Гносеологические препятствия права войны.

Гносеология права войны содержит ряд проблем. Одной из главнейших из них остается дуализм или логическая независимость принципов права на войну и права на войне. Как пишет Майкл Уолцер: «Дуализм права на войну и права на войне находится в центре того, что определяет наиболее проблематичное в нравственной природе войны».[193] Основными принципами права на войну и права на войне сегодня являются принципы необходимости и пропорциональности. Принцип необходимости выражает условия, при которых оправдано применение силы. В праве на войну принцип необходимости означает, что государство, прибегнувшее к вооруженной силе, делает это в ответ на адекватный ущерб или угрозу. Военное вторжение в другую страну будет неправомерным, если агрессор в качестве оправдания использует политический конфликт, который можно решить мирными способами. В то же время, если государство подверглось вооруженному нападению, то оно имеет право использовать силу в ответ. Принцип необходимости в праве на войне ограничивает те или иные способы ведения войны. Использование негуманных видов оружия и отравляющих газов приносит ненужные страдания участникам конфликта, затрудняет возвращение к миру и в то же время не приносит военного преимущества. Право войны гласит: «все, что не служит военным целям, должно быть исключено». С принципом необходимости тесно связан принцип пропорциональности. Он регулирует количество силы, которую разрешено применять. Так, если в ответ на приграничный инцидент государство использует всю военную мощь, то оно нарушит принцип пропорциональности, так как степень существующей опасности гораздо меньше.

В праве на войне принцип пропорциональности регулирует степень насилия, которую могут использовать войска. Он предполагает, что получаемое военное преимущество будет оправдывать возможный вред, причиняемый гражданским лицам и постройкам. Артиллерийский обстрел населенных пунктов будет не оправдан, так как он приносит разрушения большие, нежели ожидаемое военное преимущество. Разрушение мирных объектов, которые могут служить военным целям, будет также незаконно, так как невоенная польза, приносимая ими, оказывается гораздо выше. К мирным объектам могут относиться больницы, школы, водопроводы.

Логическая независимость обеих ветвей права предполагает, что правомерность обращения к вооруженной силе никак не сказывается на наличии прав и обязанностей у участников конфликта. В результате, использование силы может быть одновременно и правомерным и неправомерным. Как пишет правовед Роберт Слоан: «… аксиома (дуализма права войны)… логически небезупречна, теоретически неразвита и временами игнорируется, или неправильно используется на практике – с тревожными последствиями для политики, которая и обеспечивает данные компоненты современного международного права».[194]

Поэтому, дуалистическая аксиома не остается абсолютной и становится полем для конструирования теорий и аргументации в поддержку и отрицание автономии обеих ветвей права. Существующие теории можно разделить на два класса: монистические и дуалистические. Монистические теории предполагают логическое объединение принципов права на войну и права на войне. Роберт Слоан в работе «Цена объединения: сохранение дуализма права на войну и права на войне в современном праве войны» выделяет три монистических аргумента: теория защитника-агрессора, предполагающая невозможность возникновения права из неправа; теория, предлагающая зависимость принципа пропорциональности права на войне от права на войну; и теория «чрезвычайной ситуации», предполагающая, что существуют случаи, такие как угроза существованию государства, когда невозможно соблюдение права на войне. Теории дуализма предлагают аргументы, поддерживающие существующее разделение. К ним относят: аргумент двойной взаимности,[195] предполагающий, что только взаимное равенство прав и обязанностей участников конфликта может гарантировать соблюдение права войны; с ним тесно связан эпистемический[196] и фактический аргументы.[197] Согласно первому, объединение принципов права на войну и права на войне невозможно, так как мы всегда сталкиваемся с трудностями в определении вины каждой из сторон. Можно даже сказать, что каждая из них в определенной степени виновна в начале войны. Однако при этом обе стороны закрепляют за собой справедливость, обвиняя друг друга в агрессии. Фактический аргумент предполагает, что война, даже будучи объявлена незаконной, продолжается. Тогда, если право не может запретить войну, то ему остается только регулировать ее ведение. При этом становится невозможным определить степень неравного применения права войны. Четвертым является гуманитарный аргумент[198], защищающий, в первую очередь, жертв войны, независимо от виновности или невиновности их участия в конфликте.

Как пишет Роберт Слоан, дуализм права войны ранее покоился на теологических и правовых соображениях. Теологические соображения коренятся в работах средневековых мыслителей и заключают, что справедливость войны невозможно определить так же, как и невозможно постичь волю Бога. Следовательно, невозможно не нарушить Божью волю, вмешиваясь в ее провидение. Правовые соображения дуализма уходят своими корнями в классическое международное право восемнадцатого и девятнадцатого веков. В отсутствие каких-либо критериев правомерности войны, разработка равных ограничений на ее ведение сыграла важную роль в предотвращении военного ущерба. В эпоху ООН данные теологические и правовые соображения потеряли свой смысл. Если, благодаря Уставу, мы можем определить ответственность сторон войны, то наделение их равными правами будет несправедливым. Принцип теории защитника-агрессора заключает, что право не может возникнуть из не права. Разработкой теории, в частности, занимается современный английский философ Джефф МакМаан. Для него развитие современной секулярной философии позволяет провести глубокий анализ права на войну и тем самым устранить неясности, которые были присущи ему до двадцатого века.[199] Однако в то время как право на войну может достоверно установить справедливость той или иной стороны, право на войне применяется к обеим сторонам конфликта. Таким образом, оно находится вне сферы справедливости. Для выражения единого права войны МакМаан предлагает учредить международный суд, уполномоченный выносить авторитетные суждения по вопросам справедливости. Благодаря этому появилась бы возможность для определения индивидуальной ответственности за участие в войне. Иными словами, несправедливая сторона не могла бы пользоваться привилегиями, на которые она не имеет права. Такой подход, как утверждает автор, позволит уменьшить жестокости и разрушения на войне.

Второй, более умеренный подход, предполагает совмещение принципов пропорциональности права на войну и права на войне. Британский философ Генри Шу заявляет, что проблема определения пропорциональности во время войны является одной из главных.[200] Традиционно, определение приемлемого ущерба врагу обладало собственными нравственными основаниями[201] и не зависело от принципов права на войну. Каждый отдельный случай применения силы рассматривался отдельно от других, а также от целей и причин войны целиком. Однако на практике возникают ситуации, когда выполнение требований права на войну не позволяет выполнить требования права на войне.[202] Так, во время операции Буря в пустыне для коалиционных войск было оправданным скорейшее принуждение вооруженных сил Ирака к выводу из Кувейта, однако достижение цели было достигнуто масштабными бомбардировками наземных объектов, приведшими к разрушению многих гражданских строений и жертвам, ухудшению жизни мирных людей. Наиболее ярким примером такого подхода являются так называемые «гуманитарные интервенции». Вызванные, с одной стороны, гуманитарными соображениями они приводят к нарушению норм права на войне. Операция коалиционных войск в Югославии была вызвана необходимостью предотвратить угрозу геноцида албанских жителей Косово. Но, несмотря на то, что наземная операция была бы более эффективной, решением командования НАТО было признано ограничиться проведением воздушной кампании. Неизбежные потери во время наземной операции могли бы вызвать общественные протесты против войны. Очевидно, что в соответствии с принципом пропорциональности, воздушные удары по военным объектам не должны были нарушать безопасность мирных граждан. Чтобы обезопасить пилотов, удары наносились с высот, намного больших, нежели это было необходимо для точного бомбометания. В итоге воздушная кампания НАТО привела к множеству смертей и ранений среди мирных жителей. Многочисленные жертвы вызвали протесты гуманитарных организаций, в частности Amnesty International. Организации требовали начать расследования предполагаемых военных преступлений коалиции. Судья международного суда по бывшей Югославии Карла Дель Понте нашла полное расследование необоснованным на основе представленных отчетов.[203] Несмотря на официальную недоказанность ответственности НАТО, некоторые авторы все же полагают, что действия коалиции нарушали гуманитарные права мирных жителей. Американский философ права Дэвид Любан оценивал действия коалиции следующим образом: «Тактика НАТО сделала для всего мира сообщение, которое вряд ли не будет услышано: Америка приравнивает жизнь одного американца к тысячам жизней жителей Югославии – и вряд ли может быть решительным утверждением учения о правах человека».[204] Таким образом, подход, замещающий гуманитарные принципы политическими, зачастую ведет к субъективизации права и увеличению насилия, производимого войной.

Третьим аргументом в пользу объединения принципов права войны является теория «чрезвычайных обстоятельств» (supreme emergency). Уинстон Черчилль использовал эту фразу, описывая положение Британии в первые дни Второй Мировой войны, когда казалось, что Германские вооруженные силы берут верх. Как писал Майкл Уолцер в «Справедливых и несправедливых войнах»: «Угроза для существования целой нации сильна настолько, что она способна обеспечить отмену краеугольных запретов права на войне, таких как целенаправленное нападение на мирных лиц, или больше – запрет на такие тактики, как терроризм, пытки и ковровые бомбардировки».[205] В общем виде теория предполагает, что наличие определенных обстоятельств права на войну может приводить к отмене требований права на войне. Это приводит к потере его автономии.

Как следует из консультативного заключения Международного суда относительно законности угрозы ядерным оружием или его применения: «Несмотря на то, что использование ядерного оружия в целом противоречит нормам международного права, суд не может дать однозначного ответа о законности его применения в целях самообороны».[206] Теория чрезвычайных обстоятельств предполагает, что государство как «целое» обладает собственной ценностью в отношении «частей», составляющих его. Преимущество обществ перед отдельными индивидами уходит своими корнями в концепцию всеобщей воли общества Руссо, для которого совокупность интересов всех членов общества превращалась в ассоциативную волю государства.[207] Таким образом, выживание государства с несколькими миллионами граждан могло бы перевесить ценность жизни десятков миллионов других людей. Майкл Уолцер представлял наступление чрезвычайных обстоятельств как момент потенциального коллапса общества, время отчаяния. Вызванная необходимость выражается в экзистенциальном кризисе, который невозможно разрешить обычными средствами.[208] Для него доктрина чрезвычайных обстоятельств не разрешает нарушение закона. Наоборот, она укрепляет применение обычных норм права, гарантируя их наличие для, насколько это возможно, большей части нравственного мира.[209] Чрезвычайные обстоятельства очень редки, и во время Второй Мировой войны они наступали лишь однажды: «… два ужасных года, с лета 1940 по лето 1942, последовавших после поражения Франции, когда армии Гитлера побеждали абсолютно везде».[210] В это время любые действия против Германии были оправданы, так как поражение союзников угрожало существованию цивилизации в ее прежнем виде. В этот момент ковровые бомбардировки немецких городов оставались единственным средством борьбы с Германией. Однако к концу войны уже не существовало сомнений в победе союзников, и продолжение ковровых бомбардировок вкупе с ядерной атакой на Японию стало неоправданным преступлением. Можно сказать, что целенаправленные атаки на мирных мужчин и женщин не могут быть оправданы тем, что они спасают множество жизней других мужчин и женщин.[211] Таким образом, теория чрезвычайных обстоятельств предполагает некий предел, разделяющий периоды дуализма права войны, когда ординарные обстоятельства позволяют соблюдать правила ведения войны, и монизма, когда выживание общества ставится выше защиты прав и свобод отдельных индивидов, стремясь повысить эффективность права войны.

Перейдем к теориям дуализма. Как пишет современный израильский правовед Эйал Бенвенисти, современные исследователи в большинстве своем склоняются к отвержению монизма по ряду причин.[212] Первым аргументом в пользу дуализма является принцип двойной взаимности. Он заключается в том, что для обеспечения применения права на войне все воюющие стороны должны иметь равные права друг с другом. Иначе, если защищающаяся сторона освобождена от правовых ограничений, то сторона-агрессор не будет обладать стимулом для соблюдения ограничений. Поскольку воюющие стороны стремятся оправдать собственные действия, отказывая в справедливости противнику, то до тех пор, пока право на войне не будет изолировано от причин войны, ее участники будут незамедлительно впадать в жестокость. Когда же будут достигнуты условия для взаимного применения прав, то последнее станет их обязательством.

Несмотря на то, что вооруженные силы агрессивной стороны могут вступать в несправедливую войну, они все же обладают законным правом на защиту себя и своих граждан от атак противника, так как справедливая сторона может отказаться от прекращения войны и использовать ее в своих интересах, искажая изначальные правовые суждения. Однако аргумент о взаимной приверженности праву войны в настоящее время сталкивается с рядом препятствий. На заре своего существования законы и обычаи войны разрабатывались для того, чтобы быть примененными для европейских государств, чьи армии были равны. На сегодняшний день, по словам правоведа Рене Провоста, правовое равенство сторон редко сопровождается равенством возможностей их армий.[213] Подобные сценарии проявляются во внешних конфликтах. Например, неравенство имело место между американской и иракской армиями в Персидском заливе. Во внутренних же конфликтах оснащенной национальной армии противостоят слабые группы повстанцев. Неравные отношения приводят к взаимному стремлению избегать своих обязательств: самопровозглашенные образования прибегают к терроризму, а национальные армии причиняют чрезмерный вред населению, невоенным целям.[214] Сущность данных затруднений состоит в попытках формализовать равенство воюющих сторон. Как пишет Рене Провост, принципы современного гуманитарного права рассматривают восставшую сторону, как протогосударство или правительство в ожидании. По их мнению, оно стремится сменить текущую власть.[215] Предполагается, что восставшие контролируют часть национальной территории и имеют надлежащее командование и суды. Однако, зачастую, они не имеют организации и возможностей, чтобы выполнять те же обязательства, что и государства. Для обеспечения взаимного соблюдения правил войны возможно использование принципа субстанциального равенства. Он предполагает, что стороны будут иметь различного рода обязательства друг перед другом. Применение принципа не отвергает взаимного соблюдения обязанностей воюющими сторонами. Но, чтобы соответствовать принципам и возможностям повстанцев, формулировка новых правил должна исходить из практики их деятельности.[216] В противном случае она не несет ни смысла, ни возможностей для выполнения повстанцами. Вряд ли можно предположить, что изначально создававшаяся для государств Оттавская конвенция имела бы возможности для включения негосударственных участников. Зачастую неравные стороны просто не имеют юридических возможностей для соблюдения взаимных обязательств. Например, во время гражданской войны на Украине, непризнание самопровозглашенных республик правительством вело к отсутствию какого бы то ни было юридического стандарта для ведения переговоров. Возможность использования различных стандартов для неравных сторон открывает в дальнейшем путь для взаимного соблюдения правовых норм. Швейцарская некоммерческая организация «Женевский призыв» организует нормативные заявления вооруженных группировок по отказу от противопехотных мин и вербовки детей. Хотя ее работа отличается от стандартов, применяемых государствами, использование словесных заявлений не умаляет их нормативной значимости. Применение аргумента двойной взаимности позволяет избежать многих затруднений модели защитника-агрессора и дает возможность праву войны ограничить жестокость.

Эпистемический аргумент тесно связан с аргументом двойной взаимности. Согласно ему во время войны определить меру справедливости каждой из сторон всегда очень сложно. Даже при участии третьих сторон и международном посредничестве достичь этого довольно затруднительно.[217] Сегодня участие Совбеза ООН также не облегчает трудности определения ответственности участников конфликта: в большинстве вооруженных конфликтов Совбез не выносит авторитетных заключений, и обе стороны считают, что они отражают агрессию. Фактическое объяснение эпистемического затруднения основывается на сущностной природе войн. Они редко содержат причины, которые можно определить простыми суждениями правильности или неправильности. В эру после окончания Второй мировой войны возникновение неожиданной агрессии против независимого государства или волевое нарушение режима международного права возникали так же редко, как и исключительно вооруженная защита. Обычно войны начинаются с глубоких страхов обеих сторон, конфликта интересов, и отличия во взглядах на наиболее важные события, ответственности за них и взаимных обвинений. Войны в отдельных регионах могут перерасти в мировые, а гражданские войны могут превратиться в международные. Как следствие, при факторов обе стороны будут обладать сплавом из высоких нравственных побуждений и земных, зачастую корыстных целей.

Второе объяснение выступает со стороны права. В определении преступления агрессии существует нехватка объективных надежных стандартов.[218] Предыдущие попытки их установления не стали окончательным решением. Определение термина агрессии Лигой Наций оказалось связано с рядом трудностей.[219] Во время Нюрнбергского процесса бо́льшие затруднения вызывал сбор доказательств по обвинениям в преступлениях против мира, нежели по обвинениям в военных преступлениях и преступлениях против человечности.[220] В дальнейшем, принятый Устав ООН, несмотря на признание правомерности защиты от агрессии, оставил отдельные ее случаи без надлежащих объяснений. Определение агрессии международным сообществом было сформулировано лишь в 1974 году в форме резолюции Генассамблеи. В настоящее время Совет Безопасности - единственный орган, позволяющий установить справедливость и несправедливость конфликта. Однако на практике резолюции Совета нечасто содержат данные определения.

Дополнительным доводом в пользу эпистемического аргумента является неизбежное присутствие «невиновных» солдат в любом вооруженном конфликте. Право на войну полагает, что ответственность за агрессию следует за добровольным решением использовать силу. В этом оно прямо соответствует возможностям элиты принимать властные решения. Для действующей армии воля властей принимает обязательный характер. В результате некоторая часть солдат неизбежно остается вовлечена в войну против своей воли. Если мы хотим провести скрупулезный анализ ответственности для каждого из сотен тысяч, миллионов участников войны, то мы натолкнемся на ее неизбежную природу – хаос и неопределенность, сопровождающие боевые действия. Тогда данную меру можно будет оценить фразой Генри Шу: «Если люди готовы действовать в такой нравственной манере [то есть создавать условия для определения личной ответственности], то они готовы не сражаться вообще».[221] Если же война продолжается, то самое лучшее, что может сделать право войны это защитить всех ее участников безотносительно справедливости, с которой они вступили в войну.

Продолжающийся характер войны составляет третий, фактический аргумент. По словам Куинси Райта: «Вооруженные столкновения, даже будучи заклеймены как незаконные, все равно будут продолжаться».[222] Данное противоречие заключается в двойственной природе войны. С одной стороны она выступает как правовой феномен, а с другой стороны - как материальный. Неизбежность наличия войны означает, что авторитет права не всегда будет означать правовое могущество.[223] С правовой точки зрения дуализм права войны парадоксален: гуманитарное право призвано регулировать ситуации, которые не могут иметь место в виду общего запрета на использование силы. Однако фактически вооруженные столкновения ведутся и требуют урегулирования. В этом случае изменение реальности войны может происходить через уменьшение последствий военного насилия. К тому же право войны признает некоторые формы насилия легальными, и эти формы также требуют урегулирования.

Руководствуясь утилитарными соображениями, армия рассматривает человека как материальную боевую единицу, приравненную к материальной ценности. Гуманитарный характер этого аргумента требует в первую очередь признания неотъемлемых прав за каждым человеком. В противном случае применение различных привилегий к участникам конфликта создаст такие условия неравенства, в которых ведущую роль будут играть политические соображения. Гуманитарный аргумент указывает на различие между сферой войны и сферой мирной жизни. Даже если война достигает огромных масштабов, то мирная жизнь все равно продолжает существовать.

Прерывая мирную жизнь, война создает две реальности. В первом случае война является столкновением армий, для которых существуют только военные цели, ландшафт и дружественные войска. Армии руководствуются утилитарными соображениями при достижении целей и озабочены балансом затрачиваемых ресурсов. Снабжение и медицинское обеспечение касаются только действующих или раненных военнослужащих. Из-под защиты армии в это же время исключаются военнопленные и гражданские лица. В другом случае война оказывает влияние и на мирную жизнь. Мирные граждане и военнопленные становятся жертвами войны. Гражданские объекты могут превратиться в военные цели, а боевые действия перемещаются в города. Если бы право войны лишало защиты несправедливо напавшую сторону, то оно бы подвергло ее мирных граждан дополнительной опасности. В 1944 году для обеспечения высадки в Нормандии союзные войска совершали массированные налеты на французские города, в которых находились крупные немецкие гарнизоны. Несмотря на то, что целью операции было освобождение французской территории от оккупации, приоритетом воздушных сил союзников оставалось поражение немецких войск независимо от потерь мирного населения. В результате десантная операция в Нормандии унесла жизни более пятидесяти тысяч мирных жителей.[224] Это стало следствием приоритета утилитарных соображений над гуманитарными. Гуманитарный аргумент разводит две реальности: войны и мира. Утилитарные соображения организации, рассматривающие человека, как функциональную единицу, и за своими пределами не рассматривающие его вообще, остаются движущей силой войны. Но гуманитарные ценности, предполагающие, что разрушения войны не должны касаться мирных жителей и тех, кто в ней не участвует, отделяют мирную жизнь от военной и придают ей бо́льшую ценность.

Многообразие конкурирующих аргументов отражает глубину познавательной проблематики и незавершенность проекта права войны. С одной стороны ряд аргументов предполагает наличие некоторого общего основания права войны. Основанием может быть идея точного правосудия или политическая цель. Точное правосудие объединяет личную и государственную ответственность участников конфликта, а политическая цель ставит способы ведения войны в зависимость от преследуемых интересов. Также основанием может служить предельный порог автономии права на войну и права на войне, например, задача выживания государства (достигаемая любой ценой). С другой стороны ряд аргументов предполагает необходимость утверждения дуалистического подхода. Согласно ему на войне невозможно добиться строгой справедливости ввиду препятствий человеческой природы. К их числу можно отнести неспособность определения справедливой стороны войны ввиду противоречивых заявлений и уверенности сторон в правоте. Другим препятствием является подчинение общественным законам и чувство патриотизма, осложняющих взгляд на справедливость для индивида. Дополнительным фактором является необходимость придавать гуманитарные ценности всем сторонам конфликта.

Социально-философское исследование права войны невозможно без рассмотрения специфики его аксиологии. Любая деятельность человека имеет некоторый набор ценностей. В отличие от природных явлений социальные процессы развиваются не напрямую, а под воздействием ценностей, которые и определяют дальнейшие действия человека. Анализ аксиологии права войны позволяет установить наиболее важные направления и ценности в его развитии.