того, при выходе на Малую Лабу в 1858 г. войска столкнулись с абазинами-шкарауа, которые «изъявили покорность» и подчинились начальнику Мало-Лабинской линии²⁰.

В 1858 г. колонизация усилилась, но ещё не переходила за Лабу: водворили станицы Спокойная, Удобная, Передовая, Исправная, Сторожевая и Подгорная с населением в 11 000 душ. В 1859 г. закончилось заселение станиц Урупской бригады: Зеленчукская, Кардоникская, Упорная, Отважная, Бесстрашная, в 1860 г. – Надёжная и Преградная. Так казачье население за Кубанью заняло широкую полосу северо-восточной части края, «стеснив лишь несколько живших тут ногайцев, абазинцев (шкарауа. – З.К.) и бесленеевцев»²¹.

Самые верхние станицы Урупской бригады Исправная, Сторожевая, Преградная, Зеленчукская и Кардоникская были основаны на территории современной Карачаево-Черкесии на Зеленчуках и Урупе²². Казачьи станицы составляли единую линию от устьев Лабы до Западного Карачая, и находились в едином военно-административном управлении. В результате пространство Верхней Кубани разделилось на две части казачьими станицами и постами: карачаевцы оказались зажатыми в Кубанском ущелье, а степных ногайцев окружили русские поселения.

Кубанские ногайцы из-за отвода земель станицам и войскам начали оставлять свои места и мигрировать в Османскую империю. «Большая эмиграция» началась в 1857 г.: «Закубанские горцы не в состоянии были сопротивляться нашим сильным отрядам, но все ещё крепились в разоряемой своей стране; одни только ногайцы, жившие между Кубанью и Лабой, не удержались на своих местах и, не желая оставаться в зависимости России, почти все поголовно вышли в Турцию; туда же вышли с той местности и другие черкесы мелких племён»²³, – писал П.П. Короленко.

Итак, массовая эмиграция ногайцев началась одновременно с колонизацией пространства между Кубанью и Лабой. Замечание М.И. Венюкова о ногайцах, что «теперешние обитатели Закубанья заняли свои места не дальше, как в текущем столетии, особенно в 1807 и 1813 годах»²⁴, конечно, неверное. Эту ошибку можно объяснить тем, что, действительно, в начале XIX в. часть ногайцев переселилась с российской стороны в турецкое Закубанье и смешалась с кубанскими ногайцами. Не вызывает сомнения и тот факт, что кубанские ногайцы были вовлечены в миграцию родственными ставропольскими ногайцами.

По «Ведомости об инородцах, кочующих в Ставропольской губернии» в 1850 г. числилось: калаусо-саблинских, калаусо-джембойлукских и бештавокумских ногайцев – 27 124 чел., ачикулак-джембойлукских и едисанских – 7600 чел., караногайцев и едишкульцев – 38 819 чел.²⁵. Губернские власти активизировали политику перевода ногайцев на оседлый образ жизни, изымая кочевья для русских земледельцев²⁶. В мае 1858 г. начались «работы по утверждению границ земель Кавказского линейного казачьего войска и магометанских народов»²⁷. И сразу же началась волна эмиграции ногайцев под предлогом хаджа – паломничества в Мекку.

И.В. Бентковский опубликовал «Сведения о выселившихся в Турцию почти одновременно с горцами, мирных, трудолюбивых и полезных для государства Калаусо-Саблинских, Бештово-Кумских и Калаусо-Джембулуковских ногайцах», мигрировавших в Османскую империю под предлогом «богомолья»²⁸. По его сведениям, в 1859 г. из Калаусо-Саблинского и Бештово-Кумского приставства ушло 8046 чел., осталось 9428 чел., из Калаусо-Джембулуковского ушло 2067 чел., осталось 18586 чел.

Генерал-губернатор Ставропольской губернии приказал местность, занимаемую ногайцами, «совершенно освободить от этих народов для поселения на ней коренных русских хлебопашцев»²⁹. После массовой эмиграции в Османскую империю два приставства в губернии исчезли окончательно. И.В. Бентковский заметил: «История не может обойти их молчанием и потому уже, что они более 70 лет пребывали под властью России и были не бесполезными её подданными»³⁰.

В связи с образованием в 1860 г. Кубанской и Терской областей в Ставропольскую губернию не вошли Моздок, Кизляр, Георгиевск и вся группа городов Кавказских Минеральных Вод. Ставрополье потеряло своё значение как административный и политический центр военно-казачьей колонизации, но зато стала зоной крестьянско-земледельческого переселения. После реформы 1861 г. на Ставрополье хлынул поток переселенцев из Воронежской, Харьковской, Курской, Орловской, Черниговской, Полтавской и Екатеринославской губерний³¹.

На степных просторах отводились земли для крестьян-земледельцев, а ногайцы, потеряв кочевья, селились, в основном, на частных землях своих владельцев – наследников Султана Менгли-Гирея. В 1861 г. губернатору было подана докладная записка Султана Джанибек-Гирея с просьбой о заселении принадлежащих ему земель ногайцами, не ушедшими в Турцию, а также вернувшимися оттуда. Им было разрешено поселиться оседло на левой стороне Кумы³². Так было основано село Канглы, «заселённое татарами на правах государственных крестьян». Бывшие кочевья отдали в частные владения чиновникам и военным или заселили колонистами: русскими, греками, эстонцами и др. В Калаусо-Саблинской степи в 1866 г. остались только владельческие аулы Султанов Джанибек-Гирея, Тохтамыш-Гирея и Девлет-Гирея, заселённые «татарскими и др. азиятцами, живущими по условиям», т.е. крепостными³³.

Что касается ногайцев Кубанской области, то в 1861 г. кавказские власти донесли царю, что после миграции почти всех прикубанских ногайцев в Турцию, земли площадью 400 тыс. десятин, с одной стороны между Урупом и Кубанью, а с другой – между Малым Зеленчуком и Кубанью, «ныне почти никем не занимаются, за исключением небольшого числа туземцев, поселившихся в долине Малого Зеленчука»³⁴.

Эмиграция охватила, в основном, родственные колена ногайцев, обитавших по Кубани, Куме, Калаусе и Сабле. Мы здесь не затрагиваем ногайские колена, вошедшие в состав Дагестанской и Терской областей, так как они не были тесно связаны родственными или иными связями с кубанскими ногайцами, и взаимных переселений в этот период уже не наблюдалось. Оказавшись в разных частях своих бывших обширных кочевий, ногайский этнос так и не был объединён в единое административное устройство и оказался в качестве этнического меньшинства в разных областях Северного Кавказа.

Разделение этноса и принуждение к эмиграции вряд ли входило в стратегические планы правительства, но, как ни странно, конец ногайских орд как Буткову в конце XVIII в., так и Венюкову в середине XIX в. представлялся, видимо, как некий исторический реванш России. Так, М.И. Венюков не удержался от замечания: «Народ этот есть один из любопытных остатков монголо-татарских вторжений в Европу»³⁵.

Возможно, ногайская эмиграция была связана с массовым переселением крымских татар в Турцию в 1860-1861 гг.: «Как истые мусульмане, единоплеменные крымским татарам, ногайцы почти всей массой ушли одновременно с ними в Турцию»³⁶. Действительно, представляется неслучайным, что в 1860 г. начался массовый исход крымских татар и ногайцев из Таврической губернии, после которой в Крыму осталось, по некоторым сведениям, всего 37 ногайцев³⁷.

Ногайские общества были «аристократического» устройства, султаны и мурзы «вели своё происхождение большей частью от Чингисхана, Батыя и других знаменитых вождей Востока»³⁸. Они не имели частной собственности на земли, но феодальные права распространялись на подвластные аулы. Переходя в российское подданство после покорения Крымского ханства, ногайская аристократия сохраняла свои привилегии до отмены крепостного права в 1861 г.

В Кубанской области освобождение крестьян отложили до 1867-1868 гг., поэтому здесь часть ногайских владельцев удержали свои общества от миграции в Османскую империю. Венюков писал: «Остались у нас только те их князья и владельцы, которые были на службе, имеют чины или почему-либо особенно расположены к нам. Таковы, например, князь Адиль-Гирей Капланов-Нечев (аул около Прочного Окопа), султан Казы-Гирей, Мансуровы, Мамаевы, Карамурзины»³⁹.

Российские власти награждали султанов за верную службу земельными участками в частную собственность, обрекая ногайцев на поземельную зависимость от своих феодалов. Так большая часть ногайского народа попадала в крайне стеснённое земельное положение, что было основной причиной массовой миграции. Османская империя «никогда не изъявляла прямого согласия на переселение», хотя принимала горцев, уходивших на переселение под предлогом паломничества в Мекку, но в 1859 г. просила российское правительство, чтобы переселения эти «совершались не разом, а малыми партиями»⁴⁰.

В 1860 г. в Стамбул отправился генерал-майор Лорис-Меликов, чтобы ускорить переселение горцев. Он «выхлопотал у Порты дозволения прибыть 3000 семейств, которые Турция обязалась поселить вдали от наших пределов»⁴¹. Поэтому численность выехавших ногайцев до 1861 г. официально считалась около 30000 человек. Однако это было только начало «мухаджирства» – вынужденного переселения значительной части северокавказских народов. Так, ставропольские и кубанские ногайцы переселялись более 10 лет. В течение 1858-1859 гг. из Кубанской области в Османскую империю мигрировали вместе с кумскими ногайцами до 30 тыс. человек, «но миграция продолжалась до 1869 г.»⁴². По общим сведениям, за 1858-1866 гг. переселилось с Кавказа около 70 000 ногайцев⁴³.

Отметим, что позже, в 1870 г. часть ногайцев вернулась в Ставропольскую губернию. По сведениям И.В. Бентковского, из 25 363 эмигрировавших в 1859-860 гг. кумских ногайцев вернулись 3223 человека. Но их земли уже были пожалованы в частную собственность генералам и чиновникам: аул Найманова – Харитонову, аул Песчаный – князю Орбелиани, аул Саблинский – Фадееву, аул Мангит – графу Евдокимову, аул Крымгиреевский заселён греками. Ногайцы поселились оседло на правах государственных крестьян в аулах Канглы и Крымско-Кевсалинский. Кроме того, они поселились на частных землях Султанов Тохтамыш-Гирея и Джанибек-Гирея. Всего осело в Ставропольской губернии 2576 человек, остальные, видимо, переселились к кубанским ногайцам⁴⁴.

В Тохтамышевском приставстве Кубанской области ногайцев вместе с абазинами аула Лоова и кабардинцами аула Касаева до миграции было 16 000 человек, из них в 1859 г. мигрировали под предлогом хаджа 10 500 человек⁴⁵. Всего в Кубанской области в 1862 г. осталось не более 5000 ногайцев⁴⁶. В 1861 г. ногайцев между Кубанью и Лабой разделили в два приставства: Верхнекубанское с центром в станице Баталпашинской, и Нижнекубанское с центром в Армавире.

Правительство, «желая сделать из закубанских ногайцев полезных и мирных граждан», намеревалось наделить их землёй, чтобы они могли не только содержать свои довольно многочисленные табуны и стада, но и заниматься земледелием и садоводством. Как отмечал М.И. Венюков: «Это будет важным шагом в цивилизации всех закубанских туземцев»⁴⁷.

После переселения в Турцию в 1857-1861 гг. численность ногайцев между Кубанью и Лабой значительно сократилась, занимаемые ими плодородные равнины освободились для колонизационных целей. Так как ногайцы Лабинского округа большей частью мигрировали, а оставшиеся были расселены во владельческих аулах на указанных местах левобережья Кубани, то для управления ими в 1861 г. было создано Нижнекубанское приставство. Тохтамышевских ногайцев объединили с карачаевцами в Верхнекубанское приставство.

 

 

Примечания

 

1. Очерки истории Кубани с древнейших времён по 1920 г. Краснодар, 1996. С. 262.

2. См.: Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. – Нальчик, 1995; Лонгворт Д. А. Год среди черкесов // АБКИЕА. Нальчик, 1974.

3. Рукевич М. Адагумский отряд // КС. Т. 17. Тифлис, 1896. С. 267.

4. Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. Вторая половина – начало XX века. Сборник документов и материалов. Нальчик, 2000. С. 62.

5. Короленко П.П. Записки о черкесах // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 2. Нальчик, 2001. С. 439.

6. Там же. С. 432.

7. Там же. С. 433.

8. Там же. С. 436.

9. Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2001. С. 277.

10. Аутлев М, Зевакин Е., Хоретлев А. Адыги. Майкоп, 1957. С. 45.

11. Зиссерман А.Л. Фельдмаршал А.М. Барятинский // Русский архив. Т. 3. СПб, 1891. С. 125.

12. Ваганов С.В. О Военно-Сухумской дороге. Тифлис, 1898. С. 692.

13. Там же. С. 703.

14. Там же. С. 675.

15. Там же. С. 729.

16. Берже А.П. Выселение горцев с Кавказа // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 1999. С. 298.

17. Там же. С. 291.

18. Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. С. 158.

19. Анучин Д.Г. Очерк горских народов Правого крыла Кавказской линии // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 2. Нальчик, 2001. С. 259-262.

20. Социально-экономическое, политическое и культурное развитие народов Карачаево-Черкесии: Сборник документов. Ростов-на-Дону, 1985. С. 86.

21. Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. С. 87.

22. Венюков М.И. Очерк пространства между Кубанью и Белой // Ландшафт, этнографические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX – начале XX века. Нальчик, 2004. С. 159.

23. Короленко П.П. Указ. соч. С. 440.

24. Венюков М.И. Указ. соч. С. 159.

25. ГАСК. Ф. 70. Оп. 1. Д. 305. Л. 47.

26. ГАСК. Ф. 68. Оп. 1. Д. 3758. Л. 53.

27. ГАСК. Ф. 68. Оп. 1. (Т. 2.) Д. 4460. Л. 1.

28. Бентковский И.В. Историко-статистическое обозрение инородцев-магометан. Ставрополь, 1883. С. 93.

29. Там же. С. 107.

30. Там же. С. 78.

31. Беликов Г.А. Ставрополь – врата Кавказа. Ставрополь, 1997. С. 79.

32. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – начале XХ века. М, 1974. С. 220.

33. ГАСК. Ф. 68 Оп. 1 Д. 5789. Л. 9-9 об.

34. Волкова Н.Г. Указ, соч. С. 220.

35. Венюков М.И. Указ. соч. С. 175.

36. Там же. С. 177.

37. Калмыков И.Х., Керейтов Р.Х., Сикалиев А.И. Ногайцы. Черкесск, 1988. С. 40.

38. Венюков М.И. Указ. соч. С. 177.

39. Там же.

40. Берже А.П. Указ. соч. С. 293.

41. Там же.

42. Башенев Н. Пятидесятилетие покорения Западного Кавказа. Тифлис, 1914. С.7.

43. Край наш Ставрополье. Очерки истории. Ставрополь, 1999. С. 114.

44. Бентковский И.В. Указ. соч. С. 113-128.

45. РГВИА. Ф. 14257. Оп. 3. Д. 128. Л.3.

46. Венюков М.И. Указ. соч. С. 174-175.

47. Там же. С. 176.