Неразвитость капитализма в России

Каков был уровень развития предоктябрьских лет? И в этот вопрос Ленин постарался внести неясность: ответы на него — в зависимости от того, что требовалось доказать, — он давал самые противоречивые. Царскую Россию Ленин объявлял то колонией (или же «полуколонией») европейского капитала; то страной империализма; то, наконец, неким «военно-феодальным империализмом», что вообще бессмыслица, так как высшая стадия капитализма (а именно так определял Ленин империализм) не может быть феодальной.

Но в конечном счете Ленин поставил перед собой задачу — внушить тогдашним революционерам, что в России уже господствует капитализм.

С этой целью Ленин (под псевдонимом Н.Ильин) опубликовал в 1899 году книгу «Развитие капитализма в России». Автор неустанно продолжал дополнять ее новыми данными и в последующие 10—12 лет ⁹, настолько важным считал он это своё произведение. Дело в том, что задачей книги было доказать — капитализм в России достиг столь высокой ступени развития, что можно ставить вопрос о пролетарской революции. Чтобы выяснить, доказал ли это Ленин, остановимся на его сочинении.

В отличие от ряда последующих работ Ленина, книга «Развитие капитализма в России» основана на изучении кропотливо собранного им фактического материала. Но подход к источникам — чисто ленинский: берется все, что можно как-то истолковать в поддержку его тезиса, и объявляется неверным то, что этому тезису противоречит. Так Ленин, не будучи сгатистиком, объявляет неудовлетворительной всю фабрично-заводскую статистику России последней трети XIX века. Он безапелляционно провозглашает, что «данными ее в громадном большинстве случаев нельзя пользоваться без особой обработки их, и что главной целью этой обработки должно быть отделение сравнительно годного от абсолютно негодного» ¹⁰. Фабрично-заводская статистика — основной источник по теме ленинской книжки — оказалась «абсолютно негодной» для цели этого сочинения: она показала не рост, а убыль числа предприятий в России.

Объяснялось это, конечно, не регрессом в промышленном развитии страны, а определенным прогрессом в сторону кристаллизации небольшого капиталистического сектора в экономике — машинного производства. Но Ленин не мог принять такого объяснения. Он попытался доказать, будто в России на рубеже XX века рабочие составляют «около половины всего взрослого мужского населения страны, участвующего в производстве материальных ценностей», — 7,5 миллиона человек; если же сюда причислить работающих по найму женщин и детей, получается цифра около 10 миллионов рабочих. Правда, Ленин сам в подстрочном примечании пишет: «Оговоримся, во избежание недоразумений, что мы отнюдь не претендуем на точную статистическую доказательность этих цифр...» ¹¹.

И верно: цифры дутые. Статистика свидетельствует, что в России было в то время всего 1,5 миллиона ¹² промышленных рабочих, то есть явное меньшинство. Разумеется, соответствовало действительности именно приводимое статистикой число, а не ленинская пропагандистская цифра. Получил же ее Ленин весьма просто: он объявил, что все бедные крестьяне — безлошадные и однолошадные — являются пролетариями. При этом Ленин скромно упомянул, что среди рабочих эта «...большая, часть еще не порвала с землей, покрывает отчасти свои расходы продуктами своего земледельческого хозяйства» и образует «тип наемных рабочих с наделом» ¹³. Речь идет, следовательно, не о рабочих, а о занимающихся отхожим промыслом в свободное ох сельских работ время. Но ведь этот тип издавна существовал в разных странах и с капитализмом не связан. Да и сам Ленин признает, что, по теории Маркса, «капитализм требует свободного, безземельного рабочего» ¹⁴, а не крестьянина-отходника.

Столь же неубедительно утверждение Ленина, будто наличие зажиточных, средних и бедных крестьян в русской деревне — это «разложение крестьянства», плод капитализма. В действительности и на заре средневековья, и в античности были зажиточные и бедные крестьяне. Никаких доказательств того, что наличие различных групп в среде крестьянства — явление новое и прогрессивное, Ленин не приводит. Напротив, он сам замечает: «По вопросу о том, идет ли вперед разложение крестьянства и как быстро, — мы не имеем точных статистических данных...» Нет и неточных: «...до сих пор.., не было сделано даже попытки систематически изучить хотя бы статику разложения крестьянства и указать те формы, в которых происходит этот процесс» ^!5.

Повисает в воздухе и категорическое заявление Ленина: в сельском хозяйстве России «...крестьянская буржуазия является безусловно преобладающей. Она — господин современной деревни» ¹⁶. Ровно через 10 страниц автор не по-ленински смущенно берет его обратно: «Говоря выше, что крестьянская буржуазия есть господин современной деревни, мы абстрагировали... задерживающие разложение факторы... В действительности настоящими господами современной деревни являются зачастую не представители крестьянской буржуазии, а сельские ростовщики и соседние землевладельцы». Ленин оправдывается: «Подобное абстрагирование представляется однако приемом вполне законным, ибо иначе нельзя изучать внутренний строй экономических отношений в крестьянстве» ¹⁷. Но дело-то обстоит как раз наоборот: именно такими приемами ничего нельзя изучать. Хорошо «абстрагирование» — объявить, что в деревне господствуют не помещики, а сельская буржуазия, зная, что господствуют именно помещики!

Методом такого же «абстрагирования» выдвигает Ленин и другие доказательства успешного развития капитализма в России: наличие рынка, участие России в международной торговле, рост торгового и ростовщического капитала. Автор знает и даже цитирует положение марксистской теории, что ни торговый, ни ростовщический капитал не служат достаточным условием для возникновения капиталистического способа производства: «образование этого последнего зависит всецело от исторической ступени развития...», причем чем сильнее развиты торговля и ростовщический капитал, тем слабее промышленный капитал, и наоборот ¹⁸. Однако Ленин отождествляет эти два противоположных развития и из полученного результата делает вывод об исторической ступени, на которой находится Россия.

С той же легкостью, как от теории, «абстрагируется» Ленин и от истории. Рывок, как известно, существовал уже в глубокой древности, когда о капитализме и речи быть не могло. Международная торговля велась на территории Древней Руси уже в VII—IX веках, участвовали в ней славяне, норманны, арабы, византийцы, хазары. А открытие археологами в 1984 году затонувшего торгового судна бронзового века еще раз наглядно показало: уже в те далекие от капитализма времена велась международная торговля с заморскими странами.

Под давлением фактов Ленин сам начинает порой говорить о слабости капиталистических элементов в тогдашней российской экономике. Отыскав уезд в Самарской губернии, где хозяйничали немцы-колонисты и русские хуторяне, предвосхитившие идею столыпинской реформы, Ленин пишет: «Эти наиболее свободно развившиеся колонии показывают нам, какие отношения могли бы и должны бы были развиться и в остальной России, если бы многочисленные остатки дореформенного быта не сдерживали капитализма» ¹⁹. А на предпоследней странице книги автор находит мужество написать: «...развитие капитализма в России действительно придется признать медленным. И оно не может не быть медленным, ибо ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие...» ²⁰ .

Не смог Ленин доказать, что в России уже развился капитализм: это было недоказуемо. Если бы Ленин написал свою книгу не как пропагандистскую, а как научную, то должен был бы ее назвать: «Неразвитость капитализма в России». Экономическая Россия была сельскохозяйственной страной: 80% населения составляли крестьяне, 2 % — рабочие.

Социальная структура русского общества оставалась феодальной. Господствующим классом было дворянство. Только в 1861 году, за 56 лет до Октябрьской революции, в России было отменено крепостное право; в странах Западной Европы это произошло уже в XIII—XIV веках, Впрочем, и после реформы 1861 года российские крестьяне продолжали находиться пусть не в крепостной, но в феодальной зависимости от помещиков. Буржуазия пользовалась весьма незначительным политическим влиянием в государстве и еще не успела сконцентрировать в своих руках такие богатства, которые были в распоряжении буржуазии в Западной Европе и в США. Максиму Горькому, приехавшему вНью-Йорк, этот капиталистический город показался «городом желтого дьявола», где правило золото, а в России правили дворянство и тесно связанное с ним чиновничество. Рабочий класс не только составлял незначительное меньшинство населения, это был не кадровый пролетариат, а рабочий класс начального этапа капиталистического развития — класс крестьян, пришедших на заработки в город и готовых в любой момент вернуться к сельскому труду.

Политическая структура России характеризовалась, давно отошедшей в прошлое стран Запада, абсолютной монархией. Традиционно государственный характер русской православной церкви придавал российскому абсолютизму теократические черты. В России не было ни парламента, ни легальных политических партий. Национальные окраины России сохраняли весьма архаические социальные структуры. Так, в составе империи находился Бухарский эмират — средневековое восточное государство. А на северных окраинах России существовало еще родовое общество.

Так выглядела в экономическом и социальном отношении Российская империя на рубеже XX века. Что уж тут говорить об «империализме как высшей стадии капитализма»! Можно ли вообще утверждать, что Россия вступила к этому времени в эпоху капитализма?

Сдвиг в сторону капиталистического развития в России наметился лишь после первого удара русской антифеодальной революции 1905—1907 годов. Он, естественно, проявился прежде всего в промышленности. В период между 1907 и 1913 годами резко возросли добыча угля, выплавка чугуна. Стал быстро укрепляться национальный капитал: доля иностранного капитала в русской промышленности сократилась с 50% до 12,5%. Развивалось и сельское хозяйство: продукция зерновых культур в России возросла к 1913 году вдвое по сравнению с последними годами XIX века. В урожайные годы доля России в мировом экспорте пшеницы составляла 40%, но и в неурожайные не падала ниже 11%.

Именно это быстрое развитие в сочетании с рядом политических факторов подготовило второй удар антифеодальной революции, приведшей к падению монархии. Но феодальные структуры все еще оставались мощными: в 1913 году дворянам (1,4% населения) принадлежали 63 млн. десятин земли, а крестьянам (80% населения) — 188 млн. десятин, то есть всего лишь втрое больше ²¹. В целом Россия была и в 1917 году феодальной страной.

Мы подошли к ответу на первый вопрос. На каком этапе общественного развития произошла в России большевистская революция? Не на этапе развитого и перезревшего капитализма, а в условиях феодализма и слабых еще ростков капитализма. Тем более это относится к подобным революциям в странах третьего мира, еще менее развитых, чем была Россия в 1917 году.

«Социалистические революции» происходят не в наиболее высокоразвитых капиталистических странах, а в странах с докапиталистической структурой, в странах подходящего к своему концу феодализма. Эти революции должны, казалось бы, занять место в ряду антифеодальных или, как их называет марксизм, буржуазных революций.

Но какие же они буржуазные? И на словах, и на деле они направлены против буржуазии. Соответственно они именуются «пролетарскими революциями». Мы подошли ко второму вопросу: действительно ли «пролетарские революции» связаны с пролетариатом? Рассмотрим этот вопрос на особенно наглядном примере.

Вторая страна социализма

Советский Союз величественно именуется «первой страной социализма». Какая была вторая страна? Монголия. Была это до 1920 года страна примитивного кочевого феодализма — а стала вдруг страной реального социализма. Как же объясняется такая трансформация официальными советско-монгольскими идеологами? Такое объяснение давалось не раз, в частности в «Истории Монгольской Народной Республики» — объемистом совместном труде советских и монгольских историков ²³.

Официальную версию мы находим в статье Жамбына Батмунха, тогда генерального секретаря ЦК Монгольской народно-революционной партии и Председателя Совета Министров МНР; статья опубликована в «Коммунисте», теоретическом и политическом журнале ЦК КПСС, под четким заголовком «К социализму, минуя капиталистическое рабство» ²³.

Автор констатирует, что сегодня «рядом с реальным социализмом существуют и развитой капитализм, и ранне-капиталистические, феодальные и даже более архаичные социальные структуры. — Он ставит вопрос: — Могут ли запоздавшие в своем развитии народы ... сократить сроки своего национального, политического и социального развития? Обязательно ли для них, как это полагали теоретики II Интернационала, пройти по пути к социализму все ступени феодального, а затем и буржуазного развития?» ²⁴.

«Теоретики II Интернационала» здесь, конечно, ни при чем, ибо так полагали уже Маркс и Энгельс. Поставленные же два вопроса друг с другом не связаны; одно дело — скорость движения по определенному пути, и совсем другое — можно ли пройти этот путь, не проходя отдельных его этапов.

Человечество возникло в некую определенную эпоху, однако сегодня на Земле живут народы с различным уровнем общественного развития — от родового строя каменного века до развитого общества современной цивилизации. Это доказывает, что темп развития в разных странах различен. Значит, возможно его ускорение или замедление. Но этапы необходимо проходить все. Следуя по одному и тому же маршруту пешком, в поезде или на самолете, мы не минуем ни единого метра пути; грудной младенец не может превратиться в зрелого человека, не пережив всех этапов такого превращения.

Вопреки этим очевидностям, Батмунх объявляет, что Монголия успешно совершила «скачок» «через века — от кочевого пастушеского феодального хозяйства, страшной нищеты и почти поголовной неграмотности населения к социалистическому обществу», претендующему на то, чтобы быть высшей ступенью современного мира.

По теории исторического материализма, сделать это невозможно — как невозможно человеку прыгнуть с подножия на вершину Эвереста. Поэтому Батмунх прозрачно намекает, что теорию Маркса здесь надо поправить. Он пишет: «...очень уместно напомнить слова К. Маркса: «Ни одна революция не может быть совершена партией, она совершается только народом» ... Но нельзя забывать и о том, что без руководства партии массы способны лишь на стихийные действия» ²⁵.

Тут мы и обнаруживаем поворот в сторону, противоположную теории Маркса. Именно в этом пункте происходит разрыв ленинцев и сталинцев с историческим материализмом: революция рассматривается ими не как результат объективного глубинного процесса роста производительных сил и вызванного им развития общества, а как захват власти удачливой партией профессиональных революционеров.

Батмунх так и пишет: «Для начала у монгольских революционеров было главное — убежденность в необходимости революционных перемен, великий пример партии Ленина...» ²⁶. С наслаждением цитирует Батмунх ленинские слова: «...никто не поверит тому, что можно было этого достигнуть при таком ничтожном количестве сил» ²⁷.

Как видим, подход явно антимарксистский, только слова остаются марксистскими: «пролетарская революция» и «диктатура пролетариата». Но в России рабочий класс, хоть малочисленный и отсталый, все же был, там можно было претендовать на роль «авангарда» этого класса. А как в Монголии, где вообще не было рабочих и, следовательно, даже претендовать было не на что?

Ответить на такой вопрос теоретики «скачка», естественно, не могут. Поэтому Батмунх вместе с редакцией «Коммуниста» находят лишь пустопорожнюю отговорку: «Конечно, всегда найдутся мудрецы, которые скажут: создание партии, которая берется вести народ к социализму, то есть осуществлять историческую миссию рабочего класса в стране, где этого класса вовсе нет, алогично. Но без таких «алогизмов» нельзя представить себе историю человечества и особенно нынешнего века...» ²⁸ .

Если история человечества полна таких «алогизмов», то, очевидно, нетрудно привести примеры. Какие же? Бывала где-нибудь буржуазная революция без буржуазии? Было рабовладельческое общество без рабов и рабовладельцев? Доклассовое общество с классами или, наоборот, классовое без Классов?

И, конечно же, прекрасно можно себе представить историю любого века, в том числе и нашего, не как некую абракадабру, где следствия предшествуют причинам, а как нормальный, поддающийся исследованию при помощи законов логики процесс развития общества. Утверждения же о том, что авангард рабочего класса может существовать при отсутствии этого класса, что пролетарская революция и диктатура пролетариата возможны там, где нет пролетариата, право же, не заслуживают деликатно академичного названия «алогизм». Это попросту политическое шарлатанство.

На таком шарлатанстве и построена вся теория «скачка» через эпохи. Последуем дальше за Батмунхом.

По Марксу, революция — это объективный процесс.

А Батмунх сообщает: «Отсутствие промышленности, а следовательно, социально-классовой базы социализма в лице национального рабочего класса» привело к тому, что «как сам выбор прогрессивного пути развития страны, так и его реализация во многом зависели от субъективного фактора — от деятельности МНРП» ²⁹.

МНРП захватила власть при советской помощи; III съезд МНРП в августе 1924 года утвердил «генеральную линию партии на развитие страны к социализму, минуя капитализм» ³⁰. А уже три месяца спустя Монголия была провозглашена «народной республикой», что якобы «окончательно закрепило революционно-демократическую диктатуру трудового народа» ³¹ — ввиду отсутствия пролетариата, измененная ленинская формула о «революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства».

Что же это было за «народное государство»? Бессмысленная с точки зрения марксизма, эта формула выражала лишь тот факт, что государство в Монголии имелось. О его характере формула не говорит ровно ничего. Неудивительно: как сообщает Батмунх, «народное государство в течение трех лет существовало в форме теократической конституционной монархии» ³². Затем то же самое «народное государство» «постепенно стало выполнять функции диктатуры рабочего класса» ³³, все еще фактически не существовавшего.

Дальше — больше: «Социалистические производственные отношения примерно к 1960 году полностью победили во всех отраслях народного хозяйства» Монголии ³⁴. МНР, правда, еще не вступила в период строительства развитого социализма, а довольствуется пока «периодом полного построения социалистического общества». Однако почему-то «центральной задачей» этого периода является лишь «завершение создания материально-технической базы социализма». Звучит точно так же, как если бы было сказано: центральной задачей полного построения дома является завершение создания его фундамента. Не менее нелепо с марксистской точки зрения звучит торжественно объявленное сообщение: ныне, через четверть века после вступления Монголии в период полного построения социализма, еще только «крепнет рабочий класс — ведущая сила монгольского общества» ³⁵.

Очерк пути Монголии к социализму состоит не из одних нелепостей. Есть в нем вполне реальные черты: создание «партии нового типа» и как всегда замалчиваемой номенклатуры; истребление ею усомнившихся в возможности «скачка»; замена крепостного права сплошной коллективизацией; «национализация» земли, то есть переход ее в коллективную собственность номенклатуры; и, понятно, выкорчевывание любых «зарождавшихся капиталистических элементов» ³⁶, с целью «твердо ограничить возможности зарождения из среды зажиточных слоев аратства хозяйств эксплуататорского типа» ³⁷. Для завершения картины упомянем «официальное провозглашение на IV съезде МНРП тезиса о том, что партия в своей деятельности руководствуется учением Маркса, Энгельса, Ленина, а изучение марксизма-ленинизма, является обязанностью каждого члена партии», хотя все описанное выглядит как злобная насмешка над учением Маркса и Энгельса.

Мы подробно остановились на примере второй страны социализма — Монголии —потому, что он наглядно помазывает: все «объяснения» того, как страна может миновать закономерные этапы своего исторического развития и очутиться сразу на его последующих этапах, — пустая болтовня. Она противоречит не только марксистской теории — это бы не беда! — но прежде всего здравому смыслу! Противоречит ему и результат. Ведь социалистическая МНР теоретически стала ныне передовой страной по сравнению с капиталистическими США, Японией, ФРГ и др. Вместе с тем очевидно, что Монголия — и сегодня отсталая страна, и никакой рост поголовья верблюдов в очередную пятилетку не приближает МНР к уровню названных стран.

Как объяснить это явное противоречие? Может быть, болтовня и то, что в Монголии построен реальный социализм?

В том-то и дело, что нет. МНР действительно по всем признакам стала тогда страной реального социализма. Все на месте: правит номенклатура, на ее вершине царят директивные органы: Политбюро и Секретариат ЦК партии во главе с генеральным секретарем; на выборах в Советы разных уровней, трудящиеся дружно отдают 99,9% голосов кандидатам блока коммунистов и беспартийных, выполняются и перевыполняются народнохозяйственные планы; доблестные вооруженные силы стоят на страже мира, и неустанно бдят органы госбезопасности. Лишь по пропагандистской табели о рангах Монголии отведено было место страны, пока еще только строящей «полный социализм»; а в действительности по своей структуре она ничем не отличалась от страны развитого социализма — СССР.

Как и в России, реальный социализм в Монголии оказался налицо, но так же налицо оказалась отсталость Монголии от любой страны современного капитализма. То же относится к другим социалистическим странам третьего мира. Так уже не в сфере теорий и пропагандистских словес, а в подлинной жизни выступает намертво затянутый узел, казалось бы, неразрешимого противоречия между двумя очевидностями.

Узел мгновенно распускается, если высказать гипотезу: реальный социализм не следует за эпохой капитализма, а предшествует ей.