Великая княгиня Елена Павловна

Не все и в царской семье держались консервативных взглядов. Великая княгиня Елена Павловна как раз и была такой. Вообще, ее появление в России сопровождалось скандалом. Когда в 1824 году она, очередная немецкая принцесса, приехала в Петербург в качестве невесты царского сына династии Романовых, ее жених, великий князь Михаил Павлович, наотрез отказался венчаться… 17-летняя Фредерика Шарлотта Мария (она появилась на свет в 1806 году) родом из Вюртемберга ему сразу же не понравилась – слишком была высокого мнения о себе, слишком умна, скучно рассудительна, словом, не нашего поля ягода. С большим трудом вдовствующей императрице Марии Федоровне, которой девица приходилась родной племянницей, удалось уговорить принцессу повременить, не уезжать. Тем временем на Михаила давили со всех сторон, и он, как самый младший в семье, подчинившись воле матери и братьев – императора Александра I и великих князей Константина и Николая, вздохнул и в феврале 1824 года пошел-таки под венец с великой княгиней Еленой Павловной – такое православное имя получила принцесса Вюртембергская.

Трудно представить себе таких разных людей в одной семейной паре, какими были Михаил и Елена. Она получила блестящее образование в знаменитом своими выдающимися выпускницами парижском пансионе госпожи Кампан. С ранних лет она, от природы талантливая и любознательная, проявляла необыкновенные способности к точным и естественным наукам. Выдающийся французский зоолог Жорж Кювье даже хотел видеть ее своей ученицей, но принцессе от рождения был уготован иной удел. В 15 лет, узнав, что ей предстоит стать женой великого князя Михаила, принцесса самостоятельно, имея только словарь и грамматику, быстро выучила русский язык, чем, приехав в Россию, поразила придворных. Да и впоследствии Елена Павловна интересовалась наукой, заметно выделялась умом и образованностью среди Романовых. Недаром император Николай I с гордостью говорил о ней: «Это – ученый нашей семьи».

«Это – бурбон нашей семьи» – так мог бы сказать царь о супруге Елены Павловны, своем брате Михаиле. Действительно, в сравнении с ним даже такие страстные любители фрунта, как Константин и Николай, выглядели мягкотелыми либералами. Император Николай каждый раз горько вздыхал, слушая жалобы офицеров на удручающе мелочный педантизм и крайнюю вспыльчивость брата – командира гвардейского корпуса. Потускневшая пуговица или незастегнутый крючок вызывали у Михаила целую бурю гнева. Впрочем, несмотря на это, военные любили своего командира, называя его «добрым угрюмцем». Как писал биограф Михаила, «под личиной строгости великий князь, однако, таил доброе сердце», был отходчив. Он бывал необыкновенно остроумен. Фразы и выражения Михаила Павловича любили повторять в обществе как анекдоты.

Дети (а у Елены и Михаила было пять дочерей) всегда чувствовали доброе сердце отца. Как только он появлялся вечером в их спальне, они вскакивали с постелей и с визгом повисали у него на шее. Зато когда заходила мать, они чинно лежали под одеялами, подставляя лобики под ее холодный поцелуй. В Елене Павловне не было доброты и непосредственности Михаила. В поступках ее всегда чувствовалась внутренняя дисциплина, сдержанность, порядок, рационализм и взвешенность. Естественно, что супруги не ладили. В год 25-летия их брака Михаил пошутил: «Еще пять лет такой жизни и наш брак можно назвать Тридцатилетней войной». Но он не дожил до конца этой «войны» и внезапно умер в 1849 году.

После этого жизнь вдовствующей великой княгини не претерпела резких изменений, и прерванная трауром вереница приемов и празднеств в ее Михайловском дворце (каждый ныне знает его как Русский музей) продолжилась. Эти празднества не уступали царским и даже превосходили их: Елена Павловна отличалась высочайшим вкусом и изобретательностью. Как писал М. Корф после одного из праздников в Михайловском дворце, «подобного соединения в одно прекрасное целое всех обаяний роскоши, изобретений воображения и изящного вкуса мне никогда не случалось видеть даже при нашем блестящем дворе. Для достойного описания этого праздника надо было совокупить живопись с поэзией, кисть Брюллова с пером Пушкина». Такого же мнения был и француз Кюстин, особенно потрясенный зимним садом, под душистыми кронами экзотических растений которого прогуливались гости. Посредине, сверкая всеми цветами радуги, бил огромный фонтан, отражаясь в зеркальных стенах. Кюстин записал: «Я не понимал, сон это или явь. Во всем была не только роскошь, но – поэзия». Чтобы покинуть этот рай, Кюстину пришлось пройти через рощу цветущих апельсиновых деревьев… И это – в Петербурге!

С годами Михайловский дворец стал не только чертогом для непревзойденных по красоте празднеств, за что его хозяйку так ценил Николай I, но и местом встреч в салоне великой княгини Елены Павловны. Кюстин отмечал необыкновенное обаяние и такт хозяйки, ее умение, как писал другой очевидец, беседовать с гостями «по приличности каждого». Тут видно и знание людей, и большая образованность. Так, Кюстин поразился прекрасной осведомленности великой княгини в современной ему французской литературе. Да и русскую словесность она знала не хуже. Несколько раз Елена Павловна виделась с Пушкиным, разговаривала с ним о Пугачеве, он даже давал ей почитать тогдашний самиздат – запрещенные «Записки» Екатерины II. В своем дневнике Пушкин записал, что она «сходит с ума от них». Дружила Елена Павловна и с Василием Жуковским, который помогал ей совершенствовать русский язык, и с Федором Тютчевым. Особенно увлечена она была прозой Гоголя – явное свидетельство неординарности этой читательницы – и добилась издания его первого собрания сочинений.

Елена Павловна славилась как истинная меценатка – с чувством прекрасного, изящным вкусом, обширными знаниями, тонким слухом. Хорошо разбираясь в живописи, великая княгиня помогала художникам А. Иванову, К. Брюллову, И. Айвазовскому. В ее салоне устраивались концерты, велись содержательные беседы. Кроме писателей сюда приходили ученые (один из них, Н. Миклухо-Маклай, посвятил великой княгине свои исследования о Новой Гвинее), а также музыканты. И самой яркой звездой среди них был талантливый, энергичный и честолюбивый Антон Рубинштейн, бывший на ее концертах сначала аккомпаниатором певцов, а потом взявшийся за организацию музыкальных вечеров. Он при полной поддержке Елены Павловны основал Русское музыкальное общество, а потом и консерваторию, первым выпускником которой стал П. И. Чайковский. Развитие этого явно прозападного (в пику кругу Балакирева и «Могучей кучке») направления в музыке шло под эгидой Елены Павловны, известной космополитки среди Романовых. Она не любила православия, считала его «религией беспрестанных поклонов», выступала сторонницей эмансипации женщин, основала знаменитую Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия. А о ее благотворительности и щедрости, как писал один из авторов в 1881 году, «нечего повторять, это знает каждый нищий».

С началом царствования Александра II, казалось, наступило самое подходящее время для Елены Павловны: начались Великие реформы. Молодой император ценил свою тетку, прислушивался к ее мнению и всегда соглашался посмотреть переданные через нее записки и проекты – иначе они застревали в бюрократическом частоколе. Вдруг оказалось, что салон Елены Павловны стал «территорией реформы», как и Мраморный дворец – резиденция брата царя, великого князя Константина Николаевича. Здесь стало возможным обсуждение политических вопросов людьми, которые в ином месте встретиться не могли. Высокопоставленные сановники, да и сам царь, могли в салоне Елены Павловны без ущерба для светских приличий, избегая обязательных и тягостных норм придворного церемониала, встретиться с так называемыми «либеральными бюрократами» – тогда еще скромными чиновниками и профессорами, которых переполняли новые идеи, столь важные для власти, искренне желавшей перемен. Один из них, Б. Н. Чичерин, писал потом, что напрасно обвиняют Елену Павловну в честолюбии, в желании вмешиваться в государственные дела: ведь она хотела добиться, «чтобы царствующие особы привыкали видеть известные физиономии», словом, способствовала сближению власти и мыслящей части общества. В итоге постепенно власть (невиданное в России дело!) привыкла обращаться к независимым от нее экспертам, специалистам, прислушиваться к их мнению.

Но Елена Павловна была не только гостеприимной и просвещенной хозяйкой салона, которая умеет слушать и не забывает о чае для спорщиков. Она шла своим путем и в 1856 году решила освободить от крепостной зависимости крестьян своих имений. Один из видных членов салона в Михайловском дворце, а потом крупный реформатор Н. А. Милютин написал для Елены Павловны проект освобождения ее собственных крестьян имения Карловка, и в этом проекте было сказано главное – освобождение крестьян надо проводить с землей за выкуп. Это предложение стало главной идеей освобождения крестьян в 1861 году. Неудивительно, что Елена Павловна одной из первых прочитала еще неопубликованный манифест 19 февраля 1861 года – уж к нему она имела непосредственное отношение.

Еще долго в Михайловском дворце сохранялись традиции и щедрых угощений, и роскошных балов, и музыкальных вечеров, где можно было послушать скрипку Г. Венявского, виолончель К. Давыдова или игру на фортепиано Антона Рубинштейна. Однако шли годы, таяло здоровье великой княгини, все чаще она уезжала лечиться на воды, отошла Елена Павловна и от политики. Но ее вклад в реформы не был забыт: Александр II удостоил Елену Павловну медали «Деятелю реформ», которую она заслужила по праву… Она умерла в 1873 году.

 

Перспективным казалось и введение, по замыслу П. Киселева, «инвентарных правил» на Украине, в Литве и Белоруссии. Суть их в том, что по этим правилам определялось количество земли, которое помещик передавал крестьянам, а также устанавливались размеры повинностей в его пользу. Раз приняв «инвентарные правила», обе стороны уже не могли их изменить.

В этих очень умеренных и не решавших проблему отмены крепостного права инициативах главное то, что крепостное право вводилось хоть в какое-то правовое поле. Крепостные крестьяне переставали быть просто живым инвентарем, а становились юридической стороной, одной из сторон соглашения. Для России это был гигантский скачок, и впоследствии опыт Киселева в западных губерниях был использован при отмене крепостного права в 1861 году.