Вопрос 29. Философия французского экзистенциализма 20 века (Ж-П. Сартр, А. Камю)

 

Жан-Поль Сартр (1905 — 1980)

 

Центр притяжения мысли Сартра - человек, потаенный в своей глубине, неожиданный в своих реакциях, зачастую порочный в желаниях, сомнительный в поставленных целях, противоречивый страдалец и мучитель себя и других, ищущий свободы и независимости.

 

«Экзистенциализм — это гуманизм», провозглашает Сартр в послевоенные годы, французский марксист Жан Канапа немедленно не соглашается. Эта полемика добавит популярности Сартру, широко известному с момента выхода в свет в 1938 г. его романа «Тошнота».

 

Деление экзистенциализма на два лагеря:

• религиозные (Карл Ясперс, Габриэль Марсель, с некоторой натяжкой русские Николай Бердяев и Лев Шестов, сами себя они экзистенциалистами не считали)

• атеистические (Мартин Хайдеггер-отрицал, Жан-Поль Сартр, Альбер Камю). 

Главное отличие религиозных экзистенциалистов от атеистических экзистенциалистов – в метафизической открытости человеческого бытия, тогда как вторые искали основание для своей философии в замкнутой человеческой экзистенции.

 

Жан-Поль Сартр раскрывает понятия «тревога», «заброшенность», «отчаяние».

Тревога человека возникает именно из-за того, что он своим действием утверждает идеал и ценность, выступает «законодателем». Тревога вызывается сомнением в том, имеет ли человек право утверждать своими действами универсальную ценность для всех. Это чувство Кьеркегор ранее называл «тревогой Авраама». Сартр считает, что любой человек должен испытывать это чувство, а если он не испытывает- значит он бежит от ответственности. Однако подобные размышления не должны отговорить человека от действия, принимать на себя ответственность крайне необходимо. Тревога является частью самого действия. Таким образом, Сартр, проводит четкую грань между экзистенциализмом и квиетизмом (религиозное течение о моральной индифферентности, безвольной покорности божьей воле).

О заброшенности вместе с Сартром говорил и другой атеистический экзистенциалист- Мартин Хайдеггер. Он говорил о заброшенности в смерть- страхом перед «ничто». У Сартра заброшенность- это осознание своего одиночества в мире, в отсутствие Бога, отсутствие опоры на что-либо в своем существовании. Это с другой стороны и есть свобода. Сартр приводит цитату из Достоевского «Если Бога нет, то все дозволено». У человека нет оправданий, руководств, какие ценности первичны, а какие – вторичны, собственно даже ценностей у него нет. Поэтому ему приходится каждый раз создавать свой собственный идеал и быть ответственным за свой выбор (Другими словами отсутствие бога не приводит к отрицанию морали, гарантом морали является сам человек). Так заброшенность приходит вместе с тревогой.

По словам Сартра отчаяние приходит к человеку в момент, когда он осознает, что может подлинно рассчитывать лишь на свои силы. «Ведь человек свободен, и нет никакой человеческой природы, на которой я мог бы основывать свои расчеты».е может быть уверен ни в чем, однако это не должно отворачивать индивида от действий. Сартр говорит, что в таком случае надо «просто и не питая иллюзий» делать все, что от тебя зависит в данной ситуации.

Таким образом философ еще раз отделяет экзистенциализм от квиетизма и пессимизма, утверждая его, как мораль действия и решимости, учение, дающее человеку его жизнь в собственные руки.

 

«Свобода есть свобода выбора, связанная с ответственностью: я хочу, например, жениться и иметь детей. Даже если эта женитьба зависит единственно от моего положения, или моей страсти, или моего желания, то тем самым я вовлекаю на путь моногамии не только себя самого, но и все человечество. Я ответствен, таким образом, за себя самого и за всех и создаю определённый образ человека, который выбираю, выбирая себя, я выбираю человека вообще.» [из «Экзистенциализм - это гуманизм»]

 

 

Легенда о великом инквизиторе - соотношение свободы и счастья
[кратко идея притчи:

В романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» центральное место занимает Легенда о Великом Инквизиторе. Это — пространный пересказ Иваном Карамазовым брату Алеше содержания своей уничтоженной поэмы. Достоевский считал, что природа человеческая не может быть сведена к сумме рациональных оснований. Великий Инквизитор убеждает вновь пришедшего в мир Христа: «Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо никогда и ничего не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество, как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои. Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение: ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами. Ты возразил, что человек жив не единым хлебом: но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя Дух Земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен Зверю сему, — он дал нам огонь с небеси!» Образ Инквизитора помогает Достоевскому развенчать два важнейших тезиса сторонников преобладания материального над духовным. Первый — что люди — невольники, «хотя созданы бунтовщиками», что они слабее и ниже Божественного Промысла, что им не нужна и даже вредна свобода. Второй — будто подавляющее большинство людей слабы и не могут претерпеть страдание во имя Божье ради искупления грехов, и, следовательно, Христос в первый раз приходил в мир не для всех, а «лишь к избранным и для избранных». Писатель опровергает эти по виду очень складные рассуждения Инквизитора. Еще за четверть века до создания Легенды о Великом Инквизиторе Федор Михайлович утверждал в одном из писем: «Если бы математически доказали вам, что истина вне Христа, то вы бы согласились лучше остаться со Христом, нежели с истиной». И в Легенде финал, помимо воли автора поэмы, Ивана Карамазова, свидетельствует о торжестве идей Христа, а не Великого Инквизитора. Как вспоминает Иван Федорович: «Я хотел ее кончить так: когда Инквизитор умолк, то некоторое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо, смотря ему прямо в глаза и, видимо, не желая ничего возражать. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста. Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит ему: «Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!» И выпускает его на «темные стегна града». Пленник уходит... Поцелуй горит на его сердце, но старик остается в прежней идее». А ведь целует Христос своего тюремщика после страстного обещания Инквизитора, что люди с радостью сожгут неузнанного Спасителя. Однако доброта Иисуса поколебала даже каменное сердце старого Инквизитора. Поцелуй оказывается самым сильным возражением против всех хитроумных и вроде бы логичных теорий строителей царства Божьего на земле. Чистая любовь к человечеству начинается лишь тогда, когда любят не телесную, внешнюю красоту, а душу. К душе же Великий Инквизитор в конечном счете остается безразличен. Как понимает слушающий Ивана брат Алеша, оппонент Христа на самом деле в Бога не верит, и Иван Карамазов с этим охотно соглашается: «Хотя бы и так! Наконец-то ты догадался. И действительно так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы и для такого, как он, человека, который всю жизнь свою убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к человечеству? На закате дней своих он убеждается ясно, что лишь советы великого страшного духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, «недоделанные пробные существа, созданные в насмешку». И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа», страшною духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми. И заметь себе, обман во имя того, в идеал которого столь страстно веровал старик во всю свою жизнь! Разве это не несчастье?» Достоевский рисует нам картину борьбы добра и зла в душе человеческой. При этом носитель злого начала наделен многими привлекательными чертами, общими с самим Христом: любовью к людям, стремлением к всеобщему, а не личному счастью. Однако все благие намерения сразу рушатся, как только оказывается, что Великий Инквизитор вынужден прибегать к обману. Писатель был убежден, что ложь и обман недопустимы на пути к счастью. И не случайно в романе автор Легенды о Великом Инквизиторе тоже отвергает Бога и приходит к выводу, что «все дозволено», а кончает безумием и встречей с чертом. А Инквизитору как бы отвечает в своих предсмертных поучениях наставник Алеши Карамазова старец Зосима: «О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Злобною гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают. Бога живаго без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтоб уничтожил себя Бог и все создание свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти...» Гордыня Великого Инквизитора, мечтающего заместить собою Бога, прямиком ведет его душу в ад. Христос же, которому, как показывает писатель, при втором пришествии был бы уготован застенок инквизиции и костер, остается победителем в споре. Палачу-инквизитору нечего противопоставить его молчанию и последнему всепрощающему поцелую…]

 

 

«Мухи» - мы осуждены быть свободными, свобода заставляет нас существовать

[кратко идея пьесы:

Пьеса «Мухи» была создана Жаном-Полем Сартром в 1943 году. По своему жанру она относится к философской драме. Лежащий в основе «Мух» древнегреческий миф об убийстве Орестом своей матери Клитемнестры и её любовника Эгисфа на протяжении многих веков был излюбленным сюжетом многих литературных трагедий. В пьесе Сартра старая, как мир, история наполняется новым философским смыслом. Французский экзистенциалист использует древний героический образ Ореста для анализа современных проблем существования.

«Мухи» - драма в трёх актах. Композиция пьесы проста и логична. В первом акте на сцене появляются главные действующие лица (Орест, Юпитер, Электра и Клитемнестра), рассказывается предыстория – она же объяснение происходящего в Аргосе (пятнадцать лет всеобщего покаяния, возложенного на граждан за преступления нынешнего царя и царицы), намечается проблема (возможная месть Ореста за убийство отца – Агамемнона). Второй акт весь наполнен действиями: Эгисф в соответствии с однажды выбранным политическим курсом запугивает народ выходящими из ада мертвецами; Электра пытается рассказать жителям Аргоса о том, что можно жить в счастье и радости; Юпитер помогает Эгисфу погрузить толпу в страх; Электра изгоняется из города и приговаривается к смерти; Орест открывается сестре и решает на убийство. События второй части произведения нарастают подобно снежному кому и обрываются на смерти Клитемнестры и Эгисфа. После свершения справедливой мести оставшимся в живых героям остаётся только размышлять – о своём прошлом и будущем, о желаемом и действительном, об окружающем мире и своей собственной жизни.

Первый акт «Мух» можно сравнить с неспешным, реалистичным повествованием о прошлом и настоящем. Второй акт – скорее, похож на триллер, нежели на древнегреческую трагедию или современную драму. Третий акт – ни о чём не рассказывает и никуда не движется. Он – цепь философских рассуждений, посвящённых проблеме свободы человека. Свободным в «Мухах» является главный герой – Орест. Он приходит в Аргос человеком без прошлого, с душой, подобной «великолепной пустоте». На этом этапе своей жизни он свободен от воспоминаний, людей, чувств. Царевич знает только то, чему его научил Педагог: знает мир, города, страны, культуру, искусство. Но сам по себе, как личность, он – ничто. У него нет ни привязанностей, ни желаний. Только с появлением сознательной жажды мести к Оресту приходит новое осознание свободы. Оно заключается в свободе выбора своего дальнейшего пути, в отказе подчиняться воле богов, когда-то создавших людей свободными, но со временем решившими отнять у них это знание. Совершая преступление, Орест не испытывает угрызений совести, поскольку, по его мнению, он творит правое дело. Однажды решившись убить мать, он решает всегда нести на себе этот груз. В каком-то смысле он даже рад ему, поскольку, наконец-то, у героя появляется что-то своё – своя история, своё преступление, своя ноша. В отличие от Ореста Электра, как и все жители Аргоса, лишена истинного понимания свободы. Она может только мечтать о ней, но жить с ней – ей не по силам. Электра мечтает об убийстве родных, как маленькие девочки мечтают о куклах. Она счастлива в своих фантазиях, но претворённые в жизнь – они ей ненавистны.

Финальный спор между Юпитером и Орестом, Богом и Человеком, вырабатывает основное экзистенциальное положение пьесы: люди боятся свободы, потому что она показывает им истинный смысл их существования. Свобода, по мнению Юпитера, раскрывает человеку всю бессмысленность его жизни, во многом уродливой и одинокой. Орест же считает своим долгом поделиться с людьми открывшимся ему знанием. Он освобождает граждан Аргоса, взяв на себя их покаяния, но на божественную роль искупителя всеобщих грехов он не претендует. Ему достаточно только освободить людей – всё остальное зависит от них самих. Даже своей сестре Электре он не в состоянии помочь, ведь она мучается по собственной воле. Те муки, в которые она погрузилась после смерти матери, можно преодолеть только самостоятельно, осознав, что настоящая жизнь начинается «по ту сторону отчаяния»…]

 

 

В отличие от традиционного учения о бытии, или о сущем вообще, Сартр «выстраивает» конкретную онтологию, или учение о человеческом существовании, при этом заимствует у Хайдеггера один из

«экзистенциалов» — «бытие-в-мире», трансформированное затем в «бытие-в-ситуации». Основные структуры экзистенциальной онтологии — В-себе-бытие (внешний мир) и Для-себя-бытие (человеческое сознание). Сартр ставит вопрос: «Каковы должны быть человек и мир, чтобы отношение между ними было возможным?». Этот вопрос

«таит» в себе другой вопрос: «Каковы должны быть человек и мир, чтобы свобода человека была возможной?»Вместо гносеологического (познавательно-оценочного) отношения к миру Сартра интересуют «экзистенциальные переживания», эмоциональные реакции на окружающее, «личностные смыслы», нравственные оценки и т.д. Сознание субъекта заполнено уникально-субъективным содержанием, так что сознание «не мыслит» мир, а феноменологически

воспринимает его как нечто чуждое, противоположное себе, лишенное смысла, абсурдное, случайное, вызывающее «тошноту» и «головокружение» у героев саратовских романов.

В-себе — внешний мир, плотно-материальное бытие, характеристику которого Сартр исчерпывает тремя тезисами: «Бытие есть. Бытие есть в себе; Бытие есть то, что оно есть». Первый тезис фиксирует простую, беспредпосылочную наличность бытия, его фактичность. Второй тезис отвергает наличие в нем каких бы то ни было телеологических структур, ибо мир существует без смысла и цели и потому случаен и

абсурден. Наконец, третий тезис означает, что бытие абсолютно тождественно самому себе, плотность его бесконечна. Оно не пассивно, не активно, не допускает ни малейшего раздвоения с самим собой, не заключает никакого отрицания, в нем нет тайны. Оно не

знает изменения, ибо никогда не полагает себя как другое. В нем нет ни пустоты, ни «трещины», через которые в него могло бы проникнуть ничто. «Переходы, становление, все то, что позволяет сказать, что бытие не есть еще то, чем оно будет, и что оно есть уже то, что оно не есть, во всем этом ему отказано в принципе». Но если оно лишено всякого изменения и развития, то оно лишено и времени, поэтому у него нет ни прошлого, ни будущего. Бытие просто есть, вот и все. В-себе —царство антидиалектики, ибо вслед за Гегелем в принципе идентичности Сартр видит«принцип непротиворечивости». В-себе определяется лишь отрицательно, через

отсутствие всех тех качеств, которыми в избытке обладает Для-себя: саморазвитие, внутренние импульсы к изменению, творчество, изобретение и т. д. Качественную характеристику В-себе получает только через Для-себя: «В этом смысле всякое позитивное определение бытия есть антитеза онтологического определения Для-себя в его бытии как чистой отрицательности». Единственной функцией В-себе является пассивное ожидание творческой мощи человека.

Для-себя — человеческая реальность, человек как сознание, cogito. Сознание есть «ничто», ибо, во-первых, весь мир находится вне него, а, во-вторых, оно есть антипод В-себе-бытия и по способу существования и по своим характеристикам.

Особую роль при этом играет отрицание, одно из ключевых понятий «Бытия и Ничто», с которым тесно связана проблема небытия (néant). Сартр утверждает онтологическую вторичность небытия по отношению к бытию. В свою очередь «небытие обосновывает отрицание как

акт, ибо оно есть отрицание как бытие». Он отвергает гегелевскую диалектику бытия и ничто, ибо в таком случае нарушается приоритет бытия над небытием. Этот приоритет настолько «мощен», что «всеобщее исчезновение бытия не могло бы породить господства царства небытия, но, напротив, привело бы к его полному исчезновению: небытие может

существовать лишь на поверхности бытия».

Поскольку мир воспринимается сознанием как абсурдный, лишенный смысла и цели, а посему непредсказуемый, опасный и враждебный, постольку фундаментальное отношение к нему — отчуждение, которое распространяется и на мир других людей, где конфликт и ненависть куда более распространены, чем любовь и гармония. Исследуя феномен любви,

Сартр больше говорит о садизме и мазохизме, нежели о радостях любви. «Жаровен не надо. Ад — это другие», — говорится в пьесе «За запертой дверью». И все-таки Для-себя с его неустойчивостью и непостоянством как бы «завидует» стабильности и полноте бытия В-себе и хотело бы их обрести, став единством В-себе-для-себя, со всей полнотой их характеристик. Если бы это было возможно, говорит Сартр, то человек стал бы Богом, но, увы, этот «Абсолют» недостижим, да и Бога-то нет. «Основной проект человека» — стать чем-то значительным, постоянным, достичь «полноты бытия», а в действительности человек не является «ничем особенным», ибо «терпит фиаско» в своей жизни: «Человеческая реальность есть страдание в своем бытии. Она — по природе несчастное сознание, без возможности преодолеть несчастное состояние». [История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая]

 

+ из лекций ляпустина, как ответы на доп. вопросы:

 

Ничто является местом для свободы.

 

Смерть не имеет к нам никакого отношение. Смерть Сартр называет Бытие-для-другого. Эпикур: когда есть мы нет смерти, когда есть смерть нет нас.

 

Первое появление термина абсурда: абсурдно, что мы рождены и абсурдно, что мы умираем. Абсурдность человеческого существования.

Время тоже абсурдно, потому что его нельзя поймать за хвост.

Абсурд – это столкновение бытия-для-себя с бытие-в-себе. Человеческое сознание пытается все рационализировать. Но бытие-в-себе осмысляясь создает абсурд.

 

Альбер Камю (1913 — 1960)

 

Отношения самого Камю к философии экзистенциализма и, в том числе, к его собственной, можно выразить фразой из «Мифа о Сизифе»: «Я беру на себя смелость назвать здесь экзистенциалистскую позицию философским самоубийством... это удобный способ обозначить такой ход мысли, при котором она отрицает сама себя и старается себя превзойти в том, что является её отрицанием».

 

Камю: Все мы Сизифы – мы живем и не знаем для чего. Сизиф счастлив. Сизиф – бунтарь, его бунт прежде всего против абсурдности ситуации, его внутренний бунт против богов.

[кратко миф о Сизифе:

Абсурдное рассуждение

Книга начинается с примечания о том, «что абсурд, который до сих пор принимали за вывод, берётся здесь в качестве исходного пункта». Основным вопросом любой философии является вопрос о смысле жизни:

«Есть лишь одна по-настоящему серьёзная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии».

Самоубийца признаётся, «что жизнь кончена, что она сделалась непонятной». Но что лежит в основе его выбора? Решение добровольно уйти из жизни созревает «в безмолвии сердца». При этом внешние события являются лишь толчком, когда «этой малости... достаточно, чтобы горечь и скука, скопившиеся в сердце самоубийцы, вырвались наружу».

Для понимания того, что может выбрать человек в этой ситуации, необходимо выявить факторы, толкающие человека на этот поступок. Безразличие мира, сознание своей смертности, бессмысленность жизни — всё это лишь способы проявления чувства абсурда, среди которых, безусловно, главным является скука:

«Подъём, трамваи,... работа, ужин, сон; понедельник, вторник, среда... всё в том же ритме... Но однажды встаёт вопрос «зачем?». Всё начинается с этой окрашенной недоумением скуки».

Сталкиваясь с окружающим миром, разум бессилен найти истину в себе и мире. Это «столкновение между иррациональностью и исступлённым желанием ясности, зов которого отдаётся в самых глубинах человеческой души» — причина абсурда. Человек хочет быть счастливым и найти смысл жизни, но мир не даёт ответа на эти вопросы. Человек обладает разумом, мир непостижим, а абсурд является связующим звеном между ними. Отрицая элемент абсурдности в жизни, человек не решает проблему смысла, а лишает себя разумного выбора. Все мыслители перепрыгивали «абсурдные стены», предлагая уход в религию и надежду на будущее. Автор называет это «философским самоубийством», так как данный подход не решает проблему.

Вера в Бога не даёт «вечной свободы», но человек может быть свободен в своём выборе и поступках. Принимая абсурд, человек не верит и не надеется на будущее. Он становится свободным в своём желании быть, решая не прожить жизнь лучше, а пережить в ней как можно больше. Смысл жизни — сознательное поддержание «жизни абсурда», а не бег от неё в самоубийство. Такой бунт придаёт жизни новый смысл и красоту, так как «нет зрелища прекраснее, чем борьба интеллекта с превосходящей его реальностью».

Абсурдный человек

Что представляет собой человек, принимающий абсурд? Абсурдного человека характеризуют следующие признаки:

— отрицание абсолютных и моральных ценностей. Это «не означает, что ничто не запрещено. Абсурд показывает лишь равноценность последствий всех действий. Он не рекомендует совершать преступления (это было бы ребячеством), но выявляет бесполезность угрызений совести».

— мужество жить в абсурдном мире, отрицая самоубийство. Абсурдный человек «вступает в этот мир вместе со своим бунтом, своей ясностью видения. Он разучился надеяться. Ад настоящего сделался, наконец, его царством».

— вера в свои силы, при которой «он отдаёт предпочтение своему мужеству и своей способности суждения. Первое учит его вести не подлежащую обжалованию жизнь, довольствоваться тем, что есть; вторая даёт ему представление о его пределах. Уверившись в конечности своей свободы, отсутствии будущности у его бунта и в бренности сознания, он готов продолжить свои деяния в том времени, которое ему отпущено жизнью».

— отсутствие религиозной веры и надежды на будущее, при которой «абсурдный человек готов признать, что есть лишь одна мораль, которая не отделяет от бога: это навязанная ему свыше мораль. Но абсурдный человек живёт как раз без этого бога».

Автор приводит примеры различных типов абсурдного человека — это Дон Жуан, Актёр, Завоеватель и Творец.

Дон Жуан дарит любовь всем женщинам, отдавая предпочтение не качеству, а количеству.

«Он покидает женщину вовсе не потому, что больше её не желает. Прекрасная женщина всегда желанна. Но он желает другую, а это не то же самое».

Не надеясь ни на что, соблазнитель не теряет себя в потоке меняющихся женщин. Он живёт «здесь и сейчас»: разве важно, что будет после смерти, если впереди столько наслаждений?

Актёр живёт своими ролями, «словно бы заново сочиняет своих героев».

«Он изображает их, лепит, он перетекает в созданные его воображением формы и отдаёт призракам свою живую кровь».

Герои различных эпох живут в нём. Но смерть настигает актёра и «ничем не возместишь те лица и века, которые он не успел воплотить на сцене». Актёр, подобно путешественнику, идёт по дороге времени. Спектакль, разыгрываемый на сцене, является яркой иллюстрацией абсурдности жизни.

Завоеватель — это, как правило, авантюрист. Являясь хозяином собственной судьбы, он достигает всего в свой жизненный срок. Какой смысл надеяться на «память в сердцах потомков», если жизнь закончится? Цель Завоевателя — снискать успехов в настоящем, так как они «преходящи, в них могущество и пределы ума, то есть его эффективность».

«Завоеватели — это те, кто чувствует силы для постоянной жизни на этих вершинах, с полным сознанием собственного величия... Завоеватели способны на самое большее».

Все персонажи объединены признаками абсурдного мышления: осознанность, вера в свои силы и отрицание надежд на будущее.

Абсурдное творчество

Абсурдный человек должен быть творческой личностью. Только творчество, выражая подлинную свободу, может преодолеть абсурд. Творец ясно понимает, что он смертен и его творения неизбежно обречены на забвение. Художник, например, просто изображает то, что видит и переживает. Он не стремится объяснить мир, зная, «что у творчества нет будущего, что твоё произведение рано или поздно будет разрушено, и считать в глубине души, что все это не менее важно, чем строительство на века, — такова нелёгкая мудрость абсурдного мышления». Творчество является редкой возможностью примирить своё сознание с абсурдностью окружающей реальности. Творец придаёт форму своей судьбе.

Проблематикой абсурда пронизано всё творчество Достоевского. В его романах ярко обрисовано мироощущение абсурдного человека. Писателю удалось показать «всю пытку абсурдного мира», но найти выход из абсурдного тупика русский гений не смог. Взывая к Богу, Достоевский лишь ставит проблему абсурда, но не решает её. Он пытается дать ответ, но «абсурдное произведение, напротив, не даёт ответа». Абсурдное творчество — это «бунт, свобода и многообразие».

Миф о Сизифе

Книгу завершает этюд о самом ярком абсурдном бунтаре в истории человечества. Это Сизиф, которого «боги приговорили поднимать огромный камень на вершину горы, откуда эта глыба неизменно скатывалась вниз». Герой мифа получает наказание за свои земные страсти и любовь к жизни. Известно, «что нет кары ужасней, чем бесполезный и безнадёжный труд», но герой презирает выпавший ему жребий. Его жизнь заполнена новым смыслом, в котором сознание побеждает судьбу, обращая страдания в радость. Муки, испытываемые Сизифом под тяжестью камня, — это и есть бунт против абсурдного мира.

Существование современного человека схожа с судьбой Сизифа — она во многом абсурдна, наполнена скукой и бессмысленностью. Но человек может обрести смысл жизни, отвергнув самоубийство. Чувство абсурда, возникающее в результате осознания абсурда, позволит ему переоценить свою судьбу и стать свободным.

«Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни... Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым»…]

 

"Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит, ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно". Говоря о самоубийстве, Камю имеет в виду связанную с этим проблему ценности жизни – действительно основополагающую проблему, от решения которой зависят ответы на другие вопросы.

В отличие от Хайдеггера, Камю не пытается выяснить, что такое смерть. Его интересует, почему некоторые "нормальные" люди отдают ей предпочтение перед жизнью (известно ведь, что есть немало людей, которые, если и не пытались уйти из жизни, то хотя бы задумывались об этом). "Внешних" причин и поводов для самоубийства бывает множество; Камю интересует не статистика, не процентное соотношение разных причин, а общая "философская" основа отказа от жизни. По его мнению, решение покончить с собой – это признание человека в том, что жизнь в его глазах сделалась непонятной, бессмысленной, абсурдной, что он стал чувствовать себя посторонним, в мире.

В какой-то момент человек может прийти к пониманию, что мир, другие люди существуют совсем не ради него, a сами по себе. Вселенной нет до нас дела, как ветру нет дела до цветочной пыльцы, которую он разносит. Мир в своей сущности всегда не то, что мы о нем думаем. Это мы связываем существование мира со своими целями, мы истолковываем, его по-человечески, приписываем ему смысл, но в действительности сам по себе он существует без всякого смысла и цели. Нашему уму непостижимо, почему и для чего существует мир, – знание (научно обоснованное) об этом невозможно. Человек жаждет найти Единое и Абсолют – нечто, способное придать существованию мира разумность и целесообразность, но научно – доказательное познание тут бессильно. "Ностальгия по Единому, стремление к Абсолюту выражают сущность человеческой драмы", – пишет Камю. Если бы мир мог быть понятным, а еще лучше – мог бы любить человека, то мыслям о самоубийстве не было бы места.

Но мир чужд, безразличен к нашим стремлениям, и когда человек начинает это осознавать, он испытывает чувство абсурдности существования. Абсурден не мир сам по себе – он только внеразумен, иррационален. Чувство и сознание абсурда рождаются из столкновения между стремлением человека к счастью и пониманию, с одной стороны, и "молчанием мира" – с другой стороны.

Поскольку чувство абсурда держится на противостоянии двух сторон – мира и человека, оно исчезает, когда устраняется хотя бы одна из противостоящих сторон. От мира можно "отвернуться" (бездумие, "нирвана", пьянство, наркомания) или же можно устранить самого себя. "Помимо человеческого ума нет абсурда. Следовательно, со смертью исчезает и абсурд, как и все остальное"

Однако самоубийство – ложный вывод из осознания абсурда. Камю подчеркивает, во-первых, что абсурд – это ясность, т.е. ясное осознание человеком того, что существование бессмысленно, и эта ясность делает человеку честь. А во-вторых, самоубийство не отменяет бессмысленности бытия, а только утверждает, поддерживает ее. Последовательное философское решение проблемы абсурда Камю видит в бунте против него. Человек, осознавший абсурд и не отворачивающийся от него (это и есть "абсурдный человек", по Камю), способен сам придать ценность своему существованию, не покоряться иррациональности Вселенной. Бессмысленность существования вселенной только подчеркивает величие человека, имеющего мужество по-человечески жить в этом мире. (Доктор Риэ и некоторые другие персонажи романа А.Камю "Чума" – художественное воплощение образа "абсурдного человека", ясно осознающего абсурд и способного возвыситься над ним.)

В завершение своего "Эссе об абсурде" Камю обращается к мифологическому образу Сизифа. Один из его "проступков" перед богами состоял в том, что он заковал в кандалы Смерть. Сизиф, презирающий богов, ненавидящий смерть и жаждущий жить, – "абсурдный герой". Он обречен богами без конца поднимать в гору камень, неизменно вновь катящийся вниз. Камень – символ бессмыслицы; участь Сизифа трагична, но "он тверже своего камня". "Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым"

 

 

+ из лекций ляпустина, как ответы на доп. вопросы:

 

Философский суицид:

Рационализм – понять мир и уничтожить одну сторону абсурда

Иррационализм – поддаться иррациональности

 

Я бунтую – следовательно мы существуем. Смирение – это переход к самоубийству.

 

Билеты Дубль 2

Билет 1. Предмет философии.

Философия (от греч. phileo – люблю, sophia – мудрость) – любовь к мудрости.

Впервые употребил Пифагор Самосский, назвал себя философом.(древнегреческий философ и математик): «Я не софус, я лишь философус», что означает «я не мудрец, а лишь любомудрый» - Я не мудрец, а лишь любитель мудрости, ибо мудрость только у Бога. В Древней Греции мудрость - знание всего.

Философия как способ и форма духовной деятельности зародилась в Индии и Китае, но классической формы достигла в Древней Греции.

Для обозначения особой сферы знания термин “философия” впервые употреблен Платоном. Вначале философия включала в себя всю совокупность знаний о мире. Сейчас нет четкого определения философии. Некоторые ученые считают ее наукой, некоторые - нет.

Философию можно определить как учение об общих принципах познания, бытия и отношений человека и мира, деятельность, направленная на осмысление взаимоотношений человека и мира в наиболее общих формах. Цель философии – увлечь человека высшими идеалами, вывести его из сферы обыденности, придать его жизни истинный смысл, открыть путь к самым совершенным ценностям.

Задача философии: осмысление основ текущего культурного момента, осмысление базовых ценностей.

Философия как система делится на:

1. теорию познания;

2.метафизику (онтологию, философскую антропологию, космологию, теологию, философию существования);

3. логику (математику, логистику);

4.этику;

5.философию права;

эстетику и философию искусства; натурфилософию; философию истории и культуры; социальную и экономическую философию; религиозную философию; психологию.

В состав философии входят:

• Теоретическая философия (систематическая философия)

• Социальная философия – философия об обществе (Как возникло? Что является ячейкой? Учение об идеальном государстве)

• Антропология – философия о человеке (Что отличает человеческое бытие? Что является главной человеческой ценностью? О душе)

• Этика – учение о нравственности

• Эстетика – учение о чувственном восприятии, о красоте и прекрасном

• История философии или историософия (Почему происходят события? Существует ли логика истории? Циклично/Линейно/Веерообразно ли развивается история?)

Основными частями теоретической философии выступают: