III. Мораль и право: «суверенность» и взаимозависимость 131

Принято считать, что право — жесткий, строгий, сугубо фор-
мализованный регулятор, мораль же — регулятор более мяг-
кий, не столь строгий, в большей мере соответствующий ду-
ховным началам в жизни людей и поэтому более социально
ценншй, более «высокий», имеющий дальнюю перспективу в
своем существовании и в развитии общества.

Такое возвышение морали в сопоставлении с правом особо
рельефно проявляется в переломные периоды истории, когда
писаное право прошлого времени оценивается общественным
мнением как откровенно реакционная, «контрреволюционная»
сила,)само же это право рассматривается в основном под уг-
лом зрения уголовного и административного законодательст-
ва. Это было характерно для России после революционных со-
бытий 1905 г.; подобная негативно-приземленная оценка права
выражена в произведениях ведущих русских мыслителей, та-
ких, в частности, как В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев. Последний
писал, например: «Вера в конституцию — жалкая вера... Вера
должна быть направлена на предметы более достойные. Де-
лать себе кумира из правового государства недостойно»¹. Ана-
логичный подход характерен сегодня для А.И. Солженицына,
полагающего, что «нравственное начало должно быть выше,
чем юридическое»².

В приведенной оценке морали и права, несомненно, правильно
то, что для писаного права действительно характерна наибо-
лее высокая, так сказать, предельная (для сферы духовной
жизни) внешняя объективизация, институциализация и отсю-
да большая четкость, строгость и формализованность регули-
рования. Оно действительно концентрирует жесткие государ-
ственно-принудительные меры воздействия; плюс к этому нор-
мы писаного права могут «уходить» от требований естествен-
ного права, элементарных моральных представлений и норм.

Однако если рассматривать мораль и право более детально,
в частности с точки зрения того, насколько органичны для них

¹ Бердяев Н. Философия неравенства. М., 1990. С. 109.

² Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию. Посильные соображения.
М., 1991. С. 59. Подробный анализ и оценку приведенных суждений см.: Тума-
нов В.А. Правовой нигилизм в историко-идеологическом ракурсе // Государ-
ство и право. 1993. № 8. С. 56 — 58. Автор справедливо пишет, в частности:
«...социальные схемы, отодвигающие право на задний план, делающие его чем-
то второстепенным, в истории нашего общества пока ничего, кроме вреда, не
приносили» (С. 58).

Глава пятая

запреты и дозволения, то подобная оценка нуждается в |
нениях, и довольно значительных.

Прежде всего содержащиеся в праве запреты (в том
большинство запретов, за нарушение которых предус»
ваются наиболее жесткие меры государственно-принуд^
ного воздействия — меры уголовной ответственности)
в него из морали. И запреты, связанные с элементарными пра-
вилами общечеловеческого общежития (не нарушать личную |
телесную неприкосновенность, не оскорблять человека и др.), I
и запреты специфически социального, нередко узкоклассового |
содержания, призванные обеспечивать неприкосновенность,!
защиту существующего строя, — все это по своему происхож-1
дению есть требования господствующей морали.

Сами же жесткие государственно-властные меры воздейст-1
вия восходят к государству и, строго говоря, не характеризу-1
ют непосредственно правовое содержание юридического регу- Е
лирования, его специфику. Более того, при режиме законности I
они потому-то и выражаются в праве, что таким образом воз-|
можно их упорядочение, те. ограничение четкими рамками,
достижение единства применения, подчинение единым прин-|
ципам, строгой процедуре.

Есть и еще одна грань проблемы, которая мало осмыслена!
нашей общественной наукой и не принимается во внимание!
общественным мнением. Ее суть состоит в том, что мораль да-|
леко не всегда может быть оценена только положительно, она!
имеет и значительные негативные характеристики. И дело не]
только в том, что наряду с общепризнанными элементарными!
моральными требованиями, с передовой моралью существуют!
архаичные, устаревшие, прямо реакционные моральные пос-|
тулаты и нравы. Главное при этом заключается в том, что само!
по себе безграничное господство морали может стать удушаю-1
щей тиранией над личностью, внести в систему социальной!
регуляции элементы неопределенности, произвольного катего-1
рического диктата. В литературе даже высказано мнение, в!
соответствии с которым «тоталитаризм есть язык морали в!
той же степени, в какой морализирование есть язык тотали-1
тарной политики». И это вполне понятно, так как мораль, ли-1
шенная должной степени институализации, не имеет строгих!
границ и может открыть «моральный» путь к произволу. Поэ-|
тому следует признать справедливыми мысли только что ци-5
тированного автора: «...когда говорят, например, о цивилизо-!

^

Ш Мораль и право «суверенность» и взаимозависимость 1!
я значении права, лично я вижу его величайшую миссию
ничении безграничных самих по себе притязаний мора-
ли»¹

4. Приведенные соображения о неоднозначной роли морали
(в ее соотношении с правом и авторитарно-тоталитарными
режимами) позволяют с опорой на русскую либеральную пра-
вовую мысль с большей определенностью уточнить предна-
значение права на высших стадиях его развития в современ-
ном гражданском обществе

Главное здесь — это ясное понимание того, что право даже
на самых высоких ступенях развития цивилизации вовсе не
призвано играть роль некоего мессии, внедрять передовую мо-
раль, нравственные идеалы, идеи Добра и Спасения.

Подход к данному вопросу должен быть такой же, как и к
оценке «социальной» роли права, будто бы свойственного ему
предназначения обеспечивать достойное существование чело-
века, или, более того, земное воплощение некоего абсолюта,
земного рая, коллективного добра.

Как показали российские правоведы-либералы еще в нача-
ле XX в, а затем Ф. Хаек (позже все это тысячекратно было
подтверждено жуткой практикой социализма), подобные буд-
то бы моральные и добрые, человечные устремления с непре-
одолимой неизбежностью приводят к идеологии жертвоприно-
шения во имя будущего, к оправданию террора и насилия ве-
личием исторических задач, а в конечном итоге — к утвер-
ждению общества тирании, самовластной диктатуры, беспра-
вия личности.

А как же тогда быть с утвердившимся в обществе и в науке
мнением, в соответствии с которым право в целом должно быть
моральным и должно нести в себе определенный минимум нрав-
ственности? Ведь пишет же, например, В.А. Туманов, что «право
во всех его проявлениях — как нормативная система, движе-
ние общественных отношений, правосудие — должно быть про-
низано нравственностью. Внутренняя моральность права — одно
из важнейших условий его эффективности» (и надо добавить:
самого его бытия. — С.А.)²

¹ Франц А Б Мораль и власть Политические заметки//Философские нау-
ки 1992 № 3 С 3—10

² Туманов В А Указ соч С 68

Глава пятая

 

Тем не менее и моральность права, и его социальность {нуж-
но, по мнению автора этих строк, понимать строго под углом
зрения либеральных ценностей. Что это означает при характе-
ристике соотношения права и морали в условиях современно-
го гражданского общества? Наиболее существенными здесь
являются следующие положения.

Во-первых, в праве должны быть выражены, присутство-
вать во всех его ипостасях и проявлениях элементарные об-
щепризнанные, общечеловеческие моральные начала, основан-
ные на христианских откровениях и заповедях.

Во-вторых, право призвано — и здесь главное звено его «со-
стыковки» с моралью — воплотить, актуализировать, сделать
реальной одну из высших моральных ценностей, имеющую
общецивилизационное значение, — справедливость. Не слу-
чайно поэтому категории «право», «правда», «справедливость»
на всех этапах цивилизации рассматривались как нечто еди-
ное, нераздельное.

С данных позиций вполне обоснованно видеть в праве нор-
мативно закрепленную справедливость¹. И надо думать, эта
характеристика права настолько существенна, что при осве-
щении его общих параметров, его силы, самой сути того, что
выражено в понятии «правовые начала» (или «дух права»),
указанную характеристику нужно поставить в один ряд с дру-
гими и видеть в праве как явлении цивилизации и культуры
не только выражение высокой упорядоченности и значение
гаранта свободы автономной личности, но и воплощение одно-
го из высших нравственных принципов — справедливости.

¹ См.: Лившиц Р.З. Право и закон в социалистическом правовом государст-
ве//Сов. государство и право. 1989 № 3. Автор пишет: «Полагаем, что такой
подход позволяет, используя достигнутые научные результаты, сделать опре-
деленный шаг вперед. Понимание права как системы норм сохраняется. Таким
образом, преодолевается отказ от нормативности, признание доказанного пра-
ва, в чем обоснованно упрекали сторонников различия права и закона Право
как нормативно закрепленная справедливость включает не только законы (нор-
мы), но и систему урегулированных ими общественных отношений (права и
обязанности участников отношений, принципы регулирования и др.) Тем са-
мым охватывается и широкое нормативное понимание права. Наконец, от кон-
цепции различия права и закона берется ее наиболее ценная идея о гуманис-
тическом, демократическом содержании права. В понимании права как норма-
тивно закрепленной справедливости последняя определяет содержание пра-
ва, а ее нормативное закрепление — необходимую форму права» (С. 17).

IV. Коллизии в праве

 

В-третьих, право с точки зрения высшего своего предназна-
чения призвано быть носителем (и по моральным градациям
тоже) человеческого начала — естественно-правового требо-
вания свободы личности.

5. Характеристика права как явления морали имеет обще-
мировоззренческое, общетеоретическое значение. Она допол-
няет ранее изложенные положения, сформулированные с по-
зиций соотношения права, с одной стороны, и цивилизации и
культуры — с другой. Надо полагать, в ходе дальнейшего ана-
лиза может быть достигнуто понимание права с новых, при-
нципиально важных сторон (тем более что даже под углом
зрения философов-классиков право оценивалось как мораль,
регламентирующая правителя; обратим внимание — правите-
ля!).

Вместе с тем было бы неверно переводить указанные харак-
теристики на операциональный уровень, связанный с прак-
тической юриспруденцией. В частности, противоречило бы духу
права и идее законности ставить саму возможность реализа-
ции юридических норм писаного права, их применение в зави-
симость непосредственно от моральных критериев и стандар-
тов. Как верно отмечено в литературе со ссылкой на Р. Двор-
кина, «моральные стандарты определяют конкретное выраже-
ние правовых принципов и вообще имеют отношение к праву
исключительно постольку, поскольку они имплицитно присут-
ствуют в юридических текстах, политически введены в право-
вую систему»¹. В дальнейшем мы еще вернемся к данному во-
просу и, рассматривая соотношение писаного права и естест-
венно-правовых, моральных начал, увидим, что отступление
от установленных законом общих правил возможно либо в слу-
чаях и по основаниям, которые тоже устанавливаются зако-
ном либо признаны в конституционно-правосудном порядке
(когда соответствующий правосудный орган решает дела не
только на основе норм писаного права, но и на основании об-
щих принципов права и прирожденных прав человека).

IV. Коллизии в праве

1. Правовая система, не достигшая уровня права современ-
ного гражданского общества (применительно к нашему време-
ни это право власти), зачастую вступает в противоречие, в

¹ Сов. государство и право. 1989. № 2. С. 146

Глава пятая

 

коллизию с требованиями жизни общества, да и в целом ока-
зывается не соответствующей, а порой и прямо враждебной
требованиям современного естественного права, прирожден-
ных прав человека

Чем это объяснить' Дело в том, что право, которое не обрело
твердых, устойчивых, последовательно гуманитарных и демо-
кратических основ своего существования и функционирования
в виде прирожденных фундаментальных прав человека, осно-
вополагающих демократических правовых принципов, частно-
го права (такие основы связаны с современным гражданским
обществом), легко может стать игрушкой в руках власти и од-
новременно мощным консервативным фактором

Ведь писаное право в силу своих институциональных свойств
способно жестко зафиксировать, возвести в ранг незыблемых
и неприкасаемых существующие порядки и отношения. А коль
скоро перед нами право власти, то власть, всецело господству-
ющая над действующим правом (законодательством), может
усилить, усугубить реакционность этих порядков и отноше-
ний, в том числе увековечить себя, свой статус неприкасаемой
и незыблемой власти, исключить наперед саму возможность
изменить при помощи существующих юридических форм дан-
ный общественный строй, статус властвующих органов и по-
рядок их формирования

Авторы, исследующие конфликтологию в праве, к сожале-|
нию, упускают из поля зрения отмеченную фундаментальную |
коллизию¹, а если касаются ее, то подчас в упрощенном виде, I
рассматривая противостоящие писаному праву явления в виде I
«хорошего» или «интуитивного» права² (замечу, что подобные!
оценочные формулировки прежде при обсуждении данной про- [
блемы не употреблялись)

Между тем, отдавая должное тому повышенному вниманию, I
которое в настоящее время все больше уделяется закону, пи-1
саному праву (в том числе и теми авторами, которые не так!
давно жестко отделяли друг от друга право и закон, возвели- [
чивая первое и принижая второе), не следует закрывать глаза
на тупиковый характер ситуации, при которой действующая

¹ См Тихомиров Ю.А. Юридическая коллизия, власть и правопорядок // |
Государство и право 1994 № 1 С 3 и ел

⁸ См Кудрявцев В Я О правопонимании и законности // Государство и |
право 1994 № 3 С 5—7

IV Коллизии в праве

юридическая система, выступающая в виде права власти, кон-
сервирует, увековечивает отжившие общественные поряд-
ки, становится непреодолимой преградой на пути назревших
преобразований в обществе.

Здесь речь идет не просто об одной из проблем нашего соци-
ального развития, которая приобрела особо острое значение в
посттоталитарных российских условиях. Это и проблема фун-
даментального теоретического порядка, решение которой пред-
полагает основательное проникновение в саму природу права
как институционного образования и — что особенно сущес-
твенно — проникновение на основе «понимания соотношения
институционных свойств права и «гуманитарных ступеней» его
развития, понимания противоречивости, социальной неодно-
значности того феномена, который может быть назван правом
власти. Все это, как уже отмечалось, и явилось одной из пред-
посылок, побудивших в тому, чтобы выделить вопрос о соотно-
шении позитивного права с его духовно-гуманистическим со-
держанием в качестве центрального звена теоретических по-
ложений, рассматриваемых в этой книге.

2. Характеристика права в качестве нормативного институ-
ционного образования означает, что в практической жизни, в
реальном бытии фактическим регулятором, государственно-
официальной основой для определения правомерности или
неправомерности поведения участников общественных отно-
шений являются только и исключительно нормы писаного, по-
зитивного права.

Стало быть, если естественные права, а также базирующи-
еся на них гуманитарно-моральные критерии представляют
собой в известном смысле первооснову действующей юриди-
ческой системы, то непосредственно регулирующей силой, юри-
дически значимым фактором в практической жизни являются
нормы писаного права.

Но как же быть в случае, если нормы писаного права отста-
ли от изменяющейся жизни и в данный момент предстают в
виде консервативного, даже реакционного явления, несовмес-
тимого с естественно-правовыми требованиями и просто со
здравым смыслом? Здесь нужно со всей определенностью ска-
зать о том, что и в этом случае нормы писаного права остаются
единственной основой для определения правомерности или
неправомерности соответствующего поведения. И в каждом
жизненном эпизоде, когда поведение лица не соответствует

Глава пятая

 

нормам действующего права, этот факт должен быть зафикси-
рован с необходимой четкостью.

Другой вопрос, что в рассматриваемых ситуациях компе-
тентный орган, прежде всего орган правосудия, может (а при
определенных обстоятельствах и должен) не применять к фор-
мальному нарушителю меры государственно-принудительно-
го воздействия, юридической ответственности, санкции. Но это
именно другой вопрос. Сам же факт правонарушения должен
быть строго зафиксирован (дальше мы затронем еще более
сложную ситуацию — силу и судьбу норм писаного права при
смене социального строя).

Особо необходимо сказать о фундаментальных прирожден-
ных правах человека, которые в условиях гражданского об-
щества приобретают непосредственно-юридическое действие
(такое действие закреплено в российской Конституции). Могут
ли они становиться правовой основой поведения в обстановке,
когда нормы действующего писаного права диктуют иной ва-
риант поступков (такая проблема, в частности, возникла в Рос-
сии в 1994 г. по делу Мирзоянова, обнародовавшего данные о
производстве химического оружия)?

Не вызывает сомнения, что в демократическом обществе
каждый гражданин, определяя свою гражданскую позицию,
вправе и даже обязан руководствоваться требованиями, выте-
кающими из фундаментальных прав человека. Если же при
этом нарушаются нормы писаного права, то факт их наруше-
ния, как отмечалось, должен быть зафиксирован, а вот приме-
нение государственно-принудительных последствий и в дан-
ном случае должно быть прерогативой органов правосудия.
Именно они могут опираться непосредственно на критерий прав
человека при определении юридических последствий непра-
вомерного поведения и в этой связи отказываться, на мой взгляд,
от применения санкций.

3. Есть еще один элемент правовой действительности, кото-
рый в соотнесении с писаными нормами может быть взят за
основу при решении юридических вопросов органами право-
судия. Это основополагающие принципы права.

Нередко принципы права воспринимаются и в теории, и на
практике только как некие обобщения, декларации, не имею-
щие непосредственно-регулирующего значения.

Между тем принципы права, в особенности основополагаю-
щие принципы, характеризующие качественное своеобразие

IV. Коллизии в праве

 

юридического регулирования, призваны выполнять определя-
ющие функции в правовом воздействии на общественную жизнь.
Ибо такого рода принципы представляют собой концентриро-
ванное выражение права данной* страны, своего рода чистые
сгустки правовой материи, выкристаллизованные в правовой
системе. И вполне понятно в этой связи, что принципы права
выступают в качестве исходных ориентиров в правовом пове-
дении, при применении и толковании права. Особо существен-
ное значение принципы права в рассматриваемом отношении
приобретают тогда, когда они являются (пусть и с опережени-
ем) принципами права гражданского общества.

В то же время надо видеть, что принципы права в рассмат-
риваемом смысле — это не просто некие сугубо духовные фан-
томы и даже не категории правосознания. Они должны быть
выражены в праве, в текстах законодательных актов (в виде
текстуальных формулировок или в виде «растворенных» в тек-
сте ряда статей нормативных положений); причем в современ-
ных условиях они могут быть своего рода форпостами передо-
вой юридической системы — права гражданского общества.

Таковы, в частности, выраженные в тексте Конституции
принципы народовластия, разделения властей, федерализма.
В области имущественных отношений — это закрепленные в
ст. 1 части первой Гражданского кодекса Российской Федера-
ции равенство участников отношений, неприкосновенность соб-
ственности, свобода договоров, недопустимость произвольного
вмешательства кого-либо в частные дела и др. В области уго-
ловного судопроизводства — ответственность за вину, презум-
пция невиновности, ряд других.

И в данном случае возникает вопрос о подходе к ситуациям,
когда нормы писаного права не согласуются с принципами права
или даже противоречат им. Понятно, что приведение в соот-
ветствие того и другого — это прерогатива законодателя. Но
если законодатель не делает этого или даже, более того, кон-
сервирует писаные нормы, противоречащие общим принципам?
Именно это и произошло в России в 1992 — 1993 гг., когда
Съезд народных депутатов и Верховный Совет упорно сохра-
няли указанные противоречивые элементы в конституцион-
ном тексте. Как же быть с такого рода коллизией?

С принципиальной точки зрения в условиях повседневной,
нормальной жизни общества ответ здесь один: указанную кол-
лизию кроме законодателя может решить только суд, компе-
тентный орган правосудия. Те или иные лица могут совершать

Глава пятая

 

определенные действия со ссылкой на закрепленные в законе
принципы права, хотя бы такого рода действия и не соответ-
ствовали нормам писаных юридических источников. Но эти
действия не могут априорно рассматриваться в качестве пра-
вомерных. Таковыми — в случаях существования в законода-
тельстве соответствующих принципов права — они могут быть
признаны судом, органом правосудия (особенно в области част-
ного права в соответствии с принципами, закрепленными в ст. 1
Гражданского кодекса).

4. Острая проблема, связанная с действием писаного права,
возникла в России в сентябре—октябре 1993 г., когда указом
Президента был распущен Верховный Совет и назначены но-
вые выборы в соответствии с «президентским» проектом Кон-
ституции.

Один из российских правоведов, сказавший одобрительные
слова в отношении формулировок, в которых отделяются друг
от друга «право» и «закон», отметил в этой связи, что «собы-
тия сентября—октября 1993 г. изменили не только политичес-
кую, но и правовую ситуацию и пролили несколько иной свет
на приведенные... формулировки»¹.

Между тем едва ли такие обобщенные характеристики спра-
ведливы. События сентября — октября 1993 г. — это особый
случай в жизни общества, и теоретические положения, выра-
батываемые в отношении этих событий, вовсе не должны рас-
пространяться на обычную, стандартную, нормальную жизнь
общества. Ибо события сентября — октября 1993 г. не просто
кульминация, драматический всплеск конфликта между дву-
мя «ветвями» власти (как до сих пор многие авторы оценивают
происходящие в ту пору процессы), а столкновение двух сис-
тем власти, когда решались проблемы перехода от тоталитар-
ного коммунистического строя к демократическому строю и
правам человека и на карту была поставлена сама возмож-
ность такого перехода.

При этом следует принять во внимание, что существующий
строй никогда не создает такие юридические механизмы, вы-
раженные в писаном праве, которые бы позволили «законно»
перейти к новой системе общественных отношений. Более того,
в России Съезд народных депутатов и Верховный Совет (ут-
ратившие по сути дела свою легитимность после распада Со-

¹ Кудрявцев В. Н. Указ, соч С. 5.

IV Коллизии в праве

юза), пользуясь в соответствии с действовавшей в то время
прежней Конституцией монополией на законодательство, на-
целенно и жестко законсервировали существующие порядки,
систему Советов, их всевластие, законодательно исключили
саму возможность их преобразования, перехода к новому, де-
мократическому строю.

Как тут быть, если исходить из незыблемости писаного пра-
ва, действующего закона?

Можно было, разумеется, все оставить на «исторический
самотек»: зарождающаяся новая власть (она в то время виде-
лась в институте президентства) могла сдать свои позиции,
предоставив обществу развиваться эволюционным путем. Рано
или поздно новое даже в рамках прежнего законодательства
пробило бы себе дорогу. Абстрактно рассуждая, можно прийти
к выводу, что это, по-видимому, был наименее болезненный
путь.

Но в условиях разрушенной тоталитаризмом России он пред-
ставлялся в те годы (да и не только в те годы) совершенно
неприемлемым: эволюционные преобразования, как свидетель-
ствует исторический опыт, растягиваются в этом случае на
многие-многие десятилетия, проходя через ряд полос потрясе-
ний и катаклизмов. Все это посттоталитарная страна едва ли
способна выдержать.

Известные благоприятные предпосылки решения возникшей
в это время трудноразрешаемой задачи состояли в том, что
существовал институт президентства, в соответствии с кото-
рым Президент все более утверждал себя в качестве главы
государства, а! также в том, что в текст в общем устаревшей
Конституции были внесены положения об основополагающих
принципах права, (соответствующих правовым началам граж-
данского общества} и о фундаментальных правах человека.

Идеальным в этих условиях вариантом было бы использо-
вание механизма правосудия. Хотелось бы еще раз сказать о
том, что, с точки зрения автора этих строк, коллизию между
писаным правом и другими правовыми реалиями кроме самого
законодателя могут решить только органы правосудия, зани-
мающие принадлежащее им в гражданском обществе высокое
место и способные принимать самостоятельные решения на
основе основополагающих правовых принципов и фундамен-
тальных прав человека.

Глава пятая

 

И в данном случае социальная интрига осени 1993 г. могла
бы получить в России законное разрешение, если бы компе-
тентный правосудный орган, правомочный на оценку действу-
ющего законодательства с точки зрения принципа права и
фундаментальных прав человека (такую миссию мог бы взять
на себя Конституционный Суд), совершил упомянутую акцию.
Этого не произошло: Конституционный Суд не вышел за пре-
делы одних лишь норм писаного права.

Это дело, как уже говорилось, взял на себя Президент Рос-
сийской Федерации.

Хотя Президент как глава государства призван выполнять
функции арбитра, обязанного обеспечивать гармоничное функ-
ционирование всех государственных органов (функции, близ-
кие к правосудным), возникли и остаются сомнения, вправе ли
был Президент осуществлять указанную акцию. Эти сомнения
становятся еще более серьезными, если учесть, что действия
Президента хотя и решили определенным образом конститу-
ционный кризис, тем не менее имели и негативные стороны.
Во-первых, они нарушали нормы действовавшего в то время
позитивного права (а общество всегда с неодобрением реаги-
рует на этот факт), и, во-вторых, они фактически означали
применение насилия, пусть и прикрытого юридизированными
формулировками (что закладывает импульс насилия в поли-
тические отношения и на будущее).

В кризисные дни осени 1993 г. были предприняты попытки
объяснить с юридических позиций акцию Президента. Наибо-
лее часто звучащее в то время объяснение — это ссылка на
различие между правом и законом, на то, что Президент хотя
и нарушил закон, но действовал по праву. В противовес этому
автор этих строк попытался найти юридические основания
президентским действиям в действующем праве — в содержа-
щихся в нем основополагающих принципах и фундаменталь-
ных правах человека и в том еще, что в результате нарушения
конкретных писаных норм, относящихся к праву власти, от-
крывается путь к формированию права гражданского общест-
ва.

Далеко не во всем указанные попытки, даже ориентирую-
щиеся на действующее законодательство, можно признать кор-
ректными: хотя функции Президента близки к правосудным,
они все же не являются правосудными в точном смысле, не
связаны жесткими процедурами и гарантиями. Да и вообще

V Итоговые положения. Определение права

перед нами такая переломная ситуация, об оправданности ко-
торой в конечном итоге судит только История.

Достигнутые в настоящее время результаты начавшихся в
ту пору процессов противоречивы. Наряду с тем, что сделаны
определенные шаги к формированию права гражданского об-
щества (более полное закрепление в Конституции прав чело-
века, принятие первой части Гражданского кодекса), есть и
факты иного рода. Уже в ходе осенних событий 1993 г. в об-
ществе 3 — 4 октября возникла ситуация «права войны», уси-
лились авторитарные начала в президентской и в исполни-
тельной власти, увеличилось количество случаев нарушения
Конституции и законов, импульс насилия обернулся страшной
бедой в результате военных действий в Чечне.

Возможно, сила писаного права оказалась более значитель-
ной, чем это принято считать, и сообразно этому нарушение
писаных норм, как бы убедительно оно ни обосновывалось, мстит
за себя. Увы, ни мировая практика политико-государственной
жизни, ни недавние события в России не дали убедительного
ответа на вопрос о самой возможности безболезненно-законно-
го перехода от одного общественного строя к другому. В обста-
новке общественного слома, глобальных сдвигов в жизни об-
щества право оказывается беспомощным перед самой драма-
тической ситуацией в жизни общества, перед властью.