Недействительность сделок должника

 

В современной зарубежной, а также отечественной дореволюцион­ной юридической науке и практике накоплен солидный опыт построения и использования правовых механизмов опровержения (или, как говорили дореволюционные юристы, уничтожения) действий должника, совершен­ных им в промежуток времени, предшествующий официальному банкрот­ству, когда он уже являлся фактически несостоятельным, и влекущих уменьшение его активов, из которых конкурсные кредиторы могли бы по­лучить удовлетворение своих требований. Речь идет о заключении долж­ником договоров безвозмездной передачи (дарения) принадлежащего ему имущества, освобождении отдельных лиц от исполнения обязательств передним, получении кредитов под чрезмерно высокий процент, распро­даже имущества по низкой или символической цене и т.п. Известны и наиболее распространенные мотивы таких действий: желание скрыть сложность финансового состояния организации-должника, попытка «пе­реоформить» собственное имущество на родственников и доверенных лиц но избежание его включения в конкурсную массу, стремление освободиться от долгов через умышленное банкротство [7].

Любой законодатель, создавая национальную систему несостоятель­ности и решая, какими правовыми средствами опровержения действий недобросовестного банкрота наделить кредиторов, неизбежно столкнет­ся с рядом проблем.

Во-первых, решение этого вопроса многовариантно. В гражданском и предпринимательском (торговом) праве содержится достаточно примеров того, как защитить интересы кредиторов, которые почерпнуты из законо­дательных актов о несостоятельности, изданных в разных странах и в раз­личные исторические периоды.

Во-вторых, закрепление в национальном законодательстве о банк­ротстве норм, касающихся условий и порядка опровержения действий дол­жника-банкрота всегда связано с проблемой достижения компромисса в степени защищенности интересов, с одной стороны, кредиторов долж­ника, желающих опровергнуть убыточные по своим последствиям дей­ствия, а с другой — контрагентов должника, получивших от него имуще­ство в результате выполнения указанных действий и, вполне вероятно, за­ключивших и исполнявших договор добросовестно.

Эта проблема имеет и более широкое звучание: нужно найти равно­весие между интересами кредиторов, стремящихся свести к минимуму имущественные последствия убыточных действий должника, и необходи­мостью стабильности имущественного, предпринимательского оборота. В связи с этим уместно привести мнение известного дореволюционного ученого-юриста Г.Ф. Шершеневича, который считал, что самая трудная задача законодателя в конкурсном праве — это согласовать интересы раз­личных претендентов на имущество несостоятельного должника с инте­ресами общественного кредита.

Наконец, в-третьих, рассматриваемая часть законодательства о банк­ротстве может потребовать неоднократного пересмотра в связи с ее при­менением, которое обнаружит юридические ошибки, дисбаланс интере­сов или затруднительность практического использования.

В силу изложенного представляется интересным и необходимым, опираясь на достижения правовой мысли в этой области, рассмотреть рос­сийский вариант правового регулирования опровержения действий орга­низаций-должников, совершенных в ущерб их кредиторам, воплощенный и Законе о банкротстве 1998 г.

Форма опровержения действий должника и их правовая природа

 

Юридической науке известно опровержение действий должника, совершенных им в ущерб кредиторам, в двух основных формах:

1) в форме признания недействительными действий должника, не квалифицируемых как сделки, в первую очередь действий, которые опре­деляются понятием «исполнение обязательства» (передача товаров, ве­щей по договору, уплата денег по денежному обязательству, в результате чего происходит уменьшение активов должника);

2) в форме признания недействительными сделок, совершенных дол­жником.

Данная классификация основана на позиции, согласно которой ис­полнение как способ прекращения обязательства (ст. 408 ГК РФ) сдел­кой не является, хотя этот вопрос и остается дискуссионным. Противопо­ложная позиция не только подорвала бы предложенную классификацию, но и внесла бы существенные коррективы в соображения, которые будут высказаны далее.

Следует заметить, что при изучении дореволюционной юридической литературы по этому вопросу (серьезные отечественные исследования на данную тему в современный период пока не появились) может сформиро­ваться неверное представление, что опровергаемые кредиторами действия должника-банкрота по исполнению обязательств классифицировались по своей юридической природе как сделки, признаваемые посредством опро­вержения недействительными.

Так, Г.Ф. Шершеневич, раскрывая юридические основания опровер­жения действий должника, говорил, что закон признает целый ряд сделок недействительными в отношении конкурсных кредиторов. Следователь­но, такие сделки признаются по закону не ничтожными, а лишь опровер­жимыми по инициативе конкурсного попечителя. Однако нет сомнений в том, что предметом опровержения, по мысли Г.Ф. Шершеневича, явля­ются именно действия по исполнению обязательства должника, возник­шего на основании договора, а не сам договор как двусторонняя сделка. Г.Ф. Шершеневич считал, что эти сделки сохраняют свою силу в отноше­нии лиц, их заключивших, т.е. несостоятельного должника и третьих лиц, и последние имеют право впоследствии настаивать на исполнении со сто­роны несостоятельного должника из образовавшегося у него впоследствии имущества. В этом отношении рассматриваемое опровержение отличает­ся от других случаев опровержения, которые известны современным по­ложительным законодательствам и направлены на уничтожение самой силы сделки, а не только ее результата, имеют своей целью восстановле­ние того положения, в котором стороны находились до заключения сделки.

Употребление указанным автором термина «сделка» связано, оче­видно, с особым подходом к ее юридической судьбе в результате опровер­жения исполнения обязательства несостоятельного должника, который был сформулирован в зарубежной и отечественной юридической литера­туре XIX в. При признании недействительным действия должника по ис­полнению обязательства перед третьим лицом сделка, не теряя своей дей­ствительности в целом, утрачивает силу только для кредиторов несостоя­тельного должника. Речь идет о так называемой относительной недействи­тельности. А.Х. Гольмстен раскрывал такую недействительность следую­щим образом: «Когда мы говорим о недействительности самой по себе, то предполагаем известный порок акта (речь идет об акте в смысле сдел­ки. — В.Б.), благодаря которому он отпадает как основание, как причина известных последствий; при относительной же недействительности акт без­упречен сам по себе и парализуется лишь то или другое его последствие в том или другом направлении, — называть это можно обессилением акта, обесправлением».

Изложенное позволяет сделать вывод, что такая форма опроверже­ния действий несостоятельного должника, как признание действий по ис­полнению его обязательств перед контрагентами недействительными, может именоваться относительной недействительностью сделки должни­ка, поскольку между этими понятиями необходимо поставить знак равен­ства.

С мнением о том, что самостоятельным предметом опровержения могут выступать действия по исполнению обязательства, а не сама сделка несостоятельного должника, был согласен и Н. Тур, который полагал, что действия должника, могущие подлежать пересмотру, в законах о несостоя­тельности следует именовать «распоряжениями», под которыми он пони­мал отчуждение имущества, производство и получение должником плате­жей, т.е. то, что охватывается исполнением обязательств.

Признание недействительными действий несостоятельного должни­ка по исполнению обязательств связано с более нежелательными послед­ствиями для лиц, принявших такое исполнение, — «третьих лиц», неже­ли при признании недействительной сделки, совершенной между ними, особенно если речь идет о возмездном договоре (ст. 423 ГК РФ). Третье лицо в первом случае вынуждено вернуть все приобретенное от несостоя­тельного должника в конкурсную массу, не получая одновременно назад собственного исполнения, а становясь чаще всего обычным конкурсным кредитором, который рискует вообще не получить удовлетворения по сво­им требованиям в процессе конкурсного производства. Напротив, при при­знании недействительной сделки с должником проводится двусторонняя реституция и третье лицо избегает реального ущерба.

Указанное теоретическое положение нашло отражение в современ­ных российских актах о несостоятельности: Законе о банкротстве 1992 г., который утратил силу, и Законе о банкротстве 1998 г. В частности, ст. 28 Закона 1992 г., посвященная признанию недействительными действий должника, совершенных до признания его банкротом, содержала норму, согласно которой «в случае признания действий должника недействитель­ными кредиторы обязаны возвратить в конкурсную массу все полученное ими в результате этих действий, а при невозможности возвратить все по­лученное в натуре — возместить его стоимость в деньгах». Наличие этой нормы было прямым следствием того, что законодатель заложил в текст указанной статьи модель опровержения именно в форме признания не­действительными действий должника по исполнению обязательств при со­хранении действительности сделок с третьими лицами.

В ныне действующем Законе о банкротстве процитированной нор­мы нет, так как положения ст. 78 данного Закона направлены уже на пол­ное уничтожение силы сделки должника с третьим лицом, последствием чего является двусторонняя реституция в соответствии со ст. 167 ГК РФ. Единственный вопрос, который, возможно, требует разрешения в данном случае, — о соотношении п. 2 ст. 167 ГК РФ и абз. 7, 8 п. 1 ст. 98 нового Закона о банкротстве. Поясним сказанное. Очевидно, что ст. 78 нового Закона имеет «межпроцедурный» характер, т.е. ее нормы, хотя и поме­щены в главе V «Внешнее управление», могут быть применены и при про­цедуре конкурсного производства. Если сделка должника будет признана недействительной на основании п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве по заяв­лению конкурсного управляющего, третье лицо, руководствуясь п. 2 ст. 167 ГК РФ, возвращает полученное по сделке в конкурсную массу. Та же нор­ма Кодекса вроде бы обязывает и конкурсного управляющего возвратить третьему лицу исполненное им в пользу должника, но определенным пре­пятствием этому становятся положения ст. 98 Закона о банкротстве, со­гласно которым, во-первых, все требования к должнику могут быть предъявлены лишь в рамках конкурсного производства и, во-вторых, ис­полнение обязательств должника допускается только в порядке, установ­ленном нормами о конкурсном производстве, тем более что п. 2 ст. 167 ГК РФ допускает возможность на уровне закона, иного, чем Кодекс, отсту­пить от правила о двусторонней реституции. И все же, учитывая то, что п. 4 ст. 101 Закона о банкротстве прямо уполномочивает конкурсного уп­равляющего предъявлять иски о признании недействительными сделок, совершенных должником, можно сделать вывод: нормы ст. 98 Закона о банкротстве не должны препятствовать двусторонней реституции, прово­димой независимо от конкурса.

В литературе нет единого мнения относительно правовых основа­ний признания недействительными действий несостоятельного должника по исполнению обязательств перед третьими лицами. Кратко рассмотрим основные подходы к правовой природе этой формы опровержения.

1. Деликтная теория. Ее приверженцы объясняют право опровер­жения наличием деликта в действиях третьего лица, принимающего ис­полнение от должника. Третье лицо несет бремя последствий опроверже­ния исполнения обязательств должником в силу того, что предполагается факт злонамеренности его действий в соглашении с должником и в ущерб кредиторам. Попыткой устранить недостатки этой теории стала примыка­ющая к ней теория квазиделикта (действия третьего лица рассматрива­ются «подобно злонамеренным»).

2. Легальная теория. А.Х. Гольмстен, называвший ее теорией ис­ключительной охраны интересов кредиторов, писал: «Основная идея этой теории та, что в силу закона в интересах кредиторов создается (при изве­стных фактических условиях) особое обязательственное отношение меж­ду кредитором и лицом, приобретшим имущество по акту, совершенному должником, отношение, по силе коего кредитор может требовать имуще­ство, этим лицом приобретенное». Основой опровержения, таким обра­зом, выступает не правонарушение, не договор, а закон, конструирующий особое обязательственное отношение.

3. Теория исполнительной силы. Признание недействительными дей­ствий должника основывается на особом вещном праве не только на на­личное имущество должника, но и на вещи, выбывшие из его состава и в силу этого вещного права подлежащие возвращению для удовлетво­рения претензий кредиторов.

Признание недействительными сделок несостоятельного должника как способ охраны прав кредиторов также находит применение и институ­те банкротства и основывается на общих положениях о недействительно­сти сделок, разработанных в гражданском нраве (основания, порядок и последствия признания сделок недействительными). Имеете с тем зако­нодательная конструкция правил о недействительности сделок должника-банкрота, помещенных в нашем законодательстве (ст. 78 Закона о банк­ротстве), имеет свою специфику, не всегда учитываемую комментаторами Закона, о чем речь пойдет далее.

Законодательная конструкция оснований недействитель­ности сделок должника

 

Некоторые авторы (например, С.Э. Жилинский, А.В. Юхнин) вы­сказывают мысль о том, что нормы, предусмотренные п. 2—4 ст. 78 Зако­на о банкротстве, где речь идет о недействительности сделок должника, совершенных им с заинтересованным лицом (п. 2), влекущих предпочтительное удовлетворение требований отдельных кредиторов (п. 3) и связанных с выделом доли (пая) в имуществе участнику организации-долж­ника (п. 4), надлежит воспринимать как особые, специальные основания недействительности сделок, закрепленные законодательством о банкрот­стве в дополнение к основаниям, установленным ГК РФ (ст. 162, 165, 168—179). Такой вывод представляется неверным, поскольку не соот­ветствует норме п. 1 ст. 166 ГК РФ, согласно которому «сделка недействительна по основаниям, установленным настоящим Кодексом». Это положение надлежит толковать таким образом, что ГК РФ устанавливает исчерпывающий перечень оснований недействительности сделок, не под­лежащий расширению другими федеральными законами. Эта точка зре­ния поддерживается и в литературе, посвященной Гражданскому кодексу Российской Федерации.

Если не рассматривать нормы п. 2—4 ст. 78 Закона о банкротстве как самостоятельные основания недействительности сделок, то каково же в таком случае их предназначение? Ответ на этот вполне резонный вопрос таков: содержание упомянутых пунктов Закона следует квалифици­ровать как запрещающие нормы (нормы-запреты) и читать их, например, следующим образом: «Должнику запрещается совершать сделки с заин­тересованными лицами, если в результате их исполнения кредиторам причиняются или могут быть причинены убытки» (п. 2 ст. 78 Закона о банк­ротстве). Основанием же для признания таких сделок недействительны­ми будет выступать ст. 168 ГК РФ, которая допускает установление оспоримости сделки, не соответствующей требованиям закона (а сделки, указанные в п. 2—4 ст. 78 Закона о банкротстве, признаются именно оспо­римыми).

Изложенное совершенно не означает необходимости корректиров­ки формулировок ст. 78 путем внесения изменений в Закон о банкрот­стве, а лишь устраняет возможные разночтения в применении ГКРФ и рас­сматриваемых норм законодательства о банкротстве. К тому же сформу­лировать положения п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве —как нормы-запрета дело вряд ли выполнимое ввиду невозможности увязать запрет должнику на совершение сделок с шестимесячным сроком, предшествующим воз­буждению судебного производства по делу о банкротстве.

Таким образом, опровержение недобросовестных действий должника посредством норм ст. 78 Закона о банкротстве будет юридически грамот­ным только с использованием их в комбинации со ст. 168 ГК РФ.

Рассмотрев значение ст. 168 ГК РФ в ныне действующем законода­тельстве о банкротстве, хотелось бы обратить внимание на теоретическую и практическую невостребованность нормы этой статьи Кодекса при при­менении Закона о банкротстве 1992 г. В этом Законе был раздел VI «Неправомерные действия должника, собственника предприятия-должника, кредитора и иных лиц». Механизм реализации норм, помещенных в дан­ный раздел, на первый взгляд отсутствовал (административных санкций и законодательстве не было, уголовная ответственность также не уста­навливалась). Вместе с тем положения ст. 28 указанного Закона, в пер­вую очередь нацеленные на защиту интересов кредитора от «растаскивания» должником своего имущества, достаточного практического приме­нения не получили, причем, по-видимому, как по объективным причинам (небольшое количество возбуждаемых дел о банкротстве, особенно на пер-iiom этапе действия названного Закона, отсутствие организационных, кад­ровых условий), так и вследствие сложности доказывания оснований для применения ст. 28.

Статьей 44 Закона о банкротстве 1992 г. устанавливалось, что под неправомерными действиями должника понимаются нарушения, связан­ные с умышленными, некомпетентными или небрежными действиями должника до открытия конкурсного производства, наносящие ущерб кре­диторам, а в ст. 45 конкретизировалось, что к неправомерным действиям должника до открытия конкурсного производства относятся действия, со­вершенные в предвидении несостоятельности (банкротства) предприятия и наносящие ущерб интересам всех или части кредиторов (далее шел не­закрытый перечень примеров таких действий). Следовательно, убыточ­ные для кредиторов сделки должника могли при наличии указанных усло­вий рассматриваться как не соответствующие закону (ст. 44, 45 Закона о банкротстве 1992 г.) в силу прямого указания об этом в его тексте и при­знаваться недействительными пост. 168 ГКРФ, а до введения» действие части первой Кодекса — по п. 1 ст. 30 Основ гражданского законодатель­ства.

Иными словами, нормы раздела VI Закона о банкротстве 1992 г. содержали дополнительные к ст. 28 этого Закона правовые средства ох­раны интересов кредиторов от «растаскивания» имущества должника-банкрота, но лишь с тем отличием, что здесь уничтожалась сила сделки в целом, а не отдельных действий по ее исполнению, как было заложено в ст. 28. Однако, как уже указывалось, опровержение действий предпри­ятия-банкрота путем признания недействительными сделок, обладающих признаками неправомерных действий, ни теоретической, ни тем более практической реализации не получило.

Сделки должника, влекущие за собой предпочтительное удовлетворение требований отдельных кредиторов

 

Согласно п. 3 ст. 78 нового Закона о банкротстве «сделка должни­ка, заключенная или совершенная должником с отдельным кредитором или иным лицом после принятия арбитражным судом заявления о признании должника банкротом и (или) в течение шести месяцев, предшество­вавших подаче заявления о признании должника банкротом, может быть признана недействительной по заявлению внешнего управляющего или кредитора, если указанная сделка влечет предпочтительное удовлетворе­ние требований одних кредиторов перед другими кредиторами».

По тому, какое число сделок, совершенных должником в ущерб сво­им кредиторам, потенциально может быть квалифицировано по этой нор­ме, п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве (опять же в совокупности со ст. 168 ГК РФ) мог бы оцениваться как универсальное средство охраны прав кре­диторов, рассчитанное во многих случаях на выявление фактов «растаскивания» должником своего имущества. Действительно, в отличие от норм, предусмотренных п. 2, 4 ст. 78, действие которых ограничивается кругом сделок, совершенных должником со строго оговоренными контрагента­ми, а именно: с заинтересованными лицами и участниками организации-должника, положения п. 3 этой статьи по субъектному составу ограниче­ний не имеют.

Однако возможно, что обращение участников процесса несостоя­тельности (арбитражных управляющих и кредиторов), обнаруживших со­вершение должником убыточных сделок, к норме п. 3 ст. 78 Закона о банк­ротстве не будет частым и эта норма не получит широкого применения в практике арбитражных судов, по крайней мере на первых этапах дей­ствия нового законодательства о банкротстве. Такое предположение объясняется двумя причинами. Во-первых, анализ рассматриваемой нор­мы уже сейчас ставит ряд существенных вопросов, связанных с ее применением. Во-вторых, действующие законодательные акты предоставляют возможности для признания недействительными сделок должника, по ко­торым имущество перешло к другим лицам, по иным основаниям, имею­щим уже сложившуюся судебную практику, или менее сложным с точки зрения доказывания, или просто связанным с несоблюдением формаль­ностей. Например, в ситуации, когда должник — коммерческая органи­зация безвозмездно передал в собственность другой организации свое имущество, применяется норма относительно запрещения дарения в от­ношениях между коммерческими организациями и сделка признается ничтожной (ст. 168 ГК РФ); если хозяйственное общество совершило круп­ную сделку без соответствующего решения общего собрания участников или иного органа управления (ст. 79 Закона об акционерных обществах, ст. 46 Закона об обществах с ограниченной ответственностью), сделки также будет признана недействительной. Кроме того, сделки, совершен­ные должником в период наблюдения и не соответствующие требованиям ст. 58 Закона о банкротстве, признаются ничтожными без обращения к ст. 78 этого Закона.

Зарубежный и отечественный дореволюционный опыт применения норм, касающихся опровержения убыточных действий должника, подска­зывает, что последний склонен к «переписыванию» своего имущества на наиболее близких к нему лиц (родственников и «родственные» фирмы). В этом случае возможно применение специальной нормы, посвященной сделкам с заинтересованными лицами,— положения п. 2 ст. 78 Закона о банкротстве.

Однако в более сложных с точки зрения опровержимости ситуациях (продажа имущества предприятия-банкрота по сниженным ценам или, наоборот, приобретение его по завышенным расценкам, неравноценный обмен, внесение в уставный капитал и тому подобные случаи завуалиро­ванного дарения), когда совершенные должником действия могут быть квалифицированы как мнимые или притворные сделки, норма п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве, возможно, будет более употребима, поскольку до­казать мнимый или притворный характер сделки в суде достаточно сложно.

Остановимся на некоторых вопросах, возникающих при толковании нормы, предусмотренной п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве.

А.В. Юхнин указывал, что для признания недействительности сдел­ки должника, заключенной или совершенной должником с отдельным кре­дитором или иным лицом после принятия арбитражным судом заявления о признании должника банкротом и (или) в течение шести месяцев, пред­шествовавших подаче заявления о признании должника банкротом, недо­статочно доказать, что указанная сделка влечет предпочтительное удов­летворение требований одних кредиторов перед другими. Последствия недействительности такой сделки не могут быть применены и том случае, сели контрагент по сделке докажет, что он не знал и не мог знать, что долж­ник в момент совершения сделки являлся неплатежеспособным (по ана­логии со ст. 302 ГКРФ). Видимо, такая позиция обусловлена стремлени­ем подчинить будущую (складывающуюся) практику применения рассмат­риваемой нормы интересам обеспечения стабильности имущественного

оборота.

Связь норм относительно опровержения действий должника, совер­шенных в ущерб кредиторам, с правилами защиты права собственности и иных вещных прав не оспаривалась в дореволюционной юридической литературе. В частности, А.Х. Гольмстен указывал, что требование креди­тора о возврате имущества, полученного третьим лицом от должника по «относительно» недействительной сделке, аналогично rei vindicatio (виндикационному иску). Упоминание об этом мы можем найти и у Н. Тура. Но следует отметить, что такое дополнительное условие опровержения убы­точных действий должника ограничено случаями, когда предметом опровержения являются действия должника по исполнению обязательств (оно существовало и в Законе о банкротстве 1992 г.). Напомним, что россий­ский законодатель в ст. 78 нового Закона о банкротстве остановился на другой форме защиты прав кредиторов — полном уничтожении силы со­вершенных должником сделок.

Представляется, что аналогия с законом как основание установле­ния этого дополнительного условия для недействительности сделок должника в соответствии с п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве недопустима. Если же принять точку зрения, согласно которой между ст. 302 ГК РФ и п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве существует определенное противоречие, то оно становится гражданско-правовой проблемой соотношения ст. 302 ГК РФ и норм Кодекса о недействительности сделок и свое разрешение должно было бы получить в гражданском законодательстве, ибо продажа имущества должником, не имевшим права его продавать в силу запрет;), установленного п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве, ничем с рассматривав мой точки зрения не отличается от продажи вещи ее арендатором, не на деленным правом распоряжения. Следовательно, обе эти сделки будут признаваться недействительными по ст. 168 ГК РФ.

Однако единственно правильное решение вопроса о «влиянии» ст. 302 ГК РФ на отношения, связанные с устранением правовых последствий сделок несостоятельного должника, совершенных им в ущерб кредиторам,— вообще исключить ее применение в рассматриваемой сфере. Объяснить это можно следующим. Нельзя не допустить, что предметом опровержения со стороны кредиторов будут выступать такие сделки дол­жника, по которым исполнение выражено в безналичных расчетах денежными средствами, а не в передаче имущества (вещей). В этом случае нормы о виндикации на отношения сторон вообще не распространяются, что повлечет за собой установление различных условий для возврата в конкурсную массу (состав имущества организации-должника) овеществленных (станки, оборудование, недвижимость) и неовеществленных (в первую очередь, денежные средства) активов, что само по себе неразумно. Кроме того, если попытаться использовать норму п. 1 ст. 302 ГК РФ на стороне третьего лица, то можно обнаружить, что «собственник» и «лицо, которое не имело права отчуждать имущество», по сути, сливаются в одном лице — организации, имеющей признаки (признанной официально) несостоятельности. Предложенный подход не исключает возможности при­менения ст. 302 ГК РФ в отношении последующих сделок с имуществом банкрота (т.е. в случаях, когда уже третьи лица отчуждают имущество, полученное от несостоятельного должника).

Важно отметить, что положения п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве не могут быть применены к фактам уплаты должником налогов и иных обя­зательных платежей в бюджет и внебюджетные фонды, а также ко взысканию недоимки налоговыми органами в бесспорном порядке в шестимесячный период, предшествующий возбуждению дела о банкротстве, по­скольку указанные действия не являются гражданско-правовыми сделка­ми, регулируются налоговым законодательством и представляют собой исполнение обязательств перед бюджетом.

Заслуживает внимания словосочетание «предпочтительное удовлетворение требований одних кредиторов перед другими кредиторами», содержащееся в п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве. Что означает предпочтительность удовлетворения в данном случае? Когда у должника не менее двух кредиторов, срок исполнения обязательств перед которыми насту­пил, он, выполняя свои договорные обязательства, всегда «предпочитает» кого-то из них, т.е. производит исполнение одному из партнеров в перво­очередном порядке. При применении к сделкам должника нормы п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве предпочтительность, как думается, должна быть явной. Например, если должник при наличии непогашенной задолженно­сти по налогам приобретает имущество, досрочно оплачивая его, — на­лицо явное предпочтение. Но когда должник заключает договоры, предположим, поставки продукции на условиях предоплаты, срок исполнения обязательств по которым примерно совпадает, явной предпочтительностиможет и не быть, если выбор кредитора, первым получающего исполнение, обусловлен обстоятельствами, связанными с хозяйственной деятельностью должника (соотношением заказанной и произведенной продукции, различиями в требованиях к упаковке, наличием в данный момент транспорта, пригодного для доставки продукции одному из контрагентов, и пр.).

И наконец, отметим, что по смыслу п. 3 ст. 78 Закона о банкротстве сделка должника в момент ее заключения может и не быть квалифицирована как приводящая к предпочтительному удовлетворению требований отдельного кредитора и может приобрести такое качество только в результате произведенного должником исполнения обязательства.

Думается, что отражение применения норм относительно недействительности сделок, совершенных банкротом в ущерб своим кредиторам, в судебно-арбитражной практике покажет, насколько эффективным был выбор законодателя, закрепившего в Законе о банкротстве именно эту форму опровержения действий недобросовестных должников. Эффективность данного выбора будет определяться сбалансированностью правовых средств обеспечения прав кредиторов и контрагентов должника, получивших исполнение со стороны последнего.

Однако нельзя исключить, что строгий подход к понятию «сделка» при использовании ст. 78 Закона о банкротстве вообще не будет воспринят. В любом случае скорейшее достижение определенности и единообразия применения рассмотренных норм арбитражными судами позволит правильно сориентировать всех остальных участников отношений в сфе­ре несостоятельности: кредиторов, арбитражных управляющих, должни­ков и их контрагентов.