Роль криминалистической диагностики в построении следственных версий

В криминалистике существует весьма большое коли­чество определений версий. Они содержатся в каждом учеб­нике криминалистики, в многочисленных монографиях и пособиях.

В качестве примера может быть взято определение версии, даваемое И. М. Лузгиным в его монографическом исследовании "Методологические проблемы расследования". Это определение подкупает своим лаконизмом и четкостью выражения позиции автора. "Версия, — отмечает И. М. Лузгин, — представляет собой обоснованное предположе­ние относительно события преступления, его отдельных эле­ментов либо о происхождении и связи доказательственных фактов"¹. К сожалению, в самом определении не указано, на чем основывается версия, а говорится лишь о ее обосно­ванности, однако чуть ниже автор восполняет этот пробел, говоря о требованиях, предъявляемых к версии. Здесь же, после определения версии, раскрывается ее сущность, ко­торую И. М. Лузгин трактует следующим образом: "Вер­сия — это форма мышления, которая в логике именуется гипотезой. В структуре версии обнаруживаются те же эле­менты, что и в структуре гипотезы. Так же как и гипотеза, версия имеет основания своего возникновения и процесс формирования предположительного суждения (первая ста­дия), анализ этого предположения и разработку следствий, вытекающих из основного положения (вторая стадия), про­верку сведений, их сопоставление с данными, полученными в результате производства следственных действий (третья стадия)"².

Из сущности версии как гипотезы, по мнению автора, вытекают и требования, предъявляемые к построению вер­сий. Это, во-первых, то, что версия как обоснованное пред-

¹ Лузгин И. М. Методологические проблемы расследования. М., 1973. С. 133—134. ² Там же. С. 134.

положение должна опираться на факты. Вторым требова­нием является облечение построения версии в форму логи­ческой процедуры, результатом которой является предпо­ложительное умозаключение. При этом как основания, так и процесс умозаключения должны быть четко определены, обеспечивая возможность их проверки в любой стадии. И, наконец, третьим необходимым условием построения вер­сии автор считает то, что проверка версии должна начи­наться с анализа умозаключения, выведения следствий из версии.

Будь подобная трактовка единственной или единоглас­ной в криминалистической литературе, нам не оставалось бы ничего другого, как распространить на следственную версию все сказанное в предыдущих разделах о гипотезе, ее роли в диагностировании, и на этой основе попробовать отождествить процесс построения следственной версии с конструированием гипотезы в криминалистической диагно­стике, а само расследование — с диагностированием. При всей привлекательности подобного пути он был бы ошибоч­ным и тупиковым. На самом деле все обстоит не так просто, а значительно сложнее.

В той же цитируемой работе И. М. Лузгина мы нахо­дим возражения против отождествления версии и рабочей гипотезы в научном поиске как временном объяснении ка­ких-то фактов. Причем различие автор видит в основном в назначении научной гипотезы и версии. Первая — это пред­положение о непосредственно не наблюдаемом явлении, вторая — объяснение фактов, содержащих признаки пре­ступления. (Нелишне отметить в этой связи, что версия так­же касается явления, которого следователь непосредствен­но не наблюдает и не наблюдал.)

Еще более сложная и противоречивая картина выри­совывается при ознакомлении с многочисленными трактов­ками версий в криминалистике, анализ которых, очень тща­тельный и, можно сказать, исчерпывающий, дал Р. С. Бел­кин в его фундаментальном труде "Курс советской крими­налистики"¹.

Сопоставив имеющиеся в литературе определения вер­сий, автор пришел к обоснованному выводу о том, что эти определения в зависимости от того, на чем делался акцент их авторами, можно подразделить на логические, содержа­тельные и функциональные.

¹ См.: Белкин Р. С. Курс советской криминалистики. М., 1978. С. 286—304.

Первая группа определений (логические) трактует кри­миналистическую версию как разновидность гипотезы. Наряду с цитируемой ранее работой И. М. Лузгина, к дан­ной группе могут быть отнесены работы А. А. Старченко¹, А. Н. Васильева², А. Р. Шляхова³, А. А. Эйсмана⁴ и других авторов.

В этой же группе определения логической природы версии находятся и представители несколько отличной точки зрения. Их позиция заключается в том, что версия объяв­ляется сходной с гипотезой, однако сами понятия не ото­ждествляются. Так, С. А. Голунский⁵ отмечал, что всякая версия по своей логической природе сходна с тем, что в науке называют гипотезой. При этом отличие версии от ги­потезы он видел в характере объясняемых ими фактов и в степени их научной обоснованности.

Аргументируя отличие версии от гипотезы, приводят и иные основания. Так, Г. В. Арцишевский перечисляет в качестве отличительных признаков: процессуальный поря­док проверки версии; ее динамичный, поисковый характер; возможность активного противодействия в ходе ее провер­ки со стороны заинтересованных лиц; содержание (юриди­чески важные обстоятельства дела). Наряду с этим, по мне­нию автора, отличие заключается еще и в том, что гипотеза не всегда может быть подтверждена достигнутым уровнем практики⁶.

Сопоставляя приведенные позиции, Р. С. Белкин спра­ведливо отмечает, что существующее противоречие на уров­не систем "версия — это гипотеза" и "версия сходна с ги­потезой" объясняется тем, что сторонники второй точки зрения сопоставляют версию с общей гипотезой, а не с ча­стной.

Как известно, сферы применения гипотез достаточно разнообразны. Говоря о гипотезе, А. А. Старченко отмечает: "Она (гипотеза) применяется как при познании общих при­чинных связей и закономерностей, так и при установлении единичных явлений, событий, фактов. При этом ею поль-

¹ См.: Старченко А. А. Логика в судебном исследовании. М., 1958. С. 76; его же. Гипотеза (судебная версия). М., 1962. С. 18.

² См.: Васильев А. Н. Следственная тактика. М., 1976. С. 53.

³ См.: Шляхов А. Р. Следственные версии, их виды, приемы по­строения и проверки // Теория и практика криминалистической экспертизы. Сб. 8. М., 1961. С. 49.

⁴ См.: Эйсман А. А. Логика доказывания. М., 1971. С. 98.

⁵ См.: Голунский С. А. Планирование расследования // Советская криминалистика на службе следствия. Вып. 10. М., 1958. С. 14.

⁶ См.: Арцишевский Г. В. Следственные версии. М., 1973. С. 7—8.

зуются не только в научном исследовании (подчеркнуто нами. — Ю. К.), но и в тех случаях, когда предполагают возможные причины, обусловившие появление конкретных фактов и событий в области практической деятельности и обыденной жизни"¹.

Деля гипотезы на общие, частные и рабочие, обычно указывают и на сферы их применения. Общие — это пред­положение о свойствах или причинах, объясняющих проис­хождение определенной группы однородных явлений. Сфе­ра применения общих версий — это познание закономерно­стей развития природы, общества, мышления.

В отличие от общих частные гипотезы представляют собой "предположения, объясняющие существование, свой­ства и причинную зависимость между конкретными еди­ничными фактами, явлениями, событиями"². Сфера их при­менения — экспериментальная часть естественных наук, общественно-исторические науки (история, археология, эко­номические науки, языкознание и т. п.), практическая дея­тельность, в том числе судебно-следственная.

В свете изложенного может быть признан правильным и достаточно обоснованным вывод, к которому приходит Р. С. Белкин: "Представляется наиболее правильным рас­сматривать версию как разновидность частной гипотезы"³. Являясь разновидностью частной гипотезы, версия, по мнению сторонников логического ее определения, обладает такими специфическими особенностями, которые происте­кают из особенностей сферы ее использования — судебно-следственной:

1) версия конструируется и используется в уголовном

судопроизводстве;

2) версия опирается на факты (признаки), объясняет факты и обстоятельства, способствующие установлению истины по делу;

3) проверка версии ограничена сроком, определяемым

законом;

4) для проверки версии используются специфические методы и специфические формы их реализации;

5) проверке версии может быть противопоставлено ак­тивное противодействие со стороны лиц и целых групп (груп­пировок, сообществ), заинтересованных в сокрытии истины по делу путем дискредитации версии, подрыва веры в ее истинность.

¹ Старченко А. А. Гипотеза. С. 12—13.

² Там же. С. 15.

³ Белкин Р. С. Указ, работа. С. 287.

Что касается попыток отождествить криминалистиче­скую версию с рабочей гипотезой, то здесь Р. С. Белкин солидарен с приведенным нами ранее мнением И. М. Лузги-на и отмечает, что версия в отличие от рабочей гипотезы не носит временного характера, будучи выдвинутой, она пре­тендует на истинность, т. е. постоянство объяснения.

Содержательное объяснение версии исходит из харак­теристик и круга объясняемых фактов, объектов, явлений. С учетом этого версия по своему содержанию может ка­саться всего события в целом (всех элементов состава пре­ступления) или отдельных элементов, обстоятельств собы­тия, групп фактов. Подобная точка зрения нашла отраже­ние во многих учебниках криминалистики и монографиче­ских исследованиях¹.

Отражением данной точки зрения является высказы­вание А. Н. Васильева о том, что версия — это предположе­ние "о наличии преступления в исследуемом событии, его характере, элементах состава преступления, отдельных об­стоятельствах и их значении, а также о виновных лицах, формах вины, мотивах и целях преступления"².

Охватив столь широкий круг разноплановых обстоя­тельств, сторонники подобной точки зрения не могли не за­думаться над тем, что же может и должно служить основа­нием для построения подобных версий (гипотез). К сожале­нию, решение этого вопроса видели в объеме, а не качестве информации, используемой для построения версии. Отсюда выводы о том, что следственной версией может именовать­ся только предположение, основанное на всей совокупно­сти фактов, в отличие от просто предположений, касаю­щихся отдельных фактов³.

Справедливо раскритиковав подобную позицию, Р. С. Бел­кин истинно провидчески обратил своевременно внимание на другой, как нам кажется, более важный аспект. "Речь идет о том, — отмечал он, — каким признаком должны обладать исходные данные и факты, в отношении которых строятся версии"⁴. По мнению Р. С. Белкина, этим призна­ком является относимость к делу, связь с предметом дока­зывания.

¹ См.: Винберг А. И., Минъковский Г. М., Рахунов Р. Д. Косвенные доказательства в советском уголовном процессе. М., 1956. С. 86; Васильев А. Н. Указ, работа. С. 55; Лузгин И. М. Указ, работа. С. 135; Шляхов А. Р. Указ, работа. С. 14.

² Васильев А. Н. Основы следственной тактики. М., 1960. С. 15.

³ См.: Арцишевский Г. В. Понятие версии расследования // Во­просы криминалистики. Вып. 6—7. М., 1962. С. 20.

⁴ Белкин Р. С. Курс советской криминалистики. Т. II. С. 292.

Отдавая должное прозорливости Р. С. Белкина, сумев­шего обратить внимание на главное в построении следст­венной версии — обоснованность ее признаками преступ­ления, нельзя не признать, что названные им признаки хотя и являются необходимыми, но далеко не достаточны, чтобы говорить о подлинном обосновании версии (гипотезы), вы­двигаемой в области практической деятельности, но удов­летворяющей при этом всем требованиям научного построе­ния гипотезы.

Мы далеко не случайно уделили большое внимание в данной работе гносеологической сущности диагностики (ди­агностика и семиотика)¹ и методологии криминалистической диагностики (построение гипотез при криминалистической диагностике)². В этих разделах работы (как, впрочем, и в некоторых других) обращается особое внимание на понятие признака как категории, используемой при построении ги­потезы, на требования, предъявляемые к таким признакам. Если мы хотим говорить о подлинно научном подходе к фор­мированию следственных версий, понимая под этим част­ную гипотезу, мы обязаны подумать о надлежащем обеспе­чении этого формирования такими необходимыми призна­ками, как базис версии (гипотезы), ее обоснование и мате­риал для ее построения. Нельзя сказать, что признакам не уделялось совсем внимания в работах, касающихся следст­венных версий. Так, говоря о возможности построения вер­сии на основе аналогии, И. М. Лузгин отмечает: "Необходи­мо учитывать характер сравниваемых признаков, их суще­ственность в данном конкретном случае, происхождение (не­обходимое или случайное); количество сравниваемых при­знаков, различия между признаками"³.

Соглашаясь полностью с приведенным высказывани­ем, хотелось бы отметить, что подобные действия должны иметь место не только при построении версии по аналогии (так называемая перенесенческая индукция), а во всех слу­чаях и для всех вариантов построения версий.

Рассмотрим, насколько это возможно на современном этапе развития, учение о версиях и практику его реализа­ции. Начать целесообразно с классификации версий.

Авторы работы "Криминалистика социалистических стран" классифицируют версии:

а) по субъекту выдвижения — следственные, опера­тивно-розыскные, судебные, экспертные;

¹ См. гл. 2, § 2.

² См. гл. 5, § 1.

³ Лузгин И. М. Методологические проблемы расследования. С. 147.

б) по объему — общие и частные;

в) по юридической значимости предполагаемых обстоя­тельств — версии об отдельных элементах состава престу­пления, версии о доказательственных фактах, иные вер­сии;

г) по степени типичности ситуации — типичные и ати-пичные¹.

Более детализированную классификацию предлагает И. М. Лузгин, беря в качестве оснований:

а) объем понятий (общие и частные);

б) сферу использования (следственные, экспертные, судебные, оперативно-розыскные);

в) субъектов (версия следователя, обвиняемого, свиде­теля, потерпевшего, защитника, специалиста, понятого);

г) степень вероятности (версии маловероятные, наибо­лее вероятные);

д) время построения (первоначальные, последующие);

е) отношение к предмету доказывания (версия обвине­ния, оправдательная версия).

Как видно из приведенного сопоставления двух клас­сификаций, они совпадают лишь по одному основанию — по объему (общие, частные). Все остальное различается. В первой классификации неясно основание "юридическая зна­чимость". Что имеют в виду авторы под версиями о доказа­тельственных фактах, если они оторваны от элементов со­става преступления (а именно так и следует из приведен­ной редакции). Непонятно, о каких "иных версиях" гово­рится применительно к этой же категории "юридической значимости". И уж совсем не ясно, что значит "атипичные версии". Если под этим подразумевается версия по поводу некоей "атипичной криминальной ситуации", то каждая из ситуаций всегда своеобразна в некоторой мере, однако к ней едва ли применим термин "атипичная", скорее следует говорить о конкретной в каждом случае ситуации.

Нельзя согласиться и с большинством классификаци­онных категорий, предлагаемых И. М. Лузгиным. Оторвав сферу использования версии (следственная, экспертная и т. д.) от субъектов, конструирующих версию, он вводит ка­тегории версий обвиняемого, пострадавшего, свидетеля и т. д. Думается, что применительно к данным лицам нет ос­нования говорить о версиях в том значении, которое им при­дает сам автор. По-видимому, речь должна идти об объяс­нениях (пояснениях) этих лиц или об их предположениях.

См.: Криминалистика социалистических стран. М., 1986. С. 189—190.

Вызывает возражение и деление версий на маловеро­ятные и наиболее вероятные. Каждая версия, если ее пони­мать как частную гипотезу, является проблематичным (ве­роятным) умозаключением.

В предыдущих разделах работы достаточно говорилось о движении версии от вероятного знания к достоверному. Не повторяя ранее сказанного, следует подчеркнуть, что степень вероятности для версии — категория подвижная. Маловероятная версия, получая постоянные подтвержде­ния в ходе ее проверки, очень скоро может перейти в кате­горию приближения к достоверному знанию, в то время как версия, представлявшаяся наиболее вероятной, будет от­ринута как бесперспективная, не находящая подтвержде­ния. Поэтому делить версии по такому основанию, как сте­пень вероятности, не только неправильно, но и вредно, учи­тывая естественное желание субъекта обратить все свое пер­воочередное внимание на проверку "наиболее вероятной вер­сии", разумеется, в ущерб прочим версиям.

Не просматривается какой-либо необходимости в де­лении версий на первоначальные и последующие. Версии могут конструироваться на различных этапах расследова­ния, по мере необходимости. Однако важнее обратить при этом внимание на такое свойство версии, как ее трансфор­мация в ходе проверки, пополнение новыми признаками, т. е. важнее говорить об этапах, которые проходит версия (это может быть и первоначальный, и последующий, и за­вершающий), чем делить их на первоначальные и после­дующие. Вызывает сомнение в целесообразности существо­вания и такое основание деления, как версия обвинения и оправдательная версия. Во-первых, трудно согласиться с позицией автора, что именно это отражает отношение вер­сии к предмету доказывания, а во-вторых, подобное деле­ние способно исказить природу версии как гипотезы, как предположения об определенном событии и его составляю­щих. В данном случае — о преступлении, его элементах, обстоятельствах дела. Версия, независимо от того, что она конструируется субъектом, должна являться объективным отражением события, по поводу которого делается умозак­лючение.

Отмечая данное обстоятельство ранее¹, мы подчерки­вали ошибочность взглядов, высказываемых в юридической литературе по поводу субъективизма версии. Как разно­видность гипотезы версия должна объективно отражать

См. гл. 2, § 1.

объясняемые ею факты. Приняв это за аксиому, трудно со­гласиться с допустимостью конструирования каких-либо "односторонних" версий: обвинительных, оправдательных и т. п.

Сведя, как он отмечает, многочисленные классифика­ции криминалистических версий к трем видам, Р. С. Белкин предложил, по сути дела, исчерпывающую классификацию:

1) по субъекту выдвижения — следственные, опера­тивно-розыскные, судебные, экспертные. Разновидностью следственных названы розыскные версии следователя;

2) по объему (кругу объясняемых фактов) — общие и частные;

3) по степени определенности — типичные и конкрет­ные¹.

Из этой классификации мы и будем исходить в даль­нейшем изложении материала². Особый интерес при этом будут представлять следственные версии и их разновидно­сти — розыскные версии следователя, следственные общие и частные, типичные и конкретные. При этом под типичной версией будет пониматься наиболее характерное для дан­ной ситуации предположительное объяснение отдельных фактов или события в целом с позиции соответствующей отрасли научного знания и обобщенной практики расследо­вания.

При анализе криминалистической литературы, посвя­щенной проблеме следственных версий, заслуживает осо­бого внимания трактовка информационной основы, исполь­зуемой для построения версий. Авторы работы "Кримина­листика социалистических стран", ссылаясь на позицию А. М. Ларина³, делят эту информационную основу на две системы. Первая представляет собой совокупность установ­ленных по конкретному делу фактических обстоятельств; вторая — информационную систему понятий и представле­ний о разных видах преступлений и их признаках, сформу­лированную на основе собственного и коллективного опыта⁴.

Развивая это положение, И. М. Лузгин отмечает: "Вер­сии обеспечивают установление и исследование связей ме­жду сложными юридическими конструкциями, существую­щими в виде абстракций, отображающих конкретные "жи­вые" факты объективной действительности". И далее: "Вер-

¹ См.: Белкин Р. С. Курс советской криминалистики. Т. П. С. 303.

² Экспертные версии, которые мы именовали гипотезами, были рассмотрены в гл. 5 и 6.

³ См.: Ларин А М. От следственной версии к истине. М., 1976. С 192—193.

⁴ См.: Криминалистика социалистических стран. С. 192.

сия соединяет в себе абстракцию состава с признаками кон­кретного деяния. С помощью версии следователь выражает свое отношение к реальным фактам, дает им оценку, сооб­разуясь с абстракцией состава"¹.

Таким образом, информационной базой версии приня­то считать, с одной стороны, фактические обстоятельства, "живые" факты, с другой — абстракции, отражающие та­кие юридические понятия, как состав преступления, его элементы, предмет доказывания.

Прежде всего хотелось бы обратить внимание на неоп­ределенность трактовки понятий "фактические обстоятель­ства", "факты". С позиций теории познания такая трактов­ка не может вызвать и не вызывает возражений. Понимая под фактом дискретный кусок действительности, данный нам в ощущении, можно согласиться с понятием "фактиче­ские обстоятельства". Но с позиции гносеологического, се­миотического, языкового обеспечения подлинно научного, обоснованного построения гипотезы подобная трактовка информационной базы не выдерживает никакой критики. Нет строгости определения наподобие того, как определя­ется признак в качестве выразителя свойств; нет требова­ний, предъявляемых к диагностическим признакам; нет ие­рархии признаков; нет и не может быть надлежащей оцен­ки признаков, которые не обозначены в этом качестве. От­сюда и "научная", мы подчеркиваем научная в кавычках, обоснованность версии (частной гипотезы), возможность опе­рировать с нею по законам логики, рассмотренным выше².

Возникает естественный вопрос, можно ли что-либо сделать в плане перевода этого процесса на подлинно науч­ную основу, формализовать его, повысить достоверность и научную обоснованность операций, осуществляемых с вер­сиями, в отношении какого класса версий это может быть возможным и достижимым (всех или только какой-то час­ти). Вопрос этот не нов и не нами сформулирован. Еще в 1973 г., т. е. почти четверть века назад, два выдающихся криминалиста, Р. С. Белкин и А. И. Винберг, в своей работе, посвященной общетеоретическим проблемам криминалисти­ки, отмечали: "...Дальнейшее развитие криминалистики должно привести к созданию знаковых систем криминали­стики, что чрезвычайно существенно для предельно сокра­щенного и четкого выражения ее понятий и суждений с соблюдением при этом четкой однозначной связи между знаками и фиксируемым в них содержанием. В криминали-

¹ Лузгин И. М. Указ, работа. С. 141—142.

² См. гл. 5, § 2.

стике, как мы уже имели возможность убедиться, такого рода тенденция возникает на пути использования ею ки­бернетики, математической статистики, математической (символической) логики, теории рефлексивных игр и дру­гих областей знания...

...Разработка версий и другие вопросы логической, мыс­лительной деятельности следователя будут более упорядо­чены и эффективны при создании специального языка кри­миналистики, в том числе и такой его разновидности, как графическое моделирование...

...Частная методика расследования сможет быть час­тично выражена на формализованном, искусственном язы­ке знаков¹, в виде определенных формул"².

Хочется думать, что под категорию "других областей знаний", упоминаемых авторами в качестве способных обес­печить решение упомянутых задач, подходит и создавае­мая ныне криминалистическая диагностика.

Однако прежде чем ответить на поставленные несколько ранее вопросы о возможности объективизации процесса построения криминалистической версии по образу и подо­бию частных гипотез, конструируемых в естественных нау­ках, т. е. с использованием систематизированных призна­ков и их комплексов, целесообразно рассмотреть третью категорию определений версий — функциональных.

Как отмечает Р. С. Белкин, функциональные опреде­ления версии преследуют цель выявления ее роли в судеб­ном исследовании в целом, в расследовании, в производст­ве экспертиз. Функциональный аспект версии рассматри­вают обычно с трех позиций: гносеологической, организа­ционной и тактической.

Организационный аспект версии сомнения ни у кого не вызывает, так как по общему признанию следственные вер­сии определяют направление расследования, являются его организующим началом и, как образно отмечает Р. С. Бел­кин, "ядром" планирования действий следователя³.

Немногочисленные разногласия по поводу того, явля­ется или не является версия тактическим приемом, также могут быть сняты справедливым утверждением Р. С. Бел­кина, "что ни сама версия, ни ее построение и проверка, ни ее использование...не являются тактическими приемами"⁴.

¹ О естественном, искусственном и знаковом языке науки см. гл. 2, § 3.

² Белкин Р. С., Винберг А. И. Криминалистика (общетеоретиче­ские проблемы). М., 1973. С. 260, 261, 263.

³ Белкин Р. С. Указ, работа. С. 298.

⁴ Там же. С. 300.

Выдвижение и проверка версий, осуществляемые по зако­нам логики, обеспечивают весь процесс доказывания, отра­жают логический процесс мышления, пронизывающий все следствие, и не являются частью какого-либо одного след­ственного действия или их комбинации, применительно к которым говорят обычно о тактическом приеме.

В контексте данной работы основное внимание в дан­ном месте необходимо уделить первому из названных ас­пектов функционального определения версии — гносеоло­гическому.

С гносеологических позиций версию нередко рассмат­ривают как метод познания. Так, в работе И. М. Лузгина содержится утверждение о том, что версия выполняет "функцию метода познания", "является методом познания"¹. О следственной версии, как об "одном из криминалистиче­ских методов", говорят и авторы "Криминалистики социа­листических стран"². Однако и они сами, и многие другие криминалисты, чувствуя некоторую условность подобного утверждения, наличие элементов упрощенчества в попыт­ке признать версию методом и понимая, что версия — это часть большого логического процесса и как его часть сама является комплексом реализуемых методов (анализ, син­тез, индукция, дедукция, моделирование и др.), пытаются найти иное определение версии. Так, в той же работе "Кри­миналистика социалистических стран" после определения следственной версии как криминалистического метода чуть далее авторы пишут: "Следственные версии понимаются нами как единый и в то же время сложный, многосторонний процесс мышления, включающий в себя и его результаты"³. Подобная трактовка не согласуется с теми определениями и классификациями методов, которые приняты в теории познания, равно как и в криминалистике.

А. М. Ларин рассматривает версию как "весьма специ­фическое, сложное, отнюдь не зеркальное отражение дей­ствительности, а интегральную идею образа"⁴. С позиции моделирования версию предлагали считать элементом мыс­ленной модели или информационно-логической (вероятно­стной) моделью.

Не соглашаясь с упрощенной трактовкой следственной версии в качестве метода, Р. С. Белкин отмечает: "Если быть

¹ Лузгин И. М. Указ, работа. С. 139—141.

² Криминалистика социалистических стран. С. 190.

³ Там же.

⁴ Ларин А. М. От следственной версии к истине. С. 12—13, 29.

точным, то следует признать, что сама по себе версия не является средством приращения знания, средством пере­хода от вероятности к достоверности в судебном исследова­нии. Такую роль играет процесс проверки версий"¹. Дейст­вительно, версия не может быть охарактеризована как ме­тод, условием применения которого является, как известно, приращение нового знания. Прав Р. С. Белкин и в другом, что переход от проблематичного знания к достоверному обес­печивает не создание версии, а ее проверка.

Нам представляется, что не было бы характеристик версий как криминалистического метода, не надо было бы прибегать к весьма расплывчатым определениям типа "еди­ный, сложный, многосторонний процесс мышления" и дру­гим, приведенным выше, если бы версии было отведено то значение, которое занимает гипотеза в диагностике.

Хотим еще раз напомнить о том, что мы не предлагаем немедленно и бесповоротно заменить все то, что десятиле­тиями именовалось "расследованием", на диагностирование. Замена понятий была бы неверной по существу и ничего не дала бы позитивного. Однако нельзя не видеть существен­ного сходства между расследованием и диагностированием по их гносеологической сущности, по методологии осущест­вления, по целям, задачам и средствам достижения. Пора, по-видимому, признать этот факт и подумать над тем, где, в каких областях криминалистики и в какой мере могут быть применены положения методологии диагностики, в частности диагностики криминалистической.

В работе "Научный поиск" ее автор Е. Жариков в свое время отмечал: "Несомненна полезность изучения структу­ры научного поиска для теории судебного расследования. Ведь судебное расследование представляет собой деятель­ность, во многих отношениях подобную той, которую осу­ществляет ученый. О правомерности такого подхода гово­рит уже вывод об одинаковости характера цели, которую ставит ученый и следователь — сделать неизвестное из­вестным. В философской и юридической литературе за по­следние два десятилетия, насколько нам известно, не было опубликовано ни одной специальной работы, в которой бы вопрос ставился в указанном плане. А между тем можно предполагать, что такого рода сравнительный анализ ока­жется полезным и для гносеологов, и для юристов, теорети­ков и практиков"².

¹ Белкин Р. С. Указ, работа. С. 292.

² Жариков Е. Научный поиск. Киев, 1967. С. 7.

За годы, прошедшие с момента данного высказывания и юристами вообще, и криминалистами в частности, было опубликовано немало работ, специально посвященных гно­сеологии познания в процессе расследования. Достаточно назвать работы Р. С. Белкина¹, А. И. Винберга², И. М. Лузги-на³, А. А. Эйсмана⁴, Н. А. Якубовича⁵ и многих других кри­миналистов, чтобы убедиться в этом. Вместе с тем думает­ся, что рекомендации по наведению мостов между научным познанием и расследованием не потеряли своей актуально­сти и в наши дни. Необходимость подобных исследований ощущается всегда. Проводя данную мысль, И. М. Лузгин отмечал: "В настоящее время в связи с развитием науки и взаимным проникновением знаний изучение правовых яв­лений, в том числе доказательств в уголовном процессе, целесообразно осуществлять, используя не только данные юридической науки, но прежде всего положения марксист­ско-ленинской (диалектико-материалистической) филосо­фии, логики, психологии, криминалистики и ряда других общественных наук, а также достижений современного ес­тествознания"⁶.

По-видимому, использование положений процесса ди­агностирования способно было бы сыграть положительную роль в повышении научной достоверности процесса рассле­дования. Ранее, в гл. 3 данной работы, рассматривая пред­мет и задачи криминалистической диагностики, мы отмеча­ли, что те части криминалистики, которые именуются так­тикой и методикой, еще не готовы для перевода их на рель­сы диагностики. Прежде предстоит большая работа по фор­мализации и систематизации признаков механизмов пре­ступлений каждой из категорий, подобной тому, как это предсказывали в приведенной ранее цитате Р. С. Белкин и А. И. Винберг. Однако и ранее (в гл. 3), и в данном месте работы можно утверждать, что использование отдельных положений криминалистической диагностики возможно уже на современном этапе развития криминалистики для вне-

¹ См.: Белкин Р. С. Ленинская теория отражения и методологиче­ские проблемы советской криминалистики. М., 1970.

² См.: Белкин Р. С., Винберг А. И. Криминалистика и доказывание (методологические проблемы). М., 1969.

³ См.: Лузгин И. М. Методологические проблемы расследования. М., 1973.

⁴ См.: Эйсман А. А. Логика доказывания. М., 1973.

⁵ См.: Якубович Н. М. Теоретические основы предварительного след­ствия. М., 1971.

⁶ Лузгин И. М. Методологические проблемы расследования. С. 84.

дрения ее в следственную практику. Это даст возможность по-новому взглянуть на целый ряд ставших привычными понятий и действий, полнее раскрыть гносеологическую сущность этих понятий, скорректировать в плане научной обоснованности реализацию действий, определяемых эти­ми понятиями.

В этой связи нелишне процитировать известного не­мецкого философа К. Клаусса, когда он утверждает, что там, "где мы старые понятия, старое содержание формулируем по-новому, в рамках новой более широкой теории, мы все­гда получаем нечто большее, чем просто повторение старо­го"¹.

Проблема следственных версий в криминалистике дает все основания полагать возможность применения к данно­му случаю положений создаваемой криминалистической диагностики.

Для выбора направления такого применения кримина­листической диагностики необходимо напомнить ту группу диагностических задач, которую мы назвали диагностикой криминальной ситуации, интегративной диагностикой, а также исследованием результатов действия (явления). К числу подзадач этой группы были отнесены установление обстоятельств механизма действия, обстоятельств места, времени. В приводимой таблице № 1 они изложены в сле-Iдующем виде:

1) возможность судить по результатам действия (явле-|ния) о механизме и обстоятельствах события;

2) определение отдельных фрагментов и события в це-|лом;

3) установление динамики события;

4) установление фактора времени (хронологии) собы-|тия, очередности фрагментов;

5) установление места действия;

6) определение условий, в которых протекало событие². Из приведенного перечня видно, что криминалистиче-|ские диагностические.задачи при диагностировании кри­минальной ситуации замыкаются в основном на исследова-1нии механизма преступления (его подготовки, совершения, ^f сокрытия). С учетом этого о применении приемов и методов криминалистической диагностики можно говорить по отно­шению к частным следственным версиям, касающимся, как упоминалось выше, отдельных элементов состава преступ­ления, в данном случае — его объективной стороны.

¹ Клаусе К. Кибернетика и философия. М., 1963. С. 29.

² Там же. С. 85.

Как отмечалось ранее, в качестве основы построения версии большинство авторов предлагает использовать "фак­ты", "фактические данные", "фактические обстоятельства". Подобного рода рекомендации не способны обеспечить объ­ективизацию процесса построения следственной версии. И здесь мы снова обращаемся к проблеме языка науки и его роли в построении гипотезы (версии)¹. Термины "факты", "фактические данные" достаточно неопределенны в силу самого разнообразия фактов, которыми оперирует следова­тель. Отсюда возникает насущная потребность в замене того, что мы именуем в настоящее время "фактическими обстоя­тельствами", на понятия более определенные, поддающие­ся систематизации и классификации, однозначно опреде­ляющие взятый за основу факт.

Проводя эту мысль, И. Г. Герасимов справедливо отме­чает, что "однозначное отношение вводимых терминов, зна­ков и понятий к выявленным фактам и предполагаемым свойствам принципиально важно для всех познавательных действий и прежде всего для эмпирической