Любовь, брак, женщины и дети

 

Принудительные браки, распространенные в XVII веке, не способствовали росту рождаемости, «государственной пользе», не соответствовали они и той модели европейского «куртуазного» поведения, которую внедрял в России Петр I. Поэтому царь изменил институт старинного русского брака. Он отменил сговор, обручение назначил за шесть недель до венчания, родственников невесты обязал показать ее жениху. У молодых появилась свобода выбора. Помолвка могла быть расстроена, о чем в указе было прямо сказано: если «после… обручения жених невесты взять не похочет или невеста замуж идти не похочет же, и в том быть свободе». Священникам при венчании следовало «накрепко допрашивати» молодых, добровольно ли они вступают в брак. Власть осуждала насильственные браки, которые устраивали родители, пренебрегая возрастом жениха и невесты, их «естества склонностью», вселяя в души новобрачных «ненависть к супругу». Двадцать второго апреля 1722 года Петр Великий своим указом запретил браки, заключенные по принуждению как со стороны родителей, так и помещиков (если речь шла о крепостных молодых людях).

Указом от 1724 года были запрещены насильственные браки даже среди холопов: «Повелеваем… дабы люди рабов своих и рабынь к брачному сочетанию без самопроизвольного их желания… не принуждали под опасением тяжкого штрафования». Легче стали и разводы. Петр как-то сказал:

Бог установил брак для облегчения человека в горестях и превратностях здешней жизни и никакой союз в свете так не свят, как доброе супружество; что же касается до дурного, то оно прямо противно воле божьей, а потому столько же справедливо, сколько и полезно расторгнуть его, продолжать же его крайне опасно для спасения души.

Эти петровские положения действовали весь XVIII век. Но, как часто в Рос сии бывало, законы в этой сугубо личной сфере не исполнялись, судьбой детей безраздельно распоряжался отец, а в помещичьем владении господин женил крепостных по своему усмотрению, нередко оставляя за собой «право первой ночи» с молодой.

Петр Великий был противником ранних браков. Он помнил, как неудачно сложилась его семейная жизнь, когда по воле матери, царицы Натальи Кирилловны, он 17-летним юношей женился на Евдокии Лопухиной. По идее Петра I, дворянин мог жениться, только получив минимальное образование и дослужившись до определенного чина. Петр упростил и процедуру венчания. Чтобы упредить разные «жульства» при заключении браков, запрещалось венчаться в чужих приходах. В книги регистрации браков вносились имена брачующихся и их поручителей, несших ответственность за законность брака. Выписки из книг посылались в Синод.

Впрочем, сам Петр мало считался с волей своего наследника престола Алексея, которого в 1711 году женил, вопреки желанию сына, на немецкой принцессе Шарлотте-Софии. Важно и то, что невеста не приняла православия, осталась лютеранкой. Этот брак стал примером для других. Сначала браки с иноверцами были разрешены дворянам, а затем и людям «низкого» происхождения, только чтобы «принуждения никакова не чинить и друг друга в вере не укорять». Известно, что М. В. Ломоносов женился за границей на немке Елизавете, которая приехала к нему в Россию.

 

Заглянем в источник

По-военному строго и по-помещичьи бесцеремонно подходил к браку своих крепостных А. В. Суворов. В одном из писем он давал указание приказчику: «Дворовые парни как дубы выросли, купить (им) девок». О покупке девок в жены сказано было так:

«Лица не разбирать, лишь бы здоровы были. Девиц отправлять… на крестьянских подводах, без нарядов, одних за другими, как возят кур, но очень сохранно».

После этого, согласно легенде, женихов и привезенных невест строили по росту в две шеренги напротив друг друга и по команде «налево» образовавшиеся пары вели в церковь венчаться. С чувствами молодых никто не считался. А. С. Пушкин писал:

«Спрашивали однажды у старой крестьянки, по страсти ли она вышла замуж? “По страсти, – отвечала старуха, – я было заупрямилась, да староста грозился меня высечь. Таковы страсти обыкновенны”».

 

Стремясь удержать в России пленных шведов, среди которых было немало различных специалистов, Петр Великий разрешил и им жениться на православных без перехода в православную веру. Это было грубейшим нарушением давнего православного закона. Это все расшатывало традиционный брак и вносило новое в этот довольно консервативный институт.

Если один из супругов совершал преступление и ссылался на вечную каторгу, брачный союз расторгался, разведенный супруг (супруга) мог вступить в брак вторично. Это было особенно важно для женщины, которая теперь могла не ехать за мужем в ссылку или не постригаться в монахини. И хотя в XVIII веке обычно так и было – сопровождать мужа в ссылку требовали традиция и весь уклад жизни, но все же известны случаи, когда супруга государственного преступника получала церковное разрешение на расторжение брака, не говоря уже о том, что за ней сохранялись приданые имения (то есть те, которые она получила от родителей в приданое).

И хотя в прошлые времена история знала примеры глубоких чувств между супругами, брак по любви в XVIII веке был редок. Лишь постепенно, по мере распространения (через литературу, театр) норм западноевропейского рыцарственного отношения к женщине, культа прекрасной дамы, идея ухаживания, поклонения женщине прижилась в России. От обыгрывания образа вполне карикатурного «амура» петровских времен общество приходит к пониманию самоценности любви мужчины и женщины. Любовь становится главным стимулом брака, вожделенной целью жизни молодого человека, и невозможность соединиться с возлюбленным является часто причиной страданий и даже самоубийства молодых людей. Написанная Н. М. Карамзиным в конце XVIII века «Бедная Лиза» впитала в себя эти чувствования и одновременно способствовала их развитию, что вообще характерно для «чувствительной» сентиментальной литературы.

Крестьянский брак претерпел меньше изменений, чем дворянский. В XVIII веке брачный возраст повысился, особенно среди свободного крестьянства. В Западной Сибири, где жили в основном черносошные (государственные) крестьяне, женились к 20 годам. Иначе было среди крепостных. Их хозяин, думая о «приплоде» рабов, принуждал крепостных вступать в ранние браки. Крестьян, которые не женили своих 13–15-летних детей, штрафовали. Как и в древности, брак в крестьянской среде был чаще всего обусловлен семейными и хозяйственными обстоятельствами жизни крестьян. Поэтому бывали браки неравновозрастные, что порождало различные отклонения, одним из которых было «снохашество» – отец жил с взрослой женой несовершеннолетнего сына и имел общих с сыном детей.

Экономическая основа была и в сердцевине брака в купеческой среде. Тут прежде всего смотрели за «капиталом» родителей жениха и невесты, стараясь не прогадать, не быть обманутыми ловким контрагентом. Если жениха устраивало приданое, то он приезжал на смотрины в дом невесты, стремясь показать себя перед будущими родственниками знатоком торгового дела. Если все стороны были довольны переговорами, отец невесты и жених били по рукам (как при деловой сделке), объявляли свое решение, выпивали по рюмке хересу и расставались до свадьбы. После этого отец невесты говорил, что «дочку-то, Богу помолились, по рукам ударили, пропили!»

У крестьян свадьбы играли преимущественно между членами семей равного достатка. Если крепостная выходила замуж за крепостного другого господина, то этот господин, а также семья мужа платили за нее «вывод» – денежную сумму, примерно равную стоимости девушки. Такие браки не поощрялись господами. В 1815 году произошли перемены в брачном праве крепостных и свободных. Вопреки старой традиции теперь женщина из свободных сословий, выходя замуж за крепостного, сохраняла свой статус. Образ идеальной невесты в крестьянской среде – крепкое здоровье, высокий рост («есть на что посмотреть», «большая да толстая», «кровь с молоком»). Далее уже шли нравственные качества.

Родители девочек стремились прежде всего выдать замуж старшую дочь, младших до замужества держали строже, одевали хуже – не дай бог, если младшая будет красивее, понравится кому-то из женихов и выйдет замуж раньше старшей!

Центральной частью свадебной церемонии, как и прежде, оставалось венчание. Закон определял брачный возраст 16-ю годами. В народе замуж продолжали выдавать с 14 лет и ранее. В дворянской среде начала XIX века брачный возраст повысился до 17—23 лет. Женщин, засидевшихся «в девках» до 25 лет, звали «привередницами», «прокисшими невестами», «вековушами». Браки между близкими родственниками не допускались, как и раньше. В России супруги обычно носили одну фамилию (мужа), жили в одном месте и имели единый социальный статус. Чтобы вступить в третий брак, требовалось специальное разрешение церкви, четвертый же являлся недействительным, хотя при наличии благословения митрополита или государя исключения делались.

Отношение к разводу в это время было весьма строгим; разрешение на него давал Синод, да и то, если были веские основания (измена, неизлечимая психическая болезнь одного из супругов). Но все-таки отношение общества к разводу изменилось; он стал не столь экстраординарным явлением, хотя и был скандальным. Разведенную женщину называли «отпущенница». Многие супруги, чтобы избежать хлопот и пересуд, просто разъезжались, не оформляя развод официально. И это устраивало общество. Фактически в разводе был со своей женой А. В. Суворов и многие другие крупные деятели. Долгое время тянулась история развода цесаревича Константина Павловича с его супругой Анной Федоровной, которая, не выдержав вспыльчивого характера Константина, уехала домой, в Германию, и осталась там навсегда.

Впрочем, крестьяне и так не разводились. Чтобы справиться с тяжкой работой, они жили нераздельными семьями, состоявшими из многих поколений. Такие семьи были весьма устойчивыми. Но женщинам, которые вели хозяйство под одной крышей, было трудно сохранять теплые отношения. Особенно тяжко приходилось «молодухам» – младшим снохам и невесткам. Семейный совет состоял из взрослых мужчин семьи, но только «большуха» (жена или мать главы семьи) могла принимать в нем участие.

Позже, в первые десятилетия XIX века, когда расцвел романтизм в духе романов Вальтера Скотта, стало модным думать, что браку должна предшествовать полоса влюбленности, духовной близости. Но в жизни часто бывало совсем иначе, проще, приземленнее. Как известно, в XVIII—XIX веках, как только выпадал снег, из множества помещичьих усадеб в Москву ехали дворянские семьи с невестами на выданье. Москва становилась ярмаркой невест: на балах, прогулках, обедах, в салонах обсуждались и составлялись «партии», знакомились молодые люди. Это было горячее время для свах – немолодых женщин, вхожих в разные дома и занимавшихся подбором пар обычно для небогатых дворян и купцов. Кандидаты в женихи приезжали в гости, и невеста (а главное – ее родители) придирчиво оценивала достоинства кандидата, бракуя негодных. Вся эта процедура в утрированной форме великолепно показана в пьесе Гоголя «Женитьба».

Общество не отрицало любовь как обстоятельство весьма желательное, благоприятствовавшее удачному браку, но все же считало, что главным должно быть состояние и чин жениха, приданое невесты. И если это состояние было хорошее, а рекомендации, данные жениху общими знакомыми, положительными, то родители невесты (а порой и она сама) закрывали глаза на то, что жених намного старше невесты, игнорировали то обстоятельство, что жених мог быть неприятен невесте. Точно так же забывал о всяком романтическом флере, окружавшем брак, и промотавший состояние дворянин, готовый жениться на немолодой, некрасивой, но состоятельной невесте или вдове:

 

Она была других идей,

Ей не был Занд знаком,

Но дали триста душ за ней

И трехэтажный дом.

 

К. Случевский

Как и раньше, воля родителей была первостепенным обстоятельством при заключении брака, даже если невеста и жених были влюблены или подобное чувство испытывал кто-то из них. Если родители сопротивлялись браку, то молодые либо смирялись с волей родителей, либо невеста бежала из дома, тайно венчалась с женихом в надежде, что в будущем родители их простят. Но такие случаи были достаточно редки – в обществе это осуждали, а государство считало такое поведение преступным. Известно, что при императрице Анне Иоанновне бежавшие и поженившиеся вопреки воле родителей молодые люди были захвачены прямо в брачной постели, брак был расторгнут, женщина возвращена в лоно родительской семьи, а жених-офицер понес дисциплинарное наказание.

 

Легенды и слухи

Как выбирали невест

Рассказывали анекдот о том, как Екатерина II подбирала невесту для своего внука Константина. Было известно, что из Германии везут трех сестер, из которых предстоит выбрать невесту. Императрица смотрела из окна, как кандидатки в невесты выходят из кареты. Одна вылезла и запуталась в юбке – неумеха! «Не подойдет!» – сказала государыня. Другая вылезала долго и осторожно, как краб – копуша! «Не годится!» – Екатерина махнула рукой. И только третья ловко и сноровисто выпрыгнула, в полете расправив платье. «Эта!» – указал на девицу палец государыни.

 

В 1780-е годы в жизни известного архитектора Николая Львова произошла романтическая история. Он познакомился и влюбился в Машеньку Дьякову, дочь обер-прокурора Сената. У молодых людей начался бурный роман. Но родители были против – Львов тогда был без места, без положения, беден! Ему отказали не только от руки Машеньки, но и от дома. Влюбленный Львов в отчаянии бродил вокруг дома обер-прокурора, передавал через служанок записки Маше и писал стихи:

 

Мне несносен целый свет —

Машеньки со мною нет…

 

Нет, не дождаться вам конца,

Чтоб мы друг друга не любили,

Вы говорить нам запретили,

Но, знать, вы это позабыли,

Что наши говорят сердца.

 

Видя страдания друга, поэт Василий Капнист, помолвленный с сестрой Машеньки, Александрой, придумал авантюру. На правах жениха он возил на балы Александру и ее сестру. И вот однажды Капнист изменил привычный маршрут и завез девушек на Васильевский остров, в гавань, где стояла маленькая деревянная церковь. В ней уже ждали Львов и священник. Машеньку и Николая обвенчали, потом Капнист и сестры как ни в чем не бывало поехали на бал. Несколько лет скрывали молодые свой дерзкий поступок.

 

Заглянем в источник

Большую известность получила история страданий Александры Григорьевны Салтыковой, жены В. Ф. Салтыкова, брата царицы Прасковьи Федоровны. Урожденная княжна Долгорукая, она была дочерью крупного петровского дипломата Г. Ф. Долгорукого, который долго не мог защитить дочь от издевательств ее мужа. Салтыков мучил жену голодом, бил ее так, что приходилось «кровавые раны» на ее теле лечить докторам. К тому же Салтыков издевался над женой, открыто живя со служанкой. В конце концов Александра в 1719 году бежала к отцу в Варшаву, где он был русским послом. Пришедший в ужас при виде дочери Долгорукий написал челобитную царю, в которой просил его не приказывать вернуть Александру мужу. Когда по воле царя начался разбор дела в Юстиц-коллегии, то Салтыков все отрицал: «Жену безвинно мучительски не бил, немилостиво с ней не обращался, голодом ее не морил, убить до смерти не желал и пожитки ее не грабил». И далее:

«Только за непослушание бил я жену своеручно, да и нельзя было не бить: она меня не слушала, противность всякую чинила… и против меня невежнила многими досадными словами и ничего чрез натуру не терпела! Бежать же ей в Варшаву было не из чего».

Дело тянулось больше 10 лет, и лишь в 1730 году супругов развели, но Александре пришлось уйти в монастырь.

 

 

Г. Скородумов. Портрет княгини Е. Р. Дашковой.

 

Четвертый год как я женат… – писал с отчаянием Львов, – легко вообразить извольте, сколько положение сие, соединенное с цыганскою почти жизнию, влекло мне заботы… Сколько труда и огорчений скрывать от людей под видом дружества и содержать в предосудительной тайне такую связь… Не достало бы, конечно, ни средств, ни терпения моего, если бы не был я подкрепляем такою женщиною.

Только через четыре года удалось получить согласие родителей. Лишь в последний момент, когда все было готово к венчанию, молодые люди открыли свою тайну потрясенным родителям, и те, чтобы приготовления не пропали даром, обвенчали вместо Маши и Львова лакея и горничную.

Большую роль в заключении браков по традиции играли свахи, собиравшие информацию о потенциальных женихах и невестах и помогавших (не безвозмездно) родителям подобрать своему ребенку соответствующую пару. Свахами, как правило, становились купчихи и мещанки. Они обычно красились и одевались очень ярко. Турецкие шали и броские платья выделяли их из толпы. Свахи, обслуживавшие дворянские семьи, одевались по-европейски, но вели свои дела так же. Для них составить пару, добиться заключения брака становилось выгодным бизнесом.

Несмотря на изменения, введенные Петром Великим в семейную жизнь русского человека, в XVIII веке муж обладал огромной властью над женой, его с большим доверием слушали судьи при разводе, он оставался безраздельным хозяином общей собственности семьи. Самым обычным в семье были побои и издевательства над женщиной. Такие дела редко становились достоянием общества или разбирательства в суде или ином государственном учреждении.

Женщине была полностью закрыта дорога к должностям и званиям. Лишь в екатерининскую эпоху произошли изменения – директором Академии наук была назначена княгиня Е. Р. Дашкова, пожалуй, первая в России женщина на государственной должности. Но это была особенная женщина.

Но все же в женском обществе России Дашкова была исключением. Больше женщин на высших постах не было (впрочем, как и сейчас). Но тогда парадокс состоял в том, что три четверти XVIII века на русском престоле были одни женщины, однако это не меняло пренебрежительного отношения к способностям женщины. Это было тогда общим местом. Разрабатывая в 1730 году проект создания особого совета при императрице Анне Иоанновне, историк В. Н. Татищев приводил такой аргумент в пользу создания совета: «Понеже женская природа к трудам неудобна». Такое отношение к женщине, как неполноценному существу, сохранялось многие десятилетия и позже. Считалось, что нанесенное лично женщине оскорбление ее не касается, оскорбленным лицом считался ее естественный защитник (муж, отец, брат и т. д.), который и должен был наказать обидчика.

 

Действующие лица

Княгиня Екатерина Дашкова

Екатерина Романовна Воронцова (в замужестве Дашкова) родилась в 1744 году в знаменитой семье Воронцовых. Во времена императрицы Елизаветы ее отец Роман Воронцов стал очень богат, прославился неимоверной жадностью и нахальством, получил даже прозвище «Роман – большой карман». Однако девочка воспитывалась в доме брата Романа канцлера М. И. Воронцова, который дал ей прекрасное домашнее образование. Катя Воронцова была истинное дитя Просвещения. Она выросла тогда, когда имена Вольтера, Монтескье, Дидро произносились с придыханием и восторгом. Россия была открыта для идей Просвещения, и юная девушка много читала, как некогда юная Екатерина – будущая императрица, проходила свои «домашние университеты» у горы французских книг.

Однажды зимой 1761 года в доме Воронцовых эти женщины встретились. Великая княгиня Екатерина Алексеевна, стоявшая на пороге своей бессмертной славы, познакомилась с девочкой Катей Воронцовой, поговорила с ней, похвалила… и совершенно влюбила в себя. В мире довольно пошлом, прозаичном, окружавшем Екатерину Воронцову, эта умная, образованная, 32-летняя великая княгиня казалась ей лучом света, и 15-летняя девушка решила посвятить себя всю великой княгине, дружбе, которую герои прочитанных ею книг чтили выше всего. Это было совершенно романтическое увлечение. Катя в то время вообще жила в мире романтики. Как-то раз, возвращаясь домой из гостей, она встретила вышедшего из романтического (а на самом деле – обыкновенного петербургского) тумана красавца-великана князя Дашкова, сразу же в него влюбилась и вскоре вышла замуж, родила сына и дочь, хотя сама была еще, в сущности, ребенком.

Но увлечение юной княгини великой княгиней было гораздо серьезнее, чем увлечение богатырем-мужем. Довольно скоро стало ясно, что муж этот негодный, мот и лентяй. Зато с великой княгиней роман приобретал неизъяснимую прелесть. Он был густо замешан на дворцовой тайне: умирала императрица Елизавета Петровна, к власти стремился наследник престола Петр Федорович, который притеснял свою супругу Екатерину, и она нуждалась в поддержке «всех здоровых сил общества». Дашкова с головой окунулась в романтику заговора…

Впрочем, Екатерина Великая благоразумно помалкивала о своих планах в разговорах с юной поклонницей. А планы эти были. В это время будущая императрица с нетерпением ждала смерти Елизаветы Петровны, писала с нетерпением английскому послу: «Ну когда же эта колода умрет!» – и получала от него деньги на переворот. А юная романтичная Катенька Дашкова? Это тоже хорошо, полезно, пусть приносит сплетни, болтает везде о моих достоинствах, в большой игре все пригодится… Так думала Екатерина…

Ситуация не изменилась и позже. Петр Федорович стал императором Петром III, он притеснял свою жену, ходили слухи о том, что он даже хочет ее сослать. В гвардейской среде и в обществе сочувствовали супруге ненавистного «немца» Петра III, ходили упорные слухи о заговоре. Дашковой казалось, что она не просто в центре заговора, но является его главной пружиной, его мозгом. До самой смерти она была убеждена, что именно благодаря ее усилиям Екатерина стала императрицей. На самом деле истинные пружины заговора, который устроила Екатерина и братья Орловы, были неведомы юной княгини. И когда наступила ночь переворота 28 июня 1762 года и Екатерина бежала из Петергофа в Петербург, оказалось, что ночь переворота прошла без «главного заговорщика»… Екатерина Малая объясняла свое опоздание «на дело» тем, что портной не успел приготовить… ее мужской костюм – а как же без него в такой день? На самом деле Дашкова просто проспала переворот, ее никто не предупредил о начале мятежа. Она явилась в Зимний дворец, когда все было кончено…

Сначала было общее упоение победой после первой в русской истории войны жены против мужа. А потом потянулись будни. Войдя как-то раз в апартаменты государыни на правах первой приятельницы и главной советницы, Дашкова была неприятно поражена видом развалившегося на канапе Григория Орлова, который небрежно рвал конверты и нахально читал секретнейшие сенатские бумаги. Оказалось, что ближайшая подруга императрицы до этого дня не ведала, какую роль в перевороте и вообще в жизни Екатерины играет этот знаменитый гуляка… через какое-то время, при первой пустячной оплошности Дашковой при дворе, Екатерина Великая вежливо, но строго поставила Екатерину Малую на место, показав ей, что прежней дружбы уже нет… Сердце молодой женщины было разбито…

Эта рана в душе Дашковой так и не затянулась. Она не простила Екатерине неблагодарности и измены, хотя ни того, ни другого не было. Просто так часто случается: люди об одном и том же думают и чувствуют по-разному. Страшно обиженная Дашкова уехала из Петербурга в подмосковную усадьбу, где занялась хозяйством, которое до основания разорил своими долгами ее непутевый муж, вскоре умерший…

В 1769 году Дашкова под именем госпожи Михалковой отправляется в долгое путешествие за границу. И там впервые по-настоящему оценили ее образованность, ум, вообще – необычайную личность этой женщины из дикой страны, которая может на равных спорить с великими философами и энциклопедистами. Поездка Дашковой за границу имела высокую благородную цель – дать сыну Павлу хорошее образование. И для этого она обосновалась в Шотландии, в Эдинбурге. Сын учился два года в Эдинбургском университете, и Дашкова жила возле него…

Когда Дашкова вернулась, наконец, в Россию, события 1762 года всем казались давней историей, а слава Дашковой, как первой русской образованной женщины, уже дошла до Петербурга. Прагматичная Екатерина решила ее снова использовать – сделала директором Петербургской Академии наук. Это был очень важный пост, тут был нужен глаз да глаз! А он-то и был у нашей железной леди. Дашкова была въедлива, пристрастна, умна, знающа, не давала чиновникам и ученым дремать. В 1783 году по инициативе Дашковой было основано новое учреждение – Российская академия, которая, в отличие от «большой» Академии, была ученым собранием по изучению русского языка. Дашкова поставила перед

Российской академией задачу «возвеличить российское слово, собрать оное в единый состав, показать пространство, обилие и красоту, поставить ему непреложные правила, явить краткость и знаменательность его изречений и изыскать его глубочайшую древность». Тогда началось повальное увлечение русским языком и историей. Главной задачей Академии стало составление первого словаря русского языка и его грамматики. Заслуга Дашковой в этом деле огромна. С ее хваткой, волей и решительностью словарь составили всего за 6 лет, и без него ныне невозможно представить существование русского языка. Дашкова писала научные статьи, издавала журнал «Собеседник любителей российского слова». В нем публиковали свои произведения Державин, Фонвизин, Княжнин, много своих вещей печатала и Екатерина II. Княгиня ставила спектакли, вообще любила музыку, сама ее сочиняла.

У Дашковой был тяжелый характер, со многими она была в ссоре, особенно тягостны были отношения Дашковой с детьми. Своим непреклонным присмотром Дашкова придушила инициативу своего сына Павла: он вырос образованным, но слабым, пугливым человеком, а потом пристрастился к вину. А когда он женился тайно от матушки на дочери приказчика, гневу и горю Дашковой не было предела – ведь он опозорил знаменитый род князей Дашковых! Еще хуже обстояли дела у дочери Анастасии. Скандалы с мужем, долги, Анастасию даже взяли под надзор полиции. В конце концов Дашкова лишила дочь наследства и в завещании запретила подходить дочери даже к своему гробу.

К концу царствования Екатерины II дела Дашковой в Академии не были особенно хороши. Екатерина была напугана событиями в революционной Франции и опасалась малейшего намека на революцию, республику в прессе. А тут, как назло, в издании Академии наук вышла пьеса Якова Княжнина «Вадим Новгородский», в которой воспевалась древнерусская республиканская вольность. Дашкова, по-видимому, не прочитала пьесы, и ей стала «мылить шею» сама императрица. Словом, Дашковой были недовольны, да и она была недовольна всем вокруг. Вообще, ее характер к старости сильно испортился. Суровая, капризная женщина вызывала у слуг и подчиненных страх, у двора и города смех. Дашкова была умна, все это видела, но не могла справиться со своим характером.

Словом, она ушла в отставку, которую тотчас приняли. Потом умерла Екатерина II, а вступивший на престол ее сын Павел I припомнил Дашковой 1762 год и заслал ее туда, куда Макар телят не гонял, – в дальнюю деревню. Ей пришлось жить в крестьянском доме, в тесноте, несколько месяцев, но она несла свой крест мужественно и гордо. После смерти Павла I последние годы жизни Дашкова провела в своем имении, посвящая все время писанию мемуаров – знаменитых «Записок княгини Дашковой». Она писала их для сестер Уильмот, которых она больше всего любила на свете, любила так же экзальтированно и демонстративно, как ненавидела множество других людей. «Записки» эти чрезвычайно пристрастны и субъективны. Она писала их, чтобы вновь вернуться к 1762 году, чтобы хотя бы на бумаге подправить прошлое, изменить его, доказать, что она была права, что ее обидели, недооценили. И вот что удивительно, уже давно умерли участники революции 1762 года, уже давно умерла Екатерина II, уже Наполеон стоял у границ России, а Екатерина Малая все спорила и спорила с Екатериной Великой, со всем миром. Зачем? что она хотела доказать нам, потомкам? Мы восхищаемся этой необыкновенной женщиной, мы благодарны ей за вклад в русскую культуру и науку. Для всех очевидно, что ее жизнь состоялась, она прошла ярко и интересно, была насыщена такими необыкновенными событиями, впечатлениями и встречами, что их хватило бы на десяток человеческих жизней. Кажется, у нее не было оснований тужить, в чем-то оправдываться перед потомками. Но Дашкова остается Дашковой – честолюбие, гордыня родилась раньше нее. А между тем, в древнерусской книжности, у русских святых, которых она так почитала, гордыня признавалась самым тяжким грехом, матерью других человеческих пороков…

 

Дворянская девушка второй половины XVIII—XIX веков имела некоторый выбор при получении образования. Одни воспитывалась дома, под строгим присмотром родителей, нянек. Наемные учителя и гувернантки давали уроки письма, чтения, девочки учились двум-трем языкам, музыке, танцам, рукоделию. Девицам стремились привить начала строгого поведения. На улицу они должны были выходить только в сопровождении гувернанток, среди которых было немало англичанок. Согласно правилам хорошего тона, девица могла пить вино только дома, но постепенно их стали угощать и в обществе, причем начал распространяться «вульгарный» американский обычай, когда (к ужасу родителей) девица сама протягивала лакею свою рюмку.

Другие дворянские девушки, не ограничиваясь домашним образованием, поступали в какой-нибудь из институтов благородных девиц, где они находились под строгим присмотром. Выпускница закрытого женского учебного заведения – это образованная и в то же время скромная девица, проводящая время на балах, ужинах, катаньях, переписывающаяся с любимыми подругами, ведущая альбом, в который просит гостей вписать стихи. Она читала французские романы, была покорна родительской воле и мечтала о женихе – бравом гусаре. Но часто все это было на поверхности жизни, на глазах родителей, а в глубине ее кипели страсти, происходили «безумства» на любовной и эротической почве.