Нужна ли слесарю «сикстинская мадонна»

Что касается объединения в одном экзамене русского языка и литературы, то выскажу своё мнение. По идее, конечно, литература и язык, на котором она написана, должны быть вместе. Но на практике…

Следует с горечью признать, что на сегодняшний день мы имеем в общей массе настолько плохо говорящее, читающее и пишущее на родном языке поколение, что пусть уж оно сдаёт русский язык отдельно на самых простых, а не высокохудожественных текстах. Когда дело хоть немного выправится, русский язык и литературу можно и нужно будет объединить. Но сейчас, по моему глубокому убеждению, время это ещё не настало.

Ещё одна проблема, которая была затронута на семинаре: нужно ли давать детям элементарные знания по литературоведению. На мой взгляд, не только нужно, но и необходимо. Каждая отрасль человеческого знания имеет свой научный аппарат, без которого её изучение немыслимо. Мы и вслед за нами наши ученики должны не просто восторгаться красотами литературного произведения, но и понимать, как эта красота достигается.

Из зала прозвучал вопрос: «А если ребёнок станет слесарем, зачем ему все эти гиперболы и метафоры?» Я тогда задам встречный вопрос: а зачем слесарю Пушкин и Достоевский? А может, ему не нужно рассказывать о Лувре? А может, не стоит и о «Сикстинской Мадонне»? А может, ему и о Боге не говорить? Слесарю-то?

По-моему, в позиции моих оппонентов звучит неуважение к человеку. Ведь какое бы маленькое место ни занимал он на социальной лестнице, он должен чувствовать себя связанным с миром и Богом, очищать свою бессмертную душу. Маленький снаружи, в социуме, он должен быть большим (или, во всяком случае, равным другим) в душе.

И потом понятия «эпитет» и «антитеза», например, не являются узко литературоведческими. Ими оперирует любой мало-мальски образованный человек. Они понадобятся ученику, чтобы понять другого, чтобы понять телепередачу или газетную статью, они расширяют кругозор, помогают разобраться в реалиях современного мира.

Да, литературу сдавать трудно. Но ведь и изучать её тоже трудно: это скажет вам любой учитель-словесник. Пятнадцатилетние подростки объективно не дозрели до «Евгения Онегина», но есть опасение, что при сегодняшнем раскладе, если их не заставим прочитать роман мы, они не прочитают его никогда.

Вы скажете: что же нам – насаждать литературу? А хоть бы и так. Кстати, слово «насаждать» имеет корень «сад»: сажать в душах детей сад – что в этом плохого? «В минуту жизни трудную» человек обратится к тому, что мы в него «насадили», и, вполне возможно, это его спасёт.

Наша беда заключается в нашем богатстве. Слишком богатая у нас литература. Даже если изучать только великих, и то коробушка будет полна. Вспомните, как мы радовались, когда открылась литература Серебряного века, русское зарубежье, то, что годами лежало в «столах». А теперь призадумались: как объять необъятное? Изучение литературы (особенно в 11-м классе) превращается в бег галопом по европам. Так что разрабатывая новый экзамен по литературе, стоит подумать и о школьной программе по той же литературе: на сегодняшний день она явно перегружена.
Хочется верить, что удастся добиться (а это на сегодняшний день – самое главное) и того, чтобы экзамен по литературе остался обязательным, и того, чтобы сам этот экзамен был достоин своего предмета.

В своём недавнем выступлении президент В. В. Путин назвал литературу наряду с русским языком «государствообразующим экзаменом».

Я бы добавила – «человекообразующим».

 

Необходимое послесловие: И тесты – зло, и сочинение – не благо

Интрига в том, что если ЕГЭ всё же станет нормой жизни, а литературу так и не удастся «втиснуть» в рамки тестов, из списка обязательных экзаменов при школьной итоговой аттестации она может исчезнуть. Чем это грозит, понятно – учить предмет будут только будущие филологи, остальные читать перестанут окончательно.

Выбирая из двух зол меньшее, часть филологов склоняется к тому, чтобы с ЕГЭ смириться. Но большинство гложут сомнения. Тем более что итоги 2006/2007 учебного года весьма неутешительны. Из 8938 выпускников, рискнувших на экзамен в форме ЕГЭ (для сравнения: русский язык через тесты сдавало в 100 раз больше учеников), пятёрки получили примерно 12%, а вот двойки – почти 19%. Школьники не знают литературу? Или вопросы были слишком сложными? А может быть, из-за отсутствия чётких стандартов педагоги учат одному, а разработчики контрольно-измерительных материалов спрашивают другое?

Подлили масла в огонь противников нововведения и случившиеся скандалы. В Казани, где было заведено уголовное дело по факту завышения баллов по математике за мзду в 40 тысяч рублей, и в Ленинградской области. Там одиннадцатиклассник купил за 14 тысяч рублей правильные ответы на тесты по русскому языку и вывесил их в Интернете. Один из главных доводов поклонников Единого экзамена – уменьшение коррупции в образовательной сфере – провалился ещё на этапе эксперимента…

Второй аргумент – выработка единых стандартов для выпускных и вступительных экзаменов – тоже трещит по швам. В этом году ученик, набравший на ЕГЭ по литературе 67 баллов, получал в аттестате по шкале перевода, утверждённой Рособрнадзором, отметку «5». А университеты, не испытывающие дефицита абитуриентов, за это же количество баллов ставили... 3. В общем, пока все благие намерения приводят вовсе не туда, куда мечталось. И на коллегии Министерства образования и науки, состоявшейся накануне Дня народного единства, речь пошла о возможности отмены в конце 2008 года Единого государственного экзамена по литературе вообще.

Педагогическое сообщество, выступающее против тестирования, победило или вчистую проиграло, потеряв вместе с ЕГЭ последнюю нынче мотивацию к чтению – обязательный экзамен?

 

Людмила Мазурова. И всё-таки сочинение? Учитель в поисках компромисса между ЕГЭ и литературой // Литературная газета. – 2007. – № 46, 21 ноября

 

Новая версия контрольно-измерительных материалов (КИМов), порадовавшая педагогов (ЕГЭ. Ни жив ни мёртв. – ЛГ. – № 45) отсутствием заданий типа А – выбор правильного ответа из нескольких предложенных, при более внимательном рассмотрении оказалась опять неприемлемой.

Поблагодарив разработчиков за попытки улучшить качество КИМов, участники прошедшего недавно в Москве Форума словесников, о котором мы обещали вам рассказать (И тесты – зло, и сочинение – не благо. – ЛГ. – № 45), потребовали отказаться и от заданий типа В, предполагающих однозначный ответ на тот или иной вопрос. Если предложение 239 педагогов из 24 регионов будет принято, то – ради чего всё и затевалось – проверка экзаменационной работы с помощью бесстрастного компьютера станет невозможной.

Напрасно председатель федеральной предметной комиссии Сергей Зинин доказывал, что замечания уже учтены и что разработчики просто не успели распечатать модернизированный вариант. Напрасно предлагал открыть Интернет и взглянуть на новую версию. Во-первых, компьютеров в Московском доме учителя на всех просто бы не хватило. Во-вторых, на анализ корректив нужно время. В-третьих, словесников, считающих, что тесты всё же можно как-то приспособить к не дающей однозначных рецептов литературе, почти не осталось. А поэтому, сколько их ни улучшай, добиться идеала вряд ли удастся.

Я слушала очень жёсткие и эмоциональные выступления педагогов, видела, как мрачнеет доктор педагогических наук Зинин, любящий литературу не меньше других, и очень боялась, что присутствующие в зале чиновники махнут, в конце концов, на несговорчивых словесников рукой и вообще отменят экзамен по этому предмету, постепенно сведя его к факультативу.

По закону обязательных для итоговой аттестации экзаменов должно быть два. Когда законодатели принимали поправки, предполагалось, что это будут математика и русский язык с литературой. Но попытки объединить два предмета в одном экзамене привели к тому, что ни по русскому, ни по литературе знания толком не проверялись. Разъединили. И… литература повисла. Сдавать её отдельно – третий обязательный экзамен, не сдавать – потерять её как предмет.

Единодушие на форуме было только в необходимости любой ценой вернуть экзамену статус обязательного. После двух дней горячих споров участники форума пришли-таки к согласию и по форме проверки знаний, выработав такой сценарий:

обязательное испытание по литературе разделяется на два уровня – базовый (завершающий школьное образование) и профильный (позволяющий желающим продолжить литературное образование в вузах);

на базовом уровне экзамен проводится силами школы в выбранной учеником форме: письменной работы с отметкой по литературе (анализ и интерпретация одного художественного произведения, развёрнутый ответ на проблемный вопрос), устного ответа (по билетам или в форме собеседования) или защиты исследовательских работ и проектов;

на профильном уровне экзамен идёт в формате ЕГЭ (с независимой экспертной оценкой и засчитыванием результатов при поступлении в вуз), но без тестов, только с заданиями типа С, то есть с несколькими маленькими или одной большой письменной работой.

Словесники аккуратно уходили от слова «сочинение», но, по сути, речь всё же шла именно о нём. Так стоило ли огород городить? Хотели искоренить списывание? Может быть, часть средств, потраченных на организацию ЕГЭ – а это миллионы рублей, нужно было просто пустить на заслон шпаргалкам?

Не знаю, примет ли министерство предложенный словесниками сценарий и внесут ли законодатели поправки, предполагающие вместо двух обязательных выпускных экзамена три. Лично мне выход, найденный на форуме, кажется разумным. Но смирятся ли с ним те, кто убил несколько лет на попытки формализовать капризную литературу?

 

 

Валентин Недзвецкий, доктор филологических наук, профессор МГУ им. М. В. Ломоносова. Нравственное оздоровление – залог национальной безопасности // Слово. – 2007, 23 – 29 ноября

 

<...> Количество российской власти бесконечно растёт (по сообщению Глеба Павловского, ныне у нас 1,5 миллиона чиновников, однако с каждым годом их армия прибывает на 150 тысяч человек, так что через десять лет, когда население России уменьшится миллионов на двадцать, чиновников в ней станет в два раза больше), компетентность, дальновидность и эффективность её всё зримее убывают.

Что же в таком случае станет гарантией безопасности России? Традиционный ответ на этот вопрос прост: российский народ (как ранее советский) защитят от всех бед и опасностей наши правоохранительные органы и наша доблестная армия. В особенности последняя. Именно она, как полагают многие, призвана вернуть России статус сильной, великой державы.

На мой взгляд, это глубокое заблуждение уже потому, что подлинная сила России не в количестве и качестве самого совершенного оружия и хорошо обученных солдат. Никакая армия не защитит нас от внутренних и внешних опасностей, если она состоит из людей, не желающих быть в её рядах, призванных в неё едва не насильно и в самой армии унижаемых и калечимых, как были искалечены рядовые Сычев и Рудаков. Подлинная сила и величие России – во всемерном росте и укреплении личностного и национального достоинства всех и каждого из её граждан, в создании реального гражданского общества, возможного в условиях не тоталитаризма или авторитаризма, а демократии как власти, избираемой народом, эффективно контролируемой народом (посредством независимого суда, независимых СМИ, действенного общественного мнения), а также – и с этого надо начинать – при справедливой оплате труда, способной гарантировать любому работающему россиянину (как и пенсионеру, инвалиду) достойное человека качество жизни и возможность творческой самореализации.

Подлинная сила и величие России могут быть обеспечены её экономическим ростом в интересах всех участников этого процесса, выходом страны из сырьевой зависимости на передовые технологии во всех отраслях и сферах производства, расцветом и востребованностью науки, образования, культуры, словом, процессами, делающими нашу страну конкурентоспособной среди самых развитых держав, а её людей по праву гордящимися своим званием россиянина, а не страдающими комплексом национальной неполноценности. <...>

Решение всех этих задач, однако, невозможно без морально-нравственного оздоровления (точнее, выздоровления, ибо, признаем это, Россия ныне тяжело больна) и духовного подъёма всего российского общества и каждого россиянина. А тут без гуманитариев и в первую очередь без российских словесников (филологов и филологии) совершенно не обойтись. Как известно, при отсутствии в России ХIХ века политических свобод и гражданского творчества, а также традиционном консерватизме и конформизме русской православной церкви именно русская классическая литература явилась как отечественной общественной трибуной, русской философией, социологией и футурологией (это она в лице Ф. М. Достоевского первой в Европе указала на опасность грядущего тоталитаризма и дегуманизации личности и общества в условиях государственного атеизма), так и средоточием духовных исканий русской интеллигенции. Мало этого. Не только для российских, но и для зарубежных её читателей прежде всего русская литература стала и средоточием идеалов правды, добра и справедливости, наконец, величайшим адвокатом и пропагандистом гуманизма, морали и нравственности. Русская литературная классика от Пушкина до А. Чехова, а затем и творчество таких её наследников, как Е. Замятин, М. Булгаков, М. Шолохов, А. Платонов, авторы «деревенской» прозы, – это в полном и точном смысле слова совесть России.

За духовно-нравственными сокровищами русской классики ХIХ – ХХ веков к нам, в частности на филологический факультет МГУ, ныне приезжают европейцы, американцы, японцы, китайцы, южные корейцы, жители стран, где экономические и социально-политические проблемы решены куда лучше, чем у нас, а благосостояние граждан, качество и продолжительность жизни пока для нас и просто недосягаемы. Но едут они к нам за тем, чего недостает и не будет доставать современной однобоко-технологической цивилизации, – едут за духовно-нравственными, эстетическими и в целом гуманистическими ценностями нашей литературы: они осознали их надобность для себя.

А что происходит с теми же литературными ценностями ныне в самой России, где они при острейшем морально-нравственном кризисе страны абсолютно необходимы? Количество часов на литературу неуклонно сокращается в школах (вместо 6-недельных часов в школах США у нас всего З часа), то же грозит нашим гуманитарным факультетам и вузам с их переходом на «Болонскую систему». Единый экзамен фактически освободил наших школьников от необходимости знать литературно-художественные тексты: сочинение (т. е. испытание по русскому языку и литературе) заменено диктантом или изложением, а анализ художественного произведения подменён совершенно неадекватным ему тестированием. В Год русского языка с высоких трибун раздаются сетования на сокращение бытования «великого и могучего» не только за рубежами России, но и в ней самой. При этом никто из высокопоставленных печальников этого факта не вспоминает, что речь идёт не о российских просторечиях, диалектах или жаргонах, а о литературном языке страны, которому только и дано быть средством общероссийского и межнационального общения. Но как можно обучаться русскому литературному языку без изучения создающей его русской художественной литературы?

Русская литература, как и отечественная классическая живопись, музыка, театр, сейчас не просто желательны в нашей школе, техникуме (колледже), вузе и, разумеется, на телевидении, радио – они абсолютно необходимы там, как в идеале и в каждой российской семье, детском и подростковом учреждении и т. д.

В одной из своих статей, опубликованных в журнале «Русский язык за рубежом» (1994, № 5-6) академик Н. И. Толстой составил такую связку главных компонентов гуманитарной стороны человеческого бытия, личностного и национально-народного: Язык – Словесность – Культура – Самосознание. При этом справедливо отметил, что в случае расположения этих компонентов в «вертикальной», иерархической последовательности, в порядке соподчинения» язык «можно трактовать как одну из форм культуры и, безусловно, как форму словесности, книжной и устной, а национальное самосознание – как определяющий показатель и объединяющий стержень компонентов культуры». Как бы перекликаясь с Н. Толстым, протоиерей Александр Шмеман утверждал: «…С падения слова, с его извращения началось падение мира, словом, вошла в него та ложь, имя которой дьявол». Оба процитированных мыслителя по-своему напоминали знаменитое библейское «В начале было слово…».

Итак, культура не только начинается, но и заканчивается языком, чистота которого хранится и упрочивается словесностью как народно-коллективной, изустной, так и литературно-индивидуальной, письменной. А это означает, что постигающая язык и оба вида словесности филология – не просто научная отрасль, а одно из первых и важнейших средств формирования национальной и персональной духовно-нравственной культуры. И второй момент. Четыре главных компонента гуманитарного существования человека, названных Н. Толстым, непосредственно предопределяют пятый – именно человеческое поведение.

Сейчас в России нет более важной задачи, чем всемерно содействовать подлинно нравственному поведению наших людей, в особенности только формирующихся. И роль филологии, гуманитарии в целом в этом деле невозможно переоценить. Наш прямой долг – донести эту истину до российской власти во всех её уровнях и инстанциях. На мой взгляд, успеху здесь помогут три вещи: 1) учреждение по-настоящему действенных ассоциаций российских гуманитариев (отраслевых и интегрированных) с естественным для них правом проводить предварительную экспертизу всех и всяких гуманитарных проектов и реформ, планируемых государственной властью; 2) учреждение газеты «Российский гуманитарий» (название рабочее), которая стала бы общественной трибуной отечественных филологов, философов, историков, культурологов, а также писателей и других творческих работников; 3) подготовка и проведение в течение 2009 года общероссийского форума гуманитариев на тему «Российская гуманитария как фактор национальной безопасности: вчера и сегодня» – с целью научной разработки соответствующих проблем и определения стратегии совместных действий.