Эксплуатация на марксистской основе

Мы ознакомились с основными элементами структуры и функционирования экономической системы реального социализма — этой машины для получения номенклатурой прибавочной стоимости. Обратимся теперь к механизму такого процесса.

Создавая свою систему извлечения прибавочной стоимости, господствующий класс номенклатуры применил несколько неожиданный метод, который, даже при величайшем нежелании произносить осуждающие слова, приходится назвать циничным.

Ленин советовал никогда не судить о партиях или классах, как и об отдельных людях, по тому, что они сами говорят о себе, а всегда анализировать реальные факты. Если, следуя этому совету, не слушать того, что велеречиво рассказывает номенклатура о своей приверженности к марксизму, а посмотреть на ее дела, нельзя не заметить: она не торопится осуществлять идеи Маркса о преобразовании общества после победы пролетарской революции. Обобществление средств производства не пошло дальше начального (по Марксу) его этапа — огосударствления; государство не отмирает, а укрепляется; никакого сходства с Парижской коммуной оно не имеет; различия в материальном положении членов общества не ликвидированы, а, напротив, растут; и бесклассовое коммунистическое общество, которое, по Марксу, должно было создаться после короткого переходного периода диктатуры пролетариата, не только не построено, но превращается во все более туманный миф.

А вот проделанный Марксом в «Капитале» анализ извлечения капиталистами прибавочной стоимости был применен номенклатурой с ее первых же шагов ⁵⁶.

Говорят, Ленин назвал как-то Сталина «Чингисханом, прочитавшим «Капитал» Маркса». Выражение удачное.

Как ни кощунственно это звучит для каждого марксиста, остается фактом: советское руководство сознательно положило разоблаченные Марксом черты капиталистической эксплуатации трудящихся в основу организации социалистического производства.

В самом деле: как знает каждый, изучавший марксистскую политэкономию, — а советские руководители относятся к числу таких людей — есть два способа увеличить получаемую в процессе производства прибавочную стоимость: 1) удлинить абсолютно рабочее время или повысить интенсивность труда («абсолютная прибавочная стоимость»); 2) сократить необходимое рабочее время («относительная прибавочная стоимость»). Оба способа связаны свопросом о заработной плате трудящихся.

Класс номенклатуры в СССР использовал оба способа сразу. Рассмотрим их по порядку.

 

Абсолютное удлинение рабочего времени

После Октябрьской революции рабочее время было сначала сокращено. Затем оно стало удлиняться. Помню, как нас — школьников — нехотя поправляли пионервожатые, когда мы заученно отбарабанивали, что наша Родина — страна с самым коротким рабочим днем в мире: она такой уже не была. Стало прибавляться количество рабочих дней; вместо пятидневки (4 рабочих дня и 1 выходной) была введена шестидневка, а в 1940 году — семидневная рабочая неделя с восьмичасовым рабочим днем, 48 часов. Обещанные после революции месячные отпуска сократились до 12 рабочих дней. Убавилось количество праздничных дней: сначала были отменены религиозные праздники — Пасха и Рождество, потом взялись за вычеркивание и революционных праздников: рабочими днями стали 22 января — годовщина «Кровавого воскресенья» 1905 года; впоследствии к нему присоединилось 21 января — (годовщина смерти Ленина), 18 марта — День Парижской коммуны; перестали праздновать годовщину Февральской революции 1917 года, 1сентября — Международный юношеский день ... Быстро сокращенное таким образом число нерабочих дней в СССР дополнительно урезывалось организацией субботников и воскресников — дней неоплачиваемой работы.

Для того, чтобы это декретированное или введенное окольным путем удлинение рабочего времени действительно давало соответствующий прирост прибавочного продукта, номенклатура ввела строгую дисциплину. И здесь начал Ленин, поднявший, как мы помним, кампанию против тех рабочих, которые хотели урвать себе побольше, а государству дать поменьше ⁵⁷.

Задача рождавшегося господствующего класса была прямо противоположной: урвать себе побольше, а трудящимся дать поменьше.

Сталин постепенно ввел такое свирепое антирабочее законодательство, какого уже давно не знала Европа. По Указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года за прогул и приравненное к нему опоздание на работу на 20 минут, виновные отдавались под суд и приговаривались к принудительным работам. Был введен строгий контроль за тем, чтобы врачи выдавали больничные листки только в случае серьезных заболеваний: как и в концлагерях, для врачей в поликлиниках страны была установлена норма выдачи освобождений от работы по болезни.

Существенное дисциплинирующее воздействие оказывается на трудящихся СССР при помощи трудовых книжек и характеристик. На всех работающих в СССР были заведены трудовые книжки, в которые заносятся все перемещения по службе. Без трудкнижки советского гражданина не принимают на работу, без ее предъявления не оформляют пенсию. Характеристики, подписанные «треугольником», долгое время требовались для поступления на работу. Потом это правило было формально отменено, так как сочли более целесообразным неофициально запрашивать сведения о поступающем на месте его прежней работы. Впрочем, и поныне характеристики требуются по самым различным поводам и служат кнутом, подстегивающим работника. Газета «Известия» признает: «Кадровики продолжают их собирать со страстью фанатичного нумизмата» ⁵⁸.

 

 

Интенсификация труда

Сточки зрения Маркса и Энгельса, проблемы интенсификации труда после победы пролетарской революции вообще не должно было существовать: ведь все труженики и так будут работать изо всех сил, так как они станут хозяевами всего и работать будут на себя.

Именно этого с победой реального социализма не произошло. А раз отпала предпосылка, отпало и следствие.

Номенклатурное начальство давно уже не скрывает, что повышение производительности труда рабочих и колхозников — первостепенная задача при реальном социализме.

Интересно, что впервые высказал эту идею Ленин еще накануне Октябрьской революции, всерьез задумавшись над тем, что надо будет делать в случае прихода к власти. В своей книге «Государство и революция» он провозгласил, что советские трудящиеся «без подчинения, без контроля, без «надсмотрщиков и бухгалтеров» не обойдутся» ⁵⁹. Ильич многозначительно замечал, что при социализме «уклонение от этого всенародного учета контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным таким редчайшим исключением, будет сопровождаться вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой»⁶⁰.

Под правилами человеческого общежития подразумевались здесь не культура поведения в общественных местах, а беспрекословная трудовая дисциплина; а под «вооруженными рабочими» — карательные органы государства (настоящие рабочие — это другие: безоружные, то есть те, кто будет подчиняться надсмотрщикам, контролироваться бухгалтерами и подвергаться «серьезному наказанию» за нерадивую работу). Ход мысли Ленина понятен: надсмотром и строгими карами приучить рабочих к высокопроизводительному труду на Советское государство. Ничего нового в такой мысли не было.

Десятилетие, предшествовавшее первой мировой войне, ознаменовалось в промышленности царской России большим интересом к разработанным на капиталистическом Западе системам максимальной интенсификации труда рабочих, особенно к системе Тейлора. Важнейшие произведения Тейлора были изданы в русском переводе, и русские авторы (Левенштерн, Поляков, Панкин и другие) популяризировали идеи тейлоризма, выступая за их внедрение на предприятиях страны.

Как и следовало ожидать, Ленин до революции яростно критиковал эти идеи и ругал тейлоризм как «научную систему выжимания пота». Правда, еще до революции, в 1914 году, прозорливый Ильич загадочно заметил, что теория тейлоризма «без ведома и против воли ее авторов — подготовляет то время, когда пролетариат возьмет в свои руки все общественное производство».

И верно: как только после победы в гражданской войне это время наступило, Ленин открыл вдруг в мерзкой системе тейлоризма массу достоинств. Под названием «Научная организация труда» (НОТ) эту систему стали поспешно внедрять в советское народное хозяйство.

«Поспешно» — здесь не красное словцо. В ноябре 1920 года закончилась гражданская война в европейской части России, а уже в августе 1920 года Центральный совет профсоюзов (кто же еще!) открыл в Москве Центральный институт труда. Предвосхищая сталинское выражение о том, что советские трудящиеся — винтики, организаторы института объявили, что они рассматривают работников «как винты ... как машины».

В январе 1921 года в Москве состоялась первая всероссийская конференция по вопросам НОТ. Вопрос ставился по-деловому: как добиться от советского рабочего максимальной производительности труда ⁶². Физиолог В.М.Бехтерев сделал доклад о рациональном использовании человеческой рабочей силы.

Между тем Институт труда уже достиг серьезного научного успеха, разложив все достижения рабочего на «удар» и «нажим», после чего была разработана «биомеханика удара и нажима». Советские неотейлористы свысока поглядывали на своего предтечу, заявляя, что хотя Тейлор затронул различные проблемы НОТ, но до конца их не рассмотрел и сумел лишь дать свое имя «одиозному термину».

Неотейлористские учреждения стали распространяться по Советскому Союзу. В 1925 году в стране насчитывалось около 60 институтов НОТ. Для координации их работ пришлось образовать Центральный совет научной организации труда (СовНОТ). Все эти достойные учреждения занимались тем, что хронометрировали производственные операции, изучали каждое движение работающего и старались до предела уплотнить его рабочее время. Советские теоретики НОТ с ученым видом поговаривали о том, что рабочие-ударники сами будут выступать за удлинение рабочего дня и сокращение числа праздников и что де конвейер наиболее полно соответствует представлениям Маркса о прогрессивной организации производства. Впрочем, для верности слово «конвейер» было в промышленности заменено выражением «поточная линия» и осталось в своем первоначальном виде лишь для обозначения круглосуточных допросов в НКВД.

Повышение производительности труда еще Ленин объявил решающим условием победы социализма над капитализмом. С тех пор требование всемерной интенсификации труда остается неизменным лозунгом правителей.

Для обеспечения интенсификации труда номенклатура использует трудовую дисциплину. Хотя о ней и рассказывается, что она де не «палочная», а «сознательная», в действительности вся она основана на страхе трудящегося перед наказанием, перед палкой номенклатурных надсмотрщиков. Ленин не только провозгласил идею подтягивания трудовой дисциплины, но и начал принимать меры по дисциплинированию рабочих сразу же, как только наметилась победа большевиков в гражданской войне. Уже 27 апреля 1920 года он подписал декрет Совнаркома «О борьбе с прогулами», предусматривавший обязательную отработку прогулянных часов в сверхурочное время и в праздничные дни. За этим первым шагом антирабочего законодательства Советского государства последовали многие другие, о чем мы уже говорили.

Но это — история. А как определяет номенклатура сущность дисциплины труда при реальном социализме?

Процитируем журнал ЦК КПСС «Коммунист»: «Социалистическая дисциплина труда включает, с одной стороны, обязанность администрации рационально организовать труд, а с другой стороны, обязанность рабочих и служащих работать с полной отдачей сил».

Итак, от трудящихся требуется немало: полная отдача сил. А что требуется от администрации? Что означает ее обязанность «рационально организовать труд»? «Умение организовать процесс трудовой деятельности, — поясняет «Коммунист», — это максимальное использование рабочего времени, создание трудовой атмосферы, учет и контроль».

Весь смысл социалистической трудовой дисциплины, весь смысл организации трудового процесса при реальном социализме — извлечение прибавочной стоимости.

Со своей точки зрения номенклатура совершенно справедливо видит свою задачу в максимальном повышении норм. Разглагольствуя в газетах о небывалом трудовом энтузиазме советского народа, номенклатура внутренне глубоко убеждена в том, что эти ленивые подонки работают вполсилы, упрямо не желая выдавать государству столько продукции, сколько могли бы, и надо как-то сломить такую «итальянскую забастовку».

В поисках штрейкбрехеров номенклатура натолкнулась на марксистский тезис о том, что буржуазия с целью расколоть рабочий класс создает рабочую аристократию, которую подкармливает крохами от своих прибылей. В Советском Союзе начали незамедлительно приниматься меры для создания рабочей аристократии.

Знаете, когда Ленин впервые поставил перед партийным руководством вопрос об организации соцсоревнования трудящихся? В декабре 1917 года ⁶⁴. В апреле 1919 года состоялся восславленный Лениным «великий почин» ⁶⁵ — первый субботник членов партячейки станции Москва-Сортировочная. А там пошли субботники, и сам Ленин сфотографировался в Кремле: в пиджачке с поднятым воротником он подставил плечо под бревно, которое бережно несут молодцы из его охраны. Выглядеть же соревнование должно было, естественно, не как нечто, организованное свыше, а как революционное творчество самих масс; поэтому деловой ленинский документ «Как организовать соревнование?» опубликовали только через 10 лет после «великого почина» ⁶⁶.

На основе идеи соцсоревнования номенклатура организовала сначала движение ударников, потом — стахановцев, затем — бригад коммунистического труда. Один за другим публиковались в газетах и одобрялись ЦК или обкомом КПСС всевозможные «почины» и «методы». Смысл этой шумихи неизменно состоял и состоит в одном: навязать трудящимся более высокие нормы, которые вместе с тем выглядели бы не как плод фантазии чинов из номенклатурных кабинетов, а как реальные нормы, действительно выполняемые и даже перевыполняемые тружениками–передовиками.

Какие трюки при этом применялись номенклатурой, можно проиллюстрировать на примере стахановского движения.

Как известно, началось оно с того, что в ночь на 31 августа 1935 года забойщик шахты «Центральная-Ирмино» в Донбассе Алексей Стаханов якобы вдруг выполнил за смену не одну, а сразу четырнадцать норм. Рабочий с той же шахты рассказывал мне потом, что Стаханов прежде никакими доблестями не отличался, любил выпить, но имел покладистый характер и приятную внешность. Видимо, фотогеничность Стаханова и привела к тому, что именно ему поручили стать героем.

Затем шахтерские рекорды посыпались градом. Дошло до абсурда: было объявлено, что Никита Изотов вырубил за смену 240 тонн угля, выполнив таким образом 33 нормы.

Вы верите, читатель, что без каких-либо технических усовершенствований один забойщик мог выполнить работу тридцати трех таких же забойщиков? Ясно, что или забойщики бездельничали, или сообщение о рекорде было ложью. Однако советский учебник для вузов ничтоже сумняшеся замечает: «Но и этот рекорд в дальнейшем был значительно превышен»⁶⁷.

В действительности, конечно, перевыполнения норм на тысячи процентов не было, да так высоко их и не собирались поднимать. Но подняты они были существенно. Зачинатели же стахановского движения получили ордена, были избраны в Верховный Совет и ушли на руководящие чиновные посты, напутствуемые далеко не лучшими пожеланиями своих бывших товарищей.

Попытки номенклатуры организовать стахановское движение среди колхозников теми же демагогическими методами не дали нужных результатов. Колхозники, изверившиеся в обещаниях партийных руководителей, не хотели пускаться в рекордсменство ради неопределенной перспективы дождаться милостей номенклатуры. Поэтому пришлось установить для колхозников беспрецедентный в истории награждений орденами прейскурант: за определенный производственный результат выдается соответствующий орден, за более высокий, столь же определенный, присваивается звание Героя Социалистического Труда. Только такая здравая система «баш на баш» оказалась способной принести сколько-нибудь ощутимые результаты.

Номенклатура спекулировала не только на тщеславии людей, но и на неопытности молодежи. Из молодых людей создавали группы, с целью проверять работу и выявлять недостатки, почему-то названные «юная кавалерия». Руководили «кавалерией» парткомитеты, так что самой молодежи была отведена роль лошадей, а не наездников. Были созданы молодежные бригады, организованы комсомольско-молодежные стройки. Результат не всегда соответствовал желаниям номенклатуры: город Комсомольск-на-Амуре пришлось, в конце концов, строить силами заключенных. Впрочем, пытались выжать энтузиазм и из них: Солженицын хорошо описал это в неподцензурном «Архипелаге ГУЛАГ», и он же в подцензурном «Одном дне Ивана Денисовича» вынужден был воспеть такой псевдоэнтузиазм.

Все эти разнообразные приемы сознательно и, более того, открыто преследуют одну цель: всемерное повышение интенсивности труда.

Низкая заработная плата

Соотношение между размером заработной платы трудящихся и их эксплуатацией хозяевами, давно уже вошло в азбуку политэкономии. Еще Дэвид Рикардо (1772—1823 годы) сформулировал экономический закон: чем выше заработная плата работников, тем ниже прибыль предпринимателя, и наоборот⁶⁸. Для всех стран реального социализма характерен низкий уровень заработной платы трудящихся и тем самым высокий уровень прибылей, находящий выражение, в частности, в непропорционально высокой доле накопления (в СССР она составляет около 25% национального дохода)⁶⁹.

Из статистики известно понятие «среднестатистическая семья»: муж, жена и двое детей. Статистический прожиточный минимум в США (так называемый «бюджет Геллера») исчисляется именно на такую семью: минимум налицо, если глава семьи может содержать всех четверых.

В советской статистике понятие «прожиточный минимум» отсутствует. С ним советский человек сталкивается, лишь читая в газетах, что де в такой-то капиталистической стране такой-то процент трудящихся зарабатывает меньше прожиточного минимума. И советский гражданин недоумевает: как же эти трудящиеся до сих пор не умерли с голоду?

Ему невдомек, что и сам он, и все те, кто его окружает и кого он видит на улицах — за исключением чванных типов в проносящихся мимо лимузинах, — все они получают меньше статистического прожиточного минимума. Потому что какой же обычный гражданин СССР может на свою зарплату содержать семью из четырех человек?

По официальным данным средняя заработная плата рабочих и служащих в СССР равняется ныне 257 рублям в месяц до вычета налогов. Это составляет по официальному советскому курсу (100 западногерманских марок равняется 35,4 рубля) около 725 западногерманских марок. Отсюда еще будут вычтены налоги и уплачены профсоюзные взносы, останется примерно 600 марок. А в ФРГ трудящийся получает в среднем в 5 раз больше.

Около 1/4 населения СССР живет в сельской местности. Оплата труда колхозников составляет 187 рублей в месяц. В реальной советской жизни заработок 257 рублей в месяц — не средний, а хороший. Подлинный средний заработок, видимо, составляет примерно 200 рублей в месяц. Точную цифру сказать невозможно, так как статистика зарплаты в СССР весьма сомнительна и таинственна. Причина этой таинственности читателю, видимо, уже ясна.

Как обстоит дело с повышением зарплаты?

Номенклатура твердит: рост производительности труда должен обогнать рост заработной платы. Советская пропаганда охотно разъясняет непонятливым, что сначала надо больше произвести, а потом уже больше получать, — иначе де нельзя, так как взять деньги неоткуда, как только реализовав произведенное.

На первый взгляд аргумент кажется убедительным. Только неясно, почему столь элементарной вещи долго не понимали сами большевики. Так, в резолюции XII съезда партии (1923 год) было зафиксировано, что именно рост заработной платы рабочих влечет за собой повышение производительности труда, а не наоборот⁷⁰. А в 1926 году, на XV всесоюзной партконференции, по этому вопросу произошел спор между сталинскими номенклатурщиками и оппозицией. При этом оппозиция заявляла: «Вопрос о зарплате должен ставиться не так, что рабочий должен сначала дать повышенную производительность труда, которая затем дает повышение зарплаты, а система должна быть обратная: повышение зарплаты ... должно стать предпосылкой повышения производительности труда»⁷¹. Видимо, кажущийся очевидным, аргумент номенклатуры не так уж убедителен. Скажем точнее: он просто фальшив. Допустим, вы — рабочий на строительстве завода. Станете ли вы получать зарплату только после того, как завод будет готов, начнет производить продукцию и поступят деньги от продажи первых ее партий? Если бы так, вы скончаетесь от голода до конца строительства. Вы же будете получать зарплату каждые две недели, иными словами, вас будут авансировать. И вопрос не в том, откуда возьмутся деньги для аванса (возьмутся они оттуда же, откуда вообще Советское государство берет деньги — из типографии Гознак). Вопрос в другом: почему государство может вам их выплачивать? Оно может это делать потому, что производство в стране не начинается с вашего завода. Производство идет полным ходом, накоплена и непрерывно добывается огромная прибавочная стоимость. Речь идет не о том, что нищей номенклатуре надо сначала сбыть произведенный вами товар, чтобы с вами рассчитаться. Речь идет именно об этой прибавочной стоимости.

Номенклатуре есть за счет чего повысить зарплату трудящимся, но она не хочет поступиться самой скромной частью добытой прибавочной стоимости. Она не хочет делать это даже в предвидении последующего повышения производительности труда; номенклатура сознает всю остроту конфликта между нею и трудящимися и не верит, что трудящиеся будут готовы действительно ответить повышением производительности труда на подачку в заработной плате. Номенклатура предпочитает материальному стимулированию трудящихся метод принуждения — организационный и пропагандистский кнут, а не пряник. Это отличает ее от капиталистов и ставит в один ряд с феодалами и рабовладельцами.

Но в таких рамках класс номенклатуры перенимает и методы эксплуатации, распространившиеся при капитализме. В марксистской политэкономии капитализма проводится четкая фань между повременной формой оплаты труда как менее эксплуататорской и сдельной формой, нацеленной на возможно более интенсивное выжимание прибавочной стоимости.

Вот что написано в уже цитированном нами советском учебнике политэкономии: «Капиталистическая сдельщина ведет к постоянному усилению интенсивности труда. Вместе с тем она облегчает предпринимателю надзор за рабочими. Степень напряженности труда контролируется здесь количеством и качеством продуктов, которые работник должен изготовить, чтобы приобрести необходимые средства существования. Рабочий вынужден увеличивать поштучную выработку, трудиться все интенсивнее. Но как только более или менее значительная часть рабочих достигает нового, повышенного уровня интенсивности труда, капиталист снижает поштучные расценки». «Рабочий пытается отстоять общую сумму своей заработной платы тем, что больше трудится: работает большее число часов или изготовляет больше в течение одного часа... Результат таков: чем больше он работает, тем меньшую плату он получает. В этом состоит важнейшая особенность сдельной заработной платы при капитализме»⁷².

Но ведь при реальном социализме, конечно же, не применяется эта разоблаченная Марксом и советскими марксистами потогонная система? Применяется. И очень широко. По опубликованным данным Госкомстата СССР в 1985 году 54,3% советских промышленных и строительных рабочих получали сдельную и только 45,7% — повременную оплату⁷³. При этом именно сдельщина объявляется в Советском Союзе «прогрессивной формой заработной платы».

А как же с марксистским осуждением этой формы? Номенклатура легко отделывается от него стандартной ссылкой на то, что при социализме рабочие работают на самих себя.

Выступая с требованием, чтобы рост производительности труда в СССР предшествовал повышению заработной платы, номенклатура, очевидно, исходит из того, что в казенной системе партийного просвещения все только числятся изучающими «Капитал», а на самом деле его и не раскрывают.

В самом деле, переведем сказанное на язык формул Маркса. Выходит, что при социализме должно возрастать отношение производимой рабочим стоимости, а значит, и прибавочной стоимости к получаемой им зарплате. Но ведь это, по Марксу, и есть, если выразить полученное число в процентах, норма прибавочной стоимости, она же норма эксплуатации. Вот эту-то норму номенклатура и требует увеличить!

Мы уже говорили, что исчисленная Госкомстатом СССР средняя заработная плата рабочих и служащих почти в четыре раза меньше исчисленной федеральным статистическим управлением зарплаты трудящихся ФРГ. Однако даже эта цифра не отражает реальности. Дело в том, что в западногерманскую цифру не включены наиболее зажиточные слои населения: предприниматели и землевладельцы, зато включены безработные и ученики на производстве. В советскую цифру, напротив, включена номенклатура — министры, маршалы и т.п., но не включены колхозники, пенсионеры и учащиеся. Значит, реальный разрыв еще больше.

Женский и детский труд

Урезая до предела зарплату, номенклатура применяет еще один указанный Марксом метод усиления эксплуатации труда.

Советский учебник политэкономии констатирует: «Стоимость рабочей силы определяется стоимостью средств существования, необходимых для рабочего и его семьи. Поэтому, когда в производство вовлекаются жена и дети рабочего, заработная плата рабочего снижается, теперь вся семья получает примерно столько же, сколько раньше получал только глава семьи. Тем самым еще больше усиливается эксплуатация рабочего класса в целом»⁷⁴.

Известны проклятия советской пропаганды по адресу капиталистов, наживающихся на детском труде. В действительности в Советском Союзе государство организовало детский труд в довольно широком масштабе.

В СССР уже в 20-х годах были открыты школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). Их учащиеся работали на ироизводстве. Многочисленные беспризорные под предлогом воспитания их по методу А.Макаренко использовались как дешевая рабочая сила. С той же целью при Сталине были созданы ремесленные училища — с военной дисциплиной и черными формами для учеников. Училищами ведало специальное Управление государственных трудовых резервов. В комплектование училищ был внесен элемент принуждения: туда фактически в принудительном порядке переводились неуспевающие и недисциплинированные дети из школ.

Женский труд организован при реальном социализме не административным, а экономическим принуждением. Работа женщин была и является в Советском Союзе совершенно необходимой для существования огромного большинства семей.

В этом можно убедиться даже арифметически. В условиях гласности в СССР стали говорить о «границе бедности». Считается, что эта граница — 75—78 рублей в месяц на одного человека. Средний статистический рабочий или служащий в СССР, отдав из своей зарплаты в 257 рублей подоходный налог 13% и заплатив членский взнос в профсоюз, принесет домой 220 рублей, то есть по 55 рублей в месяц на каждого члена своей среднестатистической семьи. Это намного ниже черты бедности. Так чисто статистически мы убеждаемся, что женщины в СССР не могут не работать. И они работают.

Распространенный на Западе социальный тип женщины-домохозяйки фактически не существует среди советских женщин допенсионного возраста. Это явственно следует из советской статистики: женщины составляли в 1987 году 53,1% населения в СССР и 51% трудящихся ⁷³. Не работают по установленной при Сталине традиции жены офицеров, генералов и академиков, а также, во все возрастающем количестве, — жены различных других номенклатурных чинов.

Как и следовало ожидать, такая политика класса номенклатуры имела для советского общества разнообразные последствия. Одни из них были положительными: женщины оказались материально независимыми от мужей, так как последние просто не в состоянии их содержать; это способствовало реальной эмансипации женщин. Другие последствия вызывают тревогу советского руководства. Весьма острой стада демографическая проблема: сокращается рождаемость. Введенные Сталиным по примеру наград колхозникам за разведение скота награды многодетным матерям (звание «Мать-героиня», орден «Материнская слава») не возымели успеха: в промышленных и культурных центрах страны многодетные семьи стали редкостью, численность населения в стране растет медленно, главным образом за счет азиатских национальных республик.

Все эти последствия и проблемы имеют одну причину: упорное, ни с чем не считающееся, стремление класса номенклатуры к получению прибавочной стоимости всеми указанными у Маркса способами.