Просвещение времен Екатерины II

 

В России XVIII века Просвещение понималось людьми как поход против суеверия, невежества, как образование и совершенствование людей посредством наук и доброго отношения. Особую роль в борьбе за просвещение занимает один из близких Екатерине II людей Иван Иванович Бецкой. В 1760-е годы Бецкой провел реформу главного дворянского учебного заведения – Шляхетского сухопутного корпуса, создал новые военные школы. Но самым известным начинанием Бецкого стало основание в 1764 году Императорского общества благородных девиц. Оно разместилось в построенном Ф. Б. Растрелли Смольном Воскресенском монастыре. «Смолянки» – девочки из дворянских семей – получали в этом закрытом заведении, под пристальным надзором французских классных дам, очень хорошее образование. Многие из них были любимицами императрицы и двора, позже стали завидными невестами и просвещенными хозяйками петербургских салонов. Прелестные лица первых выпускниц Смольного института смотрят на нас с портретов Д. Г. Левицкого в залах Русского музея. Бецкой был истинным государственным романтиком. Как и его покровительница императрица Екатерина II, он находился под обаянием идей Просвещения, был убежден, что все несчастья России – от невежества, отсутствия культуры и образования.

 

 

И. И. Бецкий.

 

Бецкой вошел в историю как выдающийся просветитель, реформатор русской школы. Он верил, что воспитание всемогуще, но сразу, наскоком тут ничего не добьешься. Сначала потребуется организовать ряд закрытых учебных заведений, в которых и воспитывать вначале… «родителей будущих российских граждан». А уж из этих семей со временем выйдут новые поколения истинных граждан – просвещенных, умных, трезвых, образованных, трудолюбивых, ответственных верноподданных. Изложенная Бецким педагогическая концепция выше всяких похвал: детей воспитывать только добротой, никогда не бить (что было тогда повсюду нормой), не опутывать их мелочным педантизмом. Воспитатель обязан иметь жизнерадостный характер, иначе его нельзя подпускать к детям – ведь они должны не бояться, а любить своего наставника. Учитель обязан быть нелжецом и непритворщиком, «человеком разум имеющим здравый, сердце непорочное, мысли вольные, нрав к раболепию непреклонный (то есть не воспитывать подхалимов. – Е. А.), говорить должен как думает, а делать – как говорит».

Для девиц мещанского происхождения открыли институт при Новодевичьем монастыре, что был основан по Московской дороге. Талантливых детей 5–6 лет брали в образованный Бецким в 1764 году Воспитательный дом при Академии художеств. Молодежь постарше училась в гимназии Академии наук. Оттуда можно было перейти в университет при Академии, где преподавал М. В. Ломоносов, а позднее читали лекции академики И. И. Лепехин, В. М. Севергин. Линии Васильевского острова порой напоминали Оксфорд или Кембридж – столько было здесь разных студентов и учеников. Кроме кадетов Шляхетского сухопутного корпуса, а также Морского шляхетского кадетского, переехавшего на 3-ю линию в 1733 году, учеников и студентов Академии художеств, Академии наук, здесь встречались студенты Горного училища, образованного в 1774 году на 22-й линии, Учительской семинарии с 6-й линии, ученики Благовещенской и Андреевской школ, частных учебных заведений. Не случайно именно на Васильевском острове – месте обитания тогдашней петербургской интеллигенции и чиновников – в знаменитом здании Двенадцати коллегий в 1819 году был открыт Петербургский университет. Отцом начальных школ и учительского образования в Петербурге был выдающийся педагог серб Ф. И. Янкович де Мириево. В 1783 году он возглавил Главное народное училище, где стали готовить учителей для всей России. Он же ведал написанием новых учебников, которые выдавались ученикам бесплатно. Образование можно было получить и в частных «вольных» школах и пансионах. Их в Петербурге в 1784 году было почти пятьдесят. Прекрасных лекарей готовили в хирургической школе при Сухопутном и Морском госпиталях на Выборгской стороне или в Медицинском училище на Фонтанке, а также в школе при Аптекарском огороде.

 

Литература и пресса при Екатерине

 

Екатерининское царствование стало для русской науки, литературы и журналистики временем процветания. При этом с наукой у Екатерины II были непростые отношения. Ценя знания, она одновременно недолюбливала ученых и, будучи самоучкой, с иронией относилась к людям, получившим систематические знания, которые казались ей грудой бесполезных истин, без которых она легко обходилась в управлении своим «маленьким хозяйством» – так кокетливо она называла Российскую империю. Кроме этого «комплекса недоучки», Екатериной II владел и «комплекс провинциалки», которая во всем хотела превзойти французских королей, французскую ученость и вообще Париж – тогдашнюю признанную интеллектуальную столицу мира. Это было в целом хорошим стимулом для развития просвещения в России. Сама Екатерина II, правитель гуманный, терпимый, была пишущим автором, знала толк в сочинительстве, хорошо понимала значение печатного слова для совершенствования общества. Проникнутая идеями Просвещения, она стремилась внедрять свободу слова и в русскую жизнь.

 

Заглянем в источник

Талантливый человек из любого сословия мог надеяться пробить себе дорогу и получить поддержку государства или же меценатов. Тому есть множество примеров, начиная с истории изобретателя И. П. Кулибина или скрипача Хандошкина. Есть истории и менее известные. Так, в 1781 году интеллектуалов Петербурга потряс скромный молодой торговец хлебом из Торжка.

«Он, – пишет современник, – совершенно свободно владеет греческим, латинским и французским языками, с легкостью объясняет Демосфена и других греческих философов, обладает такими обширными сведениями в физике, что опровергает многое в ньютоновой и эйлеровской системах, хорошо понимает самые отвлеченные формулы математики, так здорово судит о богословии, что изумляет самых ученых членов Святейшего Синода. Наконец, он обладает такою чудною логикою и такой удивительною памятью, что ответы на задаваемые ему вопросы остаются всегда без возражений. Этот даровитый молодой человек никогда ни у кого не учился и приобрел свои знания самоучкою».

Накопив 120 рублей, он собирался ехать учиться в Англию. Императрица не только разрешила эту поездку, но и приказала выдавать ему ежегодно 600 рублей – огромные по тем временам деньги. Но, конечно же, такие сказочные случаи везения единичны и бывали не со всяким, даже талантливым торговцем хлебом.

 

 

Т. Караф. Портрет Д. И. Фонвизина (копия неизвестного художника).

 

Действующие лица

Денис Фонвизин

Фонвизин прославился мастерским чтением своих пьес. Внешне невыразительный и болезненный, он преображался, когда брал в руки листы рукописи своей пьесы и читал ее, как тогда говорили, «в лицах». При этом он умел пародировать людей, подражать их голосу и манерам, и слушатели покатывались со смеху, узнавая своих знакомых. Так, в Петергофе, в уютном Эрмитаже сразу же после ананасов и клубники к столу государыни, обедавшей с несколькими придворными, был «подан» Фонвизин со своей комедией «Бригадир», чем вызвал «прегромкое хохотанье». Впрочем, такова уж судьба многих художников и до сих пор – выступать на ковре у сытой власти, развлекая ее. Фонвизин не был исключением. Он всегда искал внимания власти, людей, был тщеславен и суетлив. Собираясь в Италию, он писал:

«Хочу нарядиться и предстать в Италии щеголем… Это русский сенатор! Какой знатный вельможа! Вот отзыв, коим меня удостаивают, а особливо видя на мне соболий сюртук, на который я положил золотые петли и кисти…»

Великий драматург, обличитель чужих пороков ведет себя, как Митрофанушка, и начисто лишен самоиронии. Впрочем, это также часто бывает с великими художниками…

Польза от его декламаций после третьего блюда была огромная. Его приметила императрица, похвалил и сделал своим помощником воспитатель наследника престола Никита Панин. Приглашения к вельможам посыпались одно за другим. Фонвизин прославился. Он шел к славе давно, готовился, усердно учился в гимназии, Московском университете. Как-то раз, побывав в Петербурге, Фонвизин был потрясен не столько роскошью двора, сколько чудом театра, к которому с тех пор воспылал страстной любовью. Особенно нравилась ему комедия, сатира. Он был будто бы рожден для нее. Под его перо боялись попасть многие. Фонвизин был умен, наблюдателен, беспощаден, даже безжалостен к людям, которых вообще не любил. Светские удовольствия, женщины, еда, нарядная одежда неудержимо влекли его. Так часто бывает – ругаю свет, а сам из него не вылезаю!

«Народу было преужасное множество, но, – писал он приятелю, – клянусь тебе, что я со всем тем был в пустыне. Не было почти ни одного человека, с которым бы говорить почитал я хотя за малое удовольствие».

Разоблачая пороки, он сам не был добр и гуманен. Как-то Панин подарил ему тысячу крепостных крестьян, которых он так разорил оброками, что они взбунтовались; вид их, оборванных и голодных, вызывал ужас и жалость следователей… Но не будем осуждать Фонвизина, ибо есть множество мизантропов и скряг, которые ничего не создали полезного для общества, а Фонвизин перелил свою мизантропию в гениальные пьесы. В чем же значение «Бригадира»? Это первая оригинальная русская комедия о современности, написанная на русском материале о типическом в нашей жизни. (Многое из того, что смешило зрителей XVIII века, сейчас не смешно. Наверное, так же будет со Жванецким, Шендеровичем и другими нашими сатириками, и потомки будут удивляться, что же нас так потешало? Так и «Бригадир». Но все же что-то и осталось. Вот бригадирша. Это о ее типе сказана бессмертная фраза: «Толста, толста! Проста, проста!»)

Между тем писать пьесы и одновременно служить Фонвизину было трудно. С ранних лет его мучили страшные, порой невыносимые головные боли, ставшие, по его словам, «несчастьем жизни моей». Вероятно, у Фонвизина было высокое артериальное давление, и он постоянно находился на грани инсульта, который потом его и настиг…

В 1774 году Фонвизин женился на вдове Катерине Хлоповой, дочери богатого купца, что общество осудило как мезальянс. После женитьбы Фонвизин отправился в длительное путешествие за границу. По возвращении в Россию, уже в отставке, он заканчивал давно задуманного им «Недоросля». В этой пьесе затронуты те стороны русского характера, русской психологии, которые являются национальными чертами. И юмор… Ведь до сих пор «Недоросль» кажется смешным. И это примиряет нас с его архаичным языком, делает его понятным и близким. Пьеса была встречена с восторгом в столичном обществе, Фонвизин всюду ее читал и наслаждался успехом. В 1782 году «Недоросль» увидел сцену при полном восторге зрителей. К этому времени относится известная фраза Потемкина, ставшая афоризмом: «Умри, Денис, лучше не напишешь!»

Потемкин и Фонвизин были знакомы с детства – они учились в одной гимназии, и когда Потемкин стал фаворитом императрицы, знакомство продолжилось. Оно было весьма своеобразным. Не раз во время утреннего туалета вельможи Фонвизин выступал в роли шута, забавно передавая сплетни и пародируя окружающих. Впрочем, это мало помогало ему в делах карьеры. Екатерина не любила и сторонилась его. Нелюбовь государыни огорчала Дениса Ивановича, мешала ему получить всю славу, на которую он рассчитывал. В чем же дело? Конечно, государыня слегка ревновала его к Потемкину, не нравилась ей и близость Фонвизина к Панину – ее давнему оппоненту. Но важнее другое: императрица, писавшая бездарные пьесы, ревновала к таланту Фонвизина. Она не могла понять, как же этот шут пишет так, что люди умирают со смеху. В чем секрет его феноменального успеха и почему ее пьесам жарко хлопают одни только придворные и общество не растаскивает их тексты на цитаты, как происходило с текстами Фонвизина? Ведь и она остро пишет! Возможно, она и побаивалась Фонвизина – как бы ее в комедию не вставил! Так, она ни за что не хотела лично встречаться с Вольтером: а вдруг подсмотрит ненароком что-то в ней, да и опозорит на всю Европу!..

Между тем головные боли становились все сильнее. Один инсульт следовал за другим. Поэт Иван Дмитриев видел Фонвизина в доме Державина за день до смерти драматурга:

«…Приехал Фонвизин. Увидя его в первый раз, я вздрогнул и почувствовал всю бедность и тщету человеческую. Он вступил в кабинет Державина, поддерживаемый двумя молодыми офицерами… Уже он не мог владеть одною рукою, равно и одна нога одеревенела… Говорил с крайним усилием и каждое слово произносил голосом охриплым и диким, но большие глаза его сверкали…».

Фонвизин принес новую комедию.

«Он подал знак одному из своих вожатых, и тот прочитал комедию одним духом. В продолжение чтения сам автор глазами, киваньем головы, движением здоровой руки подкреплял силу тех выражений, которые самому ему нравились. Игривость ума не оставляла его и при болезненном состоянии тела. Несмотря на трудность рассказа, он заставлял нас не однажды смеяться… Мы расстались с ним в одиннадцать часов вечера, а наутро он уже был в гробе».

 

И хотя к концу своего царствования она отошла от принципов, которые исповедовала в молодости, все же правление Екатерины II отмечено либерализмом политики власти и значительными успехами литературы и журналистики. На смену гениям времен Елизаветы Петровны М. В. Ломоносову и А. П. Сумарокову пришло новое поколение литераторов.

В середине 1760-х годов засверкал гений Дениса Фонвизина.

Не менее талантливыми, чем Фонвизин, были драматурги Я. Б. Княжнин, В. В. Капнист, а Г. Р. Державин уже при жизни стал классиком русской поэзии. Роль Гавриила Державина в становлении русской литературы вообще огромна. Его оды были подлинными поэтическими шедеврами. В стихах Державина такая сила, мощь и выразительность, что это чувствуется и до сих пор. Бедный дворянский недоросль, потом долгие годы преображенский солдат, затем чиновник, Державин сделал карьеру благодаря не только своему уму, усердию и честности, но и поэзии.

В 1782 году он написал оду, которая оказалась пропуском во дворец и на долгие годы охранной грамотой Державина. Это была знаменитая ода «Фелица», в которой поэт обращается к Екатерине II как к придуманной киргизской княжне Фелице и хвалит ее за разные достоинства:

 

…Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем.

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь;

Подобно в карты не играешь,

Как я от утра до утра…

 

Все сразу в стихах узнали императрицу, а самое главное – ей самой ода очень-очень понравилась. Государыня сказала, что никто ее так не понял, как Державин. В награду Екатерина послала поэту золотую табакерку с надписью на пакете: «Мурзе Державину от киргиз-кайсацкой княжны». Лишенное юмора начальство Державина даже поначалу заподозрило его во взятках от инородцев. В оде «Фелица» есть юмор, свежесть искреннего чувства, точнее – чувства любви, но не обычной, плотской, а возвышенной, государственной – так люди любят властителя только за одно то, что он властитель. С любовью же Державина к Екатерине сложнее. Он полюбил государыню за Наказ для Уложенной комиссии по созданию нового свода законов. В Наказе было столько правильных мыслей: спасение России – в самодержавии, самодержец обязан править по закону, закон должен быть справедлив, и ему должны подчиняться все. Там же дано определение свободы. Это – «право делать все, что позволено законом». Державин думал, что вот наступила новая эпоха, и с такой государыней исчезнет зло, несправедливость… Но от деклараций до реальной политики – дистанция огромная. Как бы то ни было, ода «Фелица» открыла ему путь к власти, его заметила и выделила государыня. Он стал губернатором, но нигде не мог удержаться подолгу, потому что пытался реализовать принципы Наказа буквально и в итоге завоевал звучную славу чудака, скандалиста и склочника. Но Екатерина II умела ценить и такие черты его характера, как прямоту, принципиальность, честность. В 1791 году она сделала его своим статс-секретарем по приему жалоб. В деле защиты справедливости, исполнения долга он не знал сомнений. Это было не всегда приятно императрице – ведь она была самодержицей и порой с законом мало считалась. Как-то раз они так сильно заспорили, что Державин даже накричал на императрицу, а когда она пыталась уйти, схватил ее за мантилью. Прибежавшему статс-секретарю государыня сказала: «Василий Степанович! Побудь здесь, а то этот господин много дает воли своим рукам». Державин почти два года был одним из ее статс-секретарей. Они дружили и ссорились, за это время он хорошо узнал эту необыкновенную женщину, многие иллюзии в отношении ее рассеялись. Да и Державин надоел государыне своей прямолинейностью и упрямством. И как-то раз он заболел, а когда выздоровел, то узнал, что императрица уволила его из статс-секретарей и сделала сенатором – типичное «понижение вверх».

 

 

Г. Р. Державин.

 

Не будем упрощать Державина – он не был Дон-Кихотом. Когда-то взятая на себя роль правдолюбца, который режет правду-матку в глаза, вошла в плоть и кровь Державина. Конечно, эта роль отвечала его импульсивному характеру, но все-таки это была во многом его игра, маска. На самом же деле он знал меру в обличениях и умел, когда нужно, помалкивать. Да иначе и быть не могло – Державин был и слыл необыкновенным жизнелюбом. Любовью к жизни, еде, телесному удовольствию буквально пышут его стихи. В своем доме на Фонтанке в одной из комнат он сделал настоящую восточную беседку с мягкими пуховыми диванами. Как было хорошо всхрапнуть здесь после обеда. Он обожал и свою Званку – имение на берегу Волхова. До глубокой старости его волновали деревенские девы с их «остренькими глазками беглянок и смуглянок». К женскому полу Державин был всегда слаб. В 1799 году он написал эроти ческое стихотворение «Русские девушки», а его «Шуточное пожелание» вошло даже в оперу Чайковского «Пиковая дама»:

 

Если б милые девицы

Так могли летать как птицы,

И садились на сучках, —

Я желал бы быть сучочком,

Чтобы тысячам девочкам

На моих сидеть ветвях…

 

При Александре I Державин стал министром. Но не успехи на служебном поприще обессмертили Державина уже при жизни. Люди ценили его как гения, как настоящего кудесника слова. Даже сейчас мы будто слышим в стихотворении «Снигирь» нежные и печальные звуки флейты под ритмичный рокот барабана на похоронах друга Державина, генералиссимуса Суворова:

 

Что ты заводишь песню военну

Флейте подобно, милый снигирь?

С кем мы пойдем войной на Гиену?

Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?

Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?

Северны громы в гробе лежат.

 

Кто перед ратью будет, пылая,

Ездить на кляче, есть сухари;

В стуже и в зное меч закаляя,

Спать на соломе, бдеть до зари;

Тысячи воинств, стен и затворов

С горстью россиян всё побеждать?

 

Творения русских литераторов свободно печатались в русских типографиях. Екатерининская эпоха стала временем частных типографий, невиданной прежде свободы публикаций. Среди многочисленных издателей, как гора, возвышается Николай Новиков, издавший более 1000 самых разных книг.

Новиков был не просто издателем; он организовал целую систему книготорговли, которая охватывала всю страну и была доступна для всякого любознательного человека. Новиков издавал популярные в обществе журналы «Трутень», «Живописец», «Кошелек», в которых полемизировал с самой Екатериной II, тоже не чуждой журналистике и драматургии. Известно, что императрица написала около десятка пьес. В типографии Новикова впервые на русском языке появились многие переводные книги Д. Свифта, Г. Мабли и других западноевропейских авторов. Переводы стали важным делом русских литераторов. В 1770-е годы образовалось «Собрание, старающееся о переводе иностранных книг», членами которого были А. Н. Радищев, Н. А. Львов и др.

Энергия Новикова не знала предела – вокруг него постоянно собирались талантливые литераторы. Сначала это было «Дружеское ученое общество» при Московском университете, а затем «Типографская компания». Новиков и близкие ему люди были членами московской масонской ложи; Новиков издавал масонскую литературу. Это и стало поводом для гонений на Новикова. Он вышел из заточения только после смерти императрицы Екатерины, сломленный и больной. (Напомним, что такая же судьба постигла и А. Н. Радищева.) Екатерининское время знаменательно огромным числом частных журналов. Их, кроме Новикова, издавали А. П. Сумароков, М. М. Херасков, М. Д. Чулков, И. А. Крылов, Е. Р. Дашкова и многие другие. Русский читатель сразу же оценил достоинства журнальной формы, которая позволяла узнать многое из мира литературы, политики. Главной целью многих журналов было (как, впрочем, и теперь) желание развлечь, позабавить читателя, но также – созвучно эпохе – незаметно обучить его, просветить. Даже названия журналов говорят сами за себя: «Полезное увеселение», «Свободные часы», «Невинное упражнение», «Доброе намерение». «Всякая всячина» появилась в 1769 году и была первым русским сатирическим журналом.

 

 

Д. Г. Левицкий. Портрет Н. И. Новикова.

 

Журнал был по тем временам передовой – печатал смелые статьи, в том числе и против крепостного права. В нем печатала свои статьи Екатерина II. Новиков в своих журналах полемизировал со «Всякой всячиной», причем порой довольно остро, что государыне не нравилось, но раз заданный стиль политики, позволявший вести журнальную полемику, она долгое время выдерживала.

 

Заглянем в источник

Излюбленным объектом критики Новикова было безмерное увлечение всем иностранным, слепое доверие к проходимцам из-за границы. Вот такой иностранец-авантюрист и плут, разыскиваемый полицией у себя на родине, приезжает в Россию, где становится гувернером, убежденным в своем превосходстве: «…Я француз… и за одни разговоры могу брать столько денег…». Ему противопоставлялся добропорядочный профессор-немец: «…Приехал я… чтобы увидеть Империю под владением премудрой императрицы… и… чтобы сыскать приличную своему состоянию должность…». Знаменито и шутливое объявление, помещенное Новиковым в журнале:

«Молодого российского поросенка, который ездил по чужим землям для просвещения своего разума и который, объездив с пользою, возвратился уже совершенною свиньею, желающие смотреть могут его видеть безденежно по многим улицам сего города».

 

Возможно, эта публикация навеяна скандальной историей «образовательной» поездки внебрачного сына Екатерины II и Григория Орлова Алексея Бобринского. Отправленный учиться в Европу, он прославился в Париже по преимуществу своими похождениями. Как сообщали доверенные люди императрицы, Бобринский «вел жизнь развратную, проигрывал целые ночи в карты и наделал множество долгов». Вокруг него вились проходимцы, которые обворовывали его… Императрица, которая поручила его русскому послу во Франции, узнав о разгульной жизни сына, потребовала его возвращения, но он дерзко отказался подчиниться воле государыни и переехал в Лондон. Там похождения юноши продолжались. Как писал видевший его современник, раз утром Бобринский ворвался к нему в комнату и умолял поехать с ним немедленно в Париж, «ибо знакомая ему одна особа внезапно туда уехала, а без нее он жить не может». С большим трудом, только 6 лет спустя после отъезда, в 1788 году, Бобринского, обремененного огромными долгами, удалось выманить в Россию, и императрица посадила его под домашний арест в эстляндском имении. Истинный свин!