Номенклатура — привилегированный класс

СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА

«...товарищи, есть у нас льготы и даже

привилегии,которые предусмотрены

законом.Это должно быть».

М. С.Горбачев на Пленуме ЦК КПСС 07.02.1990 –

«Известия ЦК КПСС», 1990, № 3, с. 46.

«Правила для всех одинаковые,

только исключения разные».

«Литературная газета»,

28 декабря 1977 г.

«Хорошо ему у пирога,

Все полно приязни и приятельства:

И номенклатурные блага,

И номенклатурные предательства ».

А. Галич. «Поколение обреченных».

Франкфурт-на-Майне, 1974, с. 28.

Признаюсь: эту главу я решил написать под тлетворным влиянием Запада.

Пока я был в Советском Союзе, мне казалось естественным, что правящий класс, как это всегда было в истории, является одновременно и привилегированным классом. Только на Западе я понял, что существует вопрос о мере классовых привилегий.

Как и в социалистических странах, мне довелось на Западе соприкоснуться с людьми различного общественного положения. Были в числе их и те, кто стоит наверху социальной лестницы. В результате во мне зародилось неожиданное ощущение: насколько же меньше привилегий имеет правящая верхушка на Западе, чем в странах реального социализма!

На Западе я впервые увидел, что министры живут, как и все люди, на свой оклад. Оклад высокий, но отнюдь не чрезмерный. Чтобы построить себе дачу, им приходится долго откладывать деньги и кое в чем себе отказывать; у них зачастую нет никакого персонала, их жены сами готовят и убирают в квартире. Все это немыслимо в семье министра страны реального социализма.

Один из западных министров, являющийся одновременно заместителем председателя правящей партии, возвращаясь с банкета, задел своим автомобилем стоявшую машину соседа. Полиция отобрала у министра водительские права, а суд обязал его выплатить большую денежную компенсацию. В Советском Союзе было бы иначе: милиция провела бы проверку, на трудовые ли доходы купил себе сосед машину, которую он столь нагло поставил там, где проезжал министр.

Я увидел, что дом главы правительства одного из европейских государств был нисколько не богаче, чем многие другие дома столицы, не кишел персоналом политической полиции, а семья жила нормальной жизнью.

Я увидел, что бывший президент одной из влиятельнейших стран Запада поселился, покинув президентский дворец, снова в своем старом доме, в котором он жил прежде, когда работал адвокатом. Простые люди отдавали своему бывшему президенту трогательную дань уважения, но он не был сделан пожизненным бонзой, роскошно живущим за счет этих людей.

Я увидел, что президент крупной и богатой западноевропейской страны летает со своими сотрудниками в обыкновенном самолете, а не в летающем особняке, оборудованном кабинетами и гостиными.

Все это для меня было ново и неожиданно. И я решил написать эту главу

Кому на Руси жить хорошо

Каждый советский школьник изучает на уроках русской литературы поэму революционного демократа XIX века Н.А.Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». В поэме семь мужиков отправляются отыскивать того, «кому живется весело, вольготно на Руси». Выясняется, что так живется лишь молодому Грише Добросклонову, борцу за революцию. Правда, лично ему «судьба готовила ... чахотку и Сибирь». Но школьник, сначала недоумевающий, почему же так счастлив Гриша, вскоре смекает, что Гришино дело не пропало, из искры разгорелось пламя и в итоге можно, наконец, четко ответить на вопрос, кому на Руси жить хорошо: номенклатуре.

Советский школьник проявляет такую точную осведомленность, ибо скрыть этот факт от населения СССР и любой другой соцстраны не удается. Пусть в Советском Союзе не сообщалось о подаренных Л.И.Брежневу в разных странах автомобилях — советские граждане и так видят черные «ЗИЛы» и «Чайки» с восседающим в них номенклатурным начальством. Пусть ни словом не обмолвились советские средства информации о валютных магазинах или о спецсекции ГУМа — бегающие в поисках товаров советские покупатели уже не раз наталкивались на мрачных вышибал, настоятельно предлагающих им «пройти» от дверей таинственных торговых точек. И вообще слухом земля полнится, так что скрыть свое благоденствие номенклатура не может. Она в состоянии лишь замаскировать подлинные его масштабы и интересующие докучливых сограждан подробности, а также выдвинуть довольно противоречивое теоретическое обоснование этого благоденствия.

Какое?

Процитируем: «В Советском Союзе пока еше сохраняется существенное различие в заработной плате отдельных категорий работников государственного аппарата. Более высока оплата труда руководителей, облеченных широкими полномочиями и в то же время несущих большую ответственность за порученное им дело и обладающих, как правило, высокими деловыми и политическими качествами. Удельный вес этой категории в общем количестве работников государственного аппарата ничтожен»¹.

Оценка ситуации в приведенной цитате вполне реалистична. Во-первых, различие в зарплате номенклатуры и обычных трудящихся существенное; во-вторых, номенклатура облечена широкими полномочиями по отношению к трудящимся, то есть распоряжается ими по своему усмотрению; в-третьих, номенклатурщики отличаются от трудящихся своими высокими «политическими качествами», по которым и подобраны; наконец, номенклатура — тонкий верхушечный слой, удельный вес которого в массе трудящихся ничтожен. Лишь одно не решились авторы ни в какой форме произнести: что все это относится не только к государственному, но прежде всего, к партийному аппарату.

Каково же теоретическое обоснование необходимости такой ситуации при социализме? В статье «Мера труда и мера потребления» газета «Правда» лаконично констатирует: «Труд не стал еще первой жизненной потребностью всех советских людей. Все это определяет необходимость стимулирования труда»². Логика требовала бы сказать, что необходимо материальное стимулирование не труда вообще, а труда только тех, для кого он не стал еще первой жизненной потребностью. Ведь для кого-то из советских людей, судя по словам «Правды», он стал ею. Для кого же? Очевидно, для наиболее сознательных строителей коммунизма, для авангарда, то есть для номенклатуры. Следовательно, как раз ее труд и не должен материально стимулироваться.

Это не ехидный силлогизм. Сформулированный нами вывод вполне соответствует идее Маркса и Ленина об оплате руководящих работников не выше заработка квалифицированного рабочего и введенному Лениным положению о партмаксимуме: член партии не мог получать зарплату выше определенного уровня. Высокую же зарплату полагалось, по мысли Ленина, платить — да и то лишь «известное время»³ — буржуазным специалистам, которые по своей продажной натуре готовы были за большие деньги помогать строительству ненавистного им коммунизма.

Почему же вдруг партийная номенклатура — авангард рабочего класса, осуществляя сокровенную мечту трудящихся — строительство коммунистического общества, требует за это не меньше, а значительно больше, чем продажные буржуазные спецы? Ответа «Правда» не дает.

А между тем не только сталинский или брежневский периоды, но и горбачевская «перестройка» ознаменовались резким повышением зарплаты номенклатурным работникам партаппарата. И объяснили это именно тем, что иначе де квалифицированные и энергичные люди в аппарат не пойдут.

Тут на помощь запутавшейся в логическом противоречии партийной теоретической мысли спешит изящная словесность. Она старается без лишних теоретизирований, внушить рядовому советскому человеку, что начальственный труд — не чета его, хотя и нужной, но скромной работенке, да и вообще негоже ему сравнивать себя с номенклатурным руководством.

Сергей Михалков сочинил басню «Трудный хлеб», где в меру сил своей музы воспел эти номенклатурные идеи. Рядовой советский гражданин выведен в басне–аллегории как ломовой коняга, который «привозил овес, а вывозил навоз». Номенклатурщики же льстиво изображены холеными скаковыми лошадками, «рысаками и чистокровками», которым, как скромно замечает поэт, «то, что положено по штату, то дано». Несознательный коняга им завидовал, но, оказывается, по ошибке: он не видел, как тяжело им приходится во время скачек. В заключение баснописец-моралист с укоризной пишет:

Так гражданин иной судить-рядить берется

О тех, кто на виду, и как кому живется. ⁴

Не надо советскому гражданину рассуждать на такие темы! Его дело — привозить овес для номенклатурных лошадок и вывозить их навоз.

Генеральные секретари ЦК сменяются, а установка о том, что рядовой советский гражданин — не чета номенклатурщику, остается. Уже при Горбачеве, после всех слов об «обновлении» и «социальной справедливости», тот же Сергей Михалков опубликовал новую многозначительную басню «Заяц на приеме». Она была написана как продолжение известной михалковской басни «Заяц во хмелю». В той басне сталинских времен захмелевший в гостях у Ежа Заяц хвастливо орал по дороге домой: «Да что мне Лев!.. Да я семь шкур с него спущу и голым в Африку пущу!» Тут подоспел Лев, и Заяц спасся только заверениями, будто он пил за Льва и за его семейство. Басня горбачевских времен звучит так:

ЗАЯЦ НА ПРИЕМЕ

— Зачем пожаловал? —

спросил у Зайца Лев.

Тот перед ним сидел, ничуть не оробев,

И вдруг сказал: — Припоминаю, Лёва,

Как встретил ты меня в ночном лесу,

хмельного.

Я у Ежа тогда на дне рожденья был.

Как видно, ты меня забыл!

А ведь у нас с тобой давнишнее знакомство!

Ну, как, старик, живешь?

Здорово ли потомство?

— Пошел ты вон! —

промолвил царь зверей.

И Заяц вылетел в одну из двух дверей.

 

...На кузовах машин,

везущих груз на станцию,

Я прочитал на днях совет

держать дистанцию ⁵.

Смысл для советского человека ясен: хоть Сталина давно нет и произносятся всякие либеральные словеса, всерьез их принимать не надо, а следует почтительно держать дистанцию от номенклатурных львов.

Бряцанию номенклатурной лиры подпевает стройный хор партийных идеологов, твердящий, что уравниловка — подход мелкобуржуазный, а не коммунистический, основной принцип социализма — «от каждого по способностям, каждому — по труду», и даже Маркс писал, что труд бывает простой, а бывает сложный. Что именно Маркс писал об оплате труда, идеологи в этой связи не упоминают.

После прихода к власти Горбачева нападки на мнимую «уравниловку» усилились. В теоретическом и политическом органе ЦК КПСС «Коммунист» раздался призыв к «использованию органами управления отвечающих природе социализма форм социального неравенства» и было провозглашено:

«На первой фазе коммунизма обществу внутренне присущи определенные формы социального неравенства, вытекающие из принципа оплаты по труду, и они неотделимы от понятия и чувства социальной справедливости. ... вполне справедливо совершенствование этой системы, приведение ее во все более полное соответствие с социалистическим принципом распределения. Верно, что при этом иные меры по совершенствованию распределительных отношений приводят в определенных масштабах к возрастанию неравенства в соответствии с различием в трудовом вкладе. Но ничего противоречащего ни принципам социализма, ни теории марксизма-ленинизма в этом нет» ⁶.

Про себя же номенклатура отлично сознает, что она идет против теории Маркса. Это для нее дополнительная причина старательно, как дурную болезнь, скрывать свою сладкую жизнь от народа.

Накануне XXVII съезда КПСС (1986 г.), расхрабрившаяся от призывов Горбачева говорить и писать правду, «Правда» поместила письмо Николаева — коммуниста из Казани. Он писал: «Рассуждая о социальной справедливости, нельзя закрывать глаза на то, что партийные, советские, профсоюзные, хозяйственные и даже комсомольские руководители подчас объективно углубляют социальное неравенство, пользуясь всякого рода спецбуфетами, спецмагазинами, спецбольницами и т.п... Руководитель имеет более высокую зарплату в деньгах. Но в остальном привилегий быть не должно. Пусть начальник пойдет вместе со всеми в обыкновенный магазин и на общих основаниях постоит в очереди — может быть, тогда и всем надоевшие очереди скорее ликвидируют. Только вряд ли сами «пользователи особых благ» откажутся от своих привилегий...»

А рабочий из Тульской области поднялся до обобщения: «Между Центральным Комитетом и рабочим классом все еще колышется малоподвижный, инертный и вязкий «партийно-административный слой», которому не очень-то хочется радикальных перемен. Иные только партбилеты носят, а коммунистами уже давно перестали быть. От партии они ждут лишь привилегий...» ⁷

Эти бесхитростные слова встревожили номенклатурщиков. Под аплодисменты делегатов XXVII партсъезда первый секретарь Волгоградского обкома КПСС заявил: «Нельзя в погоне за сенсацией, под предлогом «откровенного разговора» чернить кадры некоего «малоподвижного, инертного и вязкого партийно-административного слоя». Нетрудно понять, кого имеют в виду такие авторы» ⁸. И правда, нетрудно — номенклатуру.

Второй секретарь ЦК КПСС Лигачев в речи на съезде совершил небывалое: сделал замечание «Правде» ⁹.

Не удовлетворившись этим, пресс-центр съезда устроил пресс-конференцию, на которой выступил представитель ЦК КПСС Игорь Швец. Он заявил, что вопрос о «привилегиях в кавычках» «искусственно раздут» и интересен только для «мещан». Да, со времен Ленина есть лечебницы и санатории для определенного круга руководящих работников, но недь есть они и для рабочих и служащих (о качестве этих учреждений Швец промолчал). Никаких спецмагазинов нет, и вообще все разговоры о них основаны на «незнании» ¹⁰.

Верно: с этим незнанием пора покончить.

В эпоху Возрождения прославились рассказчики — среди них Боккаччо, — с гневным весельем разоблачившие монахов, которые постным ханжеством прикрывали свое пьянство, обжорство и немонашеские утехи. Номенклатура еще ждет своего Боккаччо. Но слух о том, что на Руси хорошо жить только номенклатуре, уже сегодня просочился сквозь стену кагебистской охраны и партийной цензуры.

Здесь можно рассказать о материальном положении номенклатуры больше, чем узнает по слухам советский гражданин и тем более иностранец. Возьмем в качестве примера номенклатурный чин, стоящий не наверху, но и не внизу номенклатурной лестницы — заведующего сектором ЦК партии. Сравним его со средним советским гражданином: статистически — там, где данные опубликованы, и практически — там, где они не публикуются.