Системность в проверяемость как признаки научной истины

Научная истина — это знание, которое отвечает требованиям двоякого рода: во-первых, оно соответствует действительности; во-вторых, оно удовлетворяет ряду критериев научности. Критерии научности определяют эталон научного знания. Так, научное знание должно представлять собой логически стройную систему, имеющую форму теорий, быть отображением законов, лежащих в основе явлений, быть эмпирически обоснованным (если речь идет об истинах так называемых эмпирических наук, например естествознания) и т. д. Эти критерии, разумеется, не следует рассматривать как нечто неизменное и раз навсегда данное. Они являются продуктом исторического развития науки. Несомненно, они будут подвергаться изменениям и в будущем. Кроме того, они неоднозначно применяются в разных науках и различными научными школами в рамках одной и той же отрасли знания.

Из всех признаков научности мы выделим здесь два: специфические формы системности знания, которыми пользуется наука, и проверяемость научного знания. Именно они имеют основополагающее значение для понимания специфики научной истины и тех ее проблем, которые выдвигает современная наука.

Согласно традиционному подходу, восходящему еще к Аристотелю, логической формой выражения истины является суждение. Этот подход был доминирующим в эпоху средневековья в схоластической философии и логике. Он сохранился и по сей день. Н. Решер следующим образом характеризует его. Философская теория истины имеет дело исключительно с истинностью отдельных высказываний. «Основная ее цель заключается в том, чтобы выяснить значение и применение выражений, имеющих форму «Р есть истина» или «то, что говорится в Р, есть истина», где Р представляет собой утверждение или высказывание» '.

Такой подход был бы вполне оправдан, если бы он применялся для анализа истинности обыденного знания. Это знание не имеет характера целостной системы. Оно фрагментарно и может быть разделено на отдельные,

' N. Rescher. The coherence theory of truth, p. 1.

более или менее независимые высказывания или группы высказываний. Но, переходя к научному знанию, мы сразу же обнаруживаем ограниченность этого подхода к проблеме истины. Научное знание имеет ярко выраженный системный характер. Здесь существуют формы систематизации знаний, которые отсутствуют в обыденном знании, а именно — научные теории.

Научная теория представляет собой логически связанную систему высказываний. В идеальном случае эта система имеет дедуктивный характер. В фундаменте теории лежат исходные высказывания, которые представляют собой формулировку основных ее законов. Из этих законов на основе определенных процедур выводятся следствия.

Хотя теория и состоит из высказываний, она не сводится к их совокупности. Теория, как отмечалось, включает в себя элемент вывода, умозаключения. Это совершенно новая логическая форма, которая не содержится в каждом высказывании в отдельности. В этом аспекте отношение теории к высказываниям аналогично отношению высказываний к понятиям: высказывания состоят из понятий, но не сводятся к ним, образуя качественно иную логическую форму.

Кроме того, весьма существенным является и следующий момент. Если теория расчленена на отдельные высказывания, которые рассматриваются как самостоятельные единицы знания, независимые друг от друга, то тогда мы получаем странную смесь истинных и ложных высказываний. Например, если такому расчленению будет подвергнута механика, то наряду с истинными высказываниями мы встретим заведомо ложные, например, высказывание о том, что тела состоят из материальных точек, не имеющих протяженности. Напротив, если мы будем рассматривать ньютоновскую механику как научную теорию, то видимость логического беспорядка сразу же исчезает и все становится на свои места. Утверждения о материальных точках, которые в их изолированном виде выглядят как ошибочные, приобретают в рамках теории характер идеализации. Эти идеализации совершенно необходимы для формулировки строгих законов механики, дающих истинные эмпирические предсказания движения макротел.

Конечно, наука не тождественна чистой теории. Важнейшим ее элементом являются эмпирические факты.

Но факты не сводятся к чисто эмпирическим высказываниям. В качестве научных они всегда включают в себя теоретическую интерпретацию данных опыта. Теория, таким образом, пронизывает и эмпирический уровень познания. Как форма организации знания она играет ключевую роль в науке. Наука, по существу, и начинается с теорий, проявляется в теоретическом описании мира.

Системность научного знания не сводится к системе высказываний, которые образуют научную теорию. Прежде всего следует заметить, что научная теория никогда не применяется для исследования в чистом и изолированном виде. Чтобы научная, например физическая, теория могла быть применена, необходимо задать начальные (и граничные) условия, принять целый ряд дополнительных допущений, идеализирующих и упрощающих задачу. Без этого физическая теория не имеет эмпирического значения. Кроме того, теории никогда не применяются отдельно друг от друга. Многогранность предмета, с которым имеет дело ученый, требует привлечения целого ряда научных теорий. Применяя данную теорию, он всегда исходит из предположения об истинности законов и принципов, входящих в состав других теорий.

Все это приводит к постановке вопроса о более общих формах системной организации научного знания, чем теории. В последнее время в философской литературе много говорится о таких формах, как парадигма и научно-исследовательская программа. Т. Кун, предложивший понятие парадигмы, назвал этим термином «признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу» '. Парадигма представляет собой сложный конгломерат социальных, психологических, логико-теоретических и философских компонентов. Если принять точку зрения Куна и допустить, что парадигмы существуют, то их следовало бы назвать не столько формами организации научного знания, сколько формами научной деятельности.

Значительно ближе к логической форме организации научного знания находится научно-исследовательская программа, как ее понимает И. Лакатос. В нее входят два элемента: «твердое ядро» и «защитный пояс» вспомо-

1 Т. Кун. Структура научных революций, стр. 11.

гательных гипотез. Программа функционирует следующим образом. Если ее содержание — теоретические принципы, гипотезы и т. д. — сталкивается с противоречащими ему фактами, то в этом случае предпринимаются попытки сохранить твердое ядро за счет изменения вспомогательных гипотез. Если эта стратегия позволяет не только согласовать программу с противоречащими ей фактами, но и предсказать новые факты, программа считается прогрессивной. Если же изменение программы приводит к такому ее усложнению, которое несоизмеримо с получаемыми фактами, то в этом случае программа оказывается регрессивной и в конечном счете уступает место другой научно-исследовательской программе.

Понятие научно-исследовательской программы отражает реальные формы организации научного знания. Поэтому его следует признать рациональным, имеющим важное значение для анализа науки. Но можно ли утверждать, что научно-исследовательская программа состоит из научных теорий в таком же смысле, в каком теория состоит из высказываний, образуя более фундаментальную, чем теория, форму систематизации научного знания? Сам Лакатос склонен дать положительный ответ на этот вопрос. По его мнению, следует отказаться от понятия теории как основного понятия логики научного открытия и заменить его понятием серии теорий, составляющих научно-исследовательскую программу '. С этим вряд ли можно согласиться. Во-первых, хотя в научно-исследовательскую программу в целом ряде случаев входят принципы и законы, принадлежащие разным теориям, чаще всего программы формируются в рамках одной теории. По существу, они представляют стратегии научного поиска разных научных школ, функционирующих в одной отрасли знания. Во-вторых, научно-исследовательские программы уступают в степени общности и фундаментальности систематизации знания некоторым научным теориям. Нам неизвестна программа, которая бы охватывала, синтезировала все содержание физики. Но зато нам известен тот факт, что огромное множество отраслей, из которых состоит физика, объединяется сравнительно небольшим числом фундаментальных теорий,

' /. Lakatos. Falsification and the methodology of scientific research programmes. — «Criticism and the growth of knowledge». Cambridge, 1970, p. 132.

таких, как специальная теория относительности, квантовая механика.

Между теорией и научно-исследовательской программой нет отношения субординации. Они пересекаются. И все же теория выступает как нечто более фундаментальное, чем научно-исследовательская программа, которая представляет собой лишь определенную стратегию применения научных теорий.

Другой важнейшей чертой научной истины является ее проверяемость. Научная истина связана не просто с теорией, но с такой теорией, которая в принципе допускает эмпирическую проверку. Принципиальная проверяемость отличает научную истину от спекулятивных построений.

Требование принципиальной проверяемости может вызвать ассоциацию с неопозитивистским принципом верифицируемости знаний. Действительно, здесь существует определенная связь. Но она состоит не в том, что само это требование навязано науке неопозитивизмом. До и независимо от неопозитивизма наука руководствовалась требованием принципиальной проверяемости своих теорий. Это всегда отличало науку от религии и натурфилософских построений, обеспечивало ей строгость и точность. Неопозитивизм абсолютизировал эту грань, черточку научного познания, обратив ее против философии и против самой науки. Он трансформировал указанное требование в принцип верификации, который накладывает на науку непомерные ограничения и несовместим с ней.

Как уже отмечалось, требование проверяемости, которому должно удовлетворять научное знание, было интерпретировано логическими позитивистами так, что с ним оказалось несовместимым понятие истины в ее классическом смысле. Последнее было заменено понятием верифицируемости. Это решение проблемы соотношения истинности и проверяемости в науке подверг критике Б. Рассел. Но альтернатива, которую он предложил, является другой крайностью, не менее ошибочной, чем неопозитивистская концепция.

Рассел, чья философия сыграла важную роль в возникновении неопозитивизма, расходился с неопозитивистами в оценке значения верификации для решения вопроса об истинности. Он писал: «Я полагаю, что понятие истины более широкое, чем понятие верифицируемости, и

фактически не может быть определено в терминах «верифицируемости»» '. Истина, по Расселу, представляет собой соответствие высказываний фактам, которые он рассматривал как элементы внешнего мира. Если предложение соответствует фактам, то оно истинно независимо от процедуры его проверки.

Мысль о том, что истина не создается процедурой проверки, а определяется отношением знания к действительности, безусловно, правильна. Можно согласиться и с утверждением, что научная гипотеза, истинность которой подтверждена, была истинной и до подтверждения. Однако Рассел сделал вывод о том, что проверка вообще не имеет отношения к статусу научной истины. С его точки зрения, для признания истинности гипотезы не нужна даже и принципиальная возможность ее проверки. «Суждение может быть истинным,— отмечал он,— хотя мы и не в состоянии указать метод получения доводов «за» или «против» него» 2. Рассел пришел к выводу, что истина представляет собой не свойство знания, а свойство веры (не в религиозном смысле, а в смысле убеждения).

Такое понимание истины является, по мнению Рассела, более общим, чем трактовка, связывающая истину с верифицируемостью. Однако в действительности это не так. Расселовское понимание истины неприменимо к научному познанию. Согласно эталонам, выработанным наукой, научная истина не может покоиться на вере. Она характеризует знания, которые в принципе проверяемы и в конечном счете оказываются подтвержденными. Она обладает ценностными моментами, в силу которых может быть включена в систему научного знания и может стать основой научной деятельности. Теоретическая форма выражения научной истины и ее принципиальная проверяемость принадлежат к числу важнейших свойств, определяющих ее ценность как истины научного знания.

' В. Russell. An inquiry into meaning and truth. Harmonds-worth, 1962, p. 215.

2 Ibid; p. 19.

Глава II

В ПОИСКАХ КРИТЕРИЯ ИСТИНЫ

Представители домарксистской философии и немарксистской философии XIX в. не смогли разрешить проблему критерия истины. Они не сумели объяснить, каким образом наука, принимающая концепцию истины как соответствия знаний объективному миру, обеспечивает проверку истинности своих теорий. Отсутствие решения этой проблемы послужило одной из основных причин пересмотра классической концепции истины, ее замены «неклассическими» концепциями — когерентной, прагматической, конвенционалистской и др. Однако вопрос о критерии истины оказался камнем преткновения и для всех направлений современной буржуазной философии, которая в решении данного вопроса не продвинулась ни на шаг вперед по сравнению с философией XVIII—XIX вв. Картина весьма незавидная для философии, которая претендует на решение проблем современной науки!

Подлинно научное решение проблема критерия истины получила в диалектическом и историческом материализме. Марксистская философия показала, что таким критерием является общественно-историческая практика человечества. Она выявила закономерности функционирования критерия практики, которые ранее ускользали из поля зрения ученых и философов. Это позволило ей не только доказать, что претензии науки на объективную истину правомерны, но и дать эффективный метод решения многих гносеологических проблем истины, с которыми столкнулась современная наука.

В этой главе мы вначале расскажем о поисках решения проблемы критерия истины, предпринятых представителями современной буржуазной философии, о том, как и почему эти поиски заканчивались неудачей. На этом фоне особенно рельефно вырисовывается значение для современной науки марксистской философии, которая дает обоснованное решение проблемы критерия истины.