Империя времен Екатерины Великой и Павла I

1762-1801

 

Екатерина II в юности

 

Екатерина II (София Августа Фредерика) происходила из древнего, хотя и бедного германского княжеского рода Ангальт-Цербских властителей. Это по линии отца, князя Христиана Августа. По линии же матери – княгини Иоганны Елизаветы – ее происхождение было еще более знатным, ибо Голштейн-Готторпский герцогский дом, из которого вышла мать Екатерины, принадлежал к знатнейшим в Германии. Брат же матери Екатерины Адольф Фридрих (или по-шведски Адольф Фредрик) был даже шведским королем в 1751—1771 годы. К моменту рождения принцессы Софии, или по-домашнему – Фике, отец ее командовал расквартированным в Штеттине (ныне Щецин, Польша) прусским полком, был генералом. С молоком кормилицы Фике впитала французский язык – великий и могучий двигатель интеллектуального прогресса в XVIII веке. Особенно часто она вспоминала мадемуазель Елизавету (Бабетту) Кардель – француженку-эмигрантку, которая стала ее воспитательницей и очень много сделала для развития девочки.

К концу 1743 года судьба Фике была решена. В это время императрица Елизавета Петровна искала невесту для своего племянника и наследника престола великого князя Петра Федоровича. Среди множества принцесс из королевских и княжеских семейств Европы именно на Фике пал выбор капризной императрицы. Ангальт-Цербская принцесса более всего устроила Елизавету Петровну, которая полагала, что такая девушка из знатной, но бедной семьи не избалована вниманием и богатством и поэтому не будет иметь при дворе «свою партию» и не окажет влияние на политику России. В начале 1744 года Фике вместе с матерью Иоганной Елизаветой приехала в Россию. Им был оказан самый теплый прием, невеста и ее мать оказались среди роскоши двора Елизаветы, в центре всеобщего внимания. Фике довольно быстро приспособилась к новой обстановке. Двадцать восьмого июня 1744 года она перешла в православие и навсегда стала Екатериной Алексеевной.

А вскоре великий князь Петр Федорович и Екатерина были повенчаны в Успенском соборе Московского Кремля. Жизнь молодых не задалась сразу же. Между супругами не сложилось близости, сердечной привязанности, как и многие годы не было интимных отношений. Петр, которому в момент свадьбы было 16 лет, отличался крайней инфантильностью, вовсе не обращал внимания на молодую жену, часто оставлял ее в одиночестве или в окружении невежественных и недоброжелательных к ней придворных. Постепенно Екатерина привыкла к своему положению и увлеклась чтением. Именно чтение стало подлинным университетом будущей великой императрицы. Сначала она читала романы, затем перешла к более серьезному чтению – журналам и энциклопедиям, содержавшим всю премудрость того времени. Увлечение трудами французских просветителей Екатерина пронесла через всю жизнь и не без оснований считала, что они дали ей настоящее образование. С годами общительная и умная жена наследника престола сумела завоевать уважение наиболее умных и дальновидных людей. После рождения сына Павла в 1754 году Екатерина получила значительно больше, чем раньше, свободы, и вокруг нее сложился кружок придворной молодежи, появились друзья среди гвардейцев. Благодаря некоторым придворным – особенно Сергею Салтыкову, «который по части интриг был настоящий бес» (слова Екатерины) и Льву Нарышкину – она тайком выезжает из дворца, чтобы повидаться с друзьями, которых становится все больше, повеселиться, поговорить о делах. С ее политическими суждениями, которых она не скрывала, начинают считаться первейшие вельможи елизаветинского двора, такие как Шуваловы, фельдмаршал С. Апраксин, вице-канцлер М. И. Воронцов, братья Разумовские, а также канцлер А. П. Бестужев.

 

 

Великая княгиня Екатерина Алексеевна.

 

Заглянем в источник

Не каждый знает, что при принятии православия во время крещения в церкви нужно ясно и четко произнести не только знаменитую молитву «Отче наш», но и молитву «Символ веры». Это одна из основ православия. Вот ее канонический текст:

«Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес, и воплотившагося от духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятаго же за ны (т. е. нас. – Е. А.) при Понтийстем Пилате и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную (справа. – Е. А.) Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь».

 

Канцлер, человек опытный, увидев, что Екатерина умна и, по его же словам, имеет «характер в высшей степени твердый и решительный», первым решился втянуть великую княгиню в свою политическую интригу. В середине 1750-х годов здоровье Елизаветы Петровны ухудшилось, и канцлер понимал, что после прихода к власти Петра III ему самому, последовательному врагу Пруссии, придет конец. Поэтому он и сделал ставку на Екатерину, увидев в ней личность, которая способна прийти к власти. Себе же Бестужев отводил роль наставника и руководителя Екатерины. Он старался понравиться великой княгине. В частности, помог наладить ей тайную переписку с матерью (императрица Елизавета запретила Екатерине переписываться с родителями), всячески покровительствовал бурному роману Екатерины с красавцем С. А. Понятовским, который приезжал в Петербург в 1755 году вместе с английским посланником Ч. Г. Уильямсом, а потом вернулся в Россию в качестве посла Речи Посполитой.

Заговорщики опасались, что императрица Елизавета, умирая, подпишет завещание в пользу цесаревича Павла и сделает кого-то из Шуваловых регентом при малолетнем императоре, отстранив тем самым от престола и Петра, и Екатерину. Бестужев составил проект манифеста, согласно которому к власти приходила Екатерина как регентша при императоре Павле, а он, Бестужев, получал пост президента всех главных коллегий и командующего всеми гвардейскими полками. Честолюбивый канцлер, предлагая свой план Екатерине, даже не подозревал, что имеет дело со сложившимся политиком, уже не нуждавшимся в обучении и покровительстве.

 

Заговор против Петра III

 

Императрица Елизавета умерла 25 декабря 1760 года, мирно простившись с Екатериной и Петром, прося наследника любить маленького сына Павла. Без всяких проблем великий князь стал императором, а великая княгиня – императрицей. Но тревога Екатерины за будущее только усилилась, особенно после того, как стало ясно, что привязанность Петра к Елизавете Романовне Воронцовой сильна и глубока. Именно в этом и заключалась опасность для Екатерины. Елизавету Воронцову поддерживал весь влиятельный при дворе клан Воронцовых во главе с ее дядей – канцлером Михаилом Илларионовичем, который рвался к власти.

Шел июнь, двор переехал за город. Екатерина поселилась в Петергофе, а Петр жил в своем любимом Ораниенбауме. Двадцать восьмого июня, накануне дня своего тезоименитства (ведь 29-е июня – праздник святых Петра и Павла), он вместе с канцлером Воронцовым, прусским посланником, возвращенным из ссылки фельдмаршалом Б. Х. Минихом, девицей Воронцовой и прочими ближними дамами и кавалерами, отправился в Петергоф. Там должен был быть большой прием в Монплезире. «По прибытии в Петергоф, – пишет очевидец событий Якоб Штелин, – дворец, в котором живет императрица, найден пустым, и с удивлением услышали, что императрица еще в пять часов утра потаенно уехала в Петербург»…

 

Легенды и слухи

«Неприличная» песня о Екатерине

Петр III не только не скрывал своей связи с Воронцовой, но и не раз высказывал намерения оставить опостылевшую ему супругу. Слухи о секретной подготовке некоей уютной келейки для разведенной императрицы в Шлиссельбургской крепости, неподалеку от тюрьмы Ивана Антоновича, ползли по столице. В письме барону Остену в июне 1761 года сама Екатерина писала: «Против меня замышляют ужасные вещи. Отец и дядя госпожи Воронцовой замышляли заточить меня и посадить ее на мое место». Опасения эти, как сказано выше, не были лишены основания. Этот, казалось бы, мелкий эпизод придворной жизни отразился в сознании народа. В 1766 в Москве была записана песня, бывшая, как писали шпионы, «между простым народом в употреблении». Песня была посвящена печальной судьбе императрицы и сочинена в жанре плача:

 

Мимо рощи шла одиниоханька, одиниоханька, маладехонька.

Никого в рощи не боялася я, ни вора, ни разбойничка, ни сера волка —

зверя лютова,

Я боялася друга милова, своево мужа законнова,

Что гуляет мой сердешный друг в зеленом саду, в полусадничке,

Ни с князьями, мой друг, ни с боярами, ни с дворцовыми генералами,

Что гуляет мой сердешной друг со любимою своею фрейлиной, с Лизаветою

Воронцовою,

Он и водит за праву руку, они думают крепку думушку, крепку думушку,

за единое,

Что не так у них дума зделалась, что хотят они меня срубить, сгубить…

 

Ко всем прочим проблемам Екатерина оказалась беременной от Орлова и держала это в тайне от Петра III. В апреле 1762 года она родила мальчика – сына Орлова (будущего Алексея Григорьевича Бобринского). Новорожденного тотчас тайно увезли из дворца в дом камердинера императрицы Шкурина. Друзья Екатерины предлагали не сидеть сложа руки и, пользуясь всеобщей ненавистью к Петру III, свергнуть его, заточить в каземат, чтобы самой править как самодержице или как регентше при малолетнем императоре Павле I. Ситуация начала лета 1762 года этому благоприятствовала: особенно негодовала армия и гвардия, которые должны были вскоре садиться на суда и плыть на войну с Данией. Российский император хотел отомстить ей за аннексию в 1702 году части Голштинского герцогства. О том, что эта война была непопулярна, как, впрочем, и прусского покроя мундиры, в которые переодели армию, много говорить не приходится. Екатерина знала, что она не одинока, и верные друзья пойдут за ней без колебаний – стоило только посмотреть на Орлова и его братьев. Кроме того, отдельно от Орловых Екатерина обсуждала вариант переворота с графом Кириллом Разумовским – влиятельнейшим сановником и командиром Измайловского полка, а также воспитателем наследника Никитой Паниным. Эти люди тоже были готовы поддержать Екатерину. Но, как бывает в подобных случаях, решиться на такое отчаянное дело, как переворот, было трудно. Для этого нужен был повод, толчок, после которого возврата назад уже не было бы. Им и стал инцидент на торжественном обеде 9 июня 1762 года, когда Петр III, разгневавшись на свою жену, в присутствии знати, генералитета, дипломатического корпуса крикнул ей через весь стол: «Folle!» («Дура!») «Только с этого дня, – писала потом Екатерина, – я начала склоняться на предложения, которые мне делались с самой кончины императрицы Елизаветы».

 

 

Дворцовый переворот. 1762

 

«Пора вставать, все готово, чтобы провозгласить вас!» – таковы были исторические слова, которыми Алексей Орлов рано утром 28 июня в Монплезире приветствовал внезапно разбуженную им Екатерину. Она тотчас встала, быстро оделась и вместе со своей фрейлиной Екатериной Шаргородской села в карету, которой управлял Орлов, и поехала в Петербург. Алехан (так звали Алексея Орлова близкие) кучером был отменным: от Петергофа до Автово он доставил императрицу за полтора часа. Там Алехан бережно передал ее, как ценную эстафету, брату Григорию, который уже поджидал карету с государыней. Они пересели в коляску и поехали в слободу Измайловского полка. Здесь коляску окружили измайловцы, оглушительно крича здравицы «матушке». Тут же полковой поп привел солдат и офицеров к присяге и, во главе со своим командиром графом Кириллом Разумовским, измайловцы двинулись за коляской к казармам других полков, которые один за другим переходили на сторону императрицы. Отовсюду бежал народ: казалось, что происходил не государственный переворот, а триумфальное шествие, демонстрация победителей на Невском проспекте. На некоторое время шествие остановилось у Казанского собора для богослужения, а потом двинулось дальше. В Зимнем дворце императрицу уже ждало все «государство» – Сенат, Синод, чиновники, придворные, чтобы присягнуть в верности своей новой государыне. Энтузиазм солдат был так велик, что никакие заговорщики не сумели бы так быстро подготовить и доставить на Дворцовую площадь фуры с отмененным Петром III елизаветинским обмундированием. Солдаты, не стесняясь дам, тут же начали переодеваться, бросая наземь ненавистные прусские мундиры. После отдыха и совещаний с доверенными лицами было решено кончать дело. Екатерина написала указ на имя Сената. В нем сказано, что она выходит в поход с войском, «чтоб утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному моему правительству, с полною доверенностию, под стражу: отечество, народ и сына моего». Конечным пунктом похода был Ораниенбаум, а противником – бывший уже император Петр III. Трудно вспомнить в истории нечто подобное: война жены против мужа.

Петр III не сумел проявить необходимых в этой критической ситуации качеств. Обнаружив бегство жены и поняв, что стоит за этим внезапным ночным отъездом, он растерялся, поддался панике, а главное – не сумел перехватить инициативу у противника. Он посылал в город людей из своей свиты и напрасно их ждал – все они тотчас переходили в стан императрицы. Не удалось императору привлечь на свою сторону и армейские полки, недолюбливавшие гвардейцев. Не сумел он бежать в Прибалтику, где находились верные ему части. Когда вместе с приближенными он оправился на галере в Кронштадт, там уже заправлял заранее присланный эмиссар Екатерины II Талызин. Известие об этом повергло Петра III в уныние, и он, получив письмо Екатерины с требованием отречься от престола, дал свое согласие. Из его писем жене видно, что он слабо ориентировался в обстановке и имел какие-то несбыточные иллюзии относительно своей судьбы, надеялся на случай.

Отряд гвардейцев во главе с Алексеем Орловым доставил свергнутого императора в закрытой карете в охотничий дворец Ропша. Через несколько дней стало известно, что бывший император умер. Обстоятельства его смерти остаются тайной.

 

Легенды и слухи

Тайна смерти Петра III

Несомненно, Екатерина не отдавала приказ убить Петра. Но есть все основания полагать, что она и не предупредила эту трагедию, хотя сделать это могла. Письма А. Орлова из Ропши от 2 июля и 6 июля 1762 года – тому свидетельство. Второго июля Орлов писал:

«Матушка, милостивая государыня, здравствовать вам мы все желаем несчетные годы. Мы теперь по отпуску сего письма и со всею командою благополучны. Только наш (арестант, Петр. – Е. А.) очень занемог и схватила его нечаянная колика и я опасен, чтоб он сегодняшнюю ночь не умер, а больше опасаюсь, чтоб не ожил».

И далее Орлов поясняет, в чем опасность выздоровления бывшего императора:

«Первая опасность для того, что он все вздор говорит и нам это нисколько не весело. Другая опасность, что он, действительно, для нас всех опасен для того, что он иногда так отзывается, хотя (т. е. желая. – Е. А.) в прежнее состояние быть».

В том-то и крылись истоки будущей трагедии, что Петра охраняли те, кто был непосредственно замешан в заговоре и свержении императора – тягчайшем государственном преступлении. И эти люди, естественно, были заинтересованы в том, чтобы Петр исчез навсегда, а не угрожал им расправой по своему возвращению на трон, от чего им становилось «невесело». Екатерина не могла этого не понимать. Письмо Орлова от 2 июля более чем откровенно, и, тем не менее, императрица промолчала, тюремщиков в Ропше не поменяла, оставила все как есть. Теперь о здоровье Петра.

Действительно, 30 июня он приболел – сказалось нервное потрясение предшествующих дней. Но прибывшие 3-го и 4-го июля врачи констатировали улучшение состояния больного. 6-го июля Орлов прислал императрице два последних письма. В первом говорилось:

«Матушка наша, милостивая государыня. Не знаю, что теперь начать. Боюсь гнева от Вашего величества, чтоб Вы чего на нас неистового подумать не изволили, и чтоб мы не были причиною смерти злодея Вашего и всей России, также и закона нашего. А теперь и тот приставленный к нему для услуги лакей Маслов занемог. А он (т. е. Петр. – Е. А.) сам теперь так болен, что не думаю, чтоб дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве, о чем уже и вся команда здешняя знает и молит Бога, чтоб он скорее с наших рук убрался. А оный же Маслов и посланный офицер может Вашему величеству донесть, в каком он состоянии теперь, ежели Вы обо мне усумниться изволите».

Из этого письма следует, что дело явно неумолимо близится к развязке: утром вдруг «занемог» лакей бывшего царя Маслов, его удалили от господина и тем не менее привезли в Петербург, чтобы он подтвердил, как внезапно и сильно заболел Петр. Подозрительно, что сам Орлов – совсем не врач, поставил «диагноз» – больной до вечера не доживет. Этот «диагноз» более похож на приговор. Так и случилось – около 6 часов вечера пришло последнее письмо Орлова:

«Матушка, милосердная государыня! Как мне изъяснить, описать что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не милуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал и как нам задумать поднять руку на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Мы были пьяны, и он тоже. Он заспорил за столом с князем Федором (Барятинским. – Е. А.), не успели мы разнять, а его уже и не стало. Cами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй, хоть для брата! Повинную тебе принес и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил, прогневили тебя и погубили души навек».

Убийство совершилось. При каких обстоятельствах – не знает никто. Неслучайно Орлов просит не назначать расследования, так как «принес повинную». Расследования и не было. Иначе как можно объяснить противоречие двух последних писем Орлова за 6 июля: в первом говорится о смертельной болезни Петра, что тот «почти совсем уже в беспамятстве», а во втором сказано, что этот казалось бы безнадежный больной как ни в чем не бывало пил со своими тюремщиками, вступил за столом в спор, а потом и в драку с Барятинским… Екатерина эти «белые нитки» прекрасно видела, но она мыслила уже другими категориями. Смеем подозревать, что ей был важен конечный результат, и она его получила – Петр был мертв, проблемы свергнутого императора и ненавистного мужа более не существовало… Публично было объявлено, что бывший император скончался «от геморроидальных колик».

 

 

Первые реформы Екатерины II

 

Царствование Екатерины II (1762—1796) стало временем непрерывных преобразований. Понятия «власть» и «реформы» в этот период оказались почти неотделимы. Преобразования были вызваны не только теми причинами, которые принято называть объективными (рост значения государства в жизни общества, реформирование несовершенных государственных и общественных структур), но и субъективными. И речь идет не только о вполне естественном желании новой императрицы укрепить свою личную власть, но и о присущей Екатерине потребности, ее глубоком желании воплотить в жизнь новые, передовые доктрины о новом отношении власти и общества, популярные в европейской «интеллектуальной державе» – сообществе ученых, писателей и политиков. В основе этих доктрин лежала идеология Просвещения. Екатерина широко использовала понятия и принципы Просвещения. И это было не только демагогической уловкой «Тартюфа в юбке» (чего тоже отрицать полностью нельзя), но и важной частью мировоззрения, идеологии Екатерины II, ее образа мышления.

Русская императрица, несомненно, достойна восхищения – столь глубоки ее познания, смелы реформаторские замыслы, основательно их исполнение. Остается загадкой, как из провинциальной немецкой принцессы, получившей домашнее образование, обреченной судьбой и выбором императрицы Елизаветы с 14 лет быть лишь женой наследника престола, матерью его детей, вырос выдающийся деятель нашей истории, реформатор, вставший в один ряд с Петром Великим и Александром II. Естественно, что уроки царствования Петра III Екатерина II учла вполне. Как женщина умная, тонкая, она не только принимала во внимание общественное мнение, но и умело формировала его, направляла в нужное для себя русло. Между тем, придя на престол в результате путча, свергнув и убив мужа – законного императора, Екатерина оказалась в сложном положении. Проблема укрепления власти, завоевание авторитета как правителя в первые годы было для нее задачей первостепенной. Довольно скоро после прихода к власти Екатерина выяснила, что необходимы преобразования высшего звена управления.

Вначале мало сведущая в государственных делах императрица нуждалась в квалифицированной помощи опытных советников. Одновременно ее не устраивало место, которое занимал высший правительственный орган – Правительствующий сенат – в системе управления времен Елизаветы и Петра III. Екатерину явно не удовлетворял характер власти этого учреждения. В письме А. Вяземскому – новому генерал-прокурору Сената – императрица с ревностью писала, что Сенат «вышел из границ», что он присвоил не принадлежащее ему право издавать указы, раздавать чины, одним словом, делает «почти все». В этом было сознательное преувеличение императрицей законодательных возможностей Сената, о чем свидетельствует анализ его постановлений за многие десятилетия. Сенат всегда оставался послушным институтом самодержавия. Но Екатерину более волновали потенциальные возможности Сената как некоего правового центра, властной корпорации, «наработавшей» законодательную традицию и имевшей возможность оппонировать самодержавию. Нужный императрице результат – усиление императорской власти при ослаблении Сената – достигался, по мнению Екатерины, во-первых, созданием специального совета доверенных сановников-порученцев, во-вторых, реформой собственно Сената. Составить проект о Совете Екатерина поручила графу Н. И. Панину, занявшему в начале ее царствования видное место при дворе.

Проект Панина получился совершенно не таким, каким хотела его видеть Екатерина. В нем отразилось «аристократическое прочтение» русскими консерваторами просветительских идей о государстве. Панин, разделяя идеи И. И. Шувалова о необходимости введения в России неких «фундаментальных», непременных законов, не выступал открытым противником самодержавия. Он лишь искал правовые гарантии от неизбежного в системе самодержавия произвола, господства, в ущерб государству и подданным, фаворитов, когда «в производстве дел действовала более сила персон, нежели власть мест государственных». Это была, действительно, серьезная политическая проблема. Вереница всевластных фаворитов прошла у современников перед глазами, да и у новой государыни сразу же появился свой фаворит Григорий Орлов с братьями. Но предложение Панина создать Императорский совет не понравилось императрице не только потому, что удар Панина метил в ее фаворита.

Панин предлагал для улучшения системы управления «разумно» разделить власть государыни «между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон», что позволило бы «оградить самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оныя». Здесь-то Екатерина, по-видимому, и усмотрела угрозу самодержавной власти. Кажется, что это опасение имело под собой основания. Императорский совет в редакции Панина приобретал огромное значение в законодательстве. Одно из положений проекта учреждения Совета позволяло толковать его так, что императрица имела право подписывать указы только после одобрения их Советом. Были и другие положения проекта, которые можно было толковать двояко.

 

 

Д. Г. Левицкий. Портрет Екатерины II в виде законодательницы в храме богини Правосудия.

 

Ознакомившись с проектом Панина, императрица поначалу подписала манифест о создании Императорского совета, но вскоре одумалась и, подобно Анне Иоанновне в 1730 году, порвала его, точнее, оторвала у документа его нижнюю часть, где была ее подпись. Пятнадцатого декабря 1763 года появился манифест, в котором о Совете не сказано ни слова, зато Сенат был поделен на шесть департаментов и в системе управления была резко усилена роль доверенного лица императрицы – генерал-прокурора Сената, который видел полномочия Сената так, как хотела видеть их и Екатерина: «Сенат установлен для исполнения законов, ему предписанных».

 

 

В. Боровиковский. Портрет графа Н. И. Панина.