Глава 3. Массовые переселения на левобережье Кубани

В 1829 г. на Северо-Западном Кавказе российская граница переместилась с Кубани на восточное побережье Чёрного моря. Началось строительство казачьих укреплений и заселение возле них «мирных» аулов на левобережье Кубани. Это касалось и её верхнего течения, так как укрепления Баталпашинского было недостаточно для противодействия от набегов горцев. Для контроля над беглыми кабардинцами генерал Емануель предложил расселить их вблизи новых укреплений, полагая, что «всё равно, за Кубанью или в Кабарде иметь в них подданных Государю Императору»¹.

Однако главнокомандующий на Кавказе Паскевич полагал, что «подобное снисхождение до некоторой степени ослабит наше влияние над горскими племенами, породит несогласие между кабардинцами и преданными нам закубанцами». Кроме того, он считал «несогласным с достоинством русского имени входить в соглашения с какими-то беглыми кабардинцами, а чтобы не давать горцам даже повода думать, что они могут заключать с нами какие-либо условия, кроме совершенной покорности», требовал, чтобы кабардинцы возвратились в Кабарду и поселились между Тереком и Баксаном, позади укреплений, но не в горах.

В 30-х годах беглые кабардинцы в Закубанье обитали по рекам Белой и Куджипсу². Укрываясь среди абадзехов, они не переставали производить набеги. Требование Паскевича о возвращении в Кабарду так и не было осуществлено, так как их земли на родине были уже заняты под казачьи поселения или присвоены Мисостом Атажукиным. Закрепление беглых кабардинцев на постоянные места в Закубанье отложили до возведения Новой линии по Лабе, иначе удерживать их на плоскости было невозможно.

Вопрос о переносе кордонной линии с Кубани на Лабу решался десять лет. Российское правительство было заинтересовано в скорейшем укреплении Черноморской береговой линии, а тратить огромные денежные и людские резервы на создание промежуточной оборонительной линии между Кубанью и Чёрным морем явно не спешило. Однако Емануель, видя непокорность местных народов и бесполезность военных экспедиций, представил план устройства укреплений между Кубанью и Белой, но сначала предложил укрепить участок Кубанской линии от Усть-Джегуты до Каменного моста. Он указывал, что здесь броды остаются незащищёнными и открытыми для прорыва закубанцев, а карачаевцами вполне обеспечивалась охрана только линии от Эльбруса до Каменного моста.

Линия между Баталпашинском и Прочным Окопом (возле совр. Армавира) тоже требовала усиления, так как её использовали для набегов закубанцы, обитавшие между реками Ходзь и Белая, собираясь на урочище Каладж у слияния Большой и Малой Лабы. Емануель настаивал на строительстве новых крепостей, чтобы «упрочить нашу власть среди бесленеевцев и других закубанских народов, присягнувших на подданство России, а также прикрыть нашу границу»³.

Однако Паскевич не собирался вести оборонительную войну и требовал наступательных действий. В поисках бесленеевцев, грабивших мирных ногайцев на Кубани, войска прошли до верховий Большой Лабы: «Отряды Антропова, затем Емануеля ходили до горы Ахмет, вызывая бесленеевских князей явиться с покорностью. Но никого не нашли»⁴. Бесленеевцы обитали за Лабой, а в случае опасности укрывались в верховьях Малой Лабы.

Не обнаружив от Верхней Кубани до Большой Лабы враждебных народов, Емануель признал, что войска должны сконцентрироваться на Лабе: «Пока мы не будем иметь укреплений на р. Лабе, до тех пор невозможно полагаться на прочность закубанских приобретений наших»⁵. От Урупа до устья Лабы для переноса казачьих укреплений препятствий не было, только в верховьях этих рек продолжали укрываться отдельные беглые князья с подвластными аулами. Летом они прятались в ущельях Западного Карачая, производя оттуда набеги, но жить в горах круглый год без средств к существованию они не могли, поэтому стали переселяться за Лабу. А когда войска начали строить передовые посты по Лабе, то часть бесленеевцев вышла из укрытий и присягнула на верность России. Большая часть перебралась на укромные места у левых притоков Урупа – речек Большой и Малый Тегинь⁶.

В 30-х годах войска Правого фланга Кавказской линии начали укрепляться по Лабе. Военная политика России в Закубанье стала более жёсткой и целенаправленной, так как теперь закубанские народы были не подданными другой империи, а собственными «бунтовщиками». Войска ходили в экспедиции за Лабу, разоряли аулы, но удержать в повиновении горцев и закрепиться на новых рубежах не могли. В январе 1830 г. отряд Антропова напал на кызылбековцев по речке Ондрюк («Эндурук» - местность между Большой и Малой Лабой, ныне ст. Андрюковская) и, захватив добычу, вернулся на Кубань⁷. Набеги горцев на укрепления Ерсаконское, станицы Беломечетскую, Баталпашинскую, Ессентукскую, Прочноопскую и др. чередовались с экспедициями войск против них.

6 июня 1831 г. Емануель писал Паскевичу, что за Лабой восстали абадзехи и требуют снести крепости на их землях: «Они успели уже склонить на свою сторону многих бесленеевцев из покорных нам народов, которые обитают при вершинах рек Ходж (Ходзь – З.К.), Гатуемуко, Гуж за р. Лабою»⁸. Емануель готовил крупную экспедицию, собрав войска на правом берегу Кубани в Беломечетской, Баталпашинской, Усть-Джегутинской и на левом берегу в укреплениях Ерсаконском и Святого Георгия, кроме того, готовились к выступлению два егерских батальона из Черномории.

Однако в 1831 г. произошли изменения в командовании: новым главнокомандующим на Кавказе стал генерал-адъютант Г.В. Розен, а командующим войсками Кавказской линии генерал А.А. Вельяминов. Войска перебросили в Чечню и Дагестан, где разгоралась война против России под знаменем мюридизма. На Северо-Западном Кавказе продвижение к Чёрному морю приостановили, а имеющиеся здесь силы только обороняли занятые позиции от Кубани до Лабы.

Для новых властей даже Большой Карачай представлялся такой же враждебной территорией, как и всё Закубанье. Возможно, Вельяминов хотел «забыть» не только о подвигах Емануеля, но и самом покорении Карачая. Каждый новый командующий желал сам быть завоевателем. Обо всех народах Закубанья, включая карачаевцев и ногайцев, в «Сведениях о народонаселении и политическом состоянии горских народов», составленных по рапорту Вельяминова от 12 ноября 1831 г., сказано: «Часть сих племён покорны, а другие непокорны. Хотя считаются покорными, но при удобном случае готовы поднять против нас оружие»⁹.

В «Ведомости о численности народонаселения Кавказа» за 1833 г. карачаевцы попали в разряд народов, которые «имеют своё управление и совершенно непокорны». При этом численность карачаевцев, предполагаемая военными в 1831 г. в 4000 чел.¹⁰ , в 1833 г. указывалась уже в 24 000 чел.¹¹. Такое резкое увеличение произошло из-за учёта не только постоянного населения Большого Карачая, но и карачаевцев Западного Карачая, куда войска вошли после войны, обустраивая новые рубежи и знакомясь с этногеографической картиной Закубанья. Карачай оказался среди «враждебных» народов, так как его западные территории оказались в зоне военных действий.

В горах Западного Карачая укрывались партии беглых кабардинцев и абазин, бежавших в 1828 - 1829 гг. от Емануеля. Тогда значительная их часть покорилась и вышла на равнины, но, «покорившись России, они не почувствовали облегчения своей судьбы, снова ушли в горы и стали в ряды непокорных племён»¹². Карательные экспедиции приводили к ожесточению закубанцев, добровольного расселения на Кубани не получилось. Началось насильное выселение из горных укрытий: «Отряды наши, покоряя и разоряя в различные времена означенные племена, принудили большую часть аулов расселиться», в том числе и «большая часть Алтыкесекских (Дударуковы, Бибердовы и некоторые Лоовы) была переселена на реку Кубань»¹³.

Офицер-разведчик Торнау упоминает аул князя Бибердова на Урупе: в 1829 г. «он был совершенно разорён русскими войсками… и жители отведены в плен»¹⁴. 12 декабря 1831 г. экспедиция из Джегуты направилась в ущелья Западного Карачая «к наказанию тех горцев, которые особенно участвовали в грабительских набегах»¹⁵. Войска отправились на поиски беглых абазин в верховья Теберды и Зеленчуков. На Марухе, истоке Малого Зеленчука, они обнаружили три аула абазинских князей Атажука Бибердова, Кучука и Аслан-Гирея Кичевых и кабардинского князя Джембулата Хаджи-Хамурзина. Аулы были истреблены, убито 150 мужчин, 50 женщин и детей, оставшиеся 381 человек взяты в плен и переселены на свои места по Куме¹⁶ .

Однако возвращение беглых кабардинцев и абазин в Кабарду и Пятигорье уже не было принципиальным, так как теперь всё Закубанье стало российской территорией. В военно-административной деятельности власти в дальнейшем придерживались идеи Бековича-Черкасского, предлагавшего поселить беглых кабардинцев в Западном Карачае, причислить к ним ногайцев и абазин-алтыкесеков, так как «весьма лишь малая часть оных осталась в Кабарде на р. Малке и на верхней Куме», а большая часть «сидят на вершинах обоих Зеленчуков, куда они перешли из Большой Кабарды». Бекович-Черкасский писал: «Оба сии племена хотя и совершенно различны языком и происхождением, но по сходству нравов и обычаев, равно как и по родственным связям с разными коленами народа Адиге, входят в общее с ними военно-политическое соображение»¹⁷.

Бекович-Черкасский заботливо «хлопотал» о беглых кабардинских князьях, живущих «между другими племенами, давшими им пристанище». Похоже, что он просто боялся их возвращения на родину, ожидая мести за убийство Карамурзина. В любом случае, с этого времени вопрос о возвращении беглых кабардинцев на родину уже не поднимался, и власти водворяли их в Закубанье.

Ногайцы кочевали на обширных равнинах, сейчас входящих в состав Краснодарского и Ставропольского краев: мансуровцы - в низовьях Малого Зеленчука, наврузовцы - на Средней Кубани между станицами Убежинской и Тифлисской. По сведениям Н.Г. Волковой, карамурзинские аулы вместе с кипчаковскими находились и на левом берегу Кубани между станицами Барсуковской и Николаевской¹⁸. Очевидец Торнау утверждал, что аул самых богатых и знатных ногайских князей Карамурзиных располагался на правом берегу Кубани, ниже Невинномысска, «70 вёрст выше Прочного окопа»¹⁹.

В 30-е годы правительство распорядилось расселить 12 000 ногайцев на левом берегу Кубани, от Баталпашинской станицы вниз до устья Лабы²⁰. Кроме того, Г.Х. Засс поселил на Урупе Султановский аул в 200 дворов, который находился там до 1846 - 1848 гг.²¹. По приглашению Султан-Гирея здесь собрались ногайцы с разных мест Закубанья и образовали поселение в 8 верстах выше Новогеоргиевского укрепления. В 1841 г. их было 225 дворов, в том числе: 8 султанских дворов, 142 двора старшин и узденей и 75 дворов холопов.

Ногайские султаны и мурзы стали опорой российской власти в Закубанье. «Многие из них, – отмечалось в документах того времени, – имеют большой вес в горах и пользуются уважением даже непокорных горцев»²². У ногайцев с их обширным скотоводством не было другого выхода, как покориться и получить право пользоваться собственными кочевьями. Вельяминов отмечал, что «их можно считать более всех нам покорными»²³.

На территории современной Карачаево-Черкесии, между укреплениями Хумаринским и Джегутинским на правобережье Кубани кочевали аулы князей Карамурзина, Ахлова, Туганова²⁴. Название «солтанаульцы» уже было забыто, за ними закрепилось новое название – «тохтамышевские ногайцы».

Ногайцы первыми в Закубанье подверглись военно-административному устройству и вошли в состав Баталпашинского участка Кубанской линии под командованием генерал-майора Г.Х. Засса. Когда он прибыл на Кубанскую линию, мирные поселения находились фактически в осадном положении, так как беглые кабардинцы и абазины, скрываясь за Лабой и в горах Западного Карачая, постоянно предпринимали набеги. Засс сразу же начал против них экспедиции на Зеленчук и Уруп, вынудив уйти в верховья Лабы. В продолжение 3-х лет он постоянно предпринимал экспедиции, не уступая в жестокости и жадности к добыче хищническим партиям горцев.

В 1832 г. Кавказское линейное войско сформировалось окончательно и «обеспечило дальнейшее расселение казачества, теперь уже на закубанских землях»²⁵. На пространстве между Верхней Кубанью и Лабой продвижение войск осложнялось отсутствием крупных селений, с занятием которых можно было бы принудить к покорности горцев. В Западном Карачае тоже не было постоянных селений с прочными домами, а только легко снимающиеся с места подвижные аулы с пастушескими жилищами (стауаты). Единственную ценность представлял скот, который оставался в добычу войскам, если горцы не успевали его угнать.

Поэтому Вельяминов считал, что вести войну в Закубанье с применением подвижных армейских резервов бессмысленно, так как здесь практически не было стратегически важных населённых мест, занятие которых могло бы изменить ход событий. Он писал: «Кто укажет подобные стратегические места в хищнической войне горцев?… Какими путями пойдёт неприятель, и где поставить ему преграды? Если бы возможно было решить это, то одно из главнейших неудобств кордонной системы и наступательных против горцев действий исчезло бы. Но, по роду здешней войны, выгоды всякого наступательного действия ограничиваются тем, что удастся схватить при первом нападении, и не влекут никаких особенных за собою действий. Вот почему и полагаю голод единственным средством к покорению горцев в короткое время»²⁶.

Во все времена голод было обычным оружием, открывавшим ворота при взятии крепостей, а горные ущелья представляли собой природные крепости, и осаждённые рано или поздно должны были оттуда выйти. Поэтому Вельяминов настаивал на возведении укреплений и станиц на новых передовых рубежах, чтобы расселять между ними выходящих из гор закубанцев. Но большая их часть уходила за Лабу, где до Чёрного моря жили различные западноадыгские общества, подстрекаемые английскими и турецкими эмиссарами на неповиновение российской власти.

Разведчик Новицкий писал 5 декабря 1830 г., что западные адыги не верят отказу от них султана, требовали показать фирман. Российские власти объявили, что Закубанье принадлежит России, а жители - подданные Николая I, поэтому «не желающим оставаться здесь позволяется переселиться в Турцию, а ослушные покорятся силою оружия». Однако добровольно покорялись только те общества, в которых жили потомки крымских Гиреев, так «первыми присягнули два султана из Крым-Гиреевой фамилии за Кубанью живущие»²⁷. Большей частью западноадыгские общества являлись «демократическими», т.е. не имели собственных владетельных князей и властной структуры, что существенно затрудняло всякие с ними переговоры.

В 1830 - 1831 гг. в Кавказской области свирепствовала эпидемия холеры, положение поселян серьёзно осложнилось «чрезмерной засухой и пренебрежением хозяйством по причине холеры»²⁸. Из-за ранних морозов зимой 1831 - 1832 гг. в области случился неурожай зерновых культур, и 1833 г. был «голодным»²⁹. Это отразилось и на обеспечении войск, поэтому командование занялось «экспроприацией» скота у горцев. На Северном Кавказе, кроме ногайцев и кумыков, ни у одного народа не было такого обширного скотоводства, как у карачаевцев. Вельяминов писал: «Кабардинцы имеют овцеводство; но в сем отношении никак не могут равняться ни с Дагестаном, ни с салатовцами, ни с карачаевцами»³⁰.

Естественно, карачаевский скот являлся большим соблазном для кордонных начальников, тем более что впереди Кисловодской линии карачаевские пастбища находились под близким контролем войск. Вельяминов отмечал в письме к военному министру 27 июля 1832 г.: «Четыре места впереди Кисловодской линии, занятие коих весьма полезно для спокойствия оной и особенно минеральных вод. Это гора Кинжал, Кичмалка, Хасаут и Эшкакон. В нынешнем году все сии места заняты, кроме Кинжала. Спокойствие нарушено не было»³¹.

Кстати, с этих пор гора Кинжал так и останется с этим странным для горы названием, представляющим собой неправильное русское произношение настоящего названия «Къанджол» (карач.: «кровавый путь»), данного ей во время нашествия Тимура в конце XIV в., когда, по преданию, оборонявшиеся на вершине аланы были истреблены и сверху лилась кровь по пути следования тимуровых воинов.

Вельяминов начал давление на карачаевцев с целью заставить их содержать войска и участвовать в охране Кавказской линии. В 1832 г. он объявил, что они «должны избрать одно из двух: либо не пропускать через свои владения закубанских партий, либо допустить Российские войска в свои жилища»³². Обвинив карачаевцев в том, что они продолжают «неприязненные действия по отношению к России», Вельяминов устроил экономическую блокаду, препятствуя в пользовании предгорными пастбищами и периодически угоняя скот. Чтобы заставить владельцев взять на содержание русский отряд, Вельяминов пригрозил отправить карачаевских аманатов из Нальчикского укрепления в Сибирь. Действительно, в 1833 г. их перевели в Ставрополь, и в мае отправили в Финляндию, в Дмитриевский полубатальон военных кантонистов³³.

В это время Засс сосредоточил в Прочном Окопе, в устье Урупа, значительные по местным масштабам силы в составе 800 солдат Навагинского полка, 600 казаков с шестью артиллерийскими орудиями: «Для горцев настали черные дни»³⁴. Кордонные начальники позволяли казакам грабить мирных горцев, под угрозой оказались и коши в Западном Карачае. Спасая свой скот от экспроприации, карачаевцы стали перегонять стада на южные склоны Кавказского хребта и переселяться в Абхазию и Сванетию.

В 1833 г. часть карачаевцев переселилась с Западного Кавказа в Цебельду, горную Абхазию. В военной ведомственной переписке отмечено, что переселение началось 25 мая с верховий Большого Зеленчука к урочищу Дал, «прилегающему к медоветовскому народу». Инициатива этой миграции принадлежала тем князьям и узденям, которые были собственниками огромных стад и пастбищных угодий в Западном Карачае, оказавшихся под угрозой изъятия. Вместе с владельцами вынуждены были уйти и их подвластные: «Чёрный народ, хоть и долго противился всему; под убеждениями и принуждениями старшин карачаевских склонен к тому»³⁵. Так, в 1833 г. произошла массовая миграция части карачаевцев за Главный Кавказский хребет.

Представляется неслучайным, что в эти же годы Западный Карачай покинули и беглые цебельдинские князья Маршания со своими подвластными, скрывавшиеся здесь от российских войск. Группы высокогорного абхазо-абазинского народа, известного в литературе как цебельдинцы, медовеевцы и др. (карачаевцы называли их «хачыпсы»), в начале XIX в. искали убежища от российских властей и пророссийских князей Абхазии Шеравашидзе на северных склонах Кавказского хребта. Маршания были мусульманами и имели давние родственные и союзнические связи с карачаевской знатью. В «клятвенном обещании Цебельдинских владельцев», данном 1815 г. грузинскому владетелю Дадиани, князья Маршания целовали Коран в подтверждение своей клятвы³⁶. Но до ермоловского периода Цебельда оставалась фактически независимой.

В 1824 г. Маршания оказали сопротивление войскам, вошедшим в Абхазию из Грузии. Генерал Горчаков писал тогда, что цебельдинцы «совершенно готовы были к побегу за границу», к не покорённым ещё народам, «имеющим с князьями Маршания кровную связь и жительствующим по обеим сторонам снегового хребта, в направлении от горы Эльбрус к Чёрному морю». Кроме того, один из Маршания убил князя Ростом-бея Шервашидзе, поэтому из-за кровной мести они не могли остаться на родине и стали «абреками». Горчаков разрешил «делать на них нападения, отбивать скот и вообще действовать против них оружием»³⁷.

Тогда часть цебельдинцев переселилась к родственным абазинам-шкарауа, а часть нашла убежище в Западном Карачае, благодаря родственным связям Маршания с карачаевскими князьями Карабашевыми. Дьячков-Тарасов, со слов местных стариков, писал, что аул Джамагат в Теберде, оставленный из-за чумы, был «населён абреками из абхазского воинственного племени цебельдинцев, живущих по ту сторону гор»³⁸. На самом деле, цебельдинцы укрылись от российских войск в Карачае в 1824 г.

После 1829 г. оба склона Главного Кавказского хребта стали частью российской территории, и Паскевич затребовал описания путей через перевалы: «Утверждают, что самая лучшая дорога, ведущая из Абхазии к вершинам Кубани, пролегает от Сухума через земли Цебельдинцев и Карачаевцев к Константиногорску. Желательно мне иметь об оной самые обстоятельные сведения»³⁹. Цебельдинцы уже не были в безопасности, укрываясь в Карачае, и большей частью ушли на родину. Вельяминов писал, что в 1832 г. «цебельдинские абреки вернулись из-за голода из Теберды»⁴⁰. Хотя, по некоторым сведениям, с 1832 по 1842 г. один аул Маршания ещё оставался в Теберде, а два укрывались в верховьях Большого Зеленчука⁴¹.

Ссылки некоторых исследователей на записку Петрусевича, написанную в 60-х годах, что «ещё в 20-е годы XIX века абхазы-медовеевцы считали тебердинские земли своими» или выводы об «укрывательстве цебельдинских князей Маршания в Теберде, в землях князей Лоовых»⁴², ошибочны. И лоовцы, и цебельдинцы пребывали здесь как «абреки», т.е. беглые, пользуясь покровительством родственников из карачаевской знати. На западных границах Карачая партии с южных склонов Кавказского хребта появлялись ещё долго. Исследователь Динник писал, что абхазцы в верховьях Большой Лабы «бродят по горам с целью воровства скота или грабежа»⁴³. Но местом их постоянного обитания Карачай никогда не был.

Российским властям было сложно разобраться не только в локализации и численности, но и в этнической принадлежности и названиях различных обществ. В «Ведомости о численности народонаселения Кавказа» за 1833 г. все народы между Кубанью и Лабой: карачаевцы, беглые кабардинцы, абазины-алтыкесеки, абазины-шкарауа и абхазы-цебельдинцы обозначены как «Абадза»⁴⁴. «Карта народов, обитавших между морями Чёрным и Каспийским, на пространстве, подвластном России», составленная по сведениям генштаба в 1833 г., даёт численность абазин-шкарауа около 31 000 человек, а близкородственных им цебельдинцев (медовеевцев) вместе с западными карачаевцами-аланами указывает вместе: «Аланиты, медовой» – 8 000 человек⁴⁵.

Источники первой половины XIX в. подчеркивают этническое родство шкарауа с медовеевцами, т.е. группой южных абазин⁴⁶. Зная, что в 1833 г. часть западных карачаевцев мигрировала одновременно с цебельдинцами (медовеевцами), можно предположить, что некоторое время они жили вместе на южном склоне Кавказского хребта, пока не переселились в конце Кавказской войны в Турцию. Разумеется, теперь невозможно определить численность этих народов, в русских источниках она не могла быть зафиксирована даже приблизительно, так как проникнуть в Западный Карачай и ознакомиться с населением было невозможно. Однако известно, что в этот период исчезли некоторые карачаевские фамилии, мигрировали целыми родами, оказались заброшенными многие хутора, стойбища, пастбища и сабаны (поля) между Верхней Кубанью и Лабой.

Обозначение народов на территории Западного Карачая и высокогорной Абхазии «аланетами» свидетельствует о преобладании здесь карачаевского населения, сохранившего средневековое самоназвание «алан». Аланами продолжали называть карачаевцев их самые «древние» соседи – мингрельцы, абхазы, сваны и др. На карте-схеме, составленной в 1833 г. разведчиком Шаховским, территория Карачая вплоть до Абхазии обозначена как «Аланеты-карачаевцы». Шаховский перешёл Кавказский хребет со стороны Сванетии и Мингрелии, где карачаевцев называли аланами, а балкарцев – асами. В Нальчике офицера встретили «почётные старшины из прилегающих ущелий»: Баксанского, Хуламского, Чегемского, Балкарского и Безенгиевского, которых он называет «осетинскими старшинами» и пишет, что «все народы, живущие в Чёрных горах, называют себя Осетинами», т.е. «асами» (по грузински: «асети» - земля асов-алан)⁴⁷.

Миграция части карачаевцев и возвращение цебельдинцев с Западного Карачая в Абхазию в 1832 - 1833 гг. обезлюдило верховья левых притоков Кубани. Торнау, предпринявший уникальный переход с проводниками из Абхазии через перевал Къысхыч (карач.: «теснина». - З.К.) в долины Зеленчука в 1835 г. с уверенностью писал: «Из Абхазии до верховья Урупа я шёл по местам, совершенно незаселённым, наполненным на нашей карте множеством несуществующих народов, которые мне пришлось стереть. Ошибки происходили оттого, что карты местностей, куда не проникали ещё ни путешественники, ни войска, пополнялись через расспросы людей, дурно говоривших по-русски, и которых языка мы совершенно не знали»⁴⁸.

Карачаевцы продавали соседним народам скот и продукцию животноводства, поэтому Торнау называет их народом «торговым»: «Карачаевцы, на верховьях Кубани и Теберды и у подошвы Эльбруса, более торговый, чем воинственный народ, состоит приблизительно из 8000 душ»⁴⁹. Однако отметим, что сам разведчик в Большом Карачае не был, а «воинственными» русские называли только те народы, которые были известны «хищническими», т.е. грабительскими набегами. Произвольна и численность народа, так двумя годами раньше даже по сведениям Генштаба карачаевцев было 24 000 чел., а 8000 – только западных карачаевцев и цебельдинцев. Впрочем и та, и другая цифра явно занижены, что подтверждает отсутствие у российских властей более или менее надёжных источников информации в горах.

Таким образом, в первой половине 30-х годов XIX в. на левобережье Кубани ногайцы приняли российскую власть и остались на своих местах, а беглые абазины-алтыкесеки вернулись из горных убежищ на р. Куму. Большая часть лабинских жителей бежала на р. Белую, а карачаевцы с левых притоков Верхней Кубани большей частью ушли с цебельдинцами (горными абхазцами) на южные склоны Главного Кавказского хребта. Возможности предотвратить переселения закубанских народов на запад у российских властей не было, так как новый военный рубеж по Лабе и её истокам Большой и Малой Лабе не был укреплён и не охранялся войсками.

 

Примечания

1. Томкпев В. Кавказская линия под управлением генерала Эмануеля (продолжение) // КС. Т. 19. Тифлис, 1898. С.134–135.

2. РГВИА. Ф. ВУА. Д. 18254. Л. 7.

3. Томкпев В. Указ. соч. С. 121–122.

4. Там же. С.125.

5. Там же. С.133.

6. РГВИА. Ф. ВУА. Д. 18511. Л 7 об.

7. Клычников Ю.Ю. Российская политика на Северном Кавказе (1827–1840). Пятигорск, 2002. С. 439.

8. Документальная история образования многонационального государства Российского. Кн. 1. Россия и Северный Кавказ в XVI–XIX веках. М, 1998. С. 287.

9. РГВИА. ВУА Д. 6259. Л. 244–244 об.

10. Документальная история образования многонационального государства Российского. С. 476.

11. Там же. С. 491.

12. Народы Карачаево-Черкесии: история и культура. Черкесск, 1998. С. 51.

13. ЦГА РСО-А. Ф. 262 Оп. 1 Д. 71 Л. 31–32.

14. Торнау Ф.Ф. Воспоминания кавказского офицера. Черкесск, 1994. С. 104.

15. АКАК. Т. 8. Тифлис, 1881. С. 730.

16. Абазины. Историко-этнографический очерк. Черкесск, 1989. С. 25.

17. АКАК Т. 7. Тифлис, 1878. С. 905.

18. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – начале XХ века. М, 1974. С.92.

19. Торнау Ф.Ф. Указ. соч. С. 114.

20. Там же. С. 106.

21. Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2001. С. 79.

22. РГВИА. Ф. 38. Оп. 30/286. Св. 840. Д. 109. Л. 1 об.

23. РГВИА. ВУА. 6259. Л. 244–244 об.

24. Волкова Н.Г. Указ. соч. С. 92.

25. Виноградов В.Б. Страницы истории Средней Кубани. Армавир, 1993. С. 81.

26. Вельяминов А.А. Замечания на письмо главнокомандующего действующею армиею к военному министру от 27 июля 1832 года // КС. Тифлис, 1883. Т. 7. С. 117.

27. АКАК. Т. 7. С. 899.

28. Голицын Н.Б. Жизнеописание генерала от кавалерии Емануеля. Извлечения // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2001. С. 136–137.

29. Скиба К.В. Кубанская Линия XIX века в военно-политических событиях «Кавказской войны» // Вопросы северокавказской истории. Вып. 6. Армавир, 2001. С. 67.

30. Вельяминов А.А. Указ. соч. С. 60.

31. Там же. С. 120.

32. Бегеулов Р.М. Карачай в Кавказской войне XIX века. Черкесск, 2002. С. 120.

33. ГАСК. Ф. 79. Оп. 1 Д. 1518 Л. 1.

34. Клычников Ю.Ю. Указ. соч. С. 442.

35. РГВИА. Ф. 13454. Оп. 2 Д. 101. Л. 58.

36. АКАК. Т. 5. С. 508.

37. АКАК Т. 6. Ч. 1. Тифлис, 1874. С. 665–666.

38. Дьячков-Тарасов А.Н. В горах Большого и Малого Карачая // СМОМПК. Вып. 28. Тифлис, 1900. С. 68.

39. АКАК. Т. 7. С. 403.

40. Вельяминов А.А. Указ. соч. С. 152.

41. ЦГА РСО-А. Ф. 262. Оп. 1. Д. 71. Л. 31-32.

42. Ктиторова О.В. Формирование социально-бытовой инфраструктуры в аулах абазин (вторая половина XIX – начало XIX вв.) // Вопросы северокавказской истории. Вып. 6. Армавир, 2001. С. 29.

43. Динник Н.Я. Горы и ущелья Кубанской области. Тифлис, 1885. С. 47.

44. Документальная история образования многонационального государства Российского. С. 491.

45. Народы Карачаево-Черкесии: история и культура. С. 55.

46. Волкова Н.Г. Указ. соч. С. 80.

47. АКАК. Т. 8. С. 635.

48. Торнау Ф.Ф. Указ. соч. С. 102.

49. Там же. С. 106.