Социально-экономическое и культурное развитие лезгистана

Вхождение лезгинских земель в Россию в начале XIX в. благоприятствовало экономическому и культурному развитию нашего народа и избавлению его от турецкого и иранского ига. В 30-х годах XIX в. было начато строительство стратегических дорог в горах силами войсковых частей и местного населения. Ахтынская военная дорога, проведенная в 40-х годах XIX в., соединяла Южный Дагестан с Закавказьем. Житель с. Хнов Али Халафат в 1847 г. награжден золотой медалью за трехлетнюю усердную работу на Ахтынской дороге. Известны старинные дороги, связывающие Южный Дагестан с Закавказьем. В частности, такие, как Ахты-Нуха-Баку, Дербент-Ахты-Нуха, Ах-ты-Кубастарая Шамаха-Баку, Касумкент-Куба-Баку и т.д.

В связи с окончанием Кавказской войны в 1864 году наместник Кавказа обратился к народам Дагестана, указывая, что "население Дагестана освобождается от поставки рекрут, земля и леса являются собственностью населения, за населением признается право заниматься ремеслом и торговлей, для чего открыты дороги в Грузию, Джаро-Белоканы, Шеку, Ширван, Кубу, Дербент и прочие земли…" [8].

Дербент гораздо ранее являлся в то время крупным центром обрабатывающей промышленности Южного Дагестана. В рапорте генерала Савельева от 11 мая 1796 года на имя главнокомандующего Персидской экспедицией генерала Зубова говорится, что в Дербенте было 30 шелкоткацких и 115 бумагопрядильных фабрик. Город имел восемь мукомольных водяных мельниц. Здесь было 420 лавок, принадлежащих 80 торговцам, три караван-сарая. Хождение имели голландские червонцы, русские серебряные рубли, мелкие медные деньги и ассигнации, а также ширванские и кубинские абасы. Наряду с Дербентом задолго до XIX в. в Юждаге выделились ремесленные и кустарные центры, в которых ремесленники и кустари работали не только и не столько для собственных нужд, сколько на рынок. Во многих отраслях кустарной промышленности лезгины достигли совершенства и приобрели широкую извесность. Изделия лезгинских кустарей отличались прочностью и тщательной отделкой. Широко было развито производство ковров, паласов, джурабов, изготовление одежды обуви, головных уборов, необходимого сельскохозяйственного инвентаря, предметов домашнего обихода, холодного оружия.

Ковровое ремесло было развито во всех регионах Лезгистана. Тонкие и плотные лезгинские ковры Кубинского уезда отличались чрезвычайной оригинальностью и красивым рисунком. Производство сумахов как в нынешнем Азербайджане, так и в Дагестане встречалось в основном у лезгин и лезгиноя-зычных народов, в остальных районах Азербайджана и Дагестана сумахи почти не производились [35].

Центрами коврового производства в Южном Дагестане являлись селения Микрах Теки-Пиркент, Ахты, Рутул, Гильяр, Мага-рамкент, Курах, Кабир, Зизик, Куркент, Кара-Кюре, Джаба, Каладжух, Икра, Хкем, Штул, Кинцик, Хучни, Архит, Халач, Межгюль и другие. Можно с уверенностью сказать, что в Южном Дагестане не было ни одного селения, где бы женщины не изготовляли каких-нибудь предметов из шерсти, начиная от высококачественных ковров, сумахов, джурабов и кончая шерстяными веревками.

Лезгинские ворсовые ковры и сумахи не раз демонстрировались на международных выставках в Париже, Брюсселе и других местах и были удостоены золотых медалей [35].

 

Широкое развитие у лезгин в XIX в. получило металлообрабатывающее производство: кузнечное и оружейное дело, а также художественная обработка металла.

Техника обработки металла была известна лезгинам с глубокой древности, о чем свидетельствуют археологические находки раскопок Макинского грунтового могильника (б. Докузпаринский р-н), относящегося к VI — IV вв. до н.э. Судя по этим материалам, в указанное время наряду с железными и бронзовыми украшениями широко употреблялись различные украшения из сплава свинца с оловом, не имеющие аналогий с другими памятниками Кавказа. В дальнейшем, в эпоху средневековья и позже, с возникновением серебряного дела одновременно развиваются художественные и технические приемы украшения и орнаментальные формы металлических изделий.

Литейное производство существовало в Куруше, Микрахе, Хлюте и некоторых других лезгинских селениях.

Кузнецы имелись в каждом лезгинском селении. Они занимались производством сельскохозяйственных орудий и предметов домашнего обихода. Изделиями кузнечного производства являлись топоры, серпы, косы, мотыги, ножи, подковы для лошадей, болты и крючки, а также щипцы для очага, щипчики для сахара, маленькие лопаточки для скобления теста, ножи для разных форм и назначений и т.д.

В конце XVIII — начале XIX вв. в металлообрабатывающем производстве выделяются оружейное дело и художественная обработка металла.

Рис. 8.11. Пряжка женского пояса: серебро, позолота, филигрань, паста, штамп, цветное стекло.

Вокруг оружейного дела развивались разнообразные художественные и ювелирные производства, связанные с отделкой оружия серебром под чернь, слоновой костью, золотыми инкрустациями и т.д. Крупными центрами кустарного производства серебряных ювелирных изделий, где насчитывалось значительное число кустарей, считалось селения Кюснет, г. Кусары Кубинского уезда, Ахты, Кака, Цахур Самурского округа, Икра, Рича, Койсун, Кучхюр Кюринского округа.

В "Асари-Дагестан" упоминается, что в Кюринском округе в сел.Койсун был искусный оружейных и золотых дел мастер по имени Гаджи-Магомед-Али. Ружье, сделанное этим мастером, нельзя было отличить от ружья известного мастера Гаджи-Мустафы, жившего в Крыму [33].

 

Обработка металлов и минералов была развита в Кубе, Кусарах, Шеки, Нухе, Гянже, Ахтах, Ашага-Стале, Койсуне, Гоа, Икре, Риче, Кучхюре, Курахе, Буши-Махи, Арките, Цилинге, Макхери, Целяке, Цнале, Куштилле, Куге, Куярике, Харадже, Ашага-Маки и т.д. Холодное оружие изготовлялось в с.Икра Кюринского округа. В отчете дербентского губернатора за 1850 г. говорится: "После марены (естественного красителя шерсти) замечательна выделка азиатского оружия в Дербентском уезде и в Кюринском ханстве" [36].

 

 

 

Выделкой овчин и кожи для местного потребления жители Южного Дагестана занимались издавна. Шубы, шапки, тулупы, чувяки, башмаки, различного рода сумки, ремни, пояса и т.д. делались из овчин, кож, которые искусно обрабатывались повсеместно.

Со второй половины XIX в. в селениях Ах-ты, Микрах, Кара-Кюре, Касумкент, Гиль, Хазри и др. получила распространение вышивка золотыми нитками, гладью, бисером или простой узорной строчкой. Лезгины любили делать и тканую тесьму из золотистых и серебряных ниток типа "буфта", "сарма", которые изготовляли специальные мастерицы почти во всех лезгинских селениях.

Гончарное производство древнего Кала продолжили селения Испик, Мюгюг, Еникент Кубинского уезда, Сальян, Гезергент, Испик Кюринского округа, Кахул Самурского округа. Многие предметы лезгинского прикладного искусства были представлены на первой областной сельскохозяйственной и кустарной выставке, организованной в Темир-хан-Шуре в апреле 1912 г. [35].

В Южном Дагестане жили искусные каменщики, которые оставили после себя великолепные памятники в виде крепостей, жилых строений, мечетей, мостов и т.д. Искусны были и мастера по резьбе по дереву.

Рис. 8.20. Ахцах. Мастерскя Абдулгамида Гаджиева по производству тканей.

Рис. 8.21. Ахцах. Мастерская Абдулгамида Гаджиева по производству ковров.

Другим важным и древним занятием жителей Южного Дагестана было животноводство, особенно овцеводство. В 1899 году количество домашнего скота в Кюринском округе составило 177967 голов, а в Самурском 330005; это 35% от всего числа домашнего скота в Дагестане.

Из отчета податного инспектора Кюринского участка, в состав которого входили Кюринский и Самурский округа, видно, что в 1907 году в этих округах было 400 тысяч овец, от которых получено 60 тысяч пудов шерсти. В частности, отдельные селения Самурского округа овец и коз имели (в тысячах): Фий — 155, Куруш — 90, Их-рек — 30, Рутул — 22,5, Сумугуль и Ши-наз — 20 [36].

В 1913 — 1915 годах в Самурском округе было 552020 овец, коз и крупного рогатого скота. Самурский округ (70900 жителей) по наличию скота прочно занимал первое место в Дагестане. Для сравнения укажем, что вторым был Гунибский округ (70000 жителей), в нем содержалось 371000 овец, коз и крупного рогатого скота [36].

Развитию овцеводства в Самурском округе способствовали прекрасные пастбища на склонах гор Базардюзи, Шалбуздаг, Шахдаг и на других отрогах восточной части Кавказского хребта. На северных склонах скот содержался летом, на южных — зимой. Скотопрогоны через горные перевалы составляли всего 50-70 км. Однако в 50-е годы XX в. этот скотоводческий комплекс был безжалостно разрушен возведением между единым народом высокой "берлинской стены" в виде границы между Дагестаном и Азербайджаном.

Лезгинские народы с незапамятных времен занимались сельским хозяйством. Горцы обрабатывали пахотные земли с большой тщательностью, хотя техника земледелия была примитивна (пахали деревянной сохой с железным лемехом). Как в горах, так и на плоскости земледелие часто сочеталось с садоводством, особенно у жителей речных долин, где климатические условия наиболее благоприятствовали садоводству, а для ряда населенных пунктов Южного Дагестана садоводство было главнейшей доходной статьей населения.

Рис. 8.22. Товары артелей Самурского округа на выставке в Темир-Хан-Шуре. На полках: паласы, килимы, кувшины, чаши для омовения, шкатулки металлические, кумганы, подносы, медно-чеканная утварь, горшки керамические, светильники, обувь вязаная (хитилы, джурабы), парчовые ткани, женский костюм (платье, жилетка, верхняя одежда, головной убор).

Продукты садоводства и виноградарства в большинстве селений плоскостного и горного Южного Дагестана использовались не только для личного потребления, но и для продажи.

Обобщая состояние социально-экономического развития Лезгистана за период покорения Кавказа Россией до Октябрьской революции следует отметить, что за этот период происходило развитие значительными темпами земледелия, садоводства, животноводства, кустарной промышленности и промыслов.

Рис. 8.23. Товары артелей Самурского округа на выставке в Темир-Хан-Шуре. На полках: паласы, хурджуны, кинжал серебряный в оправе, сабля комбинированная с костяной ручкой, пороховница серебряная, кольчуга стальная, попонки на лошадей, женская одежда.

Рис. 8.24. Орнаменты ларей из с. Ханаг Табасаранского района (XIX в.). Прорисовки П.Дебирова.

Рис. 8.25. Лари и сундуки из с. Лучек Рутульского района (XIX в.). Прорисовки П.Дебирова.

Установление прочных экономических, политических и культурных связей с Россией положило начало культурному подъему народов Лезгистана, хотя этот процесс шел очень медленно в условиях колониальной политики царизма.

В XIX в. лезгинская культура сохранила и приумножила лучшие культурные традиции и достижения средневекового Лезгистана. Характерным для культурного развития страны в этот период было появление школ нового типа — русских школ, создание научных трудов по истории, философии, филологии, этике, педагогике, возникновение новых жанров литературного творчества.

Конец XVIII столетия и XIX век в Лезгистане ознаменованы появлением плеяды выдающихся ученых и поэтов — просветителей из числа высокообразованных лезгин, владевших не только языками Востока, но и русским, западными языками: Гасан Алкадари, Етим Эмин, Мирза Казем-бек, Гаджи Зей-налабдин Ширвани, Рухун Али, Мирзе Га-сан, Тагьиржалви Эмирали, Мазали Али, Эмираслан Гьенидин, Молла Нури, Миграгь Мардали, Ахцегь Гьажи, Ч1илихъ Абдулгьа-мид, Бакри Эфенди из Мишлеша, Молла Курбан из Кюры и др. Здесь хочу отметить и крупнейшего ученого Аббаскули Ага Бакиханова, по происхождению табасаранца.

 

Крупным ученым-лингвистом и востоковедом был Мирза Казембек. Он родился в 1802 г. в Дербенте, в семье духовного лица. Обладая прекрасными способностями, Казембек за короткое время изучил в совершенстве тюркский, фарсидский и арабский языки, ознакомился с риторикой, логикой и философией Востока, глубоко овладел основами законоведения восточных стран. Уже в 17-летнем возрасте написал свой первый научный труд "Сокращенная грамматика арабского языка". В 1820 г. отец М.Казембека был выслан из Дербента в Астрахань. Сюда же в следующем году приехал и молодой Мирза. Занимаясь в Астрахани преподаванием восточных языков, он систематически изучал английский, французский, немецкий и другие языки [4].

В 1826 г. М.Казембек стал лектором "персидской словесности и турецко-татарского языка" в Казанском университете, где вскоре был избран профессором и деканом факультета. Одновременно с преподаванием он руководил подготовкой персидско-арабско-турецко-русского словаря.

В 1845 г. М.Казембек переехал в Санкт-Петербург, где стал преемником М.Топчибашева, уроженца Гянджи, на кафедре персидской словесности университета. Здесь еще шире развернулась его научная деятельность. Им было написано более 110 научных трудов. М.Казембек много сделал для подготовки целой плеяды крупных русских востоковедов. Характеризуя его научные заслуги, выдающийся ученый-востоковед академик В.Бартольд писал:"Сенковский и Казембек своими лекциями создали русское востоковедение: почти все русские ориенталисты следующих поколений были учениками одного из этих ученых или учениками их учеников".

Научные труды принесли М.Казембеку славу среди русских и зарубежных ученыхориенталистов. М.Казембек был трижды награжден Демидовской премией.

Большинство трудов М.Казембека переведено на английский, французский, немецкий и другие языки. М.Казембек был избран членом-корреспондентом Российской Академии наук, членом Общества Королевского Великобританского и Ирландского в Лондоне, общества Королевского северных антиквариев в Копенгагене и др. В 1869 г. его избрали почетным доктором Санкт-Петербургского университета.

Умер М.Казембек в 1870 г. в Санкт-Петербурге. Многочисленные труды М.Казембека посвящены истории Востока, общественно-политических и философских течений на Востоке.

Большое значение имела работа М.Казембека "Мухтасар-уль-Викайят" (Краткое законодательство), написанная на арабском языке и выдержавшая три издания. В ней автор показал себя непревзойденным знатоком мусульманского законоведения.

Учеником Мирзы Али ал-Ахты являлся известный лезгинский философ и общественный деятель, просветитель и педагог, историк и поэт Гасан Алкадари (1834 — 1910), автор книг: "Джараб ал-Мамнун" — Темир-хан-Шура, 1912 (на арабском языке), "Диван ал-Мамнун" — Темир-хан-Шура, 1913 (на арабском языке), "Асари-Дагестан" — Махачкала, 1929 (на русском языке, перевод с тюркского). К сожалению, первые две крупные работы (900 и 400 стр.) не переведены на русский язык и не доступны современному читателю [37].

Детские годы Г.Алкадари прошли в ауле Алкадар бывшего Кюринского округа. Он получил хорошее по тому времени образование, знал русский и несколько восточных языков. Он, как и Мирза Али, был человеком прогрессивных взглядов, сторонником российской ориентации, европеизации жизни, страстным поборником просвещения. Личность Г.Алкадари была многогранной, интересы отличались широтой и разнообразием. И не случайно его деятельность высоко оценена выдающимися востоковедами В.Бартольдрм и И.Крач-ковским [38]. Общественно-политические воззрения Г.Алкадари на протяжении его долгой жизни развивались, эволюционировали [38]. Особенно заметны перемены после пребывания в России (за причастность к событиям 1877 г. Г.Алкадари был сослан в Спасск бывшей Тамбовской губернии, где пробыл более пяти лет). Здесь поэт имел возможность близко познакомиться с русской жизнью, культурой и наукой. Изменения во взглядах поэта хорошо отражаются в его поэтическом сборнике "Диван ал-Мамнун", носящем во многом автобиографический характер. В этот главный труд вошли стихи, написанные на протяжении всей его жизни. И.Крачковский справедливо отмечал: "По этой книге мы имеем возможность судить о развитии поэтического творчества крупного арабо-кавказского поэта за всю его жизнь"[39].

В книге "Диван ал-Мамнун" и других произведениях ПАлкадари, продолжая бичевать отсталость и невежество, призывая горцев к просвещению, вместе с тем подвергает резкой критике феодальных правителей, не думающих о благе народа, прогрессе общества, а занимающихся прожиганием жизни [38].

Прозябают беки от безделья,
О делах мирских совершенно не думая,
То с соколом пропадают на охоте,
То днями заняты игрой в шашки.
Разве им есть дело до знаний,
До обучения детей грамоте?!

Эта же мысль выражена и в книге "Асари Дагестан" (1891): "В Дагестанской области чаще всего в прошлом преобладали насилие и зло, а справедливость и милосердие не применялись. Правители и старейшины, взяв за правило хищения, грабеж, убийство и арест, не делали различия между запретным и дозволенным… Здесь со стороны правителей не было особой заботы о науке, школах…" [33].

Будучи гуманистом, он говорил о необходимости ценить людей не по внешнему виду, по богатству, а по уму и человеческим качествам:

Не смотри на одежду, ты познай человека,
Бедность не пятнает мудреца,
Как тучи не заслоняют солнце.

Перевод М. Садыки.

Г.Алкадари уделял большое внимание и вопросам назначения поэта, роли поэта в обществе. Он выступал против отвлеченных схоластических стихотворений и считал необходимым поставить художественное слово на службу народу. Эту сторону деятельности поэта отмечает исследователь З.Геюшев: "Г.Алкадари принимал активное участие в дискуссиях, проводимых газетой "Экинчи" ("Пахарь", Баку). В частности, он выступил со статьей, защищающей поэзию Гаджи Мамед-Садыха, который резко критиковал глупых поэтов, сочиняющих бессодержательные, пустые, оскорбляющие друг друга пасквили. Алкадари защищал идею создания стихотворений содержательных, общественно полезных, призывающих народ к прогрессу" [40].

Сторонник просвещения и культурного развития своего народа, Алкадари постепенно начинает понимать прогрессивную роль присоединения Лезгистана к России. Он становится сторонником европейско-русского образования. Свои взгляды и мысли по этому поводу выразил в стихотворении "Дошел черед" [29].

Восславим Аллаха, дошел до России черед,
Дыхание правды познал впервые народ.
Для нас, дагестанцев, открылась к познанию дверъ-
Мы можем трудиться, учиться мы можем теперь.
Проснитесь, лезгины! Иные пришли времена,
Но братья — лезгины никак не очнутся от сна,
Пускай обучаются грамоте горские дети!…
Кругом оглядятся, подумают сами о многом.

…имя человека пристанет ли раболепствующим,
не рассчитывай, сынок, легко и просто заслужить
звание человека.
Если, как в старых сказках, дэвы устремятся на
тебя,
Жертвуй жизнью, сынок, мгновенно, не колеблясь.
Будет ли сыто сердце счастьем собственного
лишь сына,
Когда несчастлив народ, обойден свободой
и правдой…

Вспомним здесь и завещание Г.Алкадари: "Верю: угнетенный мой народ в один из дней свободен станет," — так напиши на нагробии Мемнуна (литературный псевдоним Г.Алкадари) — уважь могилу мою".

Давая оценку творчества Г.Алкадари, проф.М.Абдуллаев пишет: "Гасан Алкадарский был одним из первых историков Дагестана. Его труды "Асари-Дагестан" и "Диван ал-Мамнун" представляют большую ценность для изучающих историю народов Дагестана и Северного Кавказа… в них много новых сведений. История родного края для него — это летопись непрерывной, мужественной и кровопролитной борьбы горцев с иноземными захватчиками. Советские историки, в том числе такие известные востоковеды, как В.В.Бартольд, И.Ю.Крачковский и другие, ссылаются на Г.Алкадарского как на видного прогрессивного историка" [41].

Другим крупным ученым и общественным деятелем был Аббаскули Ага Бакиханов. А.Бакиханов родился в 1794 г. в табасаранской семье. В 1802 году семья его переселилась в Кубу. В течение многих лет А.Бакиханов изучал французский и арабский языки, литературу и философию Востока. В 1819 г. приглашен генералом А.Ермоловым в Тифлис и назначен на должность переводчика восточных языков. Находясь на российской военной и дипломатической службе, А.Бакиханов в 1826-1829 гт. участвовал в войнах России с Ираном и Турцией и в русско-иранских мирных переговорах в Туркменчае. В этот период А.Бакиханов был тесно связан с А.Грибоедовым. За участие в военных действиях и дипломатических переговорах А.Бакиханов неоднократно награждался орденами, а со временем получил чин полковника.

В 1833 г. А.Бакиханов предпринял путешествие по России. Он посетил Москву и Санкт-Петербург, побывал в Латвии, Литве, Польше, на Украине, встречался с видными учеными, поэтами и писателями, деятелями искусства. Эти встречи, как писал сам А.Бакиханов, обогащали его опыт и знания. Особенно большое впечатление произвели встречи с А.Пушкиным, с которым был знаком еще по Кавказу.

Более шести месяцев прожил А.Бакиханов в Варшаве, где встречался с находившимся там другим лезгиноязычным писателем Исмаилбеком Куткашенским, грузинским драматургом Г.Эристави. Вернувшись на родину в 1834 г., он вскоре ушел в отставку и поселился в Кубе.

К этому периоду относятся происшедшие во взглядах А.Бакиханова изменения, связанные с произволом царских чиновников. Вскоре после начала восстания в Кубинской провинции в 1837 г. он был вызван из Кубы в Тифлис. Как говорилось в донесении военного министра графа Чернышева Николаю I.

Рис. 8.31. Аббаскули Ага Бакиханов. 1794-1847 гг.

А. Бакиханов "гласно заявлял свое недовольство местным начальством и порицал действия его в отношении Кубинского происшествия" [4]. Он отказался от содействия в выявлении и наказании зачинщиков и активных участников выступления. Недовольство его вызвали и реформы начала 40-х годов, в которых он видел ущемление сословных прав ханов, беков. Царские власти стали смотреть на А.Бакиханова как на человека, оппозиционно настроенного к правительству.

В 1848 г. А.Бакиханов совершил путешествие в Мекку. На обратном пути заболел и скончался в феврале 1849 г. в местности Ва-ди-Фатиме (между Меккой и Мединой), где и похоронен.

Свое крупное произведение "Гюлистан-Ирам" ("Райский цветник"), представляющее обзор истории Восточного Кавказа с древнейших времен до 1813г., А. Бакиханов завершил в 1841 г. Книга написана на фарсидском языке, а затем автором переведена на русский.

В "Гюлистан-Ирам" собраны богатые исторические сведения о Кавказской Албании и ее государственности, о господстве сасанидских, арабских, татаро-монгольских завоевателях, показано, как тяжело отражалось на развитии Лезгистана и в целом Восточного Кавказа нашествие иноземных завоевателей. Он с возмущением пишет, что грабительские войны между Ираном и Турцией и захват Восточнокавказских земель приводили к опустошению Лезгистана, мешали развитию его культуры.

К реалистическому направлению в литературе принадлежал также Исмаилбек Куткашенский (1806 — 1861 гг.), происходивший из среды лезгинской феодальной знати. С 1822 г. он находился на российской военной службе; в начале 40-х годов получил чин полковника, а затем — генерал-майора артиллерии, в совершенстве овладел русским и французским языками, глубоко изучил классическую русскую и западноевропейскую литературу. В 1852 г. Куткашенский совершил путешествие в Мекку, а после возвращения жил в родном Куткашене и Шемахе.

Перу И.Куткашенского принадлежит повесть "Рашид-бек и Саадат-Ханум", написанная на французском языке и опубликованная в 1835 г. В ней нашли отражение некоторые демократические идеи, новые отношения в семье. Автор критикует бесправное положение восточной женщины, патриархальные устои семейной жизни на Востоке. Повесть И.Куткашенского пропагандирует взаимную любовь как основу счастливой семейной жизни, ярко отражает быт и обычаи лезги-ноязычных народов. Повесть проникнута чувством патриотизма.

После присоединения Кавказа к Российскому государству среди выходцев из восточно-кавказских народов было немало людей, занимавшихся военным делом. Многие из них, как и И.Куткашенский, дослужились до высоких чинов — генералов. Балакиши Алибекович Араблинcкий (Алибеков) (1828 — 1902 гг.) — еще один лезгин, удостоившийся звания генерал-лейтенанта.

Полвека отдал отважный генерал военной службе. "Балакиши бег проявил себя не только храбрым и мудрым командиром, но и чутким военачальником, понимающим нужды простого солдата", — пишет газета "Лезги хабарар" (N 1, 1993 г.), выпускаемая в Москве. Он служил в абхазском, затем в ширванском, позднее в самурском полках, прошел все ступени военной карьеры. И вполне заслуженно получил должность командира дивизии… Участвовал в двух русско-турецких войнах. За проявленный в боях героизм бесстрашный генерал был награжден орденами, медалями, удостоен также ленты с шашкой и других почестей".

Умер талантливый военачальник 3 января 1902 года. "Балакиши бег Алибеков, — писала бакинская газета "Каспий" 20 января 1902 года, — ушел от нас, и неожиданная весть ранила сердца тех, кто знал его… Славный сын лезгинского народа, Алибегов-Араблинский от подпоручика поднялся до генерал-лейтенанта".

"В эпоху национального возрождения языков и культур народов гор кормчим лезгинской литературы история поставила Етима Эмина (1838-1884), — пишет Ф.Вагабова. — Чтобы справиться с гигантской задачей, возложенной на него, Етим Эмин должен был воплотить в себе передовые общеисторические и историко-культурные тенденции века. Художник и поныне непревзойденный в искусстве проникновения в глубины человеческих душ и в тайны родного слова, Етим Эмин блестяще справился со стоящими перед ним задачами" [32].

Поэтическое творчество Етима Эмина многогранно. Предметом его раздумий становятся и возвышенная человеческая любовь, и будничная жизнь лезгинского аула со всеми ее противоречиями, и события антиколониального восстания 1877 года, и "бренный мир" с его социальными контрастами, и все, что волновало передовых людей того времени [38].

"Етим Эмин воплотил в себе все прогрессивные тенденции века. Личность, одаренная могучим талантом, он пришел в литературу как раз вовремя, чтобы успеть занять предопределенное ему место… Являясь представителем лезгинской интеллигенции, художник явился и выразителем духа своего сложного и противоречивого века, выразителем настроений широких народных масс. Настоящее имя поэта — Мухаммед Эмин сын Севзихана из Цилинга. Отец поэта, доводившийся правнуком Бука Цилингскому, поэту-воину, возглавлявшему в пору борьбы с Надир-шахом отряд народных ополченцев, служил кадием в ауле Ялджух, где и родился будущий поэт. Получив среднее мусульманское образование, Мухаммед Эмин после смерти отца наследовал и его пост. Таким образом, по происхождению, воспитанию и образованию Этим Эмин принадлежал к среднезажиточному сословию горного общества" [32].

Творчество Етима Эмина проникнуто глубокой философичностью. "Рост политического и философского мировоззрения художника, — пишет Ф.Вагабова, — наглядно демонстрируют его произведения — раздумья. Немало среди них таких, в которых целиком и полностью отражаются философские мотивы, широко распространенные во всей восточной классике… "Фена дуьнья" — "Преходящий мир", "Дуьньядиз" — "Миру". "Дуьнья гьей!" — "О мир!" и т.д. — это разделившийся мир хижин и дворцов. Аллегорический образ караван-сараев повторяет давно рожденное представление о преходящем характере, бренности мира (фена дуьнья), где люди — лишь минутные гости. Ни сам халиф Давуд, ни Намруд (библейский Нимрод или Немврод, основатель Вавилона не обрели в нем вечности. Из этой суетной жизни каждый унесет с собой лишь пять аршинов бязи (на саван). Так стоит ли брать на душу столько грехов, злоупотребляя милостью Аллаха и пророка его?" [32].

Етим Эмин — певец земной любви. Стихи его "Эфриз", "Красавица Тамум", "Любимая" воспевают женскую красоту. Для каждой красавицы он находит особые краски, слова, образы. Эмину подвластна передача тонких нюансов человеческой души. Примером может служить стихотворение "Красавица Тамум" [38].

Прекрасная Тамум,
Опасная ханум,
Ты в плоть вливаешь пламень,
Блаженно кружишь ум…
…Не очень возносись,
Грозит паденьем высь,
В гордыне стерегись
Все делать наобум.
Красотка юных лет,
Терзать меня не след,
Не то покину свет
Я по твоей вине.

Перевод Я.Козловского.

Рис. 8.34. Етим Эмин (слева сверху — третий) среди поэтов и мыслителей Востока.

"Шел 1877 год. Кровавые события захлестнули родину поэта. Это был даже не полный год, а всего лишь лето-осень тысяча восемьсот семьдесят седьмого. Короткое лето бурных потрясений, надежд и короткая осень жестоких разочарований, смертельной усталости. Не рискуя впасть в ошибку, скажем, — пишет Ф.Вагабова, — этот год решил и вопрос бессмертия Етима Эмина.

1877 год научил Етима Эмина тому, чему не научили все предыдущие. Как далек он от прежних иллюзий! — пишет Ф.Вагабова. — Революция, либо переворот (инкъилаб), так недавно резко осуждавшаяся (из-за больших жертв неповинных людей- Г.А.), теперь становится вожделенной мечтой поэта. "Что смерть? Разве так уж она страшна? Убийственно бездействие — вот несчастная доля!" Но "придет день расплаты, когда народ сбросит тяжкий гнет царизма!" [32].

"Есть много оснований полагать, что разорение, обнищание и трагическое одиночество поэта были следствием событий 1877 года, а вернее всего, расплатой за высокий гражданский, революционный накал его творчества. Обнажая свою политическую мысль, настаивая на необходимости активного протеста против колониального режима и национального угнетения, Эмин приходит к утверждению идеала человека, готового жертвовать жизнью во имя освобождения Родины:

Кьтикъ са зат1 туш хъи акъван, —
Адалат чаз хъана масан
Смерть ведь ничего, —
Свобода — наша вожделенная мечта
[32].

Трудно читать без волнения стихотворение Мазали Али (1850 — 1890) — выходца из села Маза бывшего Самурского округа, который испытал на себе "прелести" жизни на чужбине. В годы скитаний поэт побывал во многих местах Восточного Кавказа, пережитое передал в произведениях "Родина моя", "Скупому злодею", "Просьба к молодежи", "Хану" и др. [38]. Стихотворение "Родина моя" свидетельствует о неистребимой любви к родному очагу, могилам предков, аулу, в котором каждая сакля, каждый камень дороги и близки сердцу [38]:

Лежа на постели, вижу дальний путь.
По тебе тоскую, Родина моя!
На чужбине горе тяжко ранит грудь.
Кровь — не слезы — лью я, Родина моя!

Перевод Ю.Нейман.

"Творчество Мазали Али, — пишет Г.Гашаров, — созвучна поэзии Молла Нури (1835-1913). Он родился в селении Ахты, учился в медресе. Оказавшись без средств к существованию в результате несправедливого судебного разбирательства, Молла Нури вынужден был уехать на чужбину. Этот период жизни поэт описал в стихотворении "Чужбина": "Не совершив никакого преступления, я, как убийца, был на четыре года выслан на чужбину, в Сибирь" [38].

Будучи вдали от родных мест, М.Нури не терял связи с любимым аулом, друзьями. Об этом свидетельствует статья лезгинского просветителя и демократа Раджаба Амирханова (1887-1914 гг.) "Смерть поэта", появившаяся в 1913 году в газете "Заря Дагестана" в связи с кончиной Молла Нури. В ней писалось: "После непродолжительной болезни в преклонном возрасте в селении Ахты скончался народный поэт Молла Нури, известный ахтынцам по его стихотворениям на родном языке, которые в рукописях ходили по рукам и читывались всеми… Его сердце билось любовью к родному народу" [38].

Аналогична судьба и другого поэта — Гаджи Ахтынского.В стихотворениях "Тайгун", "Твой сын", "Гюлемет", "Суна" и др. говорится о безрадостной доле человека труда, высмеиваются отсталость и невежество людей, мимо которых проходит быстротечная жизнь [38].

Игрою в карты увлечен,
Он ставит и штаны на кон,
Помалу превратился он
В дерьма кусок, скажу открыто.

Перевод Д.Бродского.

В другом стихотворении "Гюлемет" поэт с горькой иронией рисует сатирический образ самодовольного, самовлюбленного пустомели, занятого только своей внешностью:

Офицерская осанка у тебя,
Судьба наделила и могучими плечами,
Теперь иди же за чинами
К начальнику, Гюлемет…
В настоящее время в Ахтах
Tы ведь как истинный "шах".

Великолепно его стихотворение "Книга по арифметике для малышей". Запомнишь его — будешь знать таблицу умножения:

Если ты дважды два возьмешь, Гюльзада,
У тебя в руках сразу окажется четыре.
Если дважды три возьмешь, Махмуд,
Несомненно, ты возьмешь ровно шесть.
Если в каждую руку возьмешь по четыре, эй Меджид,
Держи покрепче, ты держишь уже восемь.
Возьмешь десятку, если умножишь пять на два,
Если дважды шесть умножишь, будет двенадцать.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Если семь раз девятку ты возьмешь, Мавлуд,
Соберешь в кармане ровно шестьдесят три.
Восемь раз восемь наберешь — уже шестьдесят
четыре года,
И жизнь пойдет уже с посохом в руке.
Восемью девять — семьдесят два, так и знай,
И под старость купи себе поющую куропатку.
А девять раз возьмешь девятку, будет восемьдесят
один,
Повтори наизусть, пусть Молла Хаджи обрадуется.

Подстрочный перевод А. Кардаша.

В те же годы наряду с Гаджи Ахтынским создавала свои произведения поэтесса Саяд из Стала (1880 — 1900 гг.). Родилась она в селении Ашага-Сталь бывшего Кюринского округа в крестьянской семье. Росла гордой и смелой. С детства Саяд полюбила мудрое и острое слово, сказки и песни родного народа [38].

Вскоре одаренная девушка и сама стала слагать песни о том, что ее волновало. Когда Саяд достигла совершеннолетия, она полюбила своего сверстника Шихрагима — сына Мирза-Магомеда, бедняка. Но жестокие обычаи того времени разлучили влюбленных, о чем Саяд писала [38]:

На весь мир воскликнула я:
"Не суждено было сбыться нашим мечтам!"
Тайну сердца раскрыла я,
Но никто не внял голосу моему.

Рис. 8.35. Саяд Ст1ал. 1880-1900 гг.

Вопреки воле Саяд, ее выдали за богатого. Умерла она молодой.

По дошедшим до нас стихотворениям видно, что Саяд выступала против уродливых обычаев своего времени, клеймила тогдашнюю действительность [38].

Пусть этот мир перевернется,
Не сочувствовавший моим страданиям.
Как же не проливать слезы,
Когда никто не помог моему горю!

Саяд из Стала проклинает старшин, нерадивых мулл, которые держат людей в цепях рабства и угнетения, и, обращаясь к ним, с гордостью говорит: "Хоть из-за скорби сила покинула меня, но голову перед вами никогда не склоню! [38].

 

<