Глава 2. Переселение С западного карачая

От Кубани до Лабы ногайцы занимали северо-восточную часть края, а юго-восток Закубанья, до подножия Эльбруса, принадлежал карачаевцам¹. Пространство между кумскими ногайцами и кубанскими карачаевцами постепенно занималось казачьими станицами и постами Кавказской линии по «сухой границе» Российской империи с 1798 г., а после 1829 г. началась колонизация левобережья Кубани как российской территории по Адрианопольскому договору.

До 1828 г. в отличие от закубанских владельцев владетельные князья Карачая являлись потомственными «носителями правительственной власти». Высшим классам населения, до завоевания «земель Нагорной полосы», принадлежала «суверенная власть над ними, как частью подведомственной этой власти государственной территории»². После вхождения в состав империи владельцы не могли сохранять феодальные права на всю территорию Карачая, так как «такая мера была бы не согласна с понятием об их подданстве России»³.

Суверенная власть над Карачаем перешла к правительству Российской империи, и большая часть земель была объявлена «казённой», что позволяло властям свободно распоряжаться ими. Однако взамен изъятой территории правительство сохранило существовавшее право частной собственности на земли в Большом Карачае, включённом в ведение Центра Кавказской линии. Это обеспечило лояльность владельцев, доказавших свою верность России во время вторжения в Карачай закубанского войска Магомет-Амина в 1855 г.

Центр Кавказской линии состоял из казачьих полков Горского, Волгского и Владикавказского, Большой и Малой Кабарды, Дигории и Карачая. Большой Карачай не подвергался колонизации, и местное население, имевшее прочную оседлость, оставили на своих местах. В.П. Невская пишет: «Основные карачаевские селения много веков находятся на одном месте»⁴. Однако границы земель «перемещались», неуклонно сокращая историческую территорию Карачая.

Карачаевцы управлялись приставом, но исследователь С.В. Ваганов отмечал: «Впрочем, так как власть наша в Карачае не совершенно ещё утверждена, то и влияние там пристава незначительно; он не входит ни в какие разбирательства дел, а наблюдает только по возможности, чтобы карачаевцы не пропускали через свои земли хищнических партий»⁵. Кисловодскую линию составляли укрепления Боргустанское, Кисловодское, Георгиевское и Каменный мост на р. Малке. Контролируемые ими восточные пастбища карачаевцев власти изъяли в казну, неприкосновенными остались только горные ущелья Большого Карачая в верховьях Кубани.

С.В. Ваганов писал: «Карачаевцы, покорённые генералом Эммануелем (Емануелем. – З.К.), живут у подошвы Эльбруса и в особенности важны для нас тем, что находятся в самом близком расстоянии от минеральных вод и отделяют собой Большую Кабарду от племён Закубанских. Карачаевцы живут в таких неприступных местах, что вторгнуться к ним неприятель может только с согласия их самих. Власть наша над ними ещё не утверждена совершенно, и народ этот удерживается в повиновении более тем, что в продолжение большей части года многочисленные стада его, не находя достаточного корма в самом Карачае, должны пастись на принадлежащих нам полянах на плоскости»⁶.

Приказом по Кавказской армии от 28 ноября 1859 г. два крыла Кавказской линии разграничили по черте от Эльбруса по Водораздельному хребту между бассейнами Кубани и Терека до горы Эшкакон, далее по реке Эшкакон до земель Кавказского казачьего войска: «Часть вышеозначенной границы между обоими крыльями, проходящую в землях кабардинцев и карачаевцев, принять границею между землями этих племён»⁷. Так исконные земли Карачая между речками Эшкакон и Кичи-Малкой (Кичи-Балыком) оказались в ведении военных властей Левого крыла Кавказской линии.

Линия между Правым и Левым крылом Кавказской линии разделила карачаевцев Верхней Кубани с карачаево-балкарцами, отнесёнными к Кабарде. Обширные пастбища, которыми они пользовались совместно, были отторгнуты в казну⁸. Специальная комиссия, рассматривавшая земельные отношения в Нагорной полосе, «ограничила карачаевские земли с востока Водораздельным хребтом между системой Кубани и Терека, лишив этим самым карачаевцев эшкаконских пастбищ»⁹.

Западный Карачай стал зоной активной колонизации с 1857 г. Надо сказать, что возведение здесь казачьих станиц преследовало цель не только усилить контроль над перемещениями закубанских аулов, но и, главным образом, приблизиться к перевальным путям из Карачая в Закавказье. Вопрос о необходимости дороги через Кавказский хребет в Сухуми российские власти поднимали ещё в 1842 г., после возведения Лабинской линии, придавая ей важное значение в торговом и военном отношениях. Тогда Крымская война и мобилизация горцев Магомет-Амином помешала этому предприятию, между тем, военное значение перевального пути сохранялось. Командующий войсками Правого крыла Филипсон писал: «Мы занимаем Абхазию, но не владеем ею. В случае повторения несчастных событий 1854-1856 годов, мы опять потеряем эту область, а ещё прежде того будем принуждены оставить все наши заведения по предполагаемому пути чрез хребет в Сухуми»¹⁰.

Для прокладки дороги через Тебердинское ущелье в Закавказье власти рассчитывали на содействие местных жителей, назначив хорошее содержание на время работы. 13 мая 1858 г. Филипсон приказал подполковнику Султану Казы-Гирею «вызвать Карачаевского пристава и через него объявить Карачаевцам о цели предпринимаемых работ и стараться приобрести их содействие в этом деле назначением к посылаемому отряду несколько человек из почётных людей для отвращения всех могущих произойти недоразумений»¹¹.

Активно поддержал идею строительства дороги через перевал кутаисский генерал-губернатор Эристов, полагая что она может быть альтернативой перемещению российских войск к Чёрному морю через Лабинскую линию. Он напомнил, что как только командование получило известие о начале Крымской войны, то решило вообще оставить Лабинскую линию и всех жителей переселить на Кубань: «Я не мог согласиться на эту меру и, к счастью, мы избежали огромных расходов; нравственное же влияние удержали за собой»¹².

Ради безопасности дороги в Западном Карачае власти намеревались вывести из ближайших гор абазин-шкарауа, скрывавшихся там: «Теперь между Лабой и Кубанью есть в вершинах пять или шесть ничтожных аулов, которые уйдут за Малую Лабу по первому требованию. Это пространство сделается и всегда должно быть пустыней. Если через него будет проходить военное и торговое сообщение в Сухум, то нет сомнения, что жадность добычи привлечёт в горные вертепы множество хищников из Закубанских племён и из Абхазии. Наконец, и на самих карачаевцев в этом случае нельзя положиться»¹³, – писал генерал Филипсон в 1858 г.

Опорой властей могли стать верные князья и владельцы, обеспечив безопасность строителей. Свои услуги предложил цебельдинский князь Батал-бей Маршания, известный в 1840-1844 гг. как «предприимчивый враг», но затем «сделавшийся преданным и верным слугою нашего правительства». Он просил разрешения поселиться в Теберде, что противоречило целям властей по выводу из Карачая всех беглых партий. Филипсон писал, что «было бы прямо противно принятой нами в сем крае системе, вследствие которой переселяются на нижние части закубанские аулы, находящиеся на Теберде и Маре». Поэтому он считал, что при устройстве дороги «справедливо и возможно будет возложить на Карачаевцев охранение сообщения по Теберде … если за это назначить им достаточное вознаграждение на первое время, то оно будет гораздо действеннее и вернее, чем обеспечение, предполагаемое кн. Батал-беем Маршани»¹⁴.

Однако все приготовления к строительству дороги через перевал оказались напрасными. При подробном обозрении в конце мая 1858 г. перевальных путей из Теберды в долину р. Кодора на южном склоне Кавказского хребта подполковник Йогель писал: «По сведениям, отобранных от Карачаевцев, кроме Клухорского перевала, есть только один перевал по ущелью Аман-кола, по коему приходили иногда Псхувцы отбивать скот, но перевал этот, говорят они, чрезвычайно труден и возможен только для пешеходов»¹⁵. Поэтому Султану Казы-Гирею поручили приступить к разработке дороги только по Кубани до устья Теберды для вывоза строевого леса.

Высокогорные районы к западу от Теберды на северных склонах Кавказского хребта, непригодные для поселения казаков, были объявлены частью казённых земель Нагорной полосы¹⁶. Плодородные же долины в верховьях левых притоков Кубани: Зеленчуков, Урупа и Большой Лабы отвели казачьим станицам Хопёрского полкового округа. В 1858-1861 гг. здесь возникли станицы: на Б. Зеленчуке – Сторожевая (1858), Исправная (1858), Зеленчукская (1859), на М. Зеленчуке – Кардоникская (1859), на Урупе – Преградная (1860), на Кубани – Усть-Джегутинская (1861) и Красногорская (1861)¹⁷.

Кордонные посты Хопёрской бригады заняли всю Верхнюю Кубань от станицы Невинномысский до Хумары, закрыв вход в Большой Карачай с севера¹⁸. С запада Верхнекубанский участок кордонной линии Хоперского полка отрезал от Большого Карачая не только Зеленчуки, Уруп и Лабу, но и Теберду. В Тебердинском ущелье в 1860 г. ввели Тебердинский отряд линейного батальона «для рубки в Тебердинском ущелье леса и сплава оного по Кубани»¹⁹.

Итак, ограничение территории Карачая с запада водоразделом между Тебердой и Даутом стало следствием колонизационно-переселенческих мероприятий военных властей, для проведения которых западные земли объявили казёнными и часть отвели Кубанскому казачьему войску. Большой Карачай отрезали от Западного цепью казачьих станиц и постов по р. Кубани до Каменного моста, где было устроено укрепление Хумаринское.

Здесь нужно отметить, что при водворении казаков на территории современной Карачаево-Черкесии российским войскам не приходилась уничтожать аулы и истреблять горцев, так как в верховьях левых притоков Верхней Кубани до Большой Лабы постоянных поселений не было с конца XVII в., после страшной эпидемии, память о которой сохранилась в народных преданиях и фольклоре. В 1670 г. чума истребила большую часть карачаевцев в Тебердинском ущелье, погибли жители крупного селения Ачемез-Кабак на Большом Зеленчуке, на месте станицы Исправной, селения Рачикау-Кабак на Большой Лабе, на месте посёлка Рожкао. Исчезли селения на реках Большой и Малый Зеленчук, Кардоник, Аксаут, Усть-Джегута, Эльтаркач²⁰.

После этого земли Западного Карачая использовались только для хуторного хозяйства, под сезонные пастбища и жили здесь в небольших подвижных поселениях – стауатах или кошах. По устьям Зеленчуков, Урупа и Большой и Малой Лабы проходила граница между Кубанской ордой ногайцев, подвластной Крымскому ханству, и Карачаем. После раздела Крымского ханства между Российской и Османской империями Карачай остался независимой территорией, и здесь находили убежище беглецы с обеих сторон, но постоянных селений никогда не имели.

После 1829 г. Западный Карачай, как и всё пространство от Кубани до Чёрного моря, стал частью Российской империи и подвергся военно-переселенческим действиям властей. Часть карачаевцев переселилась на южные склоны Главного Кавказского хребта в 1833, 1855 и 1859-1861 годах. Партии беглых цебельдинцев, кабардинцев и абазин, укрывавшиеся в горах, были выведены российскими властями на прежние места жительства. Казачьи станицы, конечно, стеснили горцев, лишив их жизненно важных мест, но, надо признать, свидетельств уничтожения селений и истребления местного населения при водворении казаков, нет. Более того, российские власти основали первые аулы абазин-алтыкесеков на Верхней Кубани – Дударуковский (1834 г.) и Лоовский (1839 г.), и беглых кабардинцев на Малом Зеленчуке – Касаевский (1851 г.)

Историк М.Д. Каракетов пишет, что «при земельных конфликтах в XIX в. карачаевцы правомерно требовали от российских властей свои древние исторические земли, поскольку до присоединения к Российской империи им удавалось силой поддерживать контроль над землями от верховий Кубани, Терека и Малки до Загедана и Марухи»²¹. В Западном Карачае из-за изъятия земель больше всего пострадали карачаевские уздени (свободное сословие), потерявшие права на свои пастбища.

В Большом Карачае, который представлял собой пространство Кубанского ущелья, располагалось девять крупных аулов, а земли и пастбища находились в частной собственности, поэтому вместить весь скот здесь было невозможно. По сведениям В.П. Невской, здесь было только 25 тыс. десятин, пригодных для сенокосов и зимних пастбищ, и они «никак не могли обеспечить карачаевцев необходимым количеством кормов для скота»²².

Очевидно, это было главной причиной миграции части карачаевцев в Османскую империю в 1859-1861 гг., о которой упоминает Венюков: «Только очень немногие карачаевцы ушли в Турцию во время общей эмиграции закубанских племён в 1860-1861годах; теперь численность их достигает 1200 дворов, что составляет 17 205 душ»²³. Напомним, что в 1833 г. карачаевцев числилось 24 000 чел., кроме того, западные карачаевцы, по приблизительным сведениям, указывались в 8000 чел. вместе с соседями по южному склону Кавказского хребта медовеевцами (цебельдинцами): «Аланиты, медовой»²⁴.

Эта информация исходила от офицеров-разведчиков, искавших перевальные пути из Абхазии и Сванетии на Северный Кавказ. Как наиболее древние соседи карачаевцев по средневековой Алании, абхазцы, цебельдинцы, мингрелы и сваны продолжали называть их аланами, а балкарцев асами (осетинами)²⁵. По сведениям «Военного сборника», в 1859 г. на Западном Кавказе насчитывалось 9870 карачаевцев мужского пола²⁶. Однако достоверных сведений о численности всех карачаевцев не было, как и точных сведений о переселениях через перевальные пути в Абхазию и Грузию.

До 1862 г. официально миграция была запрещена, так как Османская империя отказывалась принимать большие группы переселенцев из Российской империи, не отказывая только малым группам, шедшим в паломничество к святым местам²⁷. Поэтому миграции совершались под предлогом хаджа в Мекку. Пристав карачаевского и абазинского народов штабс-капитан Аглинцев 22 мая 1859 г. писал командующему войсками Правого крыла Филипсону о желающих отправиться в Мекку: «Многие изъявили желание, чтобы отправиться с их крестьянами, но крестьяне путешествия этого предпринимать не желают, почему и просят моего ходатайства об оставлении их на местах теперешнего жительства»²⁸.

Если уздени отправлялись со своими семьями и крестьянами, то это свидетельствовало о намерении остаться в Османской империи. Паломничество представлялось удобным предлогом и для кавказских властей, так как официально переселение «не дозволялось государственными законами» и с принявшими подданство другой державы поступали как с изменниками, т.е. имущество конфисковывали, а крепостные люди получали свободу. Поэтому власти не препятствовали выезду больших партий горцев, и Филипсон 30 июля 1859 г. распорядился: «Они должны проситься за границу в отпуск, а не о переселении в Турцию. При отъезде горцев за границу не препятствовать продавать принадлежащие им имения, свободные от долгов и исков, и не делать никаких розысканий, с какой целью они продают свою собственность, а также не принимать по этому предмету никаких доносов»²⁹.

В 1859 г. в приставстве карачаевских и абазинских (кумских) народов из 16 360 человек населения получили разрешение на выезд в Турцию 4463 человека³⁰. Эти данные местного начальства, очевидно, достоверные, но, вероятно, среди этих 4463 мухаджиров были не только карачаевцы, но и часть кумских абазин. В любом случае, при всей общей незначительности этих чисел на фоне массовой миграции ногайцев, для немногочисленного карачаевского общества уменьшение народа на несколько тысяч человек было весьма ощутимой потерей. Исход населения на южные склоны Кавказского хребта и в Османскую империю происходил из-за утраты пастбищных мест, изъятых «в казну», на востоке и западе Карачая.

Однако была и религиозная составляющая миграции карачаевцев в Османскую империю. Когда на Северо-Западном Кавказе наибы Шамиля проповедовали идеи мюридизма, в «аристократических» обществах, особенно в Карачае, высшие сословия препятствовали распространению этой идеологии из-за её антифеодальной сути. Так, в конце 40-х годов XIX в. в ногайских аулах Ставропольской губернии появились проповедники-шейхи из Османской империи, но владельцы аулов и местные власти пресекли попытки «распространения мюридизма»³¹.

Примечательно, что на допросе по этому делу шейх Мегмет Мустафа, в 1847 г. проповедовавший учение тариката в ногайских аулах, заявил: «К закубанцам и затеречным жителям, непокорным России, я никаких сношений лично и ни через письменно не имел, а хотя из карачаевцев один, по имени и призванию неизвестный, и просил меня отправиться в их народ собственно для поверки так ли они молятся богу и для истолкования им учения Курана, но как я намеревался отправиться на свою родину, от предложения такого отказался»³².

Итак, интерес к учению «мюридизма» в Карачае был, хотя Венюков писал: «Карачаевцы – мусульмане, но фанатиков среди них нет, и Магомет-Амин тщетно старался поднять их на нас: последователи его были немногочисленны»³³. Тем не менее они были, и возглавлял их религиозный лидер Магомет Хубиев. Фамильные земли Хубиевых находились на Зеленчуках, поэтому этот клан имел всегда самые тесные связи с мятежными закубанцами, давал прибежище беглым абрекам и находился в оппозиции к пророссийским князьям. Узденское сословие идеи мюридизма привлекали именно борьбой против сословных привилегий князей.

Бегство наиба Магомет-Амина в Турцию после неудачного вторжения в Карачай в 1855 г. не оставило надежды его религиозным последователям, и часть из них тогда же бежала на южные склоны Кавказского хребта вместе с цебельдинским аулом Кадырбия Маршания. В 1866 г. значительная часть населения Сухумского отдела переселилась в Турцию, с ними ушли жители Цебельдинского округа, в котором осталось всего 27 семейств³⁴. Очевидно, беглые карачаевцы разделили судьбу цебельдинцев, с которыми их издревле связывали не просто добрососедские отношения, хотя и омрачаемые иногда взаимными набегами, но этногенетические и родственные связи. Не случайно, начальник Эльбрусского округа, как позже назывался Карачай, Н.Г. Петрусевич писал:«Цебельдинцы – единственное племя, с которым карачаевцы жили всегда в ладу»³⁵.

В 1859-1861 гг. карачаевцы переселялись уже с ведения властей, так как обращались за «временными пропусками» на выезд в хадж, в других случаях переселения оставались неучтёнными. Часть карачаевцев переселилась в Османскую империю вместе с другими народами Северо-Западного Кавказа и смешалась с ними. В современной карачаево-балкарской диаспоре в Турции, возникшей позже из мигрантов 1884-1887 гг. и 1904-1905 гг., об этой первой волне миграции говорят «хаджилени кельгени», т.е. «приезд хаджи» (паломников).

Сразу же после водворения казачьих станиц, начиная с 1862 г., карачаевцы получили возможность вернуть свои коши на земли, отобранные в казну³⁶. Правда, за использование пастбищ и сенокосов вне пределов Большого Карачая они платили арендную плату в казну или казакам. В территориально-административном устройстве Кубанской области Карачаевское приставство преобразовали в Верхнекубанское с центром в станице Баталпашинской³⁷. К нему же присоединили Тохтамышевское приставство, в котором в 1859 г. осталось всего 5500 человек³⁸.

Надо отметить, что российские власти, вмешиваясь во внутреннюю жизнь новых подданных и стараясь ввести у них порядки и законы, действующие в империи, особенно в землепользовании, при этом мало беспокоясь о целостности межэтнических границ в регионе, вряд ли сознательно подталкивали горцев к эмиграции, тем более к массовой, очевидно, ожидая от них большей покорности и терпимости. Главнокомандующий Кавказской армией так и писал царю в отчёте по военно-народному управлению за 1863–1869 гг., имея в виду всех горцев: «Стремление к переселению в Турцию служило и служит в этом населении выражением протеста против всякой правительственной меры, которая покажется для него почему-то неприятною или же тягостною»³⁹.

Таким образом, в 1859–1861 гг. часть карачаевцев под предлогом паломничества в Мекку мигрировала в Османскую империю, так как хозяйственные земли в Западном Карачае и на границе с Терской областью были изъяты в казну или отведены казачьим станицам. Однако карачаевцы продолжали пользоваться дальними пастбищами, так как в административном устройстве вся Верхняя Кубань вошла в состав Кубанской области.

 

Примечания

1. Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. Вторая половина – начало XX века. Сборник документов и материалов. Нальчик, 2000. С. 85.

2. Линден В. Высшие классы коренного населения Кавказского края и правительственные мероприятия по определению их сословных прав. Исторический очерк Издание канцелярии наместника на Кавказе. Тифлис, 1917. С. 36-38.

3. Социально-экономическое, политическое и культурное развитие народов Карачаево-Черкесии: Сборник документов. Ростов-на-Дону, 1985. С. 94.

4. Невская В.П. Социально-экономическое развитие Карачая в XIX в. (дореформенный период). Черкесск, 1960. С. 18.

5. Ваганов С.В. Обзор Кавказской линии. Тифлис, 1867. С. 491.

6. Там же. С. 492-494.

7. ЦГА КБР. Ф. 40. Оп. 1. Д. 2. Л. 3 об.

8. ЦГА РСО-А. Ф. 270. Оп. 1. Д. 23. Л. 54.

9. Невская В.П. Карачай в пореформенный период. Ставрополь, 1964. С. 15.

10. Ваганов С.В. О Военно-Сухумской дороге. Тифлис, 1898. С. 680-681.

11. Там же. С. 678.

12. Там же. С. 755.

13. Там же. С. 682.

14. Там же. С. 688.

15. Там же. С. 718.

16. Венюков М.И. Очерк пространства между Кубанью и Белой // Ландшафт, этнографические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX – начале XX века. Нальчик, 2004. С. 144.

17. Толстов В. История Хопёрского полка Кубанского казачьего войска (1696-1896 гг.). Тифлис, 1901. С. 96.

18. Там же. С. 30.

19. ГАКК. Ф. 347 Оп. 2. Д. 38. Л. 41.

20. Лайпанов К.Т. Карачай и карачаевцы. Черкесск, 2005. С. 77.

21. Каракетов М.Д. От вооружённых столкновений до брачных связей: из жизни северокавказских элит в XVII – XIX вв. // Диаспоры. Независимый научный журнал. М, 2004. № 4. С. 113.

22. Невская В.П. Земельные отношения в Карачае во 2-й половине XIX в. Труды КЧНИИ истории, языка и литературы. Вып. IV. Черкесск, 1963. С. 85.

23. Венюков М.И. Указ. соч. С. 174.

24. Народы Карачаево-Черкесии: история и культура. Черкесск, 1998. С.55.

25. Шаховский И.В. Путешествие в Сванетию и Кабарду // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2001. С. 160.

26. Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. С. 156.

27. Берже А.П. Выселение горцев с Кавказа // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2001. С. 293.

28. РГВИА. Ф. 14257. Оп. 3. Д. 429. Л. 68.

29. РГВИА. Ф. 14257. Оп. 3. Д. 468. Л. 2-4.

30. РГВИА. Ф. 14257 Оп. 3. Д. 128. Л. 3.

31. ГАСК. Ф. 101. Оп. 2. Д. 196. Л. 378.

32. Там же. Л. 31 об.

33. Венюков М.И. Указ. соч. С. 174.

34. Статистические сведения о кавказских горцах, состоящих в военно-народном управлении // ССКГ. Вып. 1. Тифлис, 1868. С. 13.

35. Петрусевич Н.Г. Заметка о карачаевских адатах по долговым обязательствам // ССКГ. Вып.4. Тифлис, 1870. С.45

36. Лайпанов К. Эльтаркач // Карачаево-балкарский мир. Черкесск, март 1998.

37. Венюков М.И. Указ. соч. С. 175

38. РГВИА. Ф. 14257. Оп. 3. Д. 128. Л.3.

39. РГВИА. Ф. 1268. Оп. 15. Д. 56. Л. 59.