Паразитизм принимает организационные формы

В книге «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленин, стараясь отыскать какие-либо осязаемые признаки регрессирующего паразитизма класса капиталистов, объя-ил таким признаком рост числа рантье, живущих на проценты с капитала. Утверждение странное, оно недостойно ленинского интеллекта. Видимо, сделал его Ленин в спешке под влиянием каких-то случайных наблюдений в Швейцарии 1914—1916 годов — на этом островке мира, где немало зажиточных людей из разных стран Европы, пережидали первуго мировую войну. Как понятно каждому читателю, покупка ценных бумаг — не паразитизм, а одна из форм хранения денежных сбережений. Тот факт, что люди не ра-трачивали свои сбережения, а инвестировали их в развитие экономики, ничего общего с паразитизмом иметь не может.

Кстати, при Сталине все советские трудящиеся принуждались ежегодно приобретать облигации государственных займов, на сумму не менее месячной зарплаты. Что же, то было проявлением паразитизма советских трудящихся? Конечно, нет, это был дополнительный налог на них. Паразитизмом было другое: то, что из выжатых таким образом миллиардов рублей, немало денег было использовано на привилегии номенклатуры, на строительство госдач, на дальнейший рост аппарата НКВД.

Детище Ленина и Сталина — класс номенклатуры — проявляет свой паразитизм действительно вполне осязаемым образом. Паразитизм номенклатуры принял даже организационные формы.

Главной формой является дублирование партийными оранами работы государственных органов.

Мы уже подробно говорили о том, что руководящие ораны класса номенклатуры — Политбюро и Секретариат ЦК КПСС, бюро ЦК компартий союзных республик, край-комов, обкомов, горкомов и райкомов КПСС монополизировали — каждый на своем уровне — принятие всех решений, имеющих сколько-нибудь политический характер. Мы говорили, что именно Политбюро и Секретариат ЦК КПСС являются подлинным правительством Советского Союза, а Кабинет министров СССР — всего лишь высокопоставленный административный орган для выполнения решений этого правительства. Аналогично положение в каждой республике, крае, области, в каждом городе и районе. Когда наблюдаешь за тем, как Советы Министров или исполнительные комитеты Советов народных депутатов просто переписывают присылаемые им руководящими органами номенклатуры решения, называя их затем своими постановлениями, и ставя соответствующий номер и дату, трудно не задать вопрос: зачем вообще нужно все это переписывание? Один из двух органов является лишним: или партийный, или государственный.

Ответ номенклатуры на этот вопрос гласит: партийные органы не дублируют работу государственных органов, а осуществляют партийное руководство. Значит, партийные органы выступают как бы в роли политкомиссаров при государственных органах? Нет. Роль политкомиссаров исполняют секретари парткомов государственных организаций. Можно сколько угодно говорить, что партийные органы рассматривают вопросы в партийном порядке, а государственные рассматривают те же вопросы в государственном порядке, но в действительности речь идет о дублировании одной и той же работы.

Практически это означает, что вместо одного человека — скажем, министра — ту же работу сделают два человека: партаппаратный шеф в ЦК и министр.

А делают ли они ее? Тут мы подходим ко второй организационной форме паразитизма номенклатуры. Эта форма состоит в том, что у каждого номенклатурщика непременно есть заместители, и чем выше номенклатурщик, тем их больше.

Даже в научно-исследовательских институтах у единственного имеющегося там номенклатурщика — директора института — бывает несколько заместителей; если заместитель только один, то или институт ничтожно маленький, или директор — вольнодумец.

Помню, как однажды, приехав из Москвы читать лекции в Вену, я беседовал с одним высокопоставленным австрийским чиновником. «Кто у вас заместитель министра?» — спросил я. Пожав плечами, мой собеседник ответил, что заместителя вообще нет. «Кто же тогда работает за вашего миннстра?» — с недоумением спросил я. «Министр работает сам!» — с недоумением ответил он. Вышедшие из двух рззличных миров, мы недоумевали оба: для меня было очевидно, что министр не должен сам работать, кто-то работает за него; для моего собеседника было столь же очевидно, что министр, пока он не ушел в отставку, сам делает свою работу.

Правда: что делает советский министр? Официальный ответ гласит: осуществляет общее руководство.

«Общее руководство» — такой же термин из номенклатурного жаргона, как «партийное руководство». По своему значению он приближается к понятию «почетное председательство». Министр восседает в своем величественном кабинете, ездит в «Чайке» или как минимум в черной правительственной «Волге», сидит на пленумах ЦК, сессиях Верховного Совета, в президиумах различных торжественых заседаний. Он председательствует на коллегии министерства, ставит свою подпись под подготовленными аппаратом наиболее важными или торжественными приказами по министерству, ездит на заседания Кабинета Министров СССР и робко ходит, когда его вызывают, поприсутствовать на обсуждении соответствующего вопроса в Политбюро или в Секретариате ЦК КПСС. Он появляется на приемах и банкетах, ездит в составе делегаций за границу, изредка совершает парадную инспекционную поездку по пред-приятиям своего министерства в различных районах страны, но, пожалуй, самая главная деловая функция состоит в том, чтобы поддерживать систематический контакт — по мере возможности, и личное дружественное знакомство — с соответствующим заведующим отделом ЦК и его первым заместителем, а также с заместителем Председателя Кабинета Министров, который, как принято говорить, «курирует» министерство.

«Курировать» — тоже номенклатурный термин, получивший распространение в середине 50-х годов. «Куратор» существляет общий надзор за деятельностью «курируемого» им министерства, главка и т.п. «Курирование» — ступенька пониже, нежели «общее руководство». Соответственно «курируют»не заведующие отделами и их первые заместители, не Председатель Кабинета Министров и его первый заместитель, не министры и их первые заместители, а просто заместители. Заместителей этих, как мы уже говорили, много, и между ними распределяются объекты «курирования». Министерства «курируют» заместители Председателя Кабинета Министров, главки — заместители министров, управления — заместители начальников главков, предприятия министерства — заместители начальников управления.

Партийное руководство, общее руководство, курирование — так кто же наконец работает?

Практика показывает: работа начинается там, где кончается номенклатура. Конечно, из этого правила бывают исключения, мне приходилось их видеть, но в целом дело обстоит именно так: там, где номенклатура, происходит начальствование, работает же неноменклатурный аппарат.

Летом 1957 года Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, где я тогда работал, получил помещение только что расформированного Хрущевым Министерства строительства электростанций СССР. Находилось оно в большом здании в Китайском проезде, там, где потом разместились советская цензура — Главлит и Госкомитет по электронике. Мы с любопытством ходили по внезапно, как бы при приближении врага, покинутому министерству. Огромный, облицованный деревянными панелями (под Кремль) кабинет министра — с комнатой отдыха, туалетом, большой приемной; просторные, тоже облицованные деревом, кабинеты заместителей министра, с приемными поменьше. Солидные кабинеты начальства пониже. Облезлые комнатенки, где впритык были поставлены плохонькие канцелярские столы и шаткие стулья для служащих. Налюбовавшись на эту социальную анатомию советского министерства, мы с интересом погрузились в чтение оставшихся в секретариатах книг регистрации входящей и исходящей переписки. Как велено в советских учреждениях, секретарши старательно переписывали в книги резолюции, наложенные высшим начальством. Министр писал коротко: просто ставил фамилию своего соответствующего заместителя, «курировавшего» данный вопрос. Заместитель отписывал бумагу начальнику управления, давая ценное указание: «Рассмотрите и примите меры». Начальник управления отсылал своему заместителю, а тот уже направлял бумагу в соответствующий отдел с резолюцией: «На исполнение». Дальше номенклатура кончалась, начиналась работа. Ликвидация министерства смела с постов всех этих номенклатурных накладывателей резолюций, но ток в страе продолжал подаваться.

Вероятно, тогда мне впервые пришла в голову робкая мысль: а не паразиты ли — все эти номенклатурные начальники? Теперь я могу ответить на этот вопрос.

Номенклатурщики-паразиты

На протяжении почти четверти века имея дело с номенклатурой, я познакомился со многими членами этого класса. Были среди них разные: и хорошие, и плохие, и так себе; были глупые и умные, ленивые и прилежные, были махровые негодяи и были честные, милые люди, к которым я до их пор глубоко привязан.

Некоторые из них прочитают эту книгу и, возможно в глубине души согласившись с многим, здесь сказанным, огорченно нахмурят брови, раскрыв эти страницы. Они 6удут по-человечески обижены, ибо человеку, каждый день с девяти утра аккуратно являющемуся на работу, которую он считает весьма ответственной, горько прочитать вдруг, что он паразит. И я хочу поговорить с ними по-человечески, а нe бросать в них грязью из-за кордона.

Да, они ходят на работу и принимают как должное свои привилегии, свою власть и возможность распоряжаться чужими судьбами. Они отлично сознают, что никакие они не революционеры и никакого бесклассового коммунистического общества не строят, но считают, что они управляют великой страной, и в этом их заслуга и их право на власть и привилегии.

Хорошо ли они управляют ею? В ответ на этот вопрос честные из них — а только к таким я и обращаюсь — пожмут плечами: они управляют так, как решило руководство, во всяком случае лучше, чем управляли их предшественники при Сталине. И это правда.

Но не вся правда.

Мне довелось в свое время быть на Нюрнбергском процессе. Подсудимые — самые высокопоставленные чины в третьем рейхе — так же пожимали плечами: они делали то, что приказывал фюрер. И никто из них — во всяком случае во всеуслышание — не признал, что раз они это делали, то фюрер приказывал им лишь то, что они готовы были делать.

К тому же теперь и в Советском Союзе миновали времена самовластных фюреров. Политбюро и Секретариат ЦК принимают лишь те решения, которые вызревают и подготовляются в номенклатуре. Да, отдельный номенклатурщик, если он не член этой правящей верхушки, не в состоянии повлиять на решения. Но пусть он и не открещивается — ведь выражает это решение в конечном счете и его желание: сохранить свою власть и привилегии независимо от того, хороша или плоха политика, которую нужно ради этого проводить. Да, не все члены класса номенклатуры согласны с курсом, проводимым руководством этого класса. Но какие выводы они сделали?

Не будем говорить об открытой критике этого курса: нельзя требовать от обычного человека героизма академика Сахарова. Но кто из несогласных покинул номенклатуру, добровольно перешел на неноменклатурную работу по специальности, отказался от благ, связанных с пребыванием в правящем классе? Назовите таких!

Конечно, как и в нацистском рейхе, в аналогичном случае, существует удобный аргумент: порядочные люди в номенклатуре могут все-таки делать что-то хорошее, а если они уйдут, в номенклатуре останутся только проходимцы, и будет еще хуже. Это верно, если порядочные номенклатурщики действительно делают что-то положительное. Но вот при мне один симпатичный сотрудник ЦК КПСС деликатно и любезно убеждал по телефону академика Капицу написать лживое письмо в газету «Тайме» о том, что он, Капица, отнюдь не протестовал против заключения Жореса Медведева в сумасшедший дом — и не протеставал де потому, что Медведев действительно психически болен. В том-то и беда, что честный человек в классе номенклатуры вынужден, если он больше всего на свете хочет там остаться, проводить линию своего класса-паразита. Паразитами номенклатурщиков делает не их индивидуальность, а сама система реального социализма.

Еще не осознав смысл этого процесса, я столкнулся с ним сразу же, как только соприкоснулся с миром номенклатуры. В январе 1947 года в Берлине меня направили в союзный контрольный совет в Советскую секцию отдела протокола и связи (Soviet Element, Protocol and Liaison Section). Раньше начальник секции, подполковник Мартынов, сам вынужден был писать бумаги; хотя было их немного, он остро ощущал, что не номенклатурное это дело, и добился моего прикомандирования. Отныне писал бумаги я, а подполковник их подписывал и ездил на приемы. Однако как начальнику ему стало стыдно не иметь заместителя, он добился, что ему был прислан заместитель — майор Краинский.С тех пор веселый майор рассказывал анекдоты бесконечно острил, подполковник покровительственно ржал, а я писал бумаги, и еще имел достаточно свободного времени.

Позже я привык, что номенклатурщик, если только он не рядовой сотрудник номенклатурного аппарата, а какой-нибудь начальник, непременно требует себе заместителя, если можно — нескольких заместителей, чтобы самому осуществлять «общее руководство».

Номенклатурному начальнику совестно самому работать, один мой знакомый — бывший радиожурналист с бойким пером — стал директором научного института, то есть вошел в номенклатуру Секретариата ЦК КПСС. С тех пор за него пишут не только доклады и статьи, но даже самые несложные письма. Когда ответственный секретарь Советского комитета защиты мира Котов попросил меня написать, как принято говорить, «проект» статьи председателя комитета Н.С,Тихонова, я смущенно пробормотал, что Ти-энов — известный писатель. «Николай Семенович не просто писатель, — наставительно сказал Котов. — Он секретарь Союза писателей СССР и председатель Советского ко-митета защиты мира». Этим было все сказано: номенклатурный писатель был слишком важен для того, чтобы писать.

Дух номенклатуры — это дух паразитизма. Подобно тому, как госпожа Простакова в фонвизинском «Недоросле» говорила, что не дворянское дело — знать географию, на то кучера есть, в номенклатуре считается, что не номенклатурное дело — работать, на то есть подчиненный аппарат.