Глава I. О том, чем периферия текста отличается от его ядра

 

Как это с очевидностью следует из всего вышеизложенного, высказывания Путина и Медведева о развитии представляют собой не просто одно из слагаемых массива разнородных высказываний, прямо или косвенно касающихся развития и потому представляющих для нас интерес. Организуя этот массив высказываний определенным образом, превращая его в Текст и изучая в качестве такового, мы убеждаемся, что высказывания Путина и Медведева о развитии являются ядром, и именно ядром этого Текста.

Ядро является системообразующим началом в любой системе. Поскольку Текст – это система, то его ядро выполняет по отношению к Тексту как целому наиважнейшую системообразующую функцию. Но и другие слагаемые текста ничуть не менее важны. Нельзя подменять исследование системы исследованием ее ядра. Ведь периферия системы отвечает за слишком многое. И за функционирование системы как целого. И за связи системы с внешней по отношению к ней средой. И за прямые и косвенные воздействия на ядро системы. То есть за связь между функционированием системы и ее развитием. Это справедливо для любой системы, в том числе и для нашего совокупного Текста.

Внутри периферии всегда есть несколько уровней (оболочек, напластований). Тот уровень, к рассмотрению которого я сейчас перехожу, касается проблемы отношений между вождями и партией. Этот уровень всегда является наиважнейшим. Нет вождей без партии, как нет партии без вождей.

Требовательный читатель сразу же начнет иронически комментировать качество тех сущностей, отношения между которыми я собираюсь рассматривать. Этому читателю я предлагаю задуматься над смыслом классических гегелевских размышлений о соотношении действительного и разумного. Сущности, отношения между которыми я собираюсь рассматривать, действительны, как и отношения между ними. Интересует ли читателя действительность, сформировавшаяся в 2000 году и воспроизводящаяся на протяжении десятилетия? Считает ли он, что внутри этой действительности нет НИЧЕГО, требущего фундаментального осмысления? Обратите внимание, я не сказал «ничего благого». Я сказал именно НИЧЕГО.

В этом случае читатель должен оппонировать не только мне, но и тем высказываниям Гегеля, к которым я его адресую. Приняв при этом во внимание и глобальный контекст. То есть пристально всмотревшись в лица представителей политической элиты, выдвинутых на эту роль другими нациями и человечеством в целом. Если же и после этого дух иронического комментирования не покинет моего требовательного читателя и не превратится в какой-либо иной дух, например, тоскливого ужаса перед лицом неминуемой мировой катастрофы, порожденной в том числе и пресловутой смертью политики... Если мой требовательный читатель, внимательно отсканировав – ну, хотя бы с помощью физиономистики – ментал Буша и Обамы, будет (как я считаю, в вопиющем несоответствии с горькой правдой общемировой жизни) настаивать на том, что российское «действительное» – из ряда вон... Что оно качественно отличается от общемирового в худшую, и именно в худшую, сторону... Что в силу этого оно не подходит под определение Гегеля... Что ж, в этом случае я должен адресовать читателя уже не к Георгу Вильгельму Фридриху Гегелю, а к Иосифу Виссарионовичу Сталину. К его знаменитому высказыванию о том, что «у меня для вас других писателей нэт».

У меня «нэт» для читателя в 2009 году, когда я пишу эту книгу, других вождей и другой правящей партии. Если же они и появятся – вскоре или в отдаленной исторической перспективе, неважно, – то это ничего не отменит и не изменит в ходе моих логоаналитических выкладок, содержащихся в этой книге.

Предположим, что возникнут другие вожди и правящая партия. Я не утверждаю, что так будет. Я просто повторяю за Байроном, сказавшим в «Дон Жуане»: «I only say; suppose this supposition» («Я говорю лишь – предположим это»).

Предположим также, что новые вожди и правящая партия будут лучше, а не хуже. И что это будет качественное изменение, легитимирующее иронию требовательного читателя» которой я сейчас оппонирую.

А класс, выдвинувший вождей и партию, тоже изменятся? И тоже к лучшему? А за счет чего? История знает две технологии подобных изменений. Одну можно назвать «1937 год», а другую – «1917 год». Я адресую не к прямым повторам, а к двум технологиям («революция сверху» и «революция снизу»).

Если класс не изменится к лучшему (или не уступит место другому, лучшему, классу), то о каких изменениях к лучшему вождей и партии можно говорить? А поскольку я анализирую эти сущности лишь в той степени, в какой они раскрывают классовое содержание нынешней ситуации, то мой анализ отнюдь не потеряет значение. Моя концепция происходящего состоит в том, что хозяином российских мегатенденций является регресс. А значит, классы теряют, плывя в регрессивном потоке, свою классическую классовую природу. Согласно этой концепции, любое изменение есть просто еще один регрессивный сброс, нечто наподобие «прыжка вниз», которое совершает река на очередном пороге. Но я здесь рассматриваю не свою пессимистическую концепцию, а концепцию гораздо более оптимистического читателя.

Итак, предположим (вслед за читателем и упомянутым мною лордом Байроном), что возымеет место некая – проблематизирующая нынешние мои рефлексии – позитивная трансформация, вовлекшая в себя и классы, и их политических представителей. А общество? Может ли общество остаться в стороне от таких трансформаций? Если оппонирующий мне читатель считает позитивной трансформацию, осуществляемую какими-нибудь оккупантами, то зачем ему читать мою книгу? И зачем нам, расходясь в главном вопросе – вопросе о ценностях, спорить «о мелочах»? Если этот оппонирующий читатель верит в инопланетян – тогда та же история. А если он, как и я, считает, что без общества никаких позитивных трансформаций не произойдет, то... То «нэт» у меня для читателя другого общества, нежели то, которое легитимировало (не будем спорить, каким образом и в какой степени) все, что имело место в рассматриваемый мною политический период. Познание сущностей, которые я сейчас хочу обсуждать (и отношений между этими сущностями), – это единственный путь к познанию не только классов, но и общества в целом.

Можно ли, не познавая общество, общественные закономерности, а в чем-то и тайны того, по поводу чего иронизирует мой оппонент (и что я никоим образом не собираюсь воспевать)... можно ли, не познавая это как «действительное», уповать на какие-то изменения к лучшему? И даже на сохранение мало-мальски терпимого порядка вещей?

Я считаю, что нельзя. И потому-то начинаю анализировать отношения между вождями и партией, маркированные вопросом о судьбе развития в современной России, но, конечно же, к вопросу этому никак не сводимые.

Я не могу анализировать этот пласт периферии своего Текста с той же детальностью, с какой я анализировал ядро Текста.

Во-первых, это методологически неверно.

Во-вторых, если я начну даже просто приводить читателю подробно высказывания о развитии товарищей по партии, реагировавших на то, что сказали о развитии их вожди, то моя книга приобретет и иной объем, и совершенно нежелаемую жанровую специфику.

А в-третьих... В-третьих, как и в известном русском шансоне:

Не лукавьте, не лукавьте.

Ваша песня не нова!

Ах, оставьте... Ах, оставьте!

Все слова, слова, слова... –

дело не в словах ухажера, на которые отвечает подобным образом барышня, а в интонациях и ужимках, которые это все сопровождает с двух сторон. То бишь со стороны политического кавалера и политической барышни.

Я уже предупреждал читателя в методологическом введении о том, что свой Текст я рассматриваю как совокупность вербальных и невербальных компонент, как сплав семиотики и семантики.

При анализе этого пласта периферии семиотика важнее семантики. Например, выражение лиц, слушающих обращение вождя, ничуть не менее важно, чем текст, с которым вождь к лицам обращается.

Именно такой анализ текстуальной периферии, анализ, в котором контент неотделим от игрового подтекста и интонации, а семантика (политическое высказывание) от семиотики (политического жеста), я и хочу предложить читателю. Разумеется, только для того, чтобы, отталкиваясь от этих частностей, выйти на что-то общее. Ведь, согласись, читатель, эти частности – неотменимая часть современной истории, а значит, и нашей с тобой политической судьбы. Ну, «нэт» у меня для тебя другой истории и другой судьбы. Извини, читатель.

И, поелику ты все же хочешь быть в какой-то степени не жертвой этой судьбы, а ее хозяином, давай вместе всматриваться в оную, прочитывая судьбоносное в политических арабесках, которые нам дарит наше с тобой действительное.

Начну с событий 15 апреля 2008 года, которые являются, как я покажу ниже, переломными. Не собираюсь говорить, что это перелом к лучшему. Скажу лишь, что перелом касается сразу многого. Отношений между партией и вождями (вождем)... Направления политического процесса (а значит, косвенно и хода исторических судеб)... Злоключений любимого тобой и мной изгоя, именуемого «развитие»... И так далее.

 

 

Глава II. Фактор политического баланса и требования к «зайчикам» касательно их превращения в «ежиков»

 

IX съезд «Единой России»... Я слушаю выступающих. Вглядываюсь в лица слушающих. Говорятся хорошие слова о любви к России, о борьбе за ее перспективы в XXI столетии. Может быть, словам этим и недостает глубины и подлинности. Но, по крайней мере, в них нет яростного презрения и ненависти к своей стране как исторической личности.

И не надо говорить, что было бы странно, если бы политическая элита была пропитана подобной ненавидящей страстью. Она была ею пропитана. И я еще помню совершению другие слова, изливаемые на общество победившей демократической властью.

Почему я не должен радоваться тому, что те слова ушли в прошлое? Почему я должен с особой придирчивостью вслушиваться в интонации говорящих? Почему именно в данном случае нужны особо взыскательные тесты, проверяющие соответствие слов и дел? Ну, нет в словах предельной искренности, и что? Предельной неискренности в них тоже нет. И все мы понимаем, что слова – искренние они или нет – это уже полдела. Что, будучи произнесенными, они что-то за собой приносят в реальность. Хотя бы в виде предпосылок для изменений общественного мнения, сформированного предыдущим «псевдовластвующим субстратом».

Пусть хотя бы с обществом поговорят какое-то время не на языке ненависти. Пусть хотя бы ненамного расширится коридор допустимых тем, оценок, подходов. Даже это отнюдь не мало.

И почему я должен бояться того, что «Единая Россия» станет новой КПСС? Пусть этого боятся те, кто ненавидел КПСС, Советский Союз и все, что с ним было связано (советский проект, коммунистический проект и так далее). А я считал и считаю, что та – советская – реальность, которая несла на себе отпечатки этой идеальности, была совместима с жизнью страны, а нынешняя реальность – нет.

Да, нынешняя реальность при этом намного комфортнее, вольготнее, прошу прощения, свободнее.

Да, в ней нет многих идиотизмов прошлого, которые я болезненно переживал.

Но нет в ней и другого! Причем не только того, что предполагал великий Проект (этого-то уже давно не было), но и того, что предполагает любая здоровая социальная жизнь.

Нет морального чувства (на уровне элементарных разграничений – воровать плохо, жить честно хорошо).

Нет уважения к труду.

Нет (по крайней мере, в высших стратах – об этом просто анализы говорят) основополагающих социальных инстинктов, таких, как сострадание и солидарность.

Нет, наконец, внятных приоритетов, имеющих в конце концов и материально» выражение. Профессор, доктор наук в СССР зарабатывал вдвое (а то и втрое) больше среднего гражданина страны. Это означало, что страна нуждается в знании, научно-техническом и ином развитии.

Сейчас этого нет. И все политики, обсуждающие, как мы сейчас начнем триумфально развиваться, поразительным образом обходят все то, что связано с этим «нет».

Почему это «нет» возникло (генезис)?

Что оно собой знаменует (смысл)?

Что вытекает из этого «нет» (макросоциальная тенденция)?

Как преодолеть это «нет» (макросоциальная трансформация)?

Что угодно обсуждают, только не это.

Мои учителя по Московскому геологоразведочному институту – профессора и заведующие кафедрами – получают уж никак не больше 500 долларов в месяц. Это я знаю точно. Между тем они готовят геофизиков, которые должны вести разведку новых нефтяных, газовых, рудных месторождений. Не нанотехнологиями заниматься, а этот самый «хлеб насущный» обеспечивать всем, включая энергетических олигархов.

Как и в любом другом сегодняшнем институционализированном сообществе, рассматриваемый мною профессорский слой, конечно, имеет еще и очень узкую «успешную» верхушку. Но ведь ни у кого не вызывает сомнения, чем обеспечена ее экономическая успешность. Воровством – вот чем. И это не в счет.

А то, что неворующая часть просто по факту профессии обречена на социальное прозябание... Как прикажете к этому относиться? Может быть, внутри этого прозябания есть какая-то относительная комфортность. Хотя какая комфортность при 500 долларов в месяц? Не до жиру – быть бы живу. Но, в любом случае, нет никаких шансов на социальное воспроизводство для входящих в жизнь молодых профессионалов (они ведь люди... цены на квартиры запредельны... как при таких ценах заводить семьи... и так далее).

Короче, если бы из воздуха вдруг соткалась новая КПСС и восстановила даже ту ущербную реальность, которая мне знакома до боли, я бы в чем-то возликовал. Я понимал бы, что лично мне в чем-то будет жить хуже. Но я знал бы, что страна и народ будут как-то жить, и боролся бы за улучшение этой жизни. И потому, что мне небезразлично, как живут другие. И потому, что изменение качества жизни других изменило бы и качество моей жизни. А значит, в чем-то мне бы жить было хуже, а в чем-то лучше.

Потому что сейчас страна и народ в каком-то смысле и не живут вовсе. Они движутся в потоке регресса. Регресс этот в чем-то сдержан Путиным. Если бы он не был сдержан, страны бы уже просто не было. Но сдержать регресс не значит переломить его. А если он не переломлен, то он накапливается. А если он накапливается, то он рано или поздно изольется со всеми вытекающими последствиями.

Переломить регресс можно только на основе контррегрессивной мобилизации. Для контррегрессивной мобилизации нужен полноценный мегапроект («Что делать?») и полноценный же мегасубъект («Кто» будет делать это «что»?).

КПСС была поздним и ущербным мегасубъектом под условный и уже достаточно выхолощенный советский мегапроект. Так, может быть, «Единая Россия» станет мегасубъектом (несовершенным, ущербным – тут особенно выбирать не приходится) для мегапроекта контррегрессивной мобилизаций? Пусть она при этом воспроизведет любые гримасы советской номенклатуры, в том числе и самые отвратительные. Пусть только переломит регресс.

Я понимаю, что подобные надежды наивны. Что КПСС двигалась по инерции и лишь потому могла сочетать социальную неразрушительность с этими самыми номенклатурным и гримасам». И что все равно в итоге гримасы так надоели, что все «загремело под фанфары».

Я понимаю, что нельзя восстановить мегасубъект в инерционной фазе, скопировав брежневизм. Что брежневизм – порождение остывающей мегапроектной воли. Что для того, чтобы воля могла остывать, она должна иметь высокую начальную температуру. Нечто формируется только при высокой температуре, а потом как-то функционирует при более низкой лишь потому, что когда-то была высокая...

Я все это понимаю. Но надежды всегда в чем-то наивны. И я все равно всматриваюсь в слова и лица участников IX съезда «Единой России». Тем более, что в этом моя профессия. Иначе зачем я здесь?

Нет, это не новое издание КПСС... Не похоже. Это не неономенклатура. В чем-то это лучше. Свежее, по крайней мере. И в каком-то смысле живее. А в чем-то... Видите ли, в тех позднесоветских номенклатурных фигурантах (очень разных, между прочим, были и совсем приличные – интеллигентные и честные – люди) сквозь властную сановитость проглядывало другое. Стертые, искаженные черты какой-то проектности.

Та властная сановитость не была простой барственностью. То есть и барственность, конечно, тоже имела место – в том числе и вполне отталкивающая. Но оторвать барственность от усталой и истощенной проектной самости не удавалось почти никому из тогдашних политических бонз. Может быть, лишь немногим, совсем ушедшим во внутренне ненавидящее подполье и сочетавшим его с официальным пребыванием в Системе. Они-то потом Систему и грохнули.

То, во что я всматриваюсь двадцать лет спустя, не создано ничьей проектной волей. Оно создано конвульсией остаточной российской державности, которая и породила Путина. Летело все в тартарары. И не без некоего ликвидационного шика... Но почти в каждом из тех, кто летел в это самое «тартарары», оставалась какая-то затаенная рефлекторная государственность. Иногда самая странная, причудливая. И что-то через нее стало склеиваться.

Знаю точно, когда это началось. Сразу же после Хасавюрта, когда самые разные и самые случайные элитные персонажи начали говорить в один голос: «А вот это, трам-тара-рам, уже чересчур!» Подобное «чересчур» не оформлялось ни в какую внятную идеологию. Но его одного хватило, чтобы криво-косо, но ответить в Чечне. Да так ответить, что желание еще раз попробовать «похасавюртить» отпало как-то сразу у очень многих. Даже удивительно, как мало оказалось нужно, чтобы это отпало. Надолго ли отпало? Не знаю.

Как власть использует подобную передышку? Считаю, что весьма сомнительным способом. Никогда не идеализировал данный результат. И не абсолютизировал его. Ни одна стратегическая проблема не решена. Но «чересчурщики» как-то консолидировались, от чего-то (пусть весьма условно) освободились и создали некий протосубъект. А поскольку ничего другого просто не было, то этот протосубъект победил. А победив, немедленно успокоился, занялся разного рода «лакомыми» делами, превратился в сервисный придаток к политической воле своего лидера. И почил на лаврах. Не почил бы он на этих сомнительных лаврах, может быть, и сформировалось бы что-то более дельное. Но он почил, да еще как.

А теперь... IX съезд... лидер вызывает этот почивший протосубъект из сладкого небытия. «Вот он начинает говорить об этом, – фиксирую я очередной содержательный и интонационный ход Путина. – Вот он опять к этому возвращается... И опять... Ему аплодируют... И снова аплодируют... Ну, и?!.»

Аплодировали, кстати, не так уж и много. На американских и иных западных партийных съездах аплодируют гораздо больше и встают чаще. Не в этом дело.

Старая притча повествует о том, что волки совсем заели зайчиков. И зайчики послали делегацию, чтобы посоветоваться с самым мудрым из лесных обитателей – великим филином. Делегация дошла до филина. Филин выслушал делегацию и сказал: «Я знаю, что нужно делать. Надо переделаться из зайчиков в ежиков, тогда волки не смогут вас съесть, а сами вы начнете такую-то и такую-то новую жизнь».

Делегация зайчиков очень обрадовалась. И вернулась к своему заячьему народу. «Слушай, народ! – сказала делегация. – Филин предложил решение. Мы должны переделаться из зайчиков в ежиков. И тогда все станет хорошо».

Народ выслушал делегацию, сказал, что он полностью согласен, и спросил, что нужно сделать, чтобы переделаться в ежиков?

Эта «технологическая» проблематизация поставила делегацию в тупик. И она снова отправилась к филину за «технологическими» уточнениями. Филин же уточнений не дал, сказав, что он стратег и технологиями не занимается.

Я внимательно слушал призывы Путина к «зайчикам»: «превратитесь в «ежиков»!» Я смотрел на лица «зайчиков». Они не понимали, как им превратиться. И зачем превращаться – тоже не понимали. В отличие от зайчиков из притчи, они даже еще не ощущали, что приходят какие-то волки... Какие, на фиг, волки? Западные? Они далеко. Оранжевые? Их вроде нет. Зачем превращаться в «ежиков»? Кто фактор и актор этой проблематичной трансформационной необходимости?

Фактором и актором очевидным образом был сам Владимир Путин.

Он почему-то не захотел избираться на третий срок.

Почему он не захотел – это великая тайна.

Видимо, скоро сам Путин перестанет понимать, почему.

Климент Ефремович Ворошилов был совсем не таким слабым политиком, как это живописалось в постсталинских апокрифах. Но он зачем-то вошел в знаменитую антипартийную группу (Молотов, Маленков, Каганович и другие). Когда группа провалилась, то Никита Сергеевич Хрущев (тоже совсем не слабый политик с четко выраженными диктаторскими наклонностями) спросил Ворошилова, почему тот вошел в этот блок. Вопрос был очень толковый. Что именно хотели получить Молотов и Каганович – было понятно. Что хотел получить Ворошилов – не было понятно. Постепенно это перестало быть понятно и самому Ворошилову. И когда его Хрущев спросил об этом самом «почему», он ответил: «Бес попутал, Никита Сергеевич!». Судя по всему, Хрущева этот ответ вполне удовлетворил.

Любого, даже очень сильного, политика иногда путает бес.

Это может быть очень разный бес. Персонифицированный или нет.

Обычно имя этого беса – замкнутая среда коммуникаций.

Крупный политик по роду деятельности не может не попадать в ситуацию особой элитной изоляции. Как только изоляция становится близка к абсолютной, приходит бес. И путает. Например, возникает ощущение беспредельных возможностей. И в самом деле – вокруг все кланяются... Мировые властители – все эти Буши, Шредеры и так далее – в чем-то ниже тебя по уровню. И ты вполне продвинутым образом можешь играть на их вполне элементарных страстях (феномен Шредера войдет в историю XXI века, да и Буш недалеко ушел, остальных и обсуждать не стоит). Рейтинг – запредельный. Все вокруг непрерывно выражают концентрированное восхищение твоей политической личностью. И начинает порою казаться, что они выражают это восхищение искренне.

Почему бы не осуществить тогда изящный сложный сценарий вместо простого и примитивного? Зачем уподобляться среднеазиатским лидерам или Лукашенко? Почему не сыграть гораздо более тонко при таком избытке возможностей? Третий срок предлагают те, кто не умеет сложно играть. А мы сыграем сложно. Игровые ресурсы – такие-то. Коммуникационные потенциалы, потенциалы отношений – такие-то. Дополнительно можно сделать то-то и то-то.

Задумали, просчитали, решили. А как только решили – услышали довольный хохот этого самого беса, который попутал. Сначала отмахнулись. Но тут возникли первые свидетельства чего-то нового и непредсказанного... Потом вторые, третьи, четвертые...

И уже нужно идти к «зайчикам» и говорить им, что, мол, пора переделываться в «ежиков». Почему пора? Потому что нужен определенный политический баланс, а он без этой переделки не вытанцовывается?

Во-первых, кому он нужен? «Зайчикам» он совсем не нужен.

Во-вторых, ну, даже если они поверили и решили переделываться... Как это сделать?

Притчу о ежиках и зайчиках не так уж трудно перевести на язык конкретных политических факторов. Я это сделал уже летом 2008 года. И сейчас, просматривая свои тогдашние выкладки, напечатанные в газете «Завтра», обнаруживаю, что «ни убавить, ни прибавить».

Фактор №1 – отношения между Путиным и Медведевым. Кто-то считает, что эти отношения далеко не безоблачны. Я так не считаю. Я, напротив, считаю, что отношения очень прочные, качественные. Два политика глубоко доверяют друг другу. Ролевые функции соблюдаются. И так далее. Но у любого элемента конструкции есть пределы прочности. Если вы на какую-нибудь самую качественную балку положите несопоставимый с ее возможностями вес, то она лопнет.

Отношения между Путиным и Медведевым – суть такая балка. Это очень прочная балка. Но ее начнут испытывать. Ее начнут испытывать привилегированные бюрократии, «внутренние» партии, дворцовые кланы, аппараты... На эту балку начнут накладываться колоссальные нагрузки тех или иных интересов, расколы элит, внешние факторы. Да мало ли еще что! Ясно, что отношения «Путин–Медведев» являются точкой максимальной уязвимости системы. Или, как говорят системщики, «узлом уязвимости». Обычно такие узлы прячут в глубь системы, тщательно маскируют. Вместо реальных «узлов уязвимости» врагам демонстрируют ложные узлы и предлагают атаковать их.

Реализованное сложное и изящное решение (а я не спорю, что оно и сложное, и изящное) в качестве основного изъяна имеет ПОРАЗИТЕЛЬНУЮ ОЧЕВИДНОСТЬ этого «узла уязвимости». При такой очевидности на него набросится кто угодно. Можно и должно постоянно повторять, что это угрожает интересам Российского государства. Но особенности нашей элитной игры состоят в том, что играющим элитам глубоко наплевать на интересы их государства. Если бы это было не так, не было бы распада СССР, а был бы глобальный триумф коммунистического проекта. А перед этим мог бы быть и триумф предшествующего проекта... Этой самой «православной симфонии».

Элиты будут играть по своим правилам. И за рамкой национального консенсуса. А при такой игре любой прочности человеческих отношений МОЖЕТ И НЕ ХВАТИТЬ. Дай бог, если хватит. Буду искренне и глубоко рад. А если не хватит?

И ПОЧЕМУ ВООБЩЕ НУЖНО СТАВИТЬ ПОЛИТИЧЕСКУЮ (А ЗНАЧИТ И ГОСУДАРСТВЕННУЮ) КОНСТРУКЦИЮ В ЗАВИСИМОСТЬ ОТ ФАКТОРА МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ? Что это за конструкция такая? Кто ее выдумал? Какой бес попутал?

Фактор №2 – балансировка выбранной конструкции в принципиально новых условиях. Ну, попутал бес и попутал. Попереживали по этому поводу, забыли. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Оглянулись вокруг себя, протрезвели... И поняли, что осуществлять ответственнейшее политконструирование, ставя все в зависимость ТОЛЬКО от фактора межличностных отношений, как-то несолидно. Но что тогда делать?

Конституция Российской Федерации, созданная Ельциным и дополнительно модифицированная Путиным, носит ультрапрезидентский характер. По мне, так это хорошо. Чем ближе конструкция к абсолютистской – тем лучше. И не потому, что мне дорог этот абсолютизм сам по себе. А потому, что именно он дает шансы на контррегрессивную мобилизацию. А распределенная демократическая система таких шансов не дает. Для благополучных стран она близка к идеальной. Но благополучия-то нет и в помине (смотри выше).

Поскольку власть построена так и менять ее не собираются (а иначе за что ПО СУТИ, А НЕ ПО ФОРМЕ сидят в тюрьме некоторые ревнители парламентаризма в России?), то пост президента РФ (между прочим, почти царя) весит... ну, скажем, аж одну тонну (тысячу килограммов). А пост премьера (как, впрочем, и любой другой пост) весит в лучшем случае килограмм. То есть в тысячу раз меньше.

Если конструкцию надо строить не только на межличностных отношениях, но и на чем-то другом, то необходима балансировка. На одной чаше весов – гиря в тысячу килограммов. А на другой – один килограмм. А надо уравновесить чаши. Как их уравновесить?: Положить другие гири! Причем так, чтобы они весили ровно 999 «политических килограммов». Что это за гири? Конечно, это авторитет Путина в обществе и элитах. Его разного рода социальные капиталы. И многое другое. И все это, конечно, очень весомые гири. Но... как бы это сказать... Они из быстро тающих материалов. Скажем так, изо льда. Слепящее солнце... Гири тают. Баланс теряется. В каком-то смысле, операция «Снегурочка».

Значит, нужны какие-то нетающие, институциональные, собственно системные «гири». Причем весом ровно 999 килограммов. То есть гири чудовищные. Что это за гири?

Выясняется, что главная и, может быть, единственная из таких гирь, – это правящая партия с конституционным большинством. Если возглавить эту партию и не упустить административный ресурс, то есть соединить руководство партией с постом премьер-министра, то можно попытаться уравновесить неуравновешиваемое – пост президента и пост премьера. Замысел настолько очевидный, что дальше некуда.

И абсолютно решающий в плане ОПРЕДЕЛЕНИЯ РЕАЛЬНОЙ ТЕНДЕНЦИИ. Той тенденции, от которой зависит все.

Между тем, тенденция была до сих пор неоднозначна. Можно ведь было трактовать все происходящее и иначе. Мол, президенту Путину надоела власть. Он просто хочет уйти. Но уйти он хочет так, чтобы преемник успел простроить новую преемственную властную систему. Для этого надо успокоить умы. Путин делает это, становясь премьер-министром или заявляя о желании стать таковым. Умы успокаиваются, преемник получает элитную и аппаратную (главное – элитную!) фору... А потом В.Путин уходит. Так или иначе, но уходит. Кто только об этом не говорил!

Если бы это было так, то все мои рассуждения о том, что «бес попутал», не стоили бы и ломаного гроша: Путин в этом случае сделал точно то, что хотел. И если он правильно выбрал преемника, то в чем, собственно, дефект? Суперпрезидентская республика сохраняется, преемственность курса сохраняется, единоначалие сохраняется... Мало ли что еще сохраняется! А раз все это сохраняется – зачем нужны третьи, четвертые и пятые сроки? Издержки понятны, приобретения сомнительны.

15 апреля 2008 года на IX съезде «войной России» ВСЕ СТАЛО, НАКОНЕЦ, ЯСНО. Если бы В.Путин (в чем его, повторяю, подозревали многие) хотел просто плавно передать власть, он не становился бы председателем правящей партии с конституционным большинством. При том, что на съезде этой партии ВСЕ ГОВОРИЛИ О ПРЕМЬЕРСТВЕ ПУТИНА КАК ОБ АБСОЛЮТНОЙ НЕСОМНЕННОСТИ.

Следующий шаг – назначение Путина премьером – был сделан вскоре после 15 апреля. Но ясность по вопросу о степени серьезности намерений Путина возникла именно 15 апреля. А до этого, повторяю, все могло трактоваться (и трактовалось) по-разному. Ну, предложил Медведев Путину стать премьером. А ну, как тот откажется? Ну, видно уже, что не откажется. А ну, как это и не всерьез, и не надолго? 15 апреля стало ясно, что это всерьез и это надолго. Путин еще не стал премьером 15 апреля, но уже был перейден политический рубикон.

Уйдет ли когда-нибудь Путин... Уйдет ли Медведев... Останутся ли они оба... Сметет ли их обоих поток событий... В любом случае, то, что произошло 15 апреля 2008 года, чрезвычайно важно – и политически, и исторически.

Исторически это ничуть не менее важно для России, чем какое-нибудь 9 термидора (или 18 брюмера, о котором писал Маркс) для Франции.

А политически... Термидор на то и термидор, чтобы воспроизводиться вновь и вновь на новых этапах истории. Ведь политики приходят и уходят, а классы и их принципы осуществления политики остаются. Кстати, Маркс ведь тоже писал не о буквальном 18 брюмера, а о 18 брюмера Луи Бонапарта.

Почему бы в 2015 году не случиться во Франции еще одному 18 брюмера? Или в России еще одному 15 апреля? Ведь буржуазия, как говорил Владимир Ильич Ленин, она всегда буржуазия. Время меняет нюансировку, а не классовую сущность.

15 апреля 2008 года Путин по сути совершил свое 18 брюмера на российский манер. Важность того, что он совершил в этот день, имеет непреходящий характер. Стратегические политические прецеденты остаются в исторической памяти. А значит, программируют политику тем или иным образом. Причем в течение сроков, несопоставимо больших, нежели время пребывания у власти самих создателей прецедентов.

«Партийный парламент как средство балансировки» – вот смысл путинского прецедента при рассмотрении оного с прагматических позиций. Но дальше начинается сказка про репку. Или про суп из топора. Поди-ка ты отбалансируй ситуацию без адекватной партии. Поди-ка ты сделай адекватную партию без стратегии. А когда та заявил полноценную стратегию (того же самого развития, например) и построил адекватную такой стратегии партию, то оная уже отнюдь не только средство балансировки. Она – политический субъект. Со всем, что вытекает из данного обстоятельства. Поди-ка ты построй политический субъект с «зайчиками».

ТЕПЕРЬ (формально – с 15 апреля 2008 года, а по существу с момента, когда оказалось, что «бес попутал») В.Путину и опирающимся на него элитным группам оказалась нужна новая «Единая Россия», способная обеспечить БАЛАНСИРОВКУ.

Та же самая «Единая Россия» РАНЕЕ в этом качестве не нужна была ни Путину, ни пропутинским элитам. А нужна она была им (а) как электоральный фактор и (б) как фактор исполнительский (политически-сервисный).

Партия как сумма электорального и политически-сервисного фактора – это и есть метафорический «зайчик» из нашей притчи.

Партия как фактор балансировки – это метафорический «ежик» из нашей притчи.

«Зайчикам» приказано срочно переделываться в «ежиков» в связи с возникшей необходимостью введения фактора балансировки в новую политическую игру. Необходимость же эта возникла потому, что «бес попутал».

А как «зайчикам» переделываться в «ежиков»? И будут ли они в них переделываться? Это и есть основной вопрос. Можно, конечно, продолжать размышлять о развитии, как бы не обращая внимания на то, что происходит на собственно политической сцене. Но это означает, что наши размышления становятся философским эссе, а не концептуальной аналитикой. Для того же, чтобы они остались оной, надо связать развитие с острейшими коллизиями собственно политического процесса, что я и пытаюсь делать.

Фактор №3, возникающий в ходе этого самого политического процесса, можно назвать «фактором капитализации». Если бы Путин пошел на третий срок или ушел, оставив всю полноту власти Медведеву, то «Единая Россия» имела бы «зайчиковую» капитализацию... ну, скажем, в миллиард условных политических долларов.

А в условиях необходимости балансировки та же «Единая Россия» получала «ежиковую» капитализацию... ну, условно, в триллион тех же политических долларов. Капитализация возрастала в тысячу раз.

Эта коллизия на момент ее возникновения, конечно же, не осознавалась в полной мере многими конкретными «зайчиками». В том числе и высокопоставленными.

Но, во-первых, коллизия может не только внятно осознаваться (артикулироваться). Она может еще и ощущаться. Если она кем-то и не осознается, то она всеми ощущается.

И, во-вторых, коллизия на то и коллизия, чтобы существовать еще и независимо от чьих-то осознаний и ощущений. В этом своем – автономном от партийных умов и сердец – качествовании она близка к тому, что называется политической (а то и исторической, чем черт не шутит) необходимостью.

На IX съезде необходимость эта, как Незнакомка Блока, медленно проходила меж партийцами, опьяненными чем-то и не понимающими, чем именно. На лицах этих партийцев можно было прочитать различные комбинации растерянности и восторга. У кого-то это был растерянный восторг. У кого-то восторженная растерянность. Но нечто такое было у всех. По крайней мере, мне до сих пор кажется, что я тогда уловил реальную, плохо формализуемую тенденцию, а не предался абстрактным фантазиям, проецируя своего любимого Блока на совершенно чуждые ему персонажи и обстоятельства.

IX съезд «Единой России» не понимал до конца, что ему уготовано. Но он понимал, что ему что-то уготовано! И смутно ощущал, что это «что-то» связано с необходимостью превращаться из «зайчиков» в «ежиков». Необходимость в политическом смысле была очень невнятной. Все вообще было очень, очень, очень невнятно именно в политическом смысле.

Сначала говорилось, что у «Медведя» (он же «ЕР») «не будет никаких крыльев» (то есть фракций). Потом возникли фракции в виде клубов. «Что же произошло с нашим "Медведем"? – спрашивали себя партийцы. – У него выросли крылья или удлинилась шерсть?»

Сначала говорилось, что и Путин, и Медведев войдут в «Единую Россию». Потом оказалось, что Путин возглавил партию, не войдя в нее, а Медведев поблагодарил за честь и, по сути, отстранился.

Что день грядущий нам готовит?

Исполнялся гимн России, а в ушах партийцев в каком-то смысле звучала знаменитая ария Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин».

Паду ли я, стрелой пронзенный,

Иль мимо пролетит она?