Социально-экономический и политический строи ханств восточного кавказа

В условиях роста производительных сил Лезгистана в XVIII веке происходили соответствующие изменения и в его общественно-политическом строе. Как и в предыдущий период, в более развитых в экономическом отношении районах страны продолжалось развитие феодальных отношений.

Во второй половине XVIII в. феодальные отношения и раздробленность страны в еще большей степени, чем раньше, сковывали развитие производительных сил Лезгистана. Экономическая разобщенность ханств, господство натурального хозяйства, все еще низкий уровень разделения труда, огромная продуктовая рента в пользу феодалов — все это препятствовало развитию товарного производства и переходу к его более высоким формам.

При общем застое производительных сил Лезгистана положение сельского хозяйства продолжало оставаться тяжелым. Для обработки почвы использовались примитивные орудия. Оросительная система была разрешена. Площадь поливных и обрабатываемых земель значительно сократилась. Намног: уменьшилось поголовье скота. Урожайность оставалась крайне низкой. Крестьянское хозяйство было разорено.

В ханствах Лезгистана основными видами занятий населения по-прежнему являлись земледелие и скотоводство. Почти во вceх ханствах Лезгистана население занималось такими важными отраслями, как садоводство, огородничество и пчеловодство, а в Дербентском, Кубинском — и возделыванием марены, шафрана. Шеки и Ширван продолжали оставаться основными поставщиками шелка.

В ханствах дальнейшее развитие получили формы феодальной земельной собственности, существовавшие испокон веков. Некоторые формы феодального землевладения (мюльн, вакф и др.) оставались такими же, какими они были в XVI — XVII вв..

Все земли считались собственностью ханов. Значительная часть угодий находилась непосредственно в руках феодалов на правах условного владения — тиюля. Тиюль, как и прежде, предоставлялся феодалам за несение службы. При пожаловании тиюля хан выдавал особую грамоту.

Ханы были неограниченными правителями в своих ханствах, распоряжались даже крестьянами, которые находились в личной зависимости от них. Так, например, фирман Фет-Али-хана Кубинского, изданный 5 декабря 1774 г., гласил: "Высокий указ последовал… мелику Хаджи-беку; мы соблаговолили пожаловать ему селения Садан, Кушчи, Чирак, Ухах и Чалган, дабы они, пребывая под его правлением, служили бы ему и все, что им надлежит уплачивать из десятины… и целиком, вносили бы они упомянутому… Крестьяне и жители упомянутых селений должны считать означенное высокочтимое лицо своим тиюльдаром, обязаны не уклоняться от его речей и достойных внимания советов" [22].

Как видно из фирмана, тиюльдару были пожалованы не только право взимания ренты и других сборов с селений, но и самые селения. При этом крестьяне ставились в полную зависимость от тиюльдара и обязывались отправлять ему службу.

Служилая знать в ханствах всячески добивалась передачи тиюлей по наследству, хотя это и не признавалось законом. Однако на деле наследственная передача тиюлей нередко закреплялась самими указами ханов. В этом отношении весьма характерны фирманы кубинских ханов. Например, указом Фет-Али-хана Кубинского, изданным в 1761 г., сельская община (джамаат) Дедели (родины Давуд-бека) со всем населением после смерти тиюльдара Муртуза Али-бека переданы его сыну [1].

В отличие от тиюльдаров владельцы мюльков не обязаны были нести службу хану, но в большинстве случаев должны были часть полученных доходов сдавать в виде налога в ханскую казну. Лишь немногие мюлькадары не платили этого налога.

Мюльк являлся распространенной формой феодальной земельной собственности в ханствах. Решениями шариатского суда, а иногда указаниями ханов и другими документами оформлялись многочисленные факты купли — продажи мюльков. В XVIII в. крестьянские мюльки широко скупались беками, торговцами и ростовщиками [1].

В XVIII веке имел место также насильственный захват земель джамаатов чиновниками и знатными людьми, сборщиками налогов, ростовщиками, купцами. В результате размер общинных угодий, а также земель, составляющих собственность отдельных крестьян, все более сокращался.

В ханствах имелось много вакуфов, находившихся в собственности мечетей, монастырей и других религиозных организаций.

Крестьяне находились в полной зависимости от феодалов. В указах кубинских ханов за 1772, 1775, 1790 гг. часто приводятся факты передачи многих крестьянских семей в личную собственность феодалов. В одном из фирманов говорится о "пожаловании и даровании целиком и полностью" жителей всего селения, в другом — красноречивый факт — предписание регистрировать в "тетради рабской покорности" людей, отдаваемых в личную зависимость [1].

Каждое ханство производило для себя в различных количествах почти все продукты земледелия и скотоводства, что свидетельствовало о господстве натурального хозяйства. Местные феодалы — ханы, султаны, медики, беки, — заботясь только о собственной независимости, были заинтересованы в сохранении феодальной раздробленности и всячески препятствовали объединению страны и созданию централизованной власти.

Феодальная раздробленность и междоусобицы, многочисленные таможенные пошлины, наличие в каждом ханстве своих монетных систем, мер длины, веса и т.д. отрицательно сказывались на состоянии ремесла и торговли, как и в целом — на экономике ханств. Сбор налогов и пошлин часто сдавался ханами в откуп. Откупщики взимали с населения в два — три раза больше той суммы, которая уплачивалась в ханскую казну. При сборе налогов применяли насилие и вымогательство.

Из-за частых разбойничьих набегов феодалов крестьяне, ремесленники и торговцы жили в постоянной тревоге. "Постоянные войны и разбои поставили жителей в необходимость держать себя почти всегда вооруженными. Даже крестьяне ведут соху, сеют, жнут, имея кинжал на боку и поблизости оружие'' [23].

В руках ханов сосредоточивались огромные земельные площади, большое движимое и недвижимое имущество. "Помню, — писал личный секретарь карабахского хана Мирза Джамал, — как-то однажды, при подсчете оказалось, что у хана столько скота и плугов, сколько у всего населения Карабаха, вместе взятого, и даже на две пары больше, чем у него…" [24].

Расходы ханов на содержание двора, чиновничьего аппарата, войска и на другие нужды требовали огромных поступлений, главная тяжесть которых ложилась на плечи крестьян. Крестьяне натурой платили от 1/10 до 1/3 урожая, кроме того, отбывали натуральные повинности. Многочисленные подати, сборы и повинности поглощали большую часть дохода крестьян.

Крайне тяжелым оказалось положение многочисленных малоземельных и безземельных крестьян, арендовавших земли дивана и феодалов. Условия аренды были кабальными. Вносимая землевладельцу доля урожая колебалась от 1/2 до 3/5, а временами доходила до 2/3 [1].

Ханы, беки, султаны, наибы наживали огромные состояния за счет подчиненных народов.

Доведенные до отчаяния крестьяне нередко убивали феодалов, поджигали их усадьбы. Временами крестьяне организовывали вооруженные отряды и вели длительную борьбу против землевладельцев и ханской власти. С объединением лезгинских земель под руководством Фет-Али-хана значительное развитие получило сельское хозяйство и ремесленное производство.

 

НАУКА И КУЛЬТУРА ЛЕЗГИСТАНА

В условиях господства натурального хозяйства большую роль в экономической жизни Лезгистана играло ремесло. В городах и селениях находилось множество ремесленных мастерских, которые изготовляли орудия труда, оружие, ткани, кожевенные изделия, предметы домашнего обихода.

Одним из распространенных видов ремесла в Ширванском ханстве было производство медной утвари и оружия. Центром этой отрасли ремесла в числе других являлось селение Логич. Оружейники Логича изготовляли кинжалы, шашки и кремневые ружья [1].

В городах Лезгистана отмечалось засилье владельцев мастерских, которые сосредоточивали в своих руках значительное количество торговых заведений. Часть жителей Шуши, Нухи, Кубы и других городов не была свободна от денежных и натуральных повинностей в пользу беков.

Наибольшее развитие в Лезгистане в XVIII в. получила художественная обработка шерсти, камня, дерева, кости, глины и всевозможных металлов.

Резьба по камню и дереву была распространена почти повсеместно. Тем не менее выделялся ряд центров камнерезного искусства: Баку, Гянжа, Дербент [25].

В селениях Испик, Мюгюч и др. изготовлялись оригинальные по своим художественным особенностям тарелки, кувшины и другие предметы поливной подглазурной керамики, украшенные ангобной росписью и лепными узорами. Полива в изделиях конца XVIII в. отличалась насыщенностью и разнообразием по цвету.

Почти во всех районах Лезгистана было распространено богатое по орнаменту и многообразное по цветовому решению узорное вязание.

В XVIII веке в Лезгистане значительное развития достигло златошвейное искусство. Золотое шитье применялось чаще всего для украшения различных сумочек, подушек, игольниц, женских головных уборов, женской одежды особых видов, джураб и других изделий. Предметами, расшитыми золоте пользовалось в основном состоятельное с словие.

Оригинальностью форм, расцветок и высокими художественными достоинствами отличались ковры, сумахи, паласы, а также переметные сумы, вьючные мешки и др.

В XVIII в. в связи с дальнейшим упрочением ислама в Лезгистане по сравнению с предыдущим периодом намного увеличивается число мусульманских школ-мектебов и медресе. Уже в это время не было ни одно селения без примечетской школы. В резиденциях феодальных владетелей и центрах союзов сельских общин существовало даже по несколько мусульманских школ. Примечетские школы, для открытия которых не требовалось никаких разрешений, содержались в основном за счет средств родителей учащихся или из пожертвований верующих — закята. В этих школах обучали арабской грамоте, заучивали тексты Корана. Лишь незначительная часть учеников путем упорных трудов и лишений, переходя от одного учителя к другому, изучала восточные языки (арабский, турецкий, персидский), богословие, мусульманское право, философию, историю, географию, астрономию и другие науки. Эти люди — алимы — пользовались большим уважением.

В XVIII в. в Лезгистане была окончательно завершена основанная на арабской графике аджамская система письма для лезгинского языка.

Из исторических трудов XVIII века до нас дошла "Хроника войн Джара в XVIII столетии" [21]. Рукопись кратко излагает события, прошедшие в горной части Джар Лезгистана в период войны с Надир-шахом.

Рис. 7.1. Женские пояса: серебро, чернь, филифань, позолота, цветное стекло.

 

Рис. 7.3. Некоторые образцы орнаментов на керамических блюдцах.

XVIII век характерен для Лезгистана появлением плеяды выдающихся деятелей науки и культуры: это Исмаил Шиназский (один из крупных астрономов Восточного Кавказа), Али ибн Садык Дагестани (шема-хинец, преподавал в Дамаске, умер в 1784 году), Али ибн Ибрагим Дагестани (из Лезгистана переехал в Медину и там умер; его сочинения: "Мухиммат ал-маариф", "Далил аз-Заирин ва Анис ал-манасик", "Акс ал-ма-талиб", "Машари ал-Бирр ва ал-ихсан фи манакиб Али Усман"), Али Акбар ибн Мус-тафа (шемахинец, автор сочинения "Ал-мавруд фи ал-Масаил ал-Мантикийа маа ал-адживибат ал-шафийа"), Халис Мехмед Эфенди Ширвани (совершенствовал знания в Стамбуле, жил в Дар-уш Шафаке; его сочинения: "Талхису-нахв", "Мизан ал-Изхан фи ал-Мантик", "Илм Калм", "Усул Ака-ид"), Ибрагим Эфенди (в 1748 году переехал в Турцию, преподавал в медресе Фатих, занимал должности кадия в Алеппо, Сирии и Мекке), Рахман Кули-Ага из Ахтов, Мухаммед Эмин из Ерси, Сайд Хачмасский, Омар из Худата (был главой шариатского суда в Турции, главой меджлиса), Али Магомед из Дербента (преподаватель астрономии), Режеб из Ихрека, Эмин Ялцугский, Лезги Ахмед, Сайд Кочхюрский, Ахцех Абдулхаликъ (Закир), Ахцех Магарам, Ашук Шаида, Ахцех Мирзе Али, Бакри Эфенди из Мишлеша, Молла Курбан из Кюры и др.

Творчество каждого из названных ученых и поэтов заслуживает специального изучения и пропаганды, однако моя задача другая, да и работа такая — задача специалистов. Поэтому отмечаю лишь отдельны; моменты творчества некоторых из них.

Одним из известных поэтов XVIII века был Режеб из Ихрека. В народе бытует множество преданий о нем. Режеб представлен как заступник обездоленных, не боявшийся говорить правду о деспотах, о жестоких феодальных отношениях. Родной аул поэта Ихрек входил в Елисуйское ханство. Отношения неравенства и эксплуатации доводили народ до вооруженны-выступлений [26].

Сохранившиеся стихотворения Режеба разнообразны по тематике. В стихах-раздумьях поэт разоблачает тогдашнюю действительность, в которой одним принадлежит все, другие же бедствуют:

Есть люди без гроша на руках,
Естъ люди, утопающие в деньгах [27].

К стихам-раздумьям примыкают эпиграммы, в которых поэт создает сатирические образы ханов и беков, стихи-поучения, отражающие многовековую народную мораль. В стихотворении "Не служи" Режеб говорит: "Если ты верен отчизне, врагу не служи, будь близок к народу. Ради собственного желудка ты и хану не служи" [27].

Многие стихи Режеба посвящены любви, в них воспевается возвышенная и неразделенная любовь. С добрыми чувствами поэт творит о бесправной и униженной шариатом женщине. Причину бесправия горянки Режеб видит в феодальной действительности. Особенно остро выражается это в таких стихax, как "Севдигюм", "Не обменяю", "Мне", "Богатство бедняка" и др. А стихотворение "Две родинки" — образец философского проникновения в жизнь [27].

Современник Режеба — поэт Эмин, сын полулкерима (1698-1777). Родился он в селе Ялцуг бывшего Самурского округа. Эмин был образованным человеком, познавшим премудрости восточных наук. Об этом он говорит в одном из своих стихотворений: "Кто стремится к знаниям, тот подстигает науку; природа каждого наделяет чем-нибудь, и я немного пристрастился учению, мне ведомы фонетика и вюрфология" [27].

Эмин в своих стихотворениях, как и его современник Режеб, выражал недовольство: существующими порядками, когда "одни живут за счет других". Мотивами гениального неустройства пронизано стихотворение "Скорбное сердце", в котором поэт говорит:

Одних нужда гнетет, других — изобилия груз,
Одни немощны, другие обрюзгли от жира.
Одни процветают, другие разоряются.
Печальное сердце мое не знало радости, как быть?

В стихотворениях "Юноша", "Телли", "Будть подальше" Эмин воспевает чистую, возвышенную любовь, отвергающую житейский расчет, клеймит тех, кто препятствует влюбленным. Яркими поэтическими образами, внутренней рифмой, придающей произведению певучесть и особую выразительтность, выделяется стихотворение "Дилбер" [27]:

Из мыслей соткал я образ твой,
Видя лик твой, Эмин сам не свой,
Тоскуя по тебе, иссох я душой,
И опять молюсь на тебя я, Дилбер.

К XVIII в. относится творчество и Лезги Ахмеда. Из его богатого творческого наследия до нас дошло несколько стихотворений — это в основном поэтическое состязание с известным поэтом XVIII в. Хесте Касумом [28]. В творчестве Лезги Ахмеда, как и в поэзии Режеба и Эмина, ведущими являются темы любви и социального неравенства. В стихотворении "Поссорились" поэт недвусмысленно заявляет, что причиной его разрыва с возлюбленной стала бедность: "Мне кажется, появился богатый жених. А мой карман пуст, в руках нет ничего" [29]. Лезги Ахмед в своих произведениях выражает мысли тех, кто гнет спину на богачей. "В стихотворении "Дружище", обращаясь к другу, поэт гневно предупреждает: властители будут в ответе перед народом:

Ханская власть — не вечное вознаграждение,
Пусть не думают, что обойдутся без смуты…
Возмездие будет гостем, дружище.

Поэт призывает своих соотечественников быть подальше от ханов, которым и "правдивое слово кажется наветом".

Наиболее яркой поэтической фигурой конца XVIII — начала XIX века является поэт Сайд из Кочхюра (1767-1812 гг.). Он жил в эпоху, когда в Кюринской долине господствовал казикумухский хан Сурхай II, в годы правления которого усиливается феодальный гнет и народ подвергается жестокой эксплуатации [12].

Дорогой ценой оплачены былые иллюзии. Гнев, тоска, возмущение, отчаяние и горе, многократно усиленные тем, что хан надругался над молодостью его и талантом, звучат в его песнях. Боль поруганной души выливается у Сайда в песню о бедах и ранах родины.

ЗЛОДЕЙ

О камень огненный, тебе
Что надо от людей? Злодей!
Твой почерк — не в одной судьбе –
Как черный знак скорбей,злодей.

В крови твоей тонет вилаят,
Тебя клянет и стар и млад.
Ты в мире никаких услад
Не знал среди бичей, злодей.

От дюжины, Сурхай, ты жен
Да будешь смертью разделен.
Пусть бросит по миру сквозь стон
Судьба твоих детей, злодей.

И пусть огонь небесный в прах
Сотрет твой терем на кострах.
Услышь меня, о мой Аллах!
Проклятье! Сгинь скорей, злодей!

Вокруг исчезли соловьи,
Вороны каркают твои.
В твоей предательской крови
Нет совести лучей, злодей.

Ты, наподобие осла,
Не отличишь добро от зла.
Просить, чтоб жалость снизошла,
Не буду, хоть убей, злодей!
Перевод А.Кардаша.

Ашуг обрушивает проклятия на экономическую основу всевластия пустоголового ублюдка-палача "Лакская папаха святым колом торчит на черном пути". Кочхю: родина ашуга, подпала под власть лакскогг хана Сурхая. И Сайд удручен разорени, обнищанием родного края.

Н.Гребнев, переводя его стихотворен; подменяет понятие "страны" понятием "сад".

Давно не слышно в саду (стране) соловья,
Давно в саду (стране) черно от воронья.
Песен не слышно за шумом их вранья,
Поругано все то, что было свято.

Пусть грянет гром, пусть превратится в прах
Все, что в твоих домах и закромах.
Да будет страх в твоих пустых глазах
И все твое добро огнем объято.

И пусть тебе все десять жен твоих
Родят детей увечных и больных,
И пусть на всей земле среди живых
Не будет друга у тебя и брата [30,31].

Творчество Сайда проникнуто ненавистью к ханам и бекам, любовью к простым людям. Это определило любовь к нему народа.

О ЛЮДИ!

Добро творите — жизни суть
Сокрыта в этом, знайте люди!
Стезя добра — вернейший путь,
Лишь по нему ступайте, люди.

Невежество откиньте вы,
И взором мир окиньте вы.
В врага копье да киньте вы,
Дух силой окрыляйте, люди!

Цените разума вы глас.
Поймите стих мой — он для вас.
Для родины свободы час
Всем миром приближайте, люди!

Сайда сердце, как очаг,
Горит, чтоб дух ваш не зачах.
Вам лозы в моих стихах
Дарую — принимайте, люди!

Перевод А. Кардаша.

Смелые по своему социальному звучанию, реалистические стихи поэта приводили в бешенство ханов. Навязанный народу завоевателями правитель Сурхай-хан решит расправиться с сочинителем "дерзких песен". Он пригласил его на вечеринку в "семейном кругу", попросил Сайда "усладить" его и приближенных "сладостными песнями". Хан, отметив, что Сайд — мастер петь, нo дерзко смотрит на всех, а здесь присутствуют и ханские жены" (в народе говорят, что одна из них благосклонно относилась к Саиду, и они тайком обменялись благодарными взглядами, что стало известно Сурхай-хану), приказал своим нукерам-извергам выколоть глаза Саиду…

В это же время ищет убежища от ханской "милости" в родном Ихреке и слепой Режеб. "О причинах этих злодеяний, — пишет Ф.Вагабова, — много версий в преданиях. Не станем задумываться, которая из них ближе к истине. А истина сама по себе ясна: кавказские феодалы оказались не более изобретательны, чем другие деспоты средневековья, когда вставал вопрос, как избавиться от силы, противостоящей их благоденствию. Ашуги разделяли участь лучших представителей человечества, жертв мрачной тиражи" [30].

Лезги Ахмед откликается на злодеяние против Сайда Кочхюрского:

Ах, злосчастный, как нес ты эту весть,
Кровь бросилась в голову, язык покрылся волдырями;
О жестокий хан, хвастаешь силой своей:
Какую беду, какую обиду ашуг тебе причинил?

Что сердце отца истает, знаю я,
Что грудь свою истерзает мать, знаю я,
Что косы растерзает любимая, знаю я,
Бога забыл ты, злодей.

Услышав, горные индейки онемели,
На алван-цветке родинка зачернела,
Зеленая трава бурьяном засохла.
К Ахмеду жестокая зима пришла среди лета [30].

(Подстрочный перевод Ф.Вагабовой).

"Отклик Лезги Ахмеда оценивает ослепление Сайда не только как семейное, личное горе. Нет. Злая весть потрясла горы — онемели птицы, почернели безупречно яркие цветы, засохла трава. А это уже аллегория общенародной скорби. История лезгин стишком обильно насыщена кровью, чтобы одним лишь преступлением можно было потрясти горы" [29].

Расправа хана облекла Сайда венцом народного страдальца, сделала его особо популярным не только в среде своего народа. На основе этой трагедии тюркские ашуги СЛОЖИЛИ дастан "Саиди вэ Саадат" [29 ].

Учиненную над поэтом расправу народ и его певцы, а раньше всех сам Сайд, верно оценили как акт социального насилия, произвол хана-чужака, предавшего лезгинскую землю огню и мечу.

"Территорию расселения лезгинской группы народностей, — пишет Ф.Вагабова, — составляли владения табасаранских майсума и кадия, кубинских, дербентских, казикумухских ханов, елисуйских султанов, а также союзов сельских обществ. В ряде случаев владетельными хозяевами лезгинских земель оказывались инонациональные феодалы, покровители и захватчики, угрожавшие национальной независимости… Идея антифеодального протеста сливалась в сознании горцев с антиколониальными устремлениями" [30].

М.Гаджиев отмечает [32], что лезгинские тексты песен Сайда несут в себе имя и другого не знавшего предела своим злодействам деспота — пришедшего позже к власти и управлявшего Аварией Нуцал-хана Кюра-Казикумухского (1836 г.). Народная лезгинская традиция знает его как Мурсал-хана [30,32]. Последователь отличался небольшим великодушием, чем Сурхай-хан. "Одинаково ненавистные эти две исторические личности, — пишет Ф.Вагабова, — слились в представлении лезгин в одну грозную фигуру бесчестного и разнузданного феодала. Замена имени, произведенная народом уже после смерти и автора песни, и его кровного врага, лишь переадресовала песню и заставила служить ее многим поколениям лезгин. Образ врага народа, созданный методом фольклора, — отталкивающе безобразный, писанный только черными красками — стал обобщающим образом тирана"[30].

Крупнейшим ученым и поэтом своего времени был Мирза Али ал-Ахты (1771-1858 гг.). Получив образование сначала в Ахтах, а затем в Аракане, он быстро добился признания в ученом мире. Из возглавляемого им учебного заведения вышло много талантливых ученых и поэтов, одним из которых был Гасан Алкадари, который отмечал, что Мирза Али "был истинным ученым и искусным поэтом, у которого много стихотворений на арабском, персидском и тюркском языках" [33].

На смерть Мирзы Али Гасан Алкадари сложил элегию, в которой говорится о горечи утраты:

А сердце мое болит от рыданий о нем,
Скончался чтимый ахтынский мой шейх,
Мой духовный отец, человек прекрасных качеств.
О горе! Как жаль бесподобного воспитателя.

Перевод А.Гасанова.

Мирза Али имел богатую библиотеку, которая, к сожалению, не сохранилась. Под руководством коммунистов Дагестана местные власти уничтожили ее: часть книг сожгли, часть, собрав в мешки, выбросили в реку [34]. Из сохранившегося в частных библиотеках встречаются касыды, элегии, стихотворения, отражающие реальную действительность. Об этом свидетельствуют его стихи "Как быть", "Выходит из дворца", "Ничтожество" и другие [27]. В первом из названных произведений Мирза Али говорит о том, что людей надо ценить по уму и поступкам, призывает к заботе о благе народа [27].

Когда человек может людям приносить noльзу,
Но не делает этого, как тут быть?
Хоть с виду напоминает он луну,
Но не излучает свет, как тут быть?

Как обычно, завистливые и посредственные поэты не могли простить Мирзе Али активную и плодотворную деятельность в науке и на поэтической стезе. Так, один из ортодоксальнных мусульманских поэтов Рухун Али, обращаясь к Мирзе Али, с издевкой писал [27]:

Эй, муж науки, послушай-ка, слушай,
Тебе на пользу слова мои:
Ты ушел с пути истины,
как же будет работать кровь твоя?!
Мирза Али ему ответил:
Эй, ленивый раб, дающий советы,
Лживы мысли твои.
Познай науки, твои мозги покрыты пеленой мрака
Ведь не видел ты ни одного ученого человека!

 

 

Глава восьмая

Лезгистан в XIX веке

 

 

 

ЛЕЗГИСТАН В СОСТАВЕ РОССИИ

Феодальная раздробленность и непрекращающиеся междоусобицы подрывали производительные силы ханств Восточного кавказа, ослабляли сопротивление иноземным завоевателям, усугубляя угрозу порабощения кавказских народов отсталыми государствами Востока. Только в результате вторжения в 1795 г. в Закавказье полчищ кровавого деспота Ага-Мухаммед-хана Кад-жара были истреблены и уведены в плен десятки тысяч мирных жителей, ограблены и разорены многие города и села. После этого нашествия в Карабахском ханстве, например, "не было зернового хлеба… его вовсе не сеяли; скот был истреблен; питались падалью, кореньями, желудями. Невмоготу было выносить многим такую несчастную долю. Народ умирал сотнями от голода и моровой язвы и бежал, кто только в состоянии был, бежал куда глаза глядели" [1].

В конце XVIII — начале XIX вв. лезгинские и другие ханства Восточного Кавказа сказались перед угрозой опять попасть в кабалу к переживавшим в то время хозяйственно-политический и культурный застой и упадок Ирану и Турции. В этих условиях многие деятели Кавказа обращали свои взоры к России, просили ее о покровительстве и помощи в защите от притязаний Ирана и Турции.

В зависимости от соотношения внутренних сил в ханствах и наличия непосредственной угрозы извне определялся и характер вхождения ханств в состав России. Во многих случаях этот переход осуществлялся мирным путем (Карабахское, Шекинское, Ширванское ханства), что не исключало элементов принуждения со стороны намного превосходивших военных сил России. В других случаях присоединение к России встречало сильное сопротивление ханств и осуществлялось военными методами (Гянджинское, отчасти Бакинское и Кубинское ханства, Джаро-Белоканские джамааты).

Массовое присоединение кавказских земель к России началось в 1801 г. Вместе с присоединенным к России по манифесту Александра I от 12 сентября 1801 г. Картлийско-Кахетинским царством в ее состав вошли Казахское и Шамшадильское султанства [2]. В 1803 г. русские войска подавили сопротивление Джаро-Белоканских джама-атов, большинство населения которых составляли лезгиноязычные народы: 12 апреля 1803 г. их представители подписали в Тифлисе так называемое мирное условие, которое предусматривало вступление джамаатов в подданство России с уплатой дани в 220 пудов шелка в год, выдачу заложников в знак верности, размещение русских войск на своей территории. Соглашение особо оговаривало обязанность джарцев не принимать врагов России, а также невмешательство русских властей в дела их внутреннего управления [3,4]. Вместе с Джаро-Белоканскими джамаатами в подданство России вступило соседнее Елисуйское общество [3], населенное цахурцами, рутульцами, лезгинами и другими лезгиноязычными народами.

Вхождение в состав России Карабахского, Шекинского и Ширванского ханств юридически закреплялось трактатами, заключенными в 1805 г. между главнокомандующим в Грузии, как официальным представителем России, и соответствующими ханами [5]. В 1806 г. русские войска заняли Дербент, Кубу и Баку. Кубинский хан Шейх-Али всячески сопротивлялся действиям русских, но в 1808 году войско генерала Гурьева рассеяло отряды Шейх-Али, после чего управление Кубинским ханством было поручено капитану Рябчикову.

Присоединению ханств Закавказья к России пытались помешать Иран и Турция, а также подстрекавшие и поддерживавшие их Англия и Франция [6]. В 1804 г. началась первая русско-иранская война из-за Закавказья. С 1806 г. вместе с Ираном против России воевала Турция. Последняя, потерпев поражение, в мае 1812 г. заключила в Бухаресте мир с Россией [6], которая одержала победу и над Ираном. 12 октября 1813 г. в сел. Гюлистан в Карабахе был подписан мирный договор между Россией и Ираном [7].

Гюлистанский договор основан на принципе закрепления за сторонами тех границ, которые установились к моменту подписания договора. Иран признал вхождение Закавказья в состав России [6].

В феврале 1811 г. подтверждено и документально оформлено вступление вольных магалов — Ахтынского, Алтыпаринского, Докузпаринского, Мискинджинского и других — в подданство России на следующих условиях: 1) вольные общества признают над собой только власть России, находящейся в Кубе; 2) царская администрация гарантирует сохранность поголовья на зимних пастбищах в Кубе, Шеки и других местах, за что общества обязуются отдавать "с каждой сотни баранов одного в казну" [8].

В 1812 году царское правительство официально признало Кюринское ханство, в которое вошли вся Кюринская плоскость, территория Курахского, Кошанского, Агульского и Ричинского союзов сельских обществ [9,10]. Правителем ханства был назначен Асланбек.

23 января 1812 года царское правительство подписало с кюринским ханом дополнительные условия, по которым в сел. Курах располагался гарнизон царских войск из двух батальонов пехоты и сотни казаков "для защиты кюринского владения" и хан обязывался "всеми мерами стараться привести в покорность России соседние вольные общества" [9].

Сурхай-хан, хотя и дал присягу на подданство России, все же ориентировался на Персию, ездил туда дважды, держал связь с Шейх-Али-ханом и несколько раз пытался захватить Кюринское ханство. 12 июля 1820 г. генерал Мадатов разбил отряды Сурхай-хана в Чирахе, а 15 июня того же года занял Кумух, жители которого не только дали присягу на верность России, но и не пустили в Кумух Сурхай-хана, который вынужден был бежать в Аварию, где и умер в 1826 г. [8].

Жители Дербента, узнав о продвижении русских войск, "возмущаясь беспорядочными действиями Шейх-Али-хана… изгнали его из Дербента и, избрав своим правителем Али-Пехан-бека, отправили навстречу русским войскам выбранную депутацию для изъявления своей покорности России" [8]. 21 июля русские войска вошли в Дербент. "При сем добровольном покорении, — читаем в документе, — жители дербентские сами выгнали Шейх-Али-хана, на другой день были приведены к присяге на вечную верность и подданство России" [8]. За проявленную верность русское правительств объявило гражданам Дербента благодарность и освободило их "от повинности давать подводы для войск" [8]. Ханство Дербентское в августе 1808 г. было передано в управление Мехти-Шамхалу Таркинскому.

В 1809 г. для управления Кубинской провинцией было учреждено так называемое Кубинское правление в составе четырех влиятельных беков во главе с Мирза Мамел-ханом (отцом известного историка А.А.Бакиханова, табасаранца по национальности Волнения в Кубинской провинции осень-1810 г. против российских властей ослабили значение кубинского правления и его главного наиба, вскоре оно было упразднено, к введено военное управление. Управление провинцией стал осуществлять единолично военный комендант. Ломка ханской и султанской системы управления и замена ее новым, главным образом военным управлением, заняла значительный отрезок времени.

Этот курс осуществлялся не только отстранением ханов от управления и введением русской администрации, но и теми мероприятиями, которые в ряде случаев задолго до этого частично закреплялись соответствующими правовыми актами. Существенные ограничения ханской власти предусматривались уже в трактатах о вхождении ханств в состав России. Во всех трактатах указывалось, что ханы лишаются права на внешние сношения. Так, например, в ст. 4-й трактата, подписанного 14 мая 1805 г. Ибрагим-Халил-ханом Карабахским говорится: "…обещаю без предварительна — соглашения главноуправляющего Грузиею не иметь сношения с окрестными владетелями, а когда от них приедут посланцы или присланы будут письма, то большую важность в себе заключающие отсылать к главноуправляющему и требовать от него разрешения…" [11].

Отнималась у ханов также власть главнокомандующих войсками. Это вытекало, в частности, из ст. 5-й упомянутого трактата, в которой говорилось, что для сохранения особы его высокостепенства, его дома, так же как и всех его владений, поставить в Шушинскую крепость Всероссийского войска с пушками 500 человек с их штабом и оберофицерами, а на случай большой обороны главноуправляющий Грузиею обязан будет, смотря по обстоятельствам и по нужде, усиливать отряд тот и военною рукою оборонять владение его высокостепенства, яко Всероссийской Империи принадлежащее" [11].

Формально в трактатах указывалось на сохранение за ханом самостоятельности во внутреннем управлении, однако на деле и в этой сфере устанавливались существенные ограничения, поскольку они были подчинены "присмотру начальников русских гарнизонов, находящихся в каждом владении будто бы для защиты земли от соседей" [3].

Кроме того, ханы строго предупреждались о том, что "несоблюдение ими условий трактата неминуемо повлечет отстранение их от управления бывшими владениями" [3].

Юрисдикция ханов подверглась таким ограничениям, что их власть стала носить номинальный характер, а ханы заняли положение чиновников российского централизованного государственного аппарата. Это обстоятельство еще более подчеркивалось тем, что вслед за заключением трактатов специальными указами царского правительства ханам присваивались воинские звания я назначалось содержание за счет казны [1].

Конкретное решение вопроса о системе административного управления в каждом из ханств после их присоединения к России принималось с учетом многочисленных факторов, главными из которых были отношения хана к России, искренность его сотрудничества с царскими властями, возможность и необходимость использования слияния среди местного населения. До тех пор, пока ханы в какой-либо мере могли быть полезны самодержавию в осуществлении ею внутренней и внешней политики, они сохранялись во главе администрации с сильно ограниченной властью и под надзором командиров русских воинских частей. Но стоило хану проявить колебания в отношении к России, как он отстранялся от управления, которое передавалось в большинстве случаев в руки русских офицеров, именовавшихся комендантами.

12 июня 1820 года Казикумухское ханство было присоединено к Кюринскому. Аслан-хан сделался правителем Кюра-Казикумухского ханства. В связи с этим в начале декабря 1820 года был заключен с Аслан-ханом новый договор, сущность которого сводилась к следующему:

1. Аслан-хан утверждается во владении ханством Казикумухским и к прежнему достоинству хана Кюринского присоединяется звание Казикумухского.
2. Хан обязан охранять свои границы и идти с войсками, куда прикажут.
3. При постройке укреплений и прокладке дорог в его владении обязан помогать зависящими от него средствами.
4. В Кюринском и Казикумухском ханствах содержать постоянно 160 человек конных нукеров для употребления в караулы и разъезды, по усмотрению начальства.
5. Хану предоставляется право разбирать по закону и обычаям все дела, кроме уголовных, которые должны быть разбираемы русским военным судом, для чего преступников отправлять к начальству.
6. Предост