Общая методика экспертного исследования при диагностировании ситуаций

В данном разделе будут рассмотрены диагностические исследования криминальной ситуации в целом или отдель­ных ее элементов: обстоятельств места, времени, действия

и др.

Отличительной особенностью данной категории задач является то, что при их решении используется несколько информационных полей: комплекс вещественных доказа­тельств или даже вся вещная обстановка в целом и мате­риалы дела (отдельные или все целиком). Столь значитель­ные по степени охвата информационные поля позволяют решать самые различные задачи с использованием разных гипотез.

Особое внимание при решение задач данной категории уделяется представляемым эксперту материалам дела. Объ­ясняется это тем, что сведения о криминальной ситуации многообразны и распределены по разным носителям инфор­мации. Представляемые предметы как носители информа­ции исследуются по схеме задач 1-й категории, рассмот­ренных выше. Все остальные данные: сведения об отобра­жениях объектов, сведения о материальной обстановке про-

П. План исследования после окончания предварительной стадии.

Мысленное моделирование условий события (первона­чальная гипотеза).

Выявление специфических признаков события (подсис­тем, системы в целом).

исшествия, сведения о действиях лиц, о предметах и т. п., которые должны быть изучены экспертом как относящиеся к предмету экспертизы, могут быть познаны только из ма­териалов дела. Отсюда — чрезвычайная важность оценки информации экспертом с самого начала уяснения им диаг­ностической задачи при исследовании ситуации.

Сопоставления с призна­ками типовой ситуации.
эребор шантов группы.	Перебор вариантов 2-й группы.
Перебор вариантов группы "п".

Создание рабочей модели со­бытия (рабочая гипотеза).

Изучение материалов дела с целью определе­ния условий события с учетом выявленных спе­цифических признаков.

п

Сопоставление с варианта­ми 1-й группы (условия взяты из материалов дела).

Сопоставление с варианта­ми группы "п" (условия взяты из материалов дела).

Категорический вывод о не­возможности наступления события в данных услови­ях.

Установление возможности события при рассматривае­мых условиях (определение причины изменений).

Формулирование вывода.

Экспертный экспе­римент.

Схема 13. V. Алгоритм решения задачи при диагностике ситуации

Вопрос о возможности оценки экспертом представляе­мых ему материалов в достаточной мере сложен, так как формально закон не причисляет эксперта к категории лиц, которым предоставлено в уголовном процессе право оценки доказательств. Вместе с тем именно эксперт, располагаю­щий специальными познаниями в конкретной области нау­ки или техники, способен увидеть незаметные несведуще­му лицу противоречия, усомниться в достоверности сооб­щаемых сведений.

Для правильного решения вопроса о допустимости (не­допустимости) оценки экспертом представляемых ему вер­бальных носителей информации и самой информации необ­ходимо коснуться вкратце информационной структуры про­токолов следственных и судебных действий. Протокол при­знается основной формой удостоверительной деятельности, суть которой состоит в том, чтобы путем изготовления ма­териально-фиксированного носителя доказательственной информации удостоверить получение знаний для неодно­кратного предъявления в качестве доказательства возмож­ному или обязательному адресату.

В информационном аспекте протокол может рассмат­риваться как один из способов перекодировки информации, воспринятой в ходе следственного или судебного действия в форме знаковой системы как выражения письменной речи. Наряду с самой информацией в протоколе фиксируются и иные сведения, призванные обеспечить возможность оцен­ки достоверности полученных данных. С учетом этого раз­личают следующие компоненты информационной структу­ры протокола¹:

• доказательственная информация, полученная в ре­зультате следственного (судебного) действия;

• обстоятельства получения этой информации (время, место совершения следственного действия, круг его участ­ников, содержание действий, методы, способы, используе­мые при этом, соблюдение процессуальных норм, действия в отношении обнаруженных и изъятых объектов и т. п.);

• заверение необходимыми подписями.

Исследование и оценка представляемой в протоколь­ной форме информации должны осуществляться экспертом в два этапа. На первом из них оценивается смысловая сто­рона знака как формы выражения информации; определя­ется соответствие образа объекту; проверяется наличие должного удостоверения изложенных фактов. При иссле-

См.: Криминалистика социалистических стран. М., 1986. С. 420.

довании смысловой стороны знака выясняется содержание выражаемого им мысленного образа, воспринятого в связи с совершенным преступлением. Учитывая большое значение формирования такого мысленного образа как первоначаль­ного момента восприятия и синхронного моделирования в сознании человека, чрезвычайно важно определить соот­ветствие способа знакового выражения самому образу. Сту­пенями к познанию этого служат: установление надежно­сти восприятия образа лицом (объективные условия вос­приятия, субъективные свойства лица); способности лица к запоминанию и хранению образа; способности воспроизве­дения признаков образа в устной и письменной речи.

На втором этапе изучения информации, заложенной в протоколе, должно быть исследовано соответствие зафик­сированного образа самому объекту, прототипу образа. Этот этап достаточно сложен, и реализация его требует учета многих факторов. Общеизвестно, что любая передача ин­формации закономерно приводит к ее частичной утрате или искажению.

Оба указанных вида потерь находятся в прямой зави­симости от того, как много на пути прохождения информа­ции находится приемников-преобразователей. Информация, заложенная в протоколе, проходит два таких приемника-преобразователя. Первый — это восприятие лицом факти­ческих данных в связи с совершенным преступлением и трансформация (перекодировка) этих данных с помощью зрительных, слуховых и иных чувств в мысленный образ (естественный код). Второй — передача информации следо­вателю (суду) в форме устной речи, фиксация ее в пись­менной речи (система знаков как искусственный код). Пом­ня об этой достаточно сложной цепочке, по которой осуще­ствляется прохождение информации, эксперт должен об­ратить внимание на все ее узловые моменты: насколько точно, полно, аргументированно воссоздан образ объекта лицом — источником информации; насколько точно он пе­редан словесно; насколько однозначны использованные обо­роты речи; какие обстоятельства, характеристики требуют уточнения и детализации.

К протоколам как источникам доказательственной ин­формации близко примыкают и иные ее источники — гра­фические. К ним относят: чертежи, планы, схемы, рисунки. Все это также считается формой передачи доказательст­венной информации, основанной на ее фиксации путем пе­рекодировки из одной системы (обстановка в натуре) в другую — наглядно-изобразительную, гомоморфно передающую эту обстановку.

Так как и знаковая система перекодировки (описание в протоколе), и графическая (составление плана, схемы) являются продуктом человеческого сознания, то иногда их объединяют в одну рубрику, отграничивая от информации "наглядно-образной", получаемой более объективными спо­собами с помощью технических средств¹.

Подобная классификация едва ли может считаться бес­спорной по следующим основаниям. Первое — это процес­суальная сторона. Как известно, носителем доказательства являются протоколы следственных действий, а планы, схе­мы, графики, рисунки являются лишь приложением к про­токолу. Это устанавливает определенный приоритет знако­вой информации по отношению к графической. При нали­чии расхождений между ними предпочтение отдается про­токолу, хотя за этим могут последовать проверочные дей­ствия, призванные устранить имеющиеся противоречия. Вторым аргументом для отнесения знаковой и графической систем к различным категориям передачи информации (а следовательно, к различным подходам к их оценке) явля­ется их логико-гносеологическая природа. Перекодировка в знаковую систему является более субъективистской по сво­ему характеру. Она в большей мере зависит от психофи­зиологических свойств личности (приемника-преобразова­теля информации), уровня ее развития, грамотности, про­фессионализма и т. д. Наглядно-изобразительная информа­ция, выражаемая графически, более объективизирована. Имеются определенные технические правила составления планов, схем, чертежей, графиков; имеются специальные технические средства и приспособления для их изготовле­ния; имеется специальный мерительный инструмент для из­мерения линейных и угловых величин; в процессе обучения следователя, специалиста им прививаются навыки состав­ления планов, схем и т. п. Все это, безусловно, способно обес­печить большую достоверность и большее единообразие графической системы передачи информации, чем знаковой. Вместе с тем все сказанное выше не только не исключает необходимости оценки экспертом достоверности информа­ции, переданной ему в графической форме, а, наоборот, определяет направление этой оценки.

Так как планы, схемы, графики, чертежи, рисунки яв­ляются приложением к протоколу, то в первую очередь должно быть установлено соответствие (несоответствие)

¹ См., например: Белкин Р. С. Курс советской криминалистики. Т П. М., 1978. С. 107.

содержащихся в них сведений аналогичным данным, изло­женным в протоколе. При этом принимаются в расчет имею­щиеся в планах, схемах пояснительные подписи, условные знаки, удостоверительные подписи. На последующих эта­пах проверки достоверности планов, схем анализируется уровень технической грамотности составителя, использова­ние им надлежащего мерительного инструмента, общепри­нятых условных знаков и т. д. Существенное значение при этом могут играть замечания и возражения, зафиксирован­ные в материалах дела, по поводу составления протокола и схемы, плана. Особенно часто это имеет место по делам о дорожно-транспортных происшествиях.

Четвертой группой информации, представляемой экс­перту при назначении экспертизы, является информация в наглядно-образной форме: фотоснимки, кинопозитивы, ви­деоизображения, фонограммы.

Здесь на оценку достоверности информации оказыва­ют влияние качество фотоснимков и киноотпечатков; чет­кость передачи изображения, качество освещения, обеспе­чивающее (не обеспечивающее) выявление, фиксацию и тем самым передачу сведений о деталях объекта или обста­новки.

Касаясь суммарной оценки всей представляемой экс­перту информации, необходимой для производства экспер­тизы, следует обратить особое внимание на соответствие ее требованиям допустимости, относимости, полноты.

Говоря о допустимости, имеют в виду надлежащее про­цессуальное оформление любого из представляемых источ­ников информации: вещественного доказательства или его модели, протокола следственного действия, прилагаемых к нему фотоснимков, планов, схем и т. п. При этом надо по­стоянно помнить, что речь может идти только об источни­ках доказательственной информации и о ней самой (в отли­чие от информации ориентирующей), так как только она может быть объектом экспертного исследования.

Решение вопроса об относимости представленной экс­перту информации осуществляется несколько иначе, чем установление относимости доказательств в широком плане. Если в теории доказательств, говоря об относимости дока­зательства, имеют в виду его отношение к любому из фак­тов, которые предстоит установить (объяснить, доказать), то применительно к производству экспертизы под относи-мостью подразумевают отношение представляемой инфор­мации к предмету экспертизы, а если говорить более кон­кретно, — к экспертным задачам, которые предстоит решать, к выбору экспертом методов и методик исследования. Под этим углом зрения и определяется требуемая инфор­мация, ее достаточность, потребность в дополнительной.

Таким образом, оценка относимости информации логи­чески переходит в оценку следующей категории — ее пол­ноты. Эта оценка включает как формальный подход к носи­телям информации в плане их соответствия тому набору, который предусмотрен решениями типовой задачи: объект исследования или его модель, сравнительные образцы, не­которые материалы дела и т. д., так и сущностно-содержа-тельный анализ каждого из представленных эксперту объ­ектов (материалов). При этом определяется: пригодность объекта для исследования; соответствие сравнительных об­разцов предъявляемым требованиям и их достаточность; наличие в представленных материалах дела сведений, спо­собных дополнить информацию или помочь в ее правиль­ной оценке; освещение условий обнаружения вещественно­го доказательства, объекта экспертного исследования; спо­собы его фиксации, изъятия; условия хранения, транспор­тировки, изменения, которые могли произойти изменения с исследуемым объектом в так называемый идентификаци­онный период и т. п. Все эти сведения чрезвычайно важны для эксперта, для выбора методики исследования, правильной оценки результатов, полученных в процессе исследования. Положительное решение вопросов о допустимости, от­носимости и полноте информации каждого из носителей информации способствует решению кардинального вопро­са: о возможности суммирования (интегрирования) инфор­мации, получаемой из разных источников. Подобное интег­рирование возможно только при условиях непротиворечи­вости информации, получаемой из каждого источника, ее согласованности и способности к взаимодополнению. Подоб­ное суммирование согласуемой (непротиворечивой) инфор­мации позволяет эксперту в целом определить ее достаточ­ность или, наоборот, недостаточность. Определение доста­точности информации производится путем оценки ее при­менительно к возможностям решения типовых экспертных задач, конкретизацией которых является данный эксперт­ный случай. При недостаточности информации возникает необходимость ее пополнения. Разумеется, это не касается тех случаев, когда непригодно для исследования само ве­щественное доказательство. Получение дополнительных материалов может относиться к предоставлению дополни­тельных образцов для сравнения; получения дополнитель­ный сведений в ходе осмотра места происшествия, объекта со следами-отображениями механизма происшествия; про­ведения дополнительных измерений, фиксации обстановки, изучению материалов предыдущих экспертиз и т. п.

Немалую роль в затребовании.информации и опреде­лении ее направленности играет знание экспертом анало­гичных ситуаций и его интуиция (как результат высокого

. профессионализма и большого практического опыта).

Приведем весьма характерный пример из области су-

| дебно-баллистической экспертизы.

В глиняном карьере был обнаружен труп 6-летнего ре­бенка. На трупе в области живота имелось проникающее ра­нение щелевидной формы. При вскрытии из раны был извле­чен свернутый кусок газетной бумаги. По заключению экспер­та, производившего вскрытие, ранение было ножевое, а бу­мажная пробка использовалась для того, чтобы избежать об­разования следов крови при перетаскивании тела ребенка в карьер. Так как на разрешение эксперта был поставлен во­прос о том, не является ли это повреждение огнестрельным, то эксперт произвел фотографирование курточки, в которую был одет мальчик, в инфракрасных лучах и указал в заключе­нии, что следов близкого выстрела не обнаружено.

При повторном комплексном судебно-медицинском и баллистическом исследовании было обращено внимание на то, что повреждения на теле и одежде (судя по их описанию), а также глубина проникновения комка бумаги в раневой ка­нал являются характерными для огнестрельных повреждений, причиняемых холостым зарядом (бумага могла быть пыжом на порох). Экспертами была затребована курточка ребенка, в результате микроскопического исследования которой в облас­ти повреждения были обнаружены несгоревшие зерна поро­ха. Однако на фотоснимке, имеющемся в деле (съемка была произведена в инфракрасных лучах без контрольного снимка в обычных лучах), эти зерна видны не были. Возникли пред­положения двух вариантов: а) снимок слишком плотен, изо­бражение зерен пороха отсутствует; б) порошинки внедрились в ткань в области исследуемого отверстия в ходе экспери­ментальных выстрелов в другие участки курточки. По хода­тайству эксперта следователь изъял негатив снимка, сделан­ного первым экспертом, и предоставил его в распоряжение повторной экспертизы. После надлежащей печати с этого не­гатива удалось получить четкое изображение зерен пороха в области входного огнестрельного повреждения, которое пол­ностью совпадало с изображением этого участка, сфотогра­фированного при повторном экспертном исследовании. Та­ким образом был устранен как дефицит информации, так и внесены необходимые уточнения, позволившие устранить имевшиеся искажения информации.

Разумеется, что при всех вышеприведенных вариан­тах анализа полноты и достоверности отражающей инфор­мации должны учитываться степень и характер ее измене­ний. Если эти изменения несущественны, т. е. информация достоверна, но недостаточно полна, то пути ее восполнения, упомянутые выше, способны компенсировать этот недоста­ток. В тех случаях, когда отражение настолько неполно, что не передает в необходимой степени сведений, по которым требуется судить об отражаемом событии, то неполнота та­кого отражения должна быть признана существенной, мо­жет быть, даже невосполнимой и, следовательно, "нулевой". Однако и в подобных ситуациях не следует исключать возможности поиска (обнаружения) информации экспертом. Дело в том, что иногда только эксперт способен обнаружить даже среди зафиксированных в деле обстоятельств те, ко­торые способны в корне изменить объем информации и сде­лать возможным решение диагностической задачи.

В качестве примера приведем дело о гибели мальчика М. Группа детей, школьников 10—11 лет, в начале ноября отправилась в лес. Один из мальчиков показал остальным имевшийся у него патрон. Патрон видели все дети. Когда они остановились на поляне, то владелец патрона сразу же за­нялся костром, чтобы положить в него этот патрон. День был сырой, костер долго не разгорался, мальчик нагибался к кост­ру, дул на огонь. Вскоре к нему присоединился другой маль­чик, М., который также наклонился к костру. Дети разбрелись по опушке. Через какое-то время раздался звук, напоминаю­щий выстрел, и тут же все дети услышали страшный крик маль­чика М. По их позднейшим показаниям, М. бежал, громко кри­ча, и изо рта у него текла кровь. Пробежав метров 50, он упал и умер. Дети побежали в город за взрослыми. Приехали на подводе родители ребенка, отвезли его в морг. Вскрытие по­казало, что у М. в области груди имеется щелевидное отвер­стие, проникающее через переднюю стенку трахеи. Задняя стенка не была повреждена. Инородного тела в трахее обна­ружено не было. Врачи объяснили отсутствие снаряда тем, что из горла ребенка хлестала кровь и он кричал во время бега. Вследствие этого инородное тело — снаряд — могло быть эвакуировано вместе с кровью. В качестве снаряда пре-зюмировалась часть разорвавшегося патрона. Так возникла первая версия следствия.

Однако в компании мальчиков был один, который год назад, найдя дома служебное оружие отца, прострелил из пистолета ухо своему сверстнику. Отец занимал достаточно высокую должность в городе, был прокурором. После гибели М. по городу стали распространяться слухи о том, что это сын прокурора убил М., вероятно, у него снова оказался пистолет отца. Так появилась вторая следственная версия.

Была назначена судебно-медицинская экспертиза, на разрешение которой был поставлен вопрос о том, возможен ли в результате нагрева разрыв пистолетного патрона калиб­ра 9 мм в такой степени, чтобы его частями могло быть при­чинено смертельное ранение ребенку 10 лет.

Патрон пистолетный калибра 9 мм фигурировал в зада­че потому, что на него единогласно показали при допросах все мальчики. В ходе допросов им предъявлялись образцы следующих патронов: винтовочные 7,62 мм и 5,6 мм (кольце­вого воспламенения); пистолетные 7,62 мм (ТТ), 6,35 мм (ТК), 9 мм (Борхард—Люгер "Парабеллум"); револьверный 7,62 мм ("Наган"). Из всех предъявленных патронов каждый из маль­чиков указал на 9-миллиметровый.

Эксперты, проэкспериментировав с патроном 9 мм, дали категорический вывод о том, что данный патрон при нагрева­нии не фрагментируется, пуля не выстреливается, а "выва­ливается" с незначительной силой, располагаясь вблизи гиль­зы. Иногда наблюдается разрыв дульца гильзы, не доходя­щий до кольцевой проточки.

После судебно-медицинской экспертизы была назначе­на судебно-баллистическая в криминалистической лаборато­рии. Вопрос был поставлен тот же, в отношении патрона пис­толетного калибра 9 мм иностранного производства. Ответ экспертов также был категорически отрицательный.

Всего по делу было произведено восемь экспертиз, на­значаемых для решения все того же вопроса. Три экспертизы были проведены в криминалистических лабораториях, пять — в судебно-медицинских учреждениях, в том числе одна — в Центральной судебно-медицинской лаборатории МО СССР. Перед всеми экспертами ставился один и тот же вопрос: воз­можен ли в результате нагрева пистолетного патрона калиб­ра 9 мм его разрыв, и если возможен, то могут ли части разо­рвавшегося патрона (или его пуля) причинить смертельное ранение ребенку 10 лет? Все экспертизы ответили на данный вопрос отрицательно. Одна из экспертных комиссий провела эксперимент с винтовочными патронами калибра 7,62 мм. Та­кие патроны при нагревании разрывались на части. Фрагмен­ты патрона летели со значительной силой, внедряясь в пре­граду. После этой экспертизы детей снова допросили с демонстрацией патронов, в том числе винтовочного калибра 7,62 мм. На вопрос о том, не был ли патрон похож на винто­вочный, каждый из мальчиков ответил отрицательно, вновь указывая на пистолетный калибра 9 мм.

Вторая версия — об использовании оружия сыном про­курора — также не подтверждалась. Дело зашло в тупик и было принято к производству прокуратурой СССР.

Была назначена новая, 9-я по счету, экспертиза, на раз­решение которой вновь был поставлен все тот же вопрос. Однако в отличие от предыдущих ситуаций в распоряжение эксперта были направлены все материалы дела. (Здесь хо­телось бы отметить на основе личного опыта, что чем выше иерархическая ступенька прокуратуры, ведущей следствие, тем охотнее ее сотрудники обращаются за консультациями к экспертам, тем больше представляют для его сведения ма­териалов дела.)

При ознакомлении с материалами дела эксперт обратил основное внимание на допросы детей. Допрашивали их мно­гократно, выясняя подробности ситуации и постоянно предъ­являя им патроны. Показания их были стабильны, почти не изменяясь. Однако в самых первых показаниях двух мальчи­ков была одна весьма существенная деталь, которая ускольз­нула от внимания следствия. Один из детей, указав на писто­летный патрон калибра 9 мм, сказал, что тот патрон, который он видел в то утро, был такой же, но пуля у него была "зеле­новатая". Второй мальчик сказал, что пуля была окрашена в синий цвет. На последующих допросах дети упустили эту де­таль и больше о цвете пули не упоминали. Следователи тоже не придали значения этому обстоятельству и не уточнили его ни на этом допросе, ни на последующих. Эксперты предыду­щих экспертных комиссий были лишены приведенной выше информации. Вместе с тем сведения, сообщенные двумя ре­бятами-свидетелями, имели в данной ситуации исключитель­но важное значение. Указание на то, что пуля была окрашена в синий (зеленый) цвет, свидетельствовало о том, что это был патрон так называемого специального назначения. К числу боеприпасов специального назначения относятся патроны с пулями: трассирующими, бронебойно-зажигательными, бро­небойными, пристрелочно-зажигательными. Общая длина та­ких патронов не отличается от обычных, так как и теми, и дру­гими стреляют из одного и того же оружия. Однако пуля спе­циального назначения длиннее обычной пули и больше по весу. Для придания ей необходимых баллистических свойств в гильзу с такой пулей помещают большую навеску пороха, чем в обычный патрон. Чтобы обеспечить повышенное давление пороховых газов в камере гильзы, пулю крепят в гильзе с большим усилием (при кернении или обжиме).

После того как эксперты стали экспериментировать с пулями специального назначения, во всех случаях наблюдал­ся разрыв гильз до самой кольцевой проточки, отделение фрагментов гильз, летевших с большой силой во все сторо­ны. Наблюдалось выбивание капсюля и его внедрение в пре­граду. В одном случае 'вылетевшая пуля пробила 4-милли­метровую фанеру, служившую преградой. В итоге было за­фиксировано, что во всех случаях нагрева патрона калибра 9 мм, снаряженного трассирующей пулей, наблюдаются раз­рыв и отделение частей гильзы, летящих со значительной силой и внедряющихся в преграду (4-миллиметровая фане­ра), отстоящую от разрывающегося патрона на расстоянии 75—80 см. Большинство повреждений от фрагментов гильз имели щелевидную форму.

Напомним, что погибший мальчик в момент разрыва па­трона стоял нагнувшись над костром и что ранение, получен­ное им, имело щелевидную форму.

В ходе дальнейших допросов было установлено, что в семью, где жил мальчик, хваставшийся патроном, приезжал в отпуск из Объединенной группы войск (в данном случае — из ГДР) его старший брат, который и привез патроны времен второй мировой войны.

Данный пример ни в коей мере не должен бросить тень на авторитет и опыт восьми экспертных комиссий, не су­мевших найти правильное решение вопроса. Они работали в состоянии дефицита информации, о котором не подозре­вали. На все запросы о дополнительных данных следовал, по сути дела, стереотипный ответ: дети дают показания о пистолетном патроне калибра 9 мм.

Пример характерен и в другом. Только эксперт-кри­миналист при внимательном изучении материалов дела сра­зу же обратил внимание на упоминание о признаках пуль специального назначения. Следователи восприняли эту ин­формацию как несущественную, не придав ей никакого зна­чения.

Придя к выводу о достаточности исходных данных для решения диагностических задач по расшифровке ситуации, эксперт приступает к разработке гипотезы. Можно утвер­ждать, что при диагностике ситуации реализуются все рас­смотренные выше варианты обобщения неполной индукции. Поэтому здесь могут создаваться гипотезы: через перечис­ление (выборку) признаков, причинная и сходная с ней об­ратная, реконструктивная, перенесенческая (по аналогии) и элиминативная (по методу исключения всех, кроме одной). При этом необходимо обратить внимание на то, что упомянутые гипотезы могут чередоваться в ходе одного ис­следования, замещая одна другую, а также существовать одновременно, направляя какую-то часть общего исследо­вания. Так, при диагностическом анализе обстановки места происшествия гипотеза через перечисление обеспечит на­копление диагностических признаков отдельно рассматри­ваемых элементов обстановки (в том числе следов), для от­несения их к определенной группе по механизму и источ­нику их возникновения. Гипотеза причинная послужит ос­нованием для установления причины возникновения каж­дой из рассматриваемых групп отображений субъекта, предмета или действия. Реконструктивная гипотеза позво­лит рассмотреть все элементы как системы, входящие в боль­шую систему — всю ситуацию в целом. После этого перене-сенческая гипотеза может быть использована для обнару­жения аналогов (аналогичных ситуаций), чьи диагностиче­ские признаки совпадают с систематизированной, реконст­руированной в данном исследовании ситуацией. Параллельно с перенесенческой гипотезой должна будет действовать и гипотеза элиминативная, позволяющая исключить все ана­логи (типовые ситуации), кроме одного, наиболее вероятно­го. И, наконец, на заключительном этапе обратная гипотеза позволит от полученного общего вновь вернуться к частно­му (элемент дедукции), обращая особое внимание на ком­плексы специфических признаков, позволяющие восприни­мать диагностируемую ситуацию в качестве единичного, конкретного. На этом этапе вновь выдвигается гипотеза при­чины, но уже не причины возникновения отдельных эле­ментов структуры, а всей структуры в целом, т. е. уста­новление причинной связи отражения с преступным собы­тием.

Общий ход диагностического исследования ситуации может быть представлен в виде алгоритма (см. Схему 13), однако главенствующая роль в решении подобных диагно­стических задач принадлежит эвристикам.

Приводимые ранее в разделе о гипотезах силлогизмы существенно отличаются от эвристик, они (силлогизмы) объ­ективны, универсальны, самостоятельны и окончательны. Именно эти качества обеспечивают широкое использование силлогизмов в экспертной практике. Недаром иногда всю экспертизу представляют как один большой силлогизм, где общая посылка — специальные познания эксперта, малая посылка — конкретный случай решения экспертной зада­чи, вывод — заключение эксперта. В отличие от силлогизмов эвристические построения такими свойствами не обла­дают. Хотя они тоже могут быть представлены по схеме силлогизма, однако выводная их часть будет существен­но отличаться от силлогической по своему логическому уров­ню.

Силлогизм: из А следует Б

Б ложно

А ложно.

Эвристика: из А следует Б

Б истинно

А более правдоподобно (вероятно).

При одинаковости больших посылок и одинаковом ло­гическом уровне малых (хотя они и разнятся по направлен­ности утверждения, как плюс и минус) полученные заклю­чения существенно отличаются одно от другого по логиче­скому уровню. Если заключение силлогизма по своему уров­ню соответствует посылкам, то эвристическое уступает по­сылкам в четкости и полноте, оно указывает лишь возмож­ное направление для вывода. Эвристическое заключение придает некоторую обоснованность посылкам, усиливает их вероятность¹. Мера роста этой вероятности неопределенна. Оценка увеличения вероятности субъективна и во многом зависит от профессионализма эксперта.

В силу этого эвристические доказательства лишены той истинной самостоятельности и окончательности, которыми обладают силлогизмы. Дело в том, что сила эвристического обоснования зависит от многих причин как объективного, так и субъективного характера. Она зависит, в частности, от полноты (неполноты) представленных материалов или их достоверности (недостоверности). Вышеприведенный пример о разрыве патрона служит хорошей иллюстрацией того, как неполнота информации порождала неверное эври­стическое заключение. В этом случае происходило неисполь­зование в качестве посылок материалов дела, способных существенно повлиять на выводы.

Что касается влияния субъективных факторов на эв­ристические выводы, то это определяется невозможностью получения количественной определенности правильности, т. е. степени вероятности эвристического заключения. От­сюда — его качественная оценка, зависящаяся от субъек­тивных свойств эксперта. По мнению Д. Пойа, при опреде­лении достоверности эвристического вывода лучше не при-

¹ Д. Пойа называет такую обоснованность "правдоподобностью". См.: Пойа Д. Математическое открытие. М.* 1976.

давать никакого числового значения лежащим в его основа­нии данным. С этим утверждением можно согласиться, учи­тывая, что эвристические построения служат, как правило, основанием лишь для промежуточных выводов эксперта, не имеющих самостоятельного значения. Они, как всякие промежуточные выводы, теряют свое значение, как только будет решена основная экспертная задача.

При решении с помощью эвристики диагностических задач на обоснование устанавливаемых фактов (явлений, событий) должны учитываться все обстоятельства, которые могут служить посылками для эвристического вывода (пред­меты, фотоснимки, материалы дела и т. п.). При этом долж­на постоянно обеспечиваться связь между всеми посылка­ми и выводами. В ходе решения задачи с помощью эври­стик желательно использовать такие варианты, которые уже приводили к истинным суждениям при обосновании анало­гичных фактов.

В процессе основного исследования, его аналитической стадии, осуществляется детальное изучение свойств и при­знаков каждого объекта диагностируемой ситуации, каж­дого отражения (субъекта, предмета или действия), учиты­ваются изменения, которые могли произойти с этими отра­жениями. Иными словами, на этом этапе экспертного диаг­ностического исследования главным является не только вос­приятие признаков, но и уяснение того, насколько полно материализованные носители отражают информацию о ди­агностируемой ситуации.

Если взять в качестве примера диагностику механиз­ма происшествия на основе трасологического исследования различного рода следов, то изучаемыми признаками будут признаки причины движения, направления, скорости, силы движения, взаимоположения объектов, последовательности образования следов и т. д.

Признаки характера воздействия позволяют опреде­лить его природу (механическое, термическое, химическое), являясь достаточно специфическими. К признакам, позво­ляющим судить о направлении и интенсивности физиче­ского воздействия, относятся наличие и степень деформа­ции объекта как показатели силы воздействия при учете структуры и твердости самого следовоспринимающего объ­екта. Признаком направления воздействующей силы слу­жит перемещение материала поверхности следа. О причине изменения объекта позволяют судить признаки действия внутренних сил объекта, признаки действия внешних сил или их комбинационные сочетания.

Признаки направления и скорости движения многооб­разны, они могут быть общими для всех форм движения и различаться в зависимости от вида следоообразующего объ­екта. О направлении движения судят по степени деформа­ции (разрушения) следовоспринимающего объекта, по пол­ноте отображения в следе формы и размеров следообра-зующего объекта, по отложению в следе вещества следооб-разующего объекта. Особенно информативны для опреде­ления направления движения линейные следы, позволяю­щие измерить фронтальный угол и угол встречи. Даже при разделении на части разрушенной преграды, когда отсут­ствуют следы от орудия или механизма, направление воз­действия на преграду может быть установлено по призна­кам следов на плоскостях расчленения.

Для определения направления движения транспорт­ных средств по следам качения разработана целая система признаков. Известны признаки, позволяющие судить о на­правлении и скорости движения человека и животного (ло­шадь, верблюд), о поставке ног лошади и т. п.

В качестве признаков взаимного расположения объек­тов и их пространственного расположения выступают пока­затели длины и ширины взаимодействующих деталей, рас­стояние между ними, угловые характеристики их взаимно­го расположения и другие размерные параметры.