Функциональное состояние и революционная способность национально-патриотических сил.

Как и сама любая функция, функциональное состояние, понимаемое в данном случае, как общественно-преобразовательная действенность национально-патриотических сил, зависит не только от состава, целей и выполняемых задач самих этих политических структур, но и от многих других общественных явлений, изменения в которых могут резко и коренным образом изменить политическую функциональность ныне действующих организаций. Поэтому и революционно-функциональное состояние национально-патриотических и других оппозиционных сил в нынешней, пока ещё стабильной, политической обстановке нельзя отождествлять с их революционной способностью в период открытого обострения революционной ситуации, особенно с началом успешного революционного восстания. Самое начало прямого и открытого революционного действия в формах бунта-мятежа-восстания, несомненно, является производной функцией от революционной способности организационного ядра. Однако по мере обострения революционной ситуации их функциональные роли меняются местами. Революционная способность общественно-политических сил становится функцией революционных событий, то есть величиной, производной от хода революционных событий и в значительной степени образуемой ими. Это, во-первых.

Во-вторых, революционная способность это не только умение и готовность производить революционное действие, но и заложенные в той или иной политической силе потенциальные возможности к совершению таких действий. Теперь, исходя из этих положений, попробуем провести анализ функционального состояния и революционной способности наиболее заметных и значимых направлений, слоёв и групп национально-патриотических сил, а также оппозиции в целом.

Основным свойством, характеризующим функциональное состояние несистемной (системная нас вообще мало интересует) оппозиции, является её очевидная раздробленность и разобщённость. Установив между собой наличие противоречий в мировоззренческих и других взглядах, различные части национально-патриотических сил отделились друг от друга, размежевались по разным поводам и причинам и в итоге разбились на политически мелкие структуры, подчас даже отказывающиеся от взаимного общения. Разумеется, такому состоянию оппозиции немало поспособствовала государственная власть, но от этого не легче: общий оппозиционный ландшафт с точки зрения единства политических действий выглядит уныло и безнадёжно. Однако это изображение только на одной стороне медали национально-патриотических сил. На другой стороне облик оппозиции представляется в несколько ином свете.

Искусство борьбы, особенно вооружённой и политической, иногда заключается в умении превращать свои неудачи и недостатки в полезные изменения и непредвиденные для врага преимущества, а силу замысла противника обращать против него самого. Такой подход как никогда, кстати, при оценке состояния национально-патриотических сил.

Формальная ликвидация властью прежних и воспрещение формирования новых национального масштаба политических центров внесистемной оппозиции в виде партий увело становление и развитие движущих сил Русской революции в иные, новые и более приспособленные к современным мировым и российским условиям формы и способы подготовки революционных действий. Надо только поблагодарить кремлёвских суверенно-либеральных политтехнологов за установку запрещающего знака типа «кирпич» на политических дорогах, которые вели национально-патриотическую оппозицию в мошенническо-фарсовые выборные тупички. Запрет на регистрацию оппозиционных парткарликов из-за боязни и неспособности нынешней власти вести уже любую, включая потешную политическую борьбу, хоть по каким-то правилам, счастливо предотвратил ненужную и бессмысленную трату информационных и организационных сил и средств оппозиции, и направил протестную активность склонной к коллаборационизму её части в единственно полезное и спасительное для нации революционное русло.

Более того, разъединение и дробление национально-патриотических сил на отдельные и не зависимые друг от друга части и их фрагменты-фракции, ослабляя внешнее общее организационное единство, вместе с тем, привело к явно не предвиденному властью важнейшему положительному результату – широкой автономной деятельности различных мелких групп, не связанных между собой иерархическими и открытыми взаимоотношениями и с трудом поддающихся повседневному контролю со стороны полицейско-карательных структур МВД и ФСБ. Не оглядываясь и больше не рассчитывая на Москву как исторический политический центр России, откуда традиционно исходила главная и общенациональная организующая сила и в виду отсутствия последней, на местах стали самопроизвольно складываться и формироваться районные, городские и даже областные сети взаимодействия – наиболее эффективные и одновременно наименее уязвимые организационные структуры национально-освободительной борьбы. К тому же, внутренняя политическая потребность оказания национального сопротивления заставила самостоятельно действующие группы и другие автономные структуры искать соответствующие их возможностям формы и способы как легальной, так и нелегальной борьбы против иноземных захватчиков и социальных угнетателей. И они сделали это.

Таким образом, в результате организационного дробления оппозиции на политическом пространстве России появилась множественная сеть ячеек и групп национального сопротивления, которые сами стали становиться новыми очагами сбора людей, источниками и центрами кристаллизации наиболее активной и решительной части национально-освободительных сил. С течением времени их роль и значение в революционном процессе будет только постоянно повышаться. Ненависть и воля к сопротивлению нарастают, им некуда деться на официальном политическом поле. Они остаются внизу, на местах, где и «зреют гроздья гнева». Приближается ситуация, когда сеть отдельных и автономных групп и отрядов станет мощным фактором, способствующим скрытой подготовке и успешному началу революционного восстания.

Здесь же, по-видимому, надо оговорить следующее. Одним из священных заклинаний оппозиции, в том числе, к сожалению и внесистемной, стал лозунг «Давайте объединяться!» Когда же этих глашатаев единства рядов спрашиваешь, для достижения какой цели предлагается объединение – начинают таращить глаза: необходимость единства самого по себе принимается за политическую аксиому. Однако, кроме того, что этот призыв сейчас не имеет какого-то внятного политического смысла на практике, он ещё и функционально вреден.

Объединяться легально и открыто с декларацией целей и задач можно только в рамках правового поля, которое со всех сторон огорожено забором, а внутри уставлено загонами для выборов. Там делать нечего и объединяться для таких скотино-политических действий ни к чему. Объединяться же нелегально, имея целью скрытую совместную подготовку революционного восстания, нецелесообразно. Во-первых, общая скрытая деятельность крупных подпольных организаций чрезвычайно сложна по организационно-техническим причинам; даже большевики и другие подпольщики, имевшие многолетний опыт нелегальной профессионально-революционной работы и имевшие целую сеть конспиративных квартир и других явок, достаточно часто попадали в ловушки. Во-вторых, совместная деятельность разных групп предполагает некое коллегиальное управление ею; состав и деятельность одних структур в этом случае неизбежно в какой-то мере становятся известны другим лицам, проверка надёжности которых вызывает большие трудности. В-третьих, провал в одной из групп, организационно входящую в какую-либо структуру и имевшую личные связи с соратниками из других групп, может повлечь за собой их аресты и срыв общего плана действий.

Поэтому именно сетевая структура с целью взаимодействия различных национально-патриотических организаций является идеальной для ведения скрытой подготовки к революционному восстанию. Тем более что свою подпольную революционную деятельность любая группа, движение или другое объединение могут вести под любым законным юридическим прикрытием. Именно сеть обладает наиболее устойчивым функциональным состоянием и высокой революционной способностью в современных российских условиях.

С точки зрения содержания предреволюционной работы, очевидно, что подготовку революции методологически целесообразно разделить на:

а) общую подготовку широких народных масс, национально-патриотических и других общественно-политических сил к признанию факта необходимости Русской революции и подготовки к ней;

б) особую подготовку отдельных сил и средств, предназначенных для создания первичных очагов революционного восстания и его успешного начала. Соответственно, общественно-преобразовательная функция и революционная способность тех или иных частей национально- патриотических сил должна, как правило, основываться на жизненном, сущностном, целевом предназначении их участников.

Глупо требовать с писателя или публициста умения и обязанности организовать подготовку революционных сил согласно национально-патриотическим установкам их же книги брошюр. Ещё более глупо и никчёмно получается у них организаторская деятельность, если они всё-таки решают взяться за эту работу, но ведут её по алгоритмам написания романов или статей, оперируя только словами и идеями, стараясь как можно полнее раскрыть суть проблемы и наиболее характерные черты политической обстановки и, считая, что выпущенные ими слова сами сорганизуются в дела.

Это беда вообще почти всей внесистемной оппозиции. Написание и говорение слов стало единственной формой борьбы у лидеров партий и других руководителей национально-патриотических сил, включая бывших генералов всех силовых мастей. За последние годы их ораторское и писательское мастерство так подскочило вверх, что они почти сравнялись с литературными профессионалами и мастерами художественного слова. Жаль только, что военно-организационной составляющей в их деятельности стало на столько же меньше, на сколько больше писательской. Вещий генерал-говорун, увы, стал привычной птицей на российском политическом небосклоне. А уж, сколько там летает впустую каркающих полковников и капитанов 1 ранга, многочисленных стаек мелких военных жидков (не воробьёв) и говорить не приходится.

Ни один род занятий и трудовой деятельности, включая политическую, не является профессией, о которой можно было бы сказать, что она наиболее пригодна для выработки революционных качеств самого революционера. Таких мирно-общественных профессий нет. Деятельность профессионального революционера требует от человека, кроме безусловно высоких волевых качеств, целый обязательный набор других – правильно оценивать текущую и дальнейшую политическую обстановку и своевременно принимать соответствующие решения, ясно излагать свои мысли и уметь убеждать людей в верности избранного направления борьбы, обладать способностью к руководящей и другой организаторской деятельности.

В последнем вопросе надо отдать должное Д. Карнеги, который применительно к современным условиям достаточно правильно оценивал составные части успеха в любой общественно-трудовой деятельности, утверждая, что на 85% успех дела зависит от умения организовать работу и только на 15% определяется знанием руководителя того дела, которым он управляет. Ещё раньше это главное правило успеха познали и использовали большевики, особенно И.В.Сталин, перебрасывая талантливых организаторов войны и труда с одного участка военного или трудового фронта на другой.

Однако, в российской оппозиции вместо людей, из которых «можно было бы делать гвозди», появилось множество таких, из которых можно делать только «скрепки и застёжки» (Захар Прилепин). После 1993 года в протестной среде появился тип эдакого одноклеточного интеллигента-оппозиционера, часто ещё любящего называть себя политтехнологом. Одноклеточность его выражается в том, что ни с какими другими клетками-кластерами оппозиции это существо ужиться не может, а часто и не хочет. Внутренне оно, это Я-эго, в идейно-интеллектуальном плане самодостаточно, а потому и самоудовлетворяющееся. Когда-то у этого одноклеточного интеллигента были попытки организовать что-нибудь и стать во главе его, но не получилось по причине ограниченности умной воли. Ум такого «политтехнолога» не в состоянии охватить общий, стратегический смысл действий больших масс народа в революции, которая ему представляется только больших масштабов неразберихой, безтолковщиной и вообще Смутой. А если учесть, что для одноклеточного интеллигента всё, что не помещается в его упорядоченной головке, есть непостижимый, всеобщий и безпредельный хаос, то любое революционное массовое действие лежит за рамками понимания этого субъекта.

Ужас перед чем-то революционно-страшным и непонятным усиливается у пишущих говорунов отсутствием навыков ведения борьбы действиями, а не словами и идеями. Вековая практика организации и управления принуждением масс людей к решительным действиям им неведома, а посему отталкивающе ужасна и брезгливо отвратительна. Идеолог-политтехнолог есть камерный политик, причём камерный в значении музыкальном, а не тюремном. Он не хочет и не может петь со всеми в хоре или играть в оркестре, и уж тем более делать это в тюрьме. Как война и революция, тюрьма для этой категории лиц – вещь недопустимая ни при каких обстоятельствах. Все свои убеждения, концепции и стратегии он усмирит, сократит, ужмёт и даже отбросит, лишь бы не попасть в тюрьму или выйти из неё, если он уж туда попал. Тюрьма – это не для него, а для тех, для кого они пишут и говорят. Внутренне спесивый, он не осознаёт себя вторичной частью и плодом своего народа и уж, тем более, его служителем. Для некоторых из них народ уже по определению всегда «социально-дефективный и невежественный» и не способный оценить всю одарённость личности идеолога-предводителя (народа, офицерства, учёных и т.д.).

В рамках анализа методологии оппозиции нужно отметить женский (не сказать пассивно-педерастический) характер построения её политической мысли, или как теперь модно говорить, политического дискурса, который показывает оппозицию не как субъект политического действия, а исключительно, как объект воздействия власти. «Ну, что вы нас так открыто, очень больно и в извращённой форме насилуете? Все же видят! Как вам не стыдно?!» - с возмущением обращаются к власти участники различных оппозиционно-интеллектуальных клубов, пытаясь устыдить её. «Литературщина» заходится в гневе и захлёбывается в образах, описывая, чуть не смакуя, духовную катастрофу своего народа. Они насобачились, эти «национально-патриотические» подлецы, писать что-нибудь вроде: «направлять яростную волну национального протеста в русло национального развития, вывести русских из области бессмысленного разрушительного бунта в зону созидания…»[21] Хочется спросить: «Где эта зона? В зонах, где сидят уже тысячи русских юношей и девушек националистов, восставших, как смогли, против инородной оккупации? Или «В рабочем районе, где нету работы»? (Всеволод Емелин) Или на русских кладбищах, где нас лежат уже десятки миллионов за эти окаянные годы?»

Горечь и гадливость ощущения даже не столько от того, что советско-русский общественный культурный слой, или так называемая интеллигенция, не смогла явно и решительно стать ядром русского национального сопротивления. Её нынешнее внешнее малодушие ещё как-то можно понять: семья, дети, дача, должность и т.д. и т.п. (как будто у других ничего этого нет, но не об этом речь). Мерзость и гнусность в том, что интеллигенция даже внутренне для себя сделала подленький выбор в пользу личной лояльности власти, ясно понимаемой ею, как чужой и враждебной русскому народу в целом, ведь увидеть, почувствовать и осознать оккупационный характер новой пришедшей власти она смогла намного раньше любого другого социального слоя в России. В итоге общественный слой нации, всей своей сутью предназначенный для выработки собственным умственным и творческим трудом главных направлений духовного, культурного и научно-технического развития страны, в своей основной массе отвернулся от беды своего народа и начал разглядывать её со стороны. Вместо совместного поиска путей выхода из национальной катастрофы поколение советско-русской интеллигенции взялось обговаривать, обфильмовывать, оброманивать, одним словом – обписывать русскую беду или свои фантазии о будущем, не найдя в себе сил предложить народу, художественно или общественно-политически, реально осуществимый способ преобразования гибельного настоящего в жизнеутверждающее будущее. Лояльность еврейско-оккупационной власти в интеллигентской среде была признана более пользительной, чем долг служения своему русскому народу.

Ещё раз хочется подчеркнуть: беда и вина не в отсутствии внешних проявлений протеста, а в видимом внутреннем холуйстве. В советские времена хоть на кухнях своё доказывали, сейчас же и в частных разговорах глаза прячут и от тем уходят, стараясь прикрыть молчанием внутреннее предательство. Умозрительное «что» полностью вытеснило практическое «как» из умственно-волевой и другой творческой деятельности интеллигенции. Ничего иного этот общественный слой уже выработать не может и не сможет. Хотя с другой стороны: ну, трусливые, ну, послушно-сервильные, но и такие ведь потом на что-нибудь да сгодятся. Ладно. Как говорил один известный персонаж: «Пишите, Шура, пишите…». Революция – это своего рода дефрагментация государственно-национального диска. Главное, чтобы введённая программа была полной и правильной и оперативно находила верное место каждому человеку или другому общественному кластеру в общей системе, пусть даже их понимание блага Отечества будет отличаться от системного. А места на российском диске хватит всем, кроме чужеродных вирусов.

Вот как отношение к будущей русской революции выразила на Офицерском совещании русская женщина Надежда Червочкина, потерявшая в борьбе с оккупационным режимом своего сына-националиста: «Мы, женщины, должны внушить мужество своим мужьям. Как ни странно, женщины должны внушать мужество своим мужчинам, а не повисать гирями у них на ногах, если они хотят идти и делать опасное дело.»

Кроме дурных политических болезней в виде приспособленчества и коллаборационизма, интеллигенция иногда болеет ещё одной «умной» - научной болезнью. Она заключается в том, что упомянутая выше музыкально-политическая камерность интеллигентски оппозиционного типа политики, кроме боязни и неумения организации массы, подчас вызвана ошибочным переносом принципов и правил научной деятельности в политическую и, тем более, в национально-освободительную борьбу.

В научной дискуссии оппонентов А и Б в поисках истины И, которая, допустим, лежит где-то между ними, все действия стороны А по доказательству своего утверждения будут находиться в объёме понятий А-И, а действия стороны Б – соответственно в объёме понятий Б-И, поскольку переход границ или рубежа собственной истинности не допускается ни одним оппонентом, так как за ними лежит область ложного утверждения. Это верно даже в случае взаимоисключающих позиций, так как отрицание некоторых истинных положений оппонента приведёт к отрицанию части общей истины вообще, что в науке недопустимо. В научной сфере вообще и в споре учёных в частности «цель (утверждение определённой истины) – замысел по её достижению – содержание действий по доказыванию» представляют собой и внутреннее и внешнее единство, которые совпадают и не могут выходить за рамки задач по достижению цели. При этом право на иное утверждение так же признаётся за оппонентом, поскольку для обеих сторон истина первична, а научная цель вторична.

В политической и вооружённой борьбе, в отличие от науки, объективных истин нет и быть не может в принципе: в этих областях истина есть производная от духовных ценностей нации, государства и иных субъектов действий и их интересов. Поэтому поставленная в политике или в войне цель определяется, как истина, а для других назначается истиной и начинает называться истинной правдой, в отличие от «правды» другой стороны. Таким образом, вместо одной объективной истины появляются две «правды» - у каждой стороны своя, и какая из них была в тот или иной момент ближе к Промыслу Божьему, показывает победа. Предельно мощно и лаконично эту мысль выразил святой благоверный Великий князь Владимирский Александр Невский: «Не в силе Бог, а в правде».

Принципиальное отличие научной истины от политической и военной вызывает такую же коренную разницу в принципах и способах достижения цели. Национально-освободительная борьба относится, помимо области военного дела, не только к политике, но и к геополитике, поскольку является борьбой между двумя и более народами и, соответственно, одной из форм геополитического противоборства. Поэтому представляется вполне корректным, анализируя принципы и способы подготовки и ведения национально-освободительной борьбы, обращаться к аналогиям и примерам из военной и геополитической областей человеческой деятельности.

Так, в военном деле, если сторона А имеет целью удержать в обороне рубеж Р, а сторона Б в наступлении стремится овладеть им, то действия сторон выходят далеко за пространственные и логические объёмы А-Р или Б-Р. При этом, чем полнее, глубже и сильнее воздействие на объекты противника в тактической, оперативной и стратегической глубине, тем больше шансов на успех. Поэтому развитие военного искусства пошло в направлении увеличения дальности средств поражения[22], вплоть до полного разрушения его политических, экономических и, особенно, духовных центров.

Война – это борьба не за истину, это борьба за жизнь. Задачи войны – это задачи лишения противника жизни. Поэтому: если есть возможность лишить города противника, в которых всегда заведомо мирное население, включая женщин и детей, электричества, воды и тепла – на войне делают это (авиация США и НАТО в Югославии, Ливии); если есть возможность сжечь фосфорными бомбами город в тылу противника с сотнями тысяч жителей – на войне делали это (Дрезден, сожжённый англо-американской авиацией в 1945 г.); если есть возможность вообще всех уничтожить к ядрёно-ядерной фене – это тоже было сделано (японские города Хиросима и Нагасаки в августе 1945 г.). Наш геополитический противник относится к войне, как к войне, и полное военно-политическое невежество будет заключаться в упрёках по этому поводу и в призывах к его уму или даже совести. США, НАТО и И-сраел ведут войну с применением всех целесообразно-возможных средств, ясно понимая, что рубеж истины в военном и политическом искусстве – это результат борьбы здесь и сейчас, а не явление объективной истины, часть которой могла быть и у противника.

На войне у противника нет ни правды, ни права на что-либо, включая право на жизнь. Война не наука и даже не спорт, на ней «честных» боёв и схваток не бывает; делай, что хочешь, но победи[23]. Бей противника всегда, везде и всеми имеющимися средствами; Обмани его, перехитри, обдури, замани в ловушку, убей и победи. Вот так спорят на войне, где нет такого рубежа, за который нельзя переходить. Мы уже проиграли одну «холодную войну» за СССР. И не имеем права проигрывать последнюю войну за Россию по тем же научно-спортивным и слабодушно-сопливым политическим причинам Внутренних жидовских врагов России невозможно переубедить, их можно только перебить. Так мы «убедили» шведов, «убедили» французов, «убедили» немцев и евреев так же «убедим».

Завершая этот затянувшийся военно-научный пассаж, следует заметить, что автор не принижает и, тем более, не отрицает важность интеллектуальной борьбы, борьбы умов, как необходимой составной части войны, геополитики и национально-освободительной борьбы. Ещё 2500 лет назад великий китайский военный теоретик, полководец и философ Сунь-цзы изрёк в своём трактате: «Лучшая война – разбить замыслы противника». Однако, полностью принимая данное утверждение, автор убеждён, что разрушение планов и замыслов противника Русской нации даже в мирное время при подготовке национально-освободительной революции осуществляется не по правилам науки, а по законам и принципам войны в духовном, политическом, информационном и другом, пока ещё небоевом пространстве.

Идём дальше. Казалось бы, если национально-освободительная борьба ведётся не только по духовным, геополитическим, но и по военным законам и принципам, то российское офицерство должно выставить на фронт этой борьбы наибольшее количество сил из своего состава. Однако это только так кажется.

Знаменитое выражение из советского фильма «Офицеры» - «Есть такая профессия – Родину защищать!» - как выяснилось, имеет в себе не только пафосно высокий, но и утилитарно низкий смысл и значение. Ведь если офицер – это просто профессия, тогда получается, что достаточно поменять её на другую, и защита Родины перестанет быть обязанностью человека, снявшего офицерские или иные погоны. Это, конечно, не так. Нет и не может быть именно профессии защищать Родину. Защита Отечества есть священная обязанность каждого гражданина России. Отличие офицеров от всех других в том, что они должны уметь вести бой, сражение, операцию профессионально, поскольку военное дело – это их профессия, то есть основной род занятий в мирное время. Ложное отождествление только военного дела и, соответственно, офицерского корпуса с защитой Отечества создало национально-патриотический вакуум в ситуации, когда армия, ФСБ и МВД попали в подчинение Верховному Главнокомандующему, который (которые) по своей политической сути является национальным изменником и предателем.

Ссылки на военную присягу совершенно не уместны, так как её в своё время давало абсолютное большинство нынешних взрослых граждан мужского пола и нет отдельно какой-то генеральской, офицерской, старшинской, сержантской, солдатской присяги или присяги прапорщиков и мичманов. Присяга – одна на всех. Поэтому дело не в офицерской профессии и не в присяге. Дело только в личном понимании и ощущении творимых властью беззакония, национального унижения и социальной несправедливости.

Знаю многих бывших офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат-спецназовцев, с кем вместе служил и воевал, чья личная храбрость и самоотверженность в бою были на высочайшем уровне и кто перешёл в высоко и не очень оплачиваемые охранники и сторожа в ЧОПы или занялся чем-то другим на гражданке. И, оказалось: была профессия воевать – воевали, стала профессия вставлять пластиковые окна или руководить колхозом – мирно трудятся и зарабатывают деньги «настоящим образом». Офицерский люд, освободившись от обязанности воевать по приказу командиров и начальников перестал в данный момент ощущать себя защитником Отечества, даже частично признавая факт скрытой национальной агрессии чужеземцев и захвата ими наших национальных богатств.

Как-то, будучи на отцовской родине – Алтае, был приглашён на встречу ветеранов боевых действий ВДВ и спецназа ГРУ. Приехали на «крутых» машинах сибирские ребята, уверенные в себе и состоявшиеся в гражданской жизни. Сидим у костра, говорю им с подколкой: «Видно, что вы – орлы, сильные птицы; разогнали вокруг себя голубей и ворон, и сами клюёте крошки, сброшенные вам жидами с российского стола…» Вздохнули, глаза опустили. Один земляк, по-свойски, обращается и отвечает: «Надоело, Дед, воевать за тех, кому всё по… Сейчас воюем за себя. Мы в Чечне своё дело сделали; надо будет – и здесь сделаем, тем более, мы здесь у себя всех и всё знаем. Но эту систему в одиночку не завалить. Не хочется дёргаться без смысла». Думаю, такие настроения являются общими для основной массы бывших офицеров и прапорщиков, ветеранов боевых действий, да и всех бывших военных. В силу разного социального положения и интересов они, объединённые только памятью о войне и совместной службе, не могут стать единой общественно-политической организацией, но вполне могут и станут военно-организационным ядром при формировании подразделений народного ополчения с началом революционного восстания. Их главная ценность на этапе подготовки к революционным действиям заключается в налаживании и поддержании тесных личных и иных связей со своими бывшими воинскими частями и соединениями, дислоцированными в местах жительства, а также с другими военными, ветеранскими организациями.

Оценку функционального состояния и революционной способности, а также степень возможного участия кадровых офицеров и других категорий военнослужащих при подготовке революционных действий в настоящее время, необходимо разделить на две части.

Очевидно, что с точки зрения функционального состояния и боевых возможностей воинские части и соединения могут стать решающей военно-политической силой в грядущих революционных событиях. Однако, это суждение будет верным, если армия, Внутренние войска МВД и спецподразделения ФСБ безпрекословно будут выполнять поставленные им задачи по полицейско-карательному подавлению очагов восстаний Русской революции в целом. А здесь не всё однозначно. При всей жёсткой иерархии подчинённости и строгой армейской дисциплине воинские коллективы не являются роботоподобными механизмами по слепому исполнению команд, состоящими из бездумных болванчиков, как считают некоторые националистические идеологи. Последним иногда вторят другие «спецы» по национальным восстаниям, упрекая командиров: мол, поднял бы по тревоге свой полк, бригаду или дивизию, да и двинул бы на Москву.… Но последние десятилетия, особенно две войны в Чечне, оскорбительные и унизительные случаи с Ульманом и Аракчеевым, лишили военные приказы их былой сакральности[24]. Демократические игры по дезорганизации и деморализации российской армии, развенчивание священной сути воинского долга сыграли с жидо-либеральной властью плохую шутку: армия перестала верить власти и доверять её приказам. Она их исполняет, пока не видит в них какой-либо последующей скрытой угрозы для своей личной безопасности. Она будет функционально-покорно идти на параде и под знамёнами отдавать воинскую честь бесстыжим рожам, развалившимся в креслах. Но армия не будет также безпрекословно исполнять приказы по ведению боевых действий против собственного народа и никакой жестокости у власти не хватит заставить её это сделать. В Гражданской войне в России Красная Армия победила не столько гениальной организацией жестокости и насилия, генерированной её вождём Л. Троцким, но главным образом, той правдой, за которой пошли на войну, брат против брата, миллионы русских людей. Еврейской жестокости стало не меньше, если не больше, но у жидов кончилась их обманная правда для русских.

С началом открытых революционных действий армия неизбежно расколется на две очень неравные части: 1) верхушечный её слой – генералитет, значительная часть старшего офицерства и некоторая часть младших офицеров; 2) основной низовой слой армии – солдатская масса и все остальные военнослужащие и служащие Российской армии. Соответственно, и работа с офицерским корпусом армии и всей военной организацией в целом в подготовительный период должна строиться по этим двум, тоже очень различающимся друг от друга направлениям.

Лично-контактная недосягаемость верхнего слоя армии и других силовых структур делает информационно-пропагандистскую работу единственным способом воздействия на него. Генералитет не читает оппозиционную прессу, не следит за новостями в Интернете: на это у него нет ни желания, ни времени. Тем не мене, оппозиционная информация просачивается и туда, и этот слой в силу своих отборных интеллектуальных и волевых способностей и более высокой «кочки» зрения, особенно в МВД и ФСБ, владеет достаточной информацией, чтобы провести собственный анализ внутриполитической обстановки и сделать соответствующие выводы. И хотя объективные выводы о состоянии боеготовности армии и флота и благосостояния народа для власти неутешительные, этим людям есть, что терять и нам не следует ожидать от них даже самых малейших сигналов об их истинных политических убеждениях.

Этот верхний слой наиболее тщательно вычищен жидами, особенно за последние 5 лет, хотя и в нём, как показал демарш начальника Главного оперативного управления Генерального штаба и начальника управления РЭБ (радио-электронной борьбы), есть национально настроенные генералы. В этот слой за последние 20 лет власть закачала множество разной неруси, которые ясно понимают, что с восстановлением в государстве национальной власти русского и других коренных народов России, им на прежних местах не удержаться и, более того, придётся отвечать за содеянное. Тем не менее, высокое функциональное состояние верхних, стратегических и оперативных органов военного, полицейского и политико-административного управления в мирное время не гарантирует стойкость и оперативность, да и вообще поддержание какого-либо управления подчинёнными силами и средствами с началом революционных событий. Дело в том, что вся иерархия управления, начиная от Президента – Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами (армия, МВД, ФСБ) до командира бригады включительно, есть иерархия телефонов и других средств связи. На этом участке управления война есть совокупность радиоволн, электромагнитных колебаний и работы буквопечатающих устройств. Это голова войны.

Война людей начинается с комбата и, опускаясь вниз через ротного и взводного командиров, доходит до солдата. Это руки и ноги войны. Здесь нажимаются спусковые крючки, кнопки выстрелов и пусков, двигаются рычаги управления боевыми машинами и штурвалы самолётов и кораблей. Главные физические действия войны совершаются в звене взвод – рота – батальон. А если довести мысль до упора – в грядущих внутригосударственных событиях солдатская масса и рядовые лётчики и вертолётчики в конечном итоге будут решать, стрелять им или нет, а если стрелять, то в кого. Солдат психологически живёт и ощущает себя во взводе, организационно – в роте, а не в батальоне и тем более не в полку (бригаде). Если рота откажется или по другим причинам не будет стрелять или иным образом действовать против восставшего народа, то всё, что задумывалось и делалось наверху от Генштаба до роты, становится безсмысленным. А сегодняшние роты российской армии – это пока ещё около сотни русских ребят, призванных после «Манежки» на срочную службу. Происходящая замена офицеров сержантами на должностях командиров взводов вместе с ликвидацией института прапорщиков, в том числе и на должностях старшин рот, практически вычистит кадровых офицеров и прапорщиков из ротного звена и сделает солдатско-сержантскую массу в роте психологически и социально господствующей категорией. Такое положение чрезвычайно опасно для войны против высокопрофессионального противника, имеющего в ротном звене около десятка офицеров и уорент-офицеров (прапорщиков), но имеет и положительное значение для выработки воинскими подразделениями верной общественно-политической позиции в будущих революционных событиях. Да и сами оставшиеся офицеры ротного звена, несмотря на пока только обещанное двукратное повышение денежного довольствия, живут не в изолированной среде и знают реальное социальное положение своих родителей, родственников, друзей и знакомых. Конечно, кого-то «купили» этими деньгами, но это лояльность власти мирного времени, а не революционного.