Неготовность театров к свободе.

 

Исследуемый нами период российской истории охватывает все-

го - навсего восемь месяцев. Первые полтора из них - с учетом

времени возобновления спектаклей - театры доигрывали старый ре-

пертуар, лето прошло в борьбе за профессиональные союзы, в бес-

конечных собраниях, конференциях, заседаниях. Автономия вызвала

всплеск групповой борьбы, сценические деятели, независимо от

профессии, стремились не упустить своего шанса при этом переде-

ле власти. Тем временем приближалось открытие нового сезона (он

начинался в сентябре, в Александринке - даже 22 сентября), а от

него до 25 октября - рукой подать.

Понятно, что для спокойного, углубленного осмысления всего

происходящего и его художественного отражения театрам было от-

пущено слишком мало времени. По этой причине было бы не совсем

корректно ожидать слишком много от театров, ориентированных на

подлинное творчество. Более логично - обсудить их готовность к

работе в новых условиях.

27 апреля Постановлением Временного Правительства "О над-

зоре за публичными зрелищами" отменялась предварительная цензу-

ра. Ее сменил принцип регистрации произведений, предназначенных

к публичному представлению, в Книжной Палате и местным Комисса-

ром Временного Правительства.

Дарованная властями свобода застала театры врасплох. Пуб-

лика справедливо ожидала обновления репертуара, но что-нибудь

достойного и заслуживающего внимания в запасниках у драматургов

не оказалось. Ожидания, что в цензурных шкафах полки ломятся от

запрещенных пьес, тоже не оправдались. Их количество, констати-

ровала пресса, "чрезвычайно ограничено. "Ткачи" Г.Гауптмана,

"Заговор Фиеско в Генуе" Ф.Шиллера, "Дурные пастыри" О.Мирбо,

"Павел I" Д.Мережковского, "Савва" и "К звездам" Л.Андреева,

"Рюи Блаз" В.Гюго - вот, кажется, и все" 5230 0. К этому списку

можно добавить еще сатирическую комедию В.С.Курочкина "Принц

Лутоня", "Хоровод" А.Шницлера и "Царь Иудейский" вел. кн. К.Ро-

манова.

Скудость репертуара, отвечающего изменившимся запросам

публики, отчетливо проявилась в плане постановок Малого театра

на новый сезон. Из 11 рекомендованных репертуарно-художествен-

ным комитетом пьес пять были классикой - "Гамлет", "Тартюф",

"Свадьба Фигаро", "Бешеные деньги" и "Шутники"; еще три - сов-

ременных зарубежных авторов - "Саломея" и "Женщина без всякого

значения" О.Уайльда и "Мезальянс" Б.Шоу, и лишь три пьесы при-

надлежали современным российским авторам - "Декабрист" П.Гнеди-

ча, "К звездам" Л.Андреева и "Пастухи" Д.Айзмана. Можно предпо-

ложить, что на уменьшение доли современных российских пьес пов-

лияло принятое решение о повышении отчислений драматургам.

Еще большее недоумение у общественности вызвал список пь-

ес, одобренный к постановке литературной комиссией "образцово-

го" Александринского театра в составе А.А.Блока, П.О.Морозова и

П.Н.Сакулина 5 0(в сентябре его сменила Е.К.Леткова): те же "Пас-

тухи" Д.Айзмана, "Волк" Л.Урванцева, "Светлое заточение" С.Ра-

зумовского, "Конец рода Коростомысловых" и "Кукушкины слезы" А.

Н.Толстого. Шокированная таким выбором критика писала: "Кажет-

ся, нигде не было проявлено столько убожества художественной

мысли, как в вопросе составления репертуара на предстоящий ху-

дожественный сезон (...), где без всякой программы, чисто меха-

нически были соединены пьесы, совершенно различные по своей ху-

дожественной ценности" 5231 0.

Неожиданный выбор членов комиссии в какой-то степени можно

объяснить мощным давлением труппы, хотя, конечно, это не снима-

ет с них ответственность за принятое решение. Бал в театре пра-

вила актерская воля, по поводу которой А.Р.Кугель зло иронизи-

ровал: "Как известно, мы имеем не только самую "свободную в ми-

ре армию" (...), но и самый свободный в мире театр. Мы имели

бы, вероятно, как полинизейцы, и самый свободный в мире костюм,

если бы не мешали климатические условия" 5232 0.

...Сезон 1916/1917 гг. закончился в государственных теат-

рах тускло и невыразительно. Александринцы под занавес выпусти-

ли "Зарево" Е.Карпова, имевшей более идейное, чем художествен-

ное значение. 5 0В Михайловском театре В.Э. Мейерхольд поставил

"Идеальный муж" О.Уайльда, в спектакле были заняты учащиеся

школы сценического искусства. Критика отмечала, что пьеса ока-

залась не по силам ученикам и ученицам, мало знакомым с основ-

ными принципами какой-либо артистической техники. В Москве те-

атры доигрывали старый репертуар: в Малом шли "Без вины винова-

тые", "Сестры Кедровы", "Светлый путь", "Ночной туман"; в МХТ -

"Три сестры", "Вишневый сад", "Нахлебник", "Смерть Пазухина",

"На дне", "На всякого мудреца...", "Хозяйка гостиницы"; в теат-

ре им.В.Ф.Комиссаржевской - "Электра", "Гимн рождеству", "Коме-

дия об Алексее", "Ванька-ключник и паж Жеан", "Трагедия об Иу-

де, принце Искариотском" и т.д.

Посещаемость театров в радужные весенние месяцы была не

очень высокой. Это было неожиданно - в предыдущем сезоне "Моск-

ва, и глазом не моргнув, внесла три миллиона в кассы", 5233 0 хотя

честно признавалось, что "деньги плачены "зря". Не стоил мос-

ковский сезон тех миллионов, которых он скушал" 5234 0.

Равнодушие публики объясняется не только бесцветными пос-

тановками - вряд ли они были намного хуже, чем в предшествующем

сезоне. Изменились не постановки - изменилась жизнь, ценностные

ориентиры, изменилась система общественных ожиданий к искусс-

тву, которое в первые месяцы свободы не могло еще вырваться из

плена старых, привычных тем и идей.

 

Репертуар фарсовых театров

 

Первыми на "злобу дня" откликнулись мобильные фарсовые и

миниатюрные театры, и откликнулись соответствующим репертуаром.

Можно допустить, что и в социальных процессах действует ка-

кой-то аналог ньютоновского закона - "действие равно противо-

действию". В Феврале в репертуаре господствует логика перевер-

тывания.

Цензурные ограничения на изображение августейших особ были

отменены, и фарсово-кабаретные театры во-всю изгилялись над

"священной" еще вчера особой императора, его семьи, Распутина и

их ближайшего окружения. На сценических подмостках разыгрыва-

лись охотно посещаемые пьески, такие, как "Крах торгового дома

"Романов и К°", "У отставного... царя", "Гришка Распутин, му-

жик всероссийский", "Как Гришку с Николкой мир рассудил",

"Царскосельский чудотворец", "Гришкин гарем", "Распутин весе-

лится", "Распутин в аду", "Чай у Вырубовой", "Сегодня ты, а

завтра я" с легко узнаваемыми персонажами - Распутник, Горемы-

ка, Штюрмерфон, Протопопкин и т.д. Поставленная Б.А.Горин-Горя-

иновым в Литейном театре "Комедия двора" была в том же ряду -

"клубнички" в ней мало, но пошлости много", - писала пресса 5235 0.

Такая небрезгливая охота копаться в чужом грязном белье

вызывала естественное отвращение у людей воспитанных и интелли-

гентных. В.Д.Набоков, например, обвинил прессу, что она ведет

"не к чистым высотам, где веет свободой и разумом, а вводит в

вонючую атмосферу старой крепостнической лакейской, где свобод-

ные от барского глаза рабы судачат о своих господах" 5236 0. Эти

слова с полным правом можно отнести и к репертуару фарсово-ка-

баретных театров.

Отдавая должное воспитанности и благородству В.Д.Набокова,

нельзя все же не удивиться защищаемым им правилам поведения - в

стране всего лишь 65 лет назад было отменено рабство. Мы лишь

краешком коснемся такого большого вопроса, как революция и

нравственность - это тема отдельного самостоятельного исследо-

вания. Скажем только, что в претензиях В.Д.Набокова, - безус-

ловно, справедливых - есть удивительная для политика наивность,

но есть и брезгливость барина, откровенно отдающая высокомерным

снобизмом, не совсем уместным в это смутное время.

Летом скандальные "разоблачения" тайн царской семьи стали

охотно разыгрываемой "козырной картой" фарсовых театров. "Рас-

тет (...) черный список вульгарно-бессмысленных пьес, творцы

которых подобно пиявкам присосались к свободному слову" 5237 0 - на

смену дневному распутинскому непотребству предлагаются его

"Ночные оргии", "Светлый черт", "Судьба Николая II", "Наместни-

ки Николая", "Последние монархисты" и "Царскосельская блудни-

ца".

Кроме "скандально-разоблачительной" линии репертуара в

этих театрах получило мощное ускорение и распространение другое

направление - порнографическое. Напомним - начало этому процес-

су положила война. В первые дни революции критик возмущался,

что при самодержавии "обыватель приучался краснеть, созерцая на

сцене раздевальное "искусство" и предвкушать смак сальной кухни

такого театра, читая названия пьес вроде "Покажите, что у вас

есть" и т.п." 5238 0. Отчасти так оно и было, но только отчасти.

"Смак сальной кухни" объясняется ситуацией военного времени -

"каждый день войны уносит культуру" (А.Блок), а не самодержави-

ем. Скорее даже наоборот, при авторитарном царском режиме пре-

делы одобренного и допустимого в искусстве контролируются нед-

реманным оком цензуры, революция рушит заборы ограничений - на

сцене под громкие крики о свободе торжествует репертуарная все-

дозволенность. Нужна длительная традиция, нужен мощный пласт

культуры, нужны усвоенные с детства нормы нравственности, чтобы

художественная жизнь могла выдержать соблазн различных, в том

числе - эротических, искушений. И - одновременно - необходима

добровольная общественная поддержка искусства. Без такой весо-

мой финансовой помощи искусство, прежде всего - зрелищное, не-

избежно склоняется перед экономическим интересом.

Чтобы удержаться на плаву, владельцы фарсовых театров ста-

рались заманить и ублажить публику всеми возможными способами.

Еще не успели просохнуть чернила на царском отречении, как со-

держатели шантанов подали петицию "о разрешении торговли до 3

часов ночи и о разрешении виноградных вин". Правительство на

это не пошло - продажа алкоголя крепостью свыше 1,5° запреща-

лась. Предприниматели отыгрались на репертуаре - его "злачная"

линия была представлена как никогда широко: от гривуазной "Ку-

рортной плутовки", "Любовных шалостей", "Любовного кавардака",

"Веселого рогоносца", "Аромата греха", "Шальной бабенки" через

"Гетеру", "Прелюбодейку", "Содержанку на паях", "Дамочку с ус-

ловием", "Любовь в ванной", "Ночи любви", "Гаремного надзирате-

ля", "Шпанской мушки", "Пуговки от штанов", "Развратницу Митро-

дору" к "Леде" А.Каменского, "Двум Ледам" С.Беловой вплоть до

откровенно скабрезной "Царскосельской благодати", автор который

спрятался под псевдонимом "соч. Маркизы для окон".

Этот последний "фарс-эпизод из жизни Гр.Распутина" стал

гвоздем сезона. Пресса возмущалась, критика негодовала, а пос-

тановка делала битковые сборы. Рецензент возмущался: "Мы комби-

нировали на все лады все новые благодатные условия: и падение

цензуры, и театральную автономию, и театральные союзы - и ра-

достно вздыхали:

- Ну, теперь пойдет музыка не та! Теперь на театр снизой-

дет благодать!

... И дождались!

Снизошла "Царскосельская благодать"...

Публика, "оскорбленная действием", спешила покинуть театр.

Вот, стало быть, какая "благодать" пришла. (...) Мы ругали

старый театр - театр цензуры и "рабского слова". Но теперь,

после постановок, подобных "Царскосельской благодати", мы не

имеем права ругать старый театр! Нам всякий теперь скажет: -

Помилуйте, даже прежде, в дни рабства, никогда не было такой

гадости в театре" 5239 0.

Оставим в стороне эмоции и пафос критика, зададимся прос-

тым вопросом - если публика "спешила покинуть театр", почему

тогда эта постановка шла практически ежедневно? Неужели антреп-

ренер сознательно работал себе в убыток?..

Все имеет издержки, даже демократия. Условия военно-рево-

люционного времени были "благодатны" для "заразы порнографии",

заполонившей подмостки фарсово-кабаретных театров. Репертуарное

непотребство было столь явным, что критика растерялась: "Неуже-

ли наш (...) осиянный революционными лучами театр не сможет

удержаться (...) на краю той чистой свободы, за которой начина-

ется яма свободы порнографической и идиотски грязной?" 5240 0

Все эти ламентации, призывы "не переступать черту", "быть

достойным" и т.д. были гласом вопиющего в пустыне, и вот поче-

му. Есть лишь несколько способов регулирования репертуара - ад-

министративно-командный, идеологический и экономический. Если общество выбрало путь самоорганизации культурной жизни, то - при отсутствии цензуры и весомой финансовой поддержки театрального искусства - содержание репертуара зависит от интересов (в том числе - меркантильных) антрепренера и запросов (как правило, неразвитых) массовой публики. Можно сколько-угодно возмущаться, но в Феврале на сценах шло то, что должно было идти, потому что в революции оказался выброшенным за борт за ненадобностью нравственный опыт страны, а желание театральных предпринимателей "сорвать куш" совпало с неразборчивым вкусом новой публики. И разве случайно, что именно в конце февраля 1917 г. закрывается Камерный театр?

Это событие дало Н.Россову право обвинить публику в том,

что она "в сущности не любит никакого искусства, кроме буржуаз-

ной фотографии своих личных ощущений, услужливо так предоставляемых для нее буржуазными актерами на сцене" 5241 0. Не стоит поминать всуе "буржуазию" - вряд ли именно это понятие характеризует всю новую публику того времени, когда неумолимо перерождался воздух времени, размывалась нравственность, рушились традиционные ценности.

Для теоретиков-идеалистов человек представляется существом

ангелоподобным; для практиков-реалистов он изначально греховен,

потому и разрабатывают они самые разнообразные - этические,

экономические, идеологические, ценностные - механизмы интегра-

ции эгоистических целей и устремлений человека в коллективную

общественную жизнь. При самодержавии низменные инстинкты публики сдерживались цензурой, ее отмена в условиях военно-революционного времени привела к закономерному результату.

По сценам российских театров самоуверенно дефилировали об-

наженные "Леды". Упомянутый выше П.Кохманский организовал на паях с А.Каменским ни много ни мало "Театр дерзаний и парадоксов" и лихо прокатывал в провинции его "Леду" и "Хоровод" А.Шницлера. Это дало повод прессе позлословить: "В Самаре "дерзания и парадоксы", а мы, грешные, в Москве, думали просто порнография. (...) Голая баба с лекцией! Самарские банщики, трепещите!" 5242 0

Осенью, в полном согласии с уже новыми веяниями, А.Каменский завлекал публику на "Вечера социализированной красоты", которые были ни чем иным, "как обычной порнографией, к которой наклеен модный и ходкий по теперешним временам ярлык" 5243 0.

Всплеск так называемой порнографии коробил российскую интеллигенцию. Вообще это очень интересная и совершенно неразработанная в нашей культурологической науке тема - табуированное отношение российской интеллигенции к чувственно-эротическому началу в искусстве и к нарушению этого табу.

Будем откровенны, выросшее в строгих этических нормах пра-

вославной ортодоксии общество было в этом вопросе традиционно

пуританским. Ведь даже очаровательную Анастасию Вяльцеву чопорная критика упрекала в эротичности ее песенной музы. А.Р.Кугель был вынужден растолковывать доморощенным святошам, что "элементы эротики вообще неразлучны с большей частью художественных впечатлений" 5244 0. Он прав - и в целом, и в частности: утвердившийся в начале века стиль modern в самых разнообразных символах обыгрывал элементы эротики.

Но, думается, есть и другая причина анализируемого явления. В это смутное, тревожное время люди жили с ощущением распада империи, надвигающейся катастрофы, что подтверждается резким всплеском самоубийств и необычным ростом преступности. В стране вдруг объявилось множество ведунов, прорицателей и других носителей оккультного знания. Газеты и журналы широко рекламировали "ясновидящую Олю Зубареву, 8 лет", "знаменитую ясновидящую Люцию, 9 лет", "гениальное дитя - ясновидящую и угадчицу чужих мыслей Маню Умницкую, 6 лет"; давала спиритические сеансы "гений мнемотехники и телепатии медиум м-сс Бетти и ее

индуктор м-р Джек"и многое другое, аналогичное.

 

Анафема порнографии.

 

Безысходность и подсознательный страх смерти обусловливали

в эти месяцы ситуацию проживания (прожигания) жизни во всей ее

чувственной полноте. Фарсовые театры лишь обслуживали эти глу-

бинные ожидания публики в низовых, площадных формах.

Сколько благородного гнева, пафоса, язвительной иронии выражено в прессе в эти месяцы в бессчетных рецензиях о засилье порнографии. Видимо, больно задела она за что-то очень живое, уж коли вызвала такой широкий общественный резонанс. Конечно, масштабы самого явления оказались нежданно-пугающими, но только ли в этом дело? Лика Авилова в голодном 1921 г. перечитывает арцыбашевскую "Жену" и записывает в дневнике: "И возмущена еще острее, чем раньше. И ненавижу еще ярче, чем раньше: ненавижу (...) всю эту грязь и мерзость, распущенность, грубость и бессмысленность" 5245 0. Отдадим должное их воспитанности и интеллигентности, но попробуем все-таки разобраться - истина дороже.

Понять и объяснить эту яростную нетерпимость части российской интеллигенции - невозможно, если исходить лишь из собственно порнографического момента в искусстве. Рассуждая строго, ни в арцыбашевских писаниях, ни в умеренно обнаженных артистках Каменской и Кастальской, игравших Леду, не было ни грязной эротики, ни особой "клубнички", даже с учетом всех последовавших нравственных и эстетических поправок на границы "дозволенного" в искусстве. Думается, что кроме воспитанности, порядочности, скромности и естественной брезгливости было и что-то другое, что вызывало у них такую реакцию неприятия и отторжения. Что?

Можно предложить гипотезу, что среди творческих деятелей

России была представительная группа, которая ощущала свое слу-

жение искусству как гражданский долг, как выполнение ответс-

твенной художнической миссии перед обществом, народом. Предс-

тавление об искусстве как деятельности художника в сфере чистой

эстетической формы не было в России преобладающим. Более расп-

ространенным был воспринятый от XIX века завет "служения наро-

ду", который давал творцам мощное психологическое оправдание

своей деятельности как общественно важной и нужной работы, как

благородного труда по просвещению и окультуриванию народа.

Только при этом то, чем они занимались, их "жизнь в искусстве"

была не блажью сытых людей, не личными забавами, нет, совсем

нет - они несли народу Свет, Добро, Красоту и многое другое

возвышенное с таких же прописных букв.

А арцыбашевы, порнографические спектакли и все иже с ними

торгаши от искусства снижали эту благородную мотивацию, перево-

дили священность художнического служения народу в разряд вуль-

гарной коммерции. Тем самым у части творческой интеллигенции

рушились механизмы психологической защиты и морального самооправдания своей деятельности. Думается, что по этой самой причи-

не она столь яростно отвергала так называемую порнографию, уни-

жающую их благородную миссию служения народу.

Главный объект критических стрел - П.Кохманский - попробо-

вал объясниться: "Цель, которую преследует "Леда" - оправдание

публичного выявления красоты человеческого тела; в этой цели,

если отбросить существующую мещанскую мораль, ничего порнографического не заключается". Оппонируя своим хулителям, "людям с загрязненным воображением", он делает сильный ход и обвиняет их в том, что во фрейдизме называется "проекцией": "в реалистической и правдивой картине нравов Шницлера они узнают в герое (...) свои собственные черты, свое собственное искривленное похотью лицо" 5246 0.

В принципе, так бывает - в середине 50-ых годов в СССР бдительные коменданты молодежных общежитий срывали со стен репродукции "Спящей Венеры" Джорджоне, усмотрев в ней "голую бабу". Поэтому трудно в общем виде судить - кто прав: антрепренер или критик, увидевший в спектакле "женщину в одних туфельках. Одетую "во все голое" 5247 0.

Как бы то ни было, но абсолютное большинство сочло спектакль порнографией, а владельцы здания на Тверском бульваре бр. Паршины, который арендовал П.Кохманский, предъявили ему иск на расторжение контракта, ссылаясь на нарушение условий договора - "художественное воплощение на сцене всех отраслей серьезного искусства" 5248 0.

Вообще, интеллигенция России оказалась совершенно неподго-

товленной к вызову "теневой культуры", отражавшей вкусы разно-

шерстной публики этого смутного, переходного времени. Пресса и

архивные материалы тех лет наглядно демонстрируют их наивные

романтические иллюзии о революции, которая делается "по Шилле-

ру". Увы, шквал социальной революции сметает, не замечая, все

аптекарски выверенные в немецких кабинетах рецепты, кипящая ла-

ва революции торит себе дорогу стихийным путем. Грубая проза

жизни разительно разошлась с красивой мечтой, шокированная ин-

теллигенция была близка к панике: "Хам пришел! Хам пришел!" 5249 0

Революция гуляла по России разинско-пугачевской вольницей,

культурная жизнь резонировала этой вседозволенности, и интелли-

генции оставалось только печалиться: "В темные мрачные дни

русский актер говорил как Шиллер и презирал подъячих, а теперь

у него какие-то рыбьи и слова и рыбье дело" 5250 0.

Убеждать хватких театральных предпринимателей прекратить

показ срамного, но прибыльного репертуара - дело бесполезное.

Можно понять некоторую растерянность и даже нравственное смущение А.Р.Кугеля, который всю жизнь воевал с цензурой, но в сло-

жившихся обстоятельствах был вынужден хоть частично признать ее

правоту: "Театр пока что получил от "свободы" полную свободу

порнографии. (...) "Хоровод" Шницлера цензура запрещала. Умно

она делала или нет? Я всегда спорил с цензорами, доказывая, что

"Хоровод" - грандиознейшая поэма, что она проникнута неким мис-

тическим началом рока... "Настолько я изучил Шницлера"... -

говорил я обыкновенно. Но любезные цензора меня прерывали: "Вы

знаете Шницлера, но вы не знаете наших антрепренеров". И, ка-

жется, что они понимали своих клиентов лучше, чем я" 5251 0. А че

рез две недели, досадуя на "всеобщую растерянность" правитель-

ства, на "нежелание пользоваться теми же законами, которое оно

само же издало", он недвусмысленно подталкивал их "власть упот-

ребить" против "порнографических безобразий Кохмано-Каменского содружества... А местные комиссары хоть бы что, и в ус себе не дуют" 5252 0.

Думается, однако, что запретительные меры правительства

были бы малоэффективны в эти дни хаотической русской свободы.

"Власти, - отмечал критик, - при осуществлении своих законных

прав, в настоящее время вряд ли встретят необходимую поддержку

зрителя, разнузданного и развращенного, алчущего и жаждущего

всего пошлого, ультрапикантного и прямо циничного" 5253 0. Не совсем корректно обвинять во всех грехах публику в целом, однако

вывод, что "порнография на сцене уже пустила глубокие корни" -

в общем виде справедлив, естественно, при условии, что порног-

рафия понимается в контексте прошлых, а не современных предс-

тавлений.

Власть совсем не спешила с цензурно-карательными акциями -

то ли по причине своего полного бессилия, то ли из-за предан-

ности идеям демократии. Тогда вмешалась совсем другая властная

сила. Труппа Троицкого фарса получила решительный отпор в

Кронштадте, в котором восставшие матросы захватили заложников и не признавали никакой власти. Труппа намеревалась показать в

городе "Царскосельскую благодать", однако "артистам (...) было

объявлено от имени местного Совета солдатских и рабочих депута-

тов, что ежели только они вздумают пьесу исполнить, то (...)

будут арестованы. "Царскосельскую благодать" пришлось экстренно

везти обратно". Изложив этот инцидент, редакция порадовалась:

"Многое простится кронштадскому Совету (...) за то, что они

приняли "благодать" в штыки" 5254 0.

Не остались в стороне и союзы. После сравнительно недолгой

раскачки Исполком московского союза артистов "пришел к убежде-

нию", что театр Кохманского "не преследует никаких целей, кроме

исключительно порнографических" 5255 0. В итоге бурных дебатов Исполком "заклеймил деятельность Кохманского и выразил порицание артистам, выступившим в "Леде" и "Хороводе" 5256 0. Однако на общую театральную ситуацию в стране это решение никак не повлияло - чуть ли не каждую неделю возникали всевозможные экзотические театры, как например, "Театр красивой жизни", театр изящной комедии "Пэл-Мэл", театр "Улыбка", "Веселый" театр, "Театр смеха и веселья", "Молодой театр", театр "Мозаика", "Интимный театр", театр "Ренессанс", театр художественной сатиры "Ко всем чертям", "Театр для всех", какой-то совсем непонятный "Народно-семейный театр "Шут", "артистическое предприятие совершенно интимного характера - товарищество "вечеринки Коломбины" и т.д.

 

"Злоба дня" в репертуаре.

 

С лета репертуар фарсовых театров видоизменяется - в соот-

ветствии с политической злобой дня. На сценах идут "Дезертир"

Шабельского, "Вова - революционер" и "Революция в городе Голо-

вотяпове" плодовитого Е.Мировича, "Иванов Павел - анархист"

С.Надеждина и В.Раппопорта, пьесы на политическую злобу дня -

"Большевик и меньшевик", "Аннексия и контрибуция" и т.д.

После июльских событий к привычным персонажам фарсовых те-

атров прибавился новый - вождь большевиков В.И.Ленин. На сценах

замелькали "Последние монархисты" с подзаголовком "Штюрмер, Ленин и К°", "Царские грешки" с легко узнаваемыми прототипами:

Матильда Федоровна Пшесинская, Бенин-циммервальдец и т.д. В

"Трагедии глупых людей" некоего Эпикура проезжались по адресу

В.И.Ленина. На какое-то время он стал героем расхожих куплетов,

скетчей, цирковых реприз. Так, в Севастополе В.Дуров вывел на

арену свинью с плакатом: "Вождь большевиков - Ленин". В ответ

на это "местные большевики явились к нему с протестами и угро-

зами. Но Дуров им ответил, что он не боялся царей и царского

правительства, которые не могли закрыть ему рот на цирковой

арене, а поэтому тем более их не боится". 5 0Трюк, по свидетельст-

ву журнала, настроенного, впрочем, антиленински, "имел у севас-

топольцев большой успех" 5257 0. Представляется, что критика имела полное право подытоживать, что "распутиниаду" сменила "лениниада", но насколько она будет долговечнее?" 5258 0

С "Царскими грешками" вышел казус - после очередного пока-

за группа монархистов ворвалась за кулисы и потребовала "для

объяснений артиста Емельянова, изображавшего царя Николая. Ар-

тист предусмотрительно скрылся". Однако на следующий день

доморощенные роялисты явились за кулисы уже во время спектакля и вызвали артиста на дуэль. Емельянов, естественно, отказался. Вмешалась дирекция, "которая почему-то сочла нужным извиниться перед монархистами". Ободренные монархисты ввалились к артисту домой и заявили, что они "без крови не обойдутся и будут прес-

ледовать его до тех пор, пока он не даст удовлетворения" 5259 0.

Артиста, надо полагать, спас Октябрь.

В эти восемь недолгих месяцев фарсовый театр в России ве-

село и бесшабашно праздновал свой короткий "золотой век". Спрос

рождает предложение - театры малых форм росли как грибы после

дождя: "такого количества "миниатюр" в Москве, кажется, никогда

не было. (...) когда все откроются - то их будет около трех дюжин. (...) Публика, как говорится, "валом валит", но, к сожалению, не все миниатюры - на высоте художественных требований" 5260 0.

Если учесть, что фарсы интриговали публику зазывными пьес-

ками вроде "Ниночка ложится спать", "Спальня", "В разных спаль-

нях", то суждение рецензента следует признать интеллигентным.

Более определенно по поводу фарсового репертуара выразился дру-

гой критик: "Радий в чужой постели", "В разных постелях", "Пар-

ные кровати" - удивительно постельный репертуар. (...) И какой

пол больше всего влечет к этому половому репертуару?" 5261 0

Сегодня нам трудно дать точный ответ на этот вопрос, но,

думается, что в залах были представлены обе половины рода чело-

веческого. Иначе никак не объяснить унылых сетований прессы,

что осенью 1917 г. Москва веселилась "как никогда". Девизом

этой публики было изречение - "Ко всем чертям!" 5262 0 Впрочем, не будем торопиться осуждать этих людей; вспомним, какие страшные испытания выпали потом на их долю и пожалеем их.

 

Молчание искусства

 

Агрессия фарсового репертуара оттеснила коллективы худо-

жественных исканий на самую далекую обочину театральной жизни.

Это было несложно - ни одной сколько-нибудь талантливой или

достойной пьесы в летние месяцы не появилось, что, впрочем, то-

же не удивительно: в стране бушевали социальные страсти, камни

раздора были разбросаны, а время их собирать еще не пришло.

"Скудость нового репертуара - безгранична, - писал А.Р.Кугель.

(...) Где же вы, страдавшие от стеснения, покажите, как на вас

отразилась свобода, взмахните освобожденными крыльями" 5263 0.

Взмахнуть - не сложно, но для полета крыло должно опирать-

ся на атмосферный воздух. Увы, социально-политическая и куль-

турная атмосфера тех дней никак не способствовала творческому

взлету.

Свобода оказалась с двойным дном: радость освобождения

быстро улетучилась, наступила вакханалия какого-то лихорадочно-

го прожигания жизни. "Каждый вечер, - свидетельствует очевидец,

- толпа... самодовольных, несмотря на то, что родина летела к

гибели, богатых, несмотря на то, что русский рубль стоил тогда

10 копеек, людей (...), платя бешеные цены, по 100 рублей за

ложу и по 20 за кресло, наполняли представления разных миниатюр

и кабаре. (...). Это был пир, поистине, во время чумы" 5264 0.

Демократически ориентированная интеллигенция в эти дни му-

чительно размышляла - почему отечественное искусство не прошло

испытание свободой? Разрыв между чаяниями и жесткой правдой

переживался ею тяжело, она была вынуждена признать, что ее ожидания не оправдались: "Еще ни один истинный талант не заговорил языком свободы в это свободное время. Молчит поэзия. Молчит беллетристика. Молчит театр. Живопись тоже молчит. То, что появляется нового в печати, на сцене, в живописи - недостойно ни переживаемого времени, ни своих титулов" 5265 0.

Такое нетерпение сердца русской интеллигенции представля-

ется несколько странным: плоды искусства созревают медленно.

Молчание искусства в это время объясняется сложным переп-

летением причин. Исторически так сложилось, что животворящая

энергия художника получала постоянный стимул в преодолении раз-

нообразных властных запретов. Вольтова дуга высокого искусства

возникала между двумя противоположными полюсами - творцом и властью. В Феврале второго полюса - власти - не стало, напряже-

ние сопротивления упало, а новые стимулы творчества еще не

оформились в самой жизни.

Нравственным императивом русского искусства всегда была

его великая боль за "униженных и оскорбленных", защита малых и

сирых от произвола власти. В этом видели свою непреложную граж-

данскую миссию передовые художники, в этом их поддерживала

"прогрессивная" критика, этого требовала от них демократически

настроенная общественность. Социальный посыл в русском дорево-

люционном искусстве был, как правило, важнее изысканности эсте-

тической формы. Конечно, была и другая, противоположная линия:

был Пушкин - "античный век России" (М.Гершензон) и фантасмаго-

рический Н.Гоголь, были Ф.Тютчев и А.А.Фет, были Л.Толстой,

А.П. Чехов, А.А. Блок, были П.И. Чайковский и А.Н. Скрябин, были М.А. Врубель и мирискусники, был замечательный взлет русского

авангарда первой четверти ХХ века - все это вошло в золотой

фонд мирового искусства, обогатило его новыми художественными

идеями.

Однако мощный ствол русского искусства уходил своей раз-

ветвленной корневой системой в глубокие пласты народной жизни.

В этой линии и "Станционный смотритель" Пушкина, и "Шинель" Гоголя, и "Бедные люди" Ф.Достоевского, творчество Н.Некрасова,

Г. Успенского, М.Горького, товарищества передвижников и многое,

многое другое. И система ценностей интеллигенции (впрочем, надо

брать более широкий пласт российского общества - вся читающая

публика), и сложившаяся практика бытования искусства объективно

способствовали формированию определенного - социально-ориенти

рованного - типа мышления художника: "гражданином быть обязан!"

Русское общество не накопило к Февралю достаточного запаса

внутренней свободы, о чем мечтал еще А.И.Герцен, оно оказалось

не готовым воспользоваться плодами наступившей свободой. Нельзя

приказать себе проснуться наутро свободным гражданином, выдав-

ливание из себя по каплям раба - трудный и исторически долгий

процесс. А в Феврале, как мы уже отмечали, времени катастрофи-

чески не хватало.

Февраль порушил еще одну абстрактно-гуманистическую идею

интеллигенции, доставшуюся ей в наследство от ХIХ века: он по-

казал, что демократизация культуры сама по себе еще не создает

в широких массах потребность в приобщении к искусству. Надежда,

что в условиях свободы люди начнут штурмовать музеи, галереи,

библиотеки и т.д., что оставшись один на один с искусством они

станут лучше, чище, благороднее, что оно их "выпрямит" и оду-

хотворит - все это, увы, не оправдалось.

Незнание народа восполнялось у интеллигенции разного рода

мифологемами. Вообще такое нерасчлененное мифологизированное представление о народе - носителе всех возможных добродетелей,

народе-богоносце было очень широко распространено среди русской интеллигенции. Отсюда понятны мартовские мечтания А.Я.Таирова, считавшего, что "народ - вот тот сказочный принц, что может вернуть к ж