I. Изучение нового материала. 1. Вступительное слово учителя о Н

1. Вступительное слово учителя о Н. С. Лескове и его творчестве.

Детство Николая Семеновича Лескова (1831–1895 гг.) прошло, как постоянно подчеркивал писатель, «…в самом народе», в мелкопоместном именьице Панино на Орловщине.

На экране – «Автобиографическая заметка» Н. С. Лескова; чтение ее продолжает учитель или специально подготовленные ученики.

<…> «По происхождению я принадлежу к потомственному дворянству Орловской губернии, но дворянство наше молодое и незначительное, приобретено оно моим отцом по чину коллежского асессора (в царской России гражданский чин 8 ^го класса). Род наш собственно происходит из духовенства, и тут за ним есть своего рода почетная линия. Мой дед, священник Дмитрий Лесков, и его отец, дед и прадед – все были священниками в селе Лесках, которое находится в Карачаевском или Трубневском уезде Орловской губернии. От этого села Лески и вышла наша родовая фамилия – Лесковы…

Отец мой, Семен Дмитриевич Лесков, «не пошел в попы», а пресек свою духовную карьеру тотчас же по окончании курса наук в Севской семинарии. Это, говорили, будто очень огорчило деда и едва ли не свело его в могилу…

Выгнанный дедом из дома за отказ идти в духовное звание, отец мой бежал в Орел с сорока копейками меди, которые подала ему его покойная мать «через задние ворота»…

С сорока копейками отец пришел в Орел и «из-за хлеба» был взят в дом местного помещика Хлопова, у которого учил детей, и должно быть, успешно, потому что от Хлопова его «переманул» к себе помещик Михаил Андреевич Страхов, служивший тогда орловским уездным предводителем дворянства…

На месте учителя в доме Страхова отец обратил на себя внимание своим прекрасным умом и честностью, которая составляла отменную черту всей его многострадальной жизни…

Я родился 4 февраля 1831 года Орловского уезда в селе Горохове, где жила моя бабушка, у которой на ту пору гостила моя мать…

Жили мы в крохотном домике, который состоял из одного большого крестьянского сруба, оштукатуренного внутри и покрытого соломой…

В деревне я жил на полной свободе, которой пользовался как хотел. Сверстниками моими были крестьянские дети, с которыми я и жил, и сживался душа в душу. Простонародный быт я знал до мельчайших подробностей и до мельчайших же оттенков понимал, как к нему относятся из большого барского дома, из нашего «мелкопоместного курничка», из постоялого двора и с Поповки…

За М. А. Страховым была замужем родная сестра моей матери, Наталья Петровна, большая красавица…

Плодом супружества Страхова и моей тетки было шесть головок детей – три дочери и три сына, из которых двое были немного меня старше, а третий ровесник. И так как для их воспитания в доме были русский и немецкий учители и француженка, а мои родители ничего такого держать для меня не могли, то я жил у Страховых почти до восьми лет, и это послужило мне в пользу: я был хорошо выдержан, то есть умел себя вести в обществе прилично, не дичился людей и имел пристойные манеры – вежливо отвечал, пристойно кланялся и рано болтал по-французски.

Но зато с этими благоприятностями для моего воспитания в душу мою вкрались и некоторые неблагоприятности: я рано почувствовал уколы самолюбия и гордости, в которых у меня выразилось большое сходство с отцом. Я был одарен, несомненно, большими способностями, чем мои двоюродные братья, и что тем доставалось в науках с трудностями, то мне шло нипочем. Немецкий учитель Кольберг имел неосторожность поставить это на вид тетке, и я стал замечать, что мои успехи были ей неприятны.

Дело в том, что по докладу неосторожного, но честного Кольберга меня за благонравие и успехи хотели «поощрять». Для этого раз вечером собрали в гостиную всех детей. Это было в какой-то праздник, и в доме случилось много гостей с детьми почти равного возраста…

Мне велели подойти к столу и получить присужденную мне семейным советом награду, что я и исполнил, сильно конфузясь, тем более что замечал какие-то неодобрительные усмешки у старших, а также и у некоторых детей, коим, очевидно, была известна затеянная против меня злая шутка.

Вместо похвального листа мне дали объявление об оподельдоке*, что я заметил уже только тогда, когда развернул лист и уронил его при общем хохоте.

Эта шутка возмутила мою детскую душу, и я не спал всю ночь, поминутно вскакивал и спрашивал: «За что, за что меня обидели?».

С тех пор я ни за что не хотел оставаться у Страховых и просил бабушку написать отцу, чтобы меня взяли. Так и было сделано, и я стал жить в нашей бедной хибарке, считал себя необыкновенно счастливым, что вырвался из большого дома, где был обижен без всякой с моей стороны вины.

Но зато, однако, мне негде было более учиться, и я снова теперь возвращаюсь к тому, что меня отвезли в Орловскую гимназию…

Я скучал ужасно, но учился хорошо, хотя гимназия…велась из рук вон плохо, дурно…

Ездил я домой в год три раза: на летние каникулы, на святки и на страстной неделе с Пасхою. При этой последней побывке мы с отцом всегда вместе говели – что мне доставляло особенное удовольствие, так как в это время бывает распутица и мы ездили в церковь верхом».

Вопрос:

– Что, по-вашему, означают слова и выражения: «из-за хлеба» был взят в дом», «пристойные манеры», «уколы самолюбия», «благонравие», «держал речь»?

К впечатлениям детства у Лескова добавляется опыт гимназических лет в Орле, а также незабвенные киевские годы. Но самым важным шагом к его истинному призванию явилась частная служба: в течение трех лет будущий писатель ездит по России, сопровождая партии крестьян-переселенцев. Поэтому Лесков хорошо знал народ. Впечатления этих лет и составили уникальную кладовую его памяти.

Когда возникло желание поделиться этими впечатлениями, Н. С. Лесков уезжает в Москву (1861), а затем перебирается в Петербург, где и прошла вся его 35-летняя служба на литературном поприще.

В литературу будущей писатель приходит уже 35-летним человеком, имея за плечами богатейший жизненный путь. «Он взялся за труд писателя зрелым человеком, превосходно вооруженный не книжным, а подлинным знанием жизни» (М. Горький). Вся предыдущая жизнь подготовила его к литературному труду и выполнению той задачи, которая исторически выпала ему как художнику.

По силе таланта Н. С. Лескова можно поставить в один ряд с И. С. Тургеневым, Ф. М. Достоевским, Л. Н. Толстым, М. Е. Салтыковым-Щедриным, А. П. Чеховым.

Он создал такие шедевры, как «Очарованный странник», «Запечатленный ангел», «Тупейный художник» и многие другие.

«Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе» принадлежит к шедеврам лесковского творчества» (Ю. Нагибин).

Лесков в первых печатных редакциях (1881) предпослал рассказу такое «предисловие»: «Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку еще в царствование императора Александра I. Рассказчик два года тому назад был еще в добрых силах и в свежей памяти; он охотно вспоминал старину, очень чествовал государя Николая Павловича, жил «по строгой вере», читал божественные книги и разводил канареек. Люди к нему относились с почтением». Но вскоре автор сам «разоблачил» себя: «…я весь этот рассказ сочинил в мае месяце прошлого года; и левша есть лицо мною выдуманное».

К вопросу о выдуманности левши Лесков будет возвращаться неоднократно, а в прижизненном собрании сочинений уберет «предисловие» окончательно. Вся эта выдуманная история была нужна Лескову для создания иллюзии непричастности автора к содержанию сказа.

2. Работа с учебником.

– Что такое «сказ»? (с. 306 учебника).

Сказ – жанр эпоса, опирающийся на народные предания и легенды. Повествование ведется от лица рассказчика, человека с особым характером, складом речи.

3. Чтение учителем первых трех глав «Сказа…».

4. Анализ прочитанного.

– Когда и где происходит действие?

– Выделите и прочитайте цитаты, характеризующие царя Александра Павловича, а затем Платова.

Запись цитат в тетрадях.

Александр Павлович:

«Объездил он все страны и везде через свою ласковость имел самые междоусобные разговоры со всякими людьми».

«Мы, русские, со своим значением никуда не годимся».

«Государь на все это радуется».

«Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может».

«Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко».

«Пожалуйста, не порть мне политики».

«Вы есть первые мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут».

«Государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве».

Платов:

«Платов… этого склонения не любил… И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: так и так, и у нас дома свое не хуже есть, – и чем-нибудь отведет».

«…а Платов держит свою ажидацию, что для него все ничего не значит».

«Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

«…а Платов доводил, что и наши на что взглянут – все могут сделать, но только им полезного учения нет… у английских мастеров совсем на все другие правила жизни, науки и продовольствия…».