Комбинация стратификационных систем

(НА ПРИМЕРЕ СОВЕТСКОЙ РОССИИ)

Еще раз подчеркнем, что все девять типов стратификационных систем - не более чем "идеальные типы". Любое реальное общество является их сложным смешением, комбинацией. Так, на Руси в XI ве­ке бок о бок сосуществовали холопы, которые мало чем отличались от рабов, закупы, более походившие на крепостных крестьян, и смерды, которые отдаленно напоминали класс свободных землепашцев. То, как сочетаются и переплетаются разные стратификационные системы в конкретном обществе, мы попытаемся коротко показать на примере советской России. После 1985 г. мы стали свидетелями мно­жества попыток описать советскую Россию в терминах сословного об­щества, "государственного рабовладения", этакратизма и т.д. По­нятно, что одни явления укладываются в эти схемы, другие нет. На наш взгляд, эти периодически предпринимаемые попытки свести при­роду социальной стратификации в советской России (СССР) и прочих обществах советского типа к какому-то одному принципу остаются на положении более или менее удачных метафор. Понять эту природу можно лишь через анализ российского общества как комбинации раз­личных стратификационных систем и рассмотрение конкретного содер­жания, которым наполняются эти системы в течение семидесятилетне­го периода истории.

Конечно, значение стратификационных систем в обществе со­ветского типа отнюдь не одинаково. И принципиальную стержневую роль в данном обществе, по нашему мнению, играет этакратическая система. Степень огосударствления собственности и проникновения государства во все сферы общественной жизни чрезвычайно высока. И поэтому чем ближе социальная группа к кормилу государственной власти, тем выше ее социальное положение и шире возможности прак­тически во всех областях. Полученные образование и профессия, ма­неры поведения и стиль жизни (дисциплинированность, демонстратив­ный аскетизм), приятные внешние данные, а в некоторых регионах (Закавказье, Средняя Азия) - этническая принадлежность и матери­альная обеспеченность, - все это может облегчить продвижение вверх по ступеням властных учреждений, но не способно его гаран­тировать. А достигнутое положение во властной иерархии оказыва­ется важнее всевозможных дипломов, наличия или отсутствия про­фессиональных навыков, размера получаемых доходов.

Социально-экономические различия (размеры личной собствен­ности, получаемых доходов) в данном обществе, разумеется, не уст­раняются, но ликвидирована сама база классового разделения - не­государственная собственность на средства производства. Классовые черты, таким образом, подчинены, производны, второстепенны. Формы внегосударственной хозяйственной активности (личное подсобное хо­зяйство, "теневое" производство) ущербны и, в конечном счете, то­же тесно связаны с государственным сектором и зависят от его.

Применительно к даному обществу правомерно в принципе обсуж­дать вопрос и об элементах сословной стратификации (они соседствуют с каждой этакратической системой). В данном случае сословные элементы проявляются в принадлежности к определенным политическим или экономическим корпорациям. Например, существен­ную роль для социального продвижения здесь играет деление на чле­нов партии и беспартийных, которое напоминает членение сословного характера, увязанное с объемом прав и обязанностей перед парток­ратическим государством. Правда, это скорее аналогия, чем строгое определение. Потому что формально-юридически роль членства в пар­тии в занятии престижных постов нигде не фиксируется. И партий­ность как статус по наследству не передается. В несколько большей степени походят на сословные деления установленные различия между работниками государственных предприятий и колхозниками. Ибо при­ниженное положение последних, обложение их дополнительными госу­дарственными повинностями официально увязывались с "недоразвитой" колхозно-кооперативной собственностью. Вдобавок, до выдачи пас­портов это "сословное" положение колхозника было фактически по­жизненным и наследственным. Впрочем, силу исторических аналогий и в этом случае не стоит.

Черты кастового строя встречаются относительно редко. Можно, впрочем, привести пример дозированного антисемитизма и недопуще­ния евреев в определенные сферы занятий, а также говорить о соци­альных преимуществах титульных национальностей в республиках бывшего Союза. Но до поры эти различия старательно сглаживались.

Не совсем точны аналогии с рабовладельческой системой. Хотя огромные массы заключенных в ГУЛАГе (осужденных по статьям и во­еннопленных), действительно, находятся на положении рабов. Но распоряжается этими абсолютно бесправными массами само же госу­дарство и, следовательно, мы не можем говорить о рабовладении в чистом смысле слова. Есть свидетельства того, что элементы рабов­ладения воспроизводятся в среднеазиатской глубинке (дело Адылова и т.п.). Но обстоятельными исследованиями этого явления мы пока не располагаем. А формально догматы ислама запрещают обращение в рабство правоверных.

Физико-генетическая стратификационная система в порах со­ветского устройства выступает сразу в нескольких характерных чер­тах:

- Геронтократии как типичном принципе регулирования доступа к на­ивысшим властным позициям, ограничивающем притязания молодежи;

- Патриархальности отношений, ограничивающей доступ к этим пози­циям женщин;

- Культивировании спортивной закалки и физической силы, связанной с общей милитаризованностью общества.

Крайне важна роль культурно-символической системы, ибо для обществ советского типа характерны одновременно стремление к крайней идеологизации и научной рационализации совершаемых и пла­нируемых действий. В этом обществе реально управляют те, кто способен к "правильному", "научному" истолкованию священных текстов классиков марксизма-ленинизма применительно к любому яв­лению и событию, кто способен указать приемлемые формы поведения, не противоречащие генеральной партийной линии, кто дает установ­ку, подсказывает наиболее точные слова и лозунги текущего момен­та. Обычно общество советского типа принято представлять как об­щество двоемыслия и двойной морали. Нам же кажется, что культур­но-нормативная система воплощается здесь даже не в двух, но в трех сосуществующих стандартах поведения и жизни, вокруг которых складываются свои слабо пересекающиеся стратификационные иерар­хии. К ним относятся официальные стандарты (поведение на публи­ке), формальные неофициальные стандарты (скрытые от постороннего глаза, неписанные, но строго регламентированные нормы) и нефор­мальные стандарты (нормы поведения в своем узком кругу). Так, по­ведение одного и того же человека на открытом партийном собрании столь же резко отличается от поведения на закрытом партийном бю­ро, как последнее от его вечерних кухонных разговоров.

Официальные стандарты пропагандируются в качестве универ­сальных эгалитарных норм. Если кто и превозносится здесь, то муд­рые руководители партии и правительства, а также те, кто демонс­трирует примеры самоотверженного служения по официальному стан­дарту. Пример - стахановцы, передовики производства. А осуждению подлежат отступники, тунеядцы и преступные элементы. Формальные, но неофициальные стандарты характерны в большей степени для групп, причастных каким-то властным позициям.

Для этой неписанной, но крайне заформализованной иерархии характерна дробность позиций и детальная регламентация профессио­нального и неслужебного поведения. Причем, чем выше положение группы, тем строже предъявляемые нормативные требования - как и что говорить на-людях, как "решать вопросы", как одеваться, как и где проводить свой отдых. Но и прав дается, конечно, больше. То, что можно высшему начальнику, лишь изредка доступно для среднего начальника и недопустимо для низшего начальника. Здесь профессио­нальные и моральные качества отходят на второй план. Главными становятся политическая и личная лояльность руководству. Именно поэтому уголовник, например, закономерно оказывается "социально близким", в отличие от политического ревизиониста, однозначно заклеймляемого как "враг народа". Попадая же в координаты нефор­мальных норм поведения, скрытого от досужих глаз, все обретают относительную свободу. Хотя властвующие группы, конечно, имеют много больше возможностей - потребительских, информационных, культурных. Причем, их стиль жизни охраняется как монопольная привилегия. Субъективно же дифференциация чаще всего остается на уровне двойных противопоставлений типа "мы" и "они", "те, кто у власти" и "простой народ" или "образованные" и "простые люди".

В заключение отметим, что данный фрагмент приводится как ил­люстрация, пример того, как в одном обществе пересекаются различ­ные стратификационные системы. К более обстоятельному описанию природы социального расслоения в советской и постсоветской России мы вернемся в одной из наших заключительных глав.

 

[1] Тойнби А. Постижение Истории. — М.: Прогресс, 1990.

[2] Шпенгер О. Закат Европы. — Ростов н/Д: Феникс, 1998.

[3] Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. — М.,: Политиздат, 1992.