Первый крестовый поход требовал безопасности морей, по крайней мере, Средиземного.

А Гинимер, покинув холодные и, несомненно, бедные воды родного Ла-Манша, уже восемь лет разбойничал в этом богатом Средиземном море только в своих интересах. И когда другой пират забирал себе какую-нибудь стоящую добычу, он, не раздумывая, — опять же, как морская чайка, — отбирал ее силой и расправлялся с побежденным врагом по своим законам.

Нельзя было найти лучшего защитника, чем этот моряк.

Как он был обласкан, произведен в офицеры? Никто не знает. Всегда было так, что приняв участие в крестовом походе, ему удавалось сплотить вокруг себя небольшие группы местных пиратов, в каком-то смысле «рэкетиров». С такими проверенными в море бойцами в 1097 году он участвовал в морском сражении при взятии Тарса в Киликии во главе значительной флотилии. И снова он дал согласие на поддержку крестоносцев при взятии Лаодикеи.

Эта эскадра уж точно не состояла из ангелов, а архипират был, конечно, не архидьякон.

Мы судим о морских обычаях этой эпохи и о людях, которых надо было держать в повиновении, изучая «Морское право» XII века, сформулированное в двадцати четырех статьях Олеронских свитков, отражающих решения судов по торговым морским делам, и введенное в силу повсеместно в Западной Европе вплоть до Амстердама и Балтики:

«Хозяин судна имеет право набирать свою команду по своему усмотрению; никто не может его заставить взять моряка, который ему не нравится. Матросы должны спать одетыми. Те, кто ночуют в порту, а не на судне, считаются вероломными и способными на клятвопреступление. Хозяин должен держать правонарушителей под арестом и передать их в руки правосудия по прибытии на берег. Он не должен вымещать свой гнев на матросе, а должен выждать момент, когда снова обретет хладнокровие…

Моряк должен сносить пощечину или удар кулаком от своего хозяина, но если хозяин его преследует, то он может укрыться за какой-нибудь перегородкой и приготовиться защищаться, призывая в свидетели своих товарищей». Если он ударит своего хозяина или поднимет на него оружие, то «он прикрепляется за руку к мачте с помощью остро заточенного ножа».

«За брань налагается штраф. Вору остригают голову, а затем льют на нее кипящую смолу. Того, кто убил своего товарища на борту судна, привязывают к жертве и обоих бросают в море; если это происходит на суше, то убийцу и жертву вместе зарывают в землю».

И это речь идет о законах регулярной морской торговли… Можно представить, как вели себя пираты, завербованные для крестового похода!

МОНАХ ЕВСТАФИЙ

История, приключившаяся сто лет спустя после «подвигов» Гинимера с другим архипиратом, показывает с некоторым юмором, что с союзниками такого типа надо быть начеку. Поступив на службу к Филиппу-Августу, монах Евстафий, сомнительный архипират, зарекомендовал себя как бесспорный хозяин Ла-Манша. На этом участке морских просторов, как когда-то давно римская власть правила миром, царила власть Евстафия. Казалось, его «хозяин», король Франции, мог бы рассчитывать на безопасное передвижение своих друзей через пролив. Увы! Посланнику папы, Вило, который в 1216 году обращается с просьбой предоставить ему охрану для путешествия в Англию, где Людовик Французский, сын короля, на короткое время стал счастливым конкурентом Иоанна Безземельного, Филипп-Август отвечает: «Мы дали бы добровольцев для сопровождения вас на территории нашего королевства, но если вы случайно попадете в руки монаха Евстафия или других людей Людовика, которые охраняют побережье пролива, и случится какое-нибудь несчастье, то пеняйте на себя…»

Монах Евстафий, однако, ведет себя, если от него это требуют, как первый состоящий на постоянной службе корсар, преследуя понемногу одного противника, Алена Траншмера, — красивая фамилия — который, будучи без сомнения норманном, служил лоцманом у Ричарда Львиное Сердце и, возглавив порученный ему флот из семидесяти корсарских кораблей, тоже установил свою бесспорную власть над Ла-Маншем и впадающими в него реками.

Это, действительно, тот случай, когда слово «корсар», примененное к кораблю, появляется в данном тексте. Слово это латинское; Гийом Бретонец в своей «Филиппиде» так выражает свое мнение по поводу многообразия значений этого слова:

«Septuaginta rates quibus est cursoria nomen Quas pelagi struxit Richardus et amnis ad usum». (Лат.) «Семьдесят способов существует для быстроходного судна В море снискать Ричарду реки чужой собственности».

Этот текст, написанный до 1226 года, показывает, что термин существовал уже на общераспространенном французском языке. Этимологи уточняют нам, что он произошел от итальянского слова «корсарио» — «тот, кто добывает средства в результате морских набегов, в результате преследования врага». Без сомнения, в начале XIII века это слово означало скорее корабль, чем человека (любой быстроходный корабль, любого «преследователя»), потому что монах Евстафий еще получал удовольствие, играя роль архипирата. А между тем он мог считаться корсаром, так как мы находим, и уже не в первый раз, но, наконец, абсолютно точно, подписанный документ (25 мая 1206 года), который с полным правом можно считать корсарским патентом, «разрешением». Конечно, он не имеет еще строгой формы, которая будет фиксирована много позже, но он обеспечивает Евстафию безнаказанность всех военных действий против врагов короля.

С другой стороны, корабли, которыми пользуется Евстафий, принадлежат ему, что открывает для него широкое поле деятельности даже при соблюдении условий, которые для корсара довольно многочисленны — не нападать на своих сограждан, на их союзников, на «нейтральных» (термин достаточно расплывчатый).