Аналитическая философия Витгенштейн

Вторая – аналитическая философия, важная программа Л.Витгенщтейна.

Витгенштейн родился и жил в Вене, начал работать инженером, затем философией математики и перешл к логке и классиеской философской проблематике. Он собирал двигатели первых самолетов, воевал в Первой мировой, создал оружие, от которого и сам позже пострадал.

Он перехал в Кембридж, там и родилась традиция аналитической философии. Ученик логика Фреге (реформатора, отошедшего от аристотелевской силлогистики, построишего логику терминов, а не только высказываний), ученик Бертрана Расселла.

 

Каждый великий философ меняет философию как таковую, ее существо, но Витгенштейн сделал это дважды: «Логико-философский трактат» и «Философские исследования».

Он разбирается с проблемой соотношени мира и языка. Безспорно: границы моего мира есть границы моего языка. Вне языка не происходит никакое освоение мира. Даже сны мы видим на языке.

Второй тезис: все, что может быть помыслено, должно быть высказано. Область мыслей, разумного познания – особая область деятельности языка. Результат познания всегда высказан. Или я знаю и могу сказать, или не могу сказать, значит, не знаю. Результаты разумного познания являются миру в стройных высказываний, не могу сказать, – не познал.

Третий тезис: все, что может быть высказано, должно быть высказано ясно. Само высказывание должно быть ясным.

Четвертый тезис: о том, о чем нельзя высказаться (ясно), следует молчать. Язык – тоже инструмент, работающий не со всем возможным опытом. Например: религиозный опыт, который нельзя рационализировать, иначе он будет унчитожен.

Все философские проблемы по Витгенштейну – результаты неправильного использования языка (концептуалной путаницы). Самой же проблемы нет. Одна лишь область имеет проблемы, достойные внимания: область этики (моральная философия). Они важнее конечной субстанции.

 

20.10.14

В прошлый раз мы остановились на идеях «Логико-философского трактата» (нем. Logisch-Philosophische Abhandlung, 1921) Людвига Витгенштейна.

ЛФТ

Его тезисы очерчивают горизонт моральных (гуманитарных) наук, дополняющих строгое математическое знание. Он показывает, каким образом мы можем строго познавать мир. Пространство способов для этого ограничено.

Даже конструктивизм в архитектуре был вдохновлен логико-философскими построениями Витгенштейна.

Тезис: Фактом является высказывание о положении дел, а не то, что происходит. То есть, то, как мы говорим о происходящем.

Тезис о тождестве языка и мышления Витгенштейн не сам сформулировал, но первым довел его до предела: мысль разворачивается по законам языка. В ней нет своих собственных законов.

Он интерпретировал законы логики как грамматическе правила. Мир устроен грамматически (имеет грамматическую структуру). То, что может бть помыслено, о том мы можем высказаться, и если высказались, то критерий строгости высказывания зависит от реализации грамматического правила или правил. Витгенштейн анализирует, о чем и как мы можем высказываться, и оказывается, что мир очень строг и последователен, в нем действует совершеннейшая необходимость.

Этот мир довольно уютный, как икеевская мебель, и тесный. Задача философа – усвоить довольно нехитрые правила и строгим образом познавать мир.

Вопрос: есть ли что-то, помимо этого мира?

Витгеншейн соглашался, что за пределами описанного мира лежит мир ценностей и мотиваций, о которм высказаться нельзя и потому надо молчать. Витгенштейн обрисовал контуры строго научного познания, а другие не_строгие виды познания в силу своей нестрогости были за границами Трактата.

С этого текста началось движение неопозитивизма (например, Рудольф Карнап, участник современной теории множеств, один из вдохновителей т.н. Венского философского кружка, где читали Логико-философский трактат). Витгенштейн тем временем успел разочароваться в философии и поехал в Норвегию, где предался отшельничеству, думая, что философия непродуктивна. Он решил, что завершил философию и дальше заниматься ею будет бессмысленно.

Но в отшельничестве он набрел на область нестрогого языка и нашел способ оживить философию. Когда В. вернулся в Кембридж, он обнаружил, что стал культовой фигурой, его Трактат уже знают наизусть, хотя он сам в его идеи уже не вполне верит.

Аналитическая философия

В 30-е В. разрабатывает новый вариант философии: аналитическую философию.

С нее в англосаксонском мире началось торжество аналитического стиля флософии. Его второй труд был опубликован посмертно, потому аналитики спорят, опубликовал бы его Витгенштейн при жизни или нет? Но рукопись была отредактирована и вышла лет через 10 после завершения работы и многочисленных правок.

В ходе работы над этой книгой В. хотел переехать в СССР из Австрии, учил русский язык, приехал в Казанский университет, где его встретила дама-марксист, порекомендовала ему побольше читать Гегеля. За несколько недель он понял, что в России не позанимаешься философией. Эта история напоминает поездку Платона на Сицилию к тирану Дионисию.

Большая часть идей Витгенштейна разносилась его учениками как эзотерика для посвященных. Он считал своим недостатком то, что много лет философствовал наедине с собой и выработал недоступный окружающим язык, как Гераклит Эфесский Темный. Долгое время он работал садовником в монастыре в Голландии при лечебнице для душевнобольных.

Идеи его имели хождение, их уже все знали и ими спекулировали, но после публикации обнаружилось, что в тексте автора идеи были несколько иными.

«Философские исследования» - текст-сборник фрагментов и заметок на самые разные темы, пронизанные магистральными рассуждениями о природе языка.

Ключевая идея по Витгенштейну – языковая игра. Продолжение идеи о границах языка, но более распространенный тезис: он распространен на всякую форму деятельности человека. Человек не только мыслит на языке, он в языке действует и живет, это его естественная стихия, в ней можество течений, потоков и т.д. Это сложная деятельность: языков, через которые человек действует, много.

Игра здесь – всякая деятельность, осуществляемая по правилам. Один из парадоксов этой книги: Витгенштейн ни разу не дает определения языковой игре. Он приводит лишь примеры: есть различные языковые игры, например, искусство, наука, спорт… Их множество, каждая устроена по своим правилам, и человек, в зависимсти от переживаемого опыта, вступает в различные языковые игры. Задача человека сводится к следующему: найти игру, где этот опыт будет реализован наиболее полноценно.

Второй тезис: каждой языковой игре соответствует особая форма существования (особый внутренний опыт, переживания, которые должны быть проявленными вовне, т.е найти средство выражения). Попросту, для каждого опыта свой язык.

Например, для эстетического опыта языковая игра «Наука» не подходит, т.к. не имеет понятий, эффективно проявляющих эстетический опыт; «Наука» не подходит и для релииозного опыта. Мы не можем интерпретировать религиозную жизнь человека, исходя из науки, а науку – в религиозном ключе.

Если субъект имеет опыт, он вынужден реализовать его вовне. Даже ели он не делится опытом с социумом, есть правила, как с уживаться с опытом наедине с собой. Итак, это деятельность, даже если не активная социально.

Третий тезис: в отсутствии правил нет никакой деятельности.

Неструктурированная деятельность для нас не существует. Опыт приходится как-то эксплицировать, т.е. взаимодействать с другими субъектами, что возможно лишь на основании строгих правил.

Каждая языковая игра автономна. Например, мы не можем интерпретировать футбол, исходя из правил шахмат. Играя в шахматы, мы не можем нарушать правила шахмат. Важно осознавать: я исполняю, реализую данные правила.

В 239 параграфе В. приводит очень темный вопрос: можно ли помыслить правило сложения вне арифметического действия? В. считает, что нет. Всегда, когда я говорю, что в результате сложения сумма больше элементов сложения, я подразумеваю конкретные чсила. Я не следую правилу, я его реализую – следование таким правлам практически невозможно. Есть игры, где следование правилу = его реализация (математика) и те, где это не так (искусство).

Поэтому у В. нет определения игры.

И тут В. ставит в привилегированное положение Ф.: философ может пройти по периферии языковых игр и пронаблюдать их, не будучи их участником. Его стремление описывать возвышает его над игрой. Т.е., если я хочу изучать языковые игры, я должен быть философом.

Ницше или Гегель не посчитали бы все это вообще философией, так как эта философия стремится лишь проанализировать различные способы действия человека. Здесь нет никакой метафизики. Но в каждой языковой игре есть собственная онтология, задача философа – ее описать, а не обосновать ее истинность. Нет бесполезных игр: если игра есть, она как-то полезна человечеству, отражает некую грань опыта. Истинность данной онтологии заключена уже в том, что она есть в игре.

Второе фундаментальное понятие В.: понятие семейного сходства.

Его подхватили все. Даже сейчас о нем еще пишут.

Витгенштейн: Категории, к которым обращается человек для построения правил, похожи друг на друга, как отец и сын (морфологически). Например, в Р.и Ф. может употребляться категория «бог». Они все похожи друг на друга, но реализуются совершенно по-разному.

Они включены в постранство сходства и все отсылают друг к другу. Значит, для анализа одной игры мы должны проанализировать все игры, в которые субъект играет: как он употребляет ту или иную категорию во всех остальных играх.

Это достижимая задача: нам нет дела, врет ли информант, имеет значение лишь то, что он репрезентует, как он действует, а слово – тоже действие. Субъекты имеют потенциальную возможность вступать в бесконечное количество игр, но существование не так разнообразно, как мы хотим об этом думать. Они выбирают не больше четырех-пяти основнх игр.

Сущестует очень мало способов проговорить наш внутренний опыт. Мы предпочтем игру, которая покажется ниболее эффективной для реализации данного опыта. Теория сходства приводит к тому, что деятельность по изучению игр и категорий приобретает сравнительный характер. (Правила в шашках и шахматах похожи, но эти игры не тождественны.)

Вывод: Ф. неизбежно должна становиться лингвистической философией (ее предмет – язык).

Проблемы бытия.

Витгенштейн: все проблемы бытия – проблемы непонимания и неправильного ипользования языков. А вот этика – проблема более серьезная.

Если мы считаем, что все проблемы игр в качестве подоплеки имеют проблему языка, то какой язык наиболее подходит для анализа?

Пример. В языковой игре Ф. есть проблема «субстанция» - это причина самой себя. Она соответствует нормам языка философии, но не другого языка. Родовая травма современной философии – языковое строительство, разговор о языке с т.з. языка. Философ – некий терапевт, он наблюдает языковые игры и диагностирует, а потом предлагает лечение.

Семейное сходство может быть разных уровней для специалиста (ответственного за выработку нормы) и для дилетанта. Противоречие интенций специалиста и клиента – и есть ценность данной разбалансированной ситуации.

Полезность философии Витгенштейна

Теория Витгенштейна – единственная система, не позволяющая протаскивать никаких мировоззренческих хотелок, она наиболее пригодна для религиоведения, так как является инструментом, свободна от мировоззрения сама по себе.

В рамках аналитической философии можно поставить рядом такие противоположные по содержанию книги, как

Алвин Плантинга «Аналитический теист» (гнусное название, как мифическое существо «кура», которое продают в магазинах) и

Альфред Джулс Айер «Язык, истина и логика» – один из мастодонтов, критиковавший этику и теологию, доказывавший их бессмысленность.

Теория Витгенштейна – одна из наиболее серьезных перспектив в 20 веке. Это посдедний мощный сдвиг в гуманитарном знании, ее интерпретации и анализе ее сущности. Все эти идеологемы, в которых знание должно состояться, остаются актуальными и по сей день.

 

КРАТКИЙ КОНСПЕКТ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ XIX-XX ВВ.:

Концепция культуры как системы интенций (Кант). Мы перестаем рассматривать культуру как совокупность материальных вещей, и начинаем – как систему ценностей. Знание в культуре имеет практичский смысл: я могу познавать другого человека, разделяя с ним ценности.

Гегель привносит новые уровни: историзм, в котором реализует себя человеческий дух. Его важность в том, что мы в принципе не можем познавать человеческий дух не историчсеким образом. Всякое познание духа – познание историческое. + Финалистическая концепция; + история эволюционна, поэтому в истории возможна этическая оценка. Чем ближе к нам религия по времени, тем она лучше (христианство лучше язычества). Гегелевская этика вся выводится из «Феноменологии духа». Эти выводы противоречат религиоведческому агностицизму. Наконец, дух познает себя, это познание разворачивается в логике, так возможна логика истории. Монизм и доктринерство приводят к неприятию систем Гегеля, и возникает

Позитивизм. Он привнес идею социологии. Это знание проективное: оно нужно, чтобы изменить общество. В рамках позитивизма несоциологического гуманитарного знания быть не может. Предметом являются некие общности, это некая историко-теоретически оправданная крайность: то, что не подпадает под закономерность, пропадет из поля зрения. Социологичность гуманитарного знания властвует безраздельно полвека, до конца 19 века.

Реакция на исключение личностного характера деятельности субъекта, личности из мира – неокантианский проект Дильтея и Риккерта: познание должно быть психологическим, а не социологическим (появился психологизм). Формальное отмежевание гуманитарного знания от естественнонаучного. Одно определяется номотетически (выявление закона), а другое – идеографически (описание явления). Неокантианство абсолютизировало психологизм.

Гуманитарные науки отделились и стали развиваться сами. Кассирер: Философия символических форм. Мы впервые видим основания теории знаков как фундамента гуманитарного знания. Познание человека – анализ тех миров знаков, где он живет.

Несколько параллельных проектов, обоснованных представлением о наличии глубинных структур. В антропологии – структурализм, в лингвистике – Ф.де Соссюр, генеративная грамматика Хомского (теоретик анархизма).

Последняя веха: обнаружение центральной роли языка, связанное с именем Витгенштейна.

Все эти принципы остаются действующми, они очерчивают горизонт, чем может заниматься гуманитарий, а чем не может.

 

В наши дни развивается так называемое когнитивное религиоведение – оно изучает механизмы формирования, трансформации и передачи знания. Есть стык с кибернетикой, нейрофизиологией, лингвистикой, эволюционной биологией, генетикой, искусственным интеллектом. В Скандинавии другого религиоведения как бы и нет – вне когнитивистики. Ключевая метафора – искусственный интеллект. Религиовед играют тут роль приживальщиков. Им не очень понятно, что делает биолог в своей лаборатории.

Пример: во время молитвы нейроны испускают альфа-импульсы, которые есть также у грудных младенцев, когда их кормит мать. И что? Что нам это дает?

Но все-таки это та область культуры, которую на нейрофизиолоическом уровне анализировать бесполезно. Важно: базовые когнитивные функции и их реализация в языке. Например, каким образом может формироваться представление о сверхъественных силах? Но все же мы не представители естественно-научных дисциплин.

 

Принципиальное отличие конструирования гуманитарных наук в 19 и 20 веках.

19: век тотального историзма. Историзм, история = все гуманитарные науки.

20: уход от историзма и критика его, подчас уничтожающая.

В 20 веке сформировалось противопоставление диахронических (исследоваие явлений во времени, в исторической трансформации) и синхронических (исследование явлений одновременно, временной фактор явлений не учитывается) исследований.

Для первых изучение религии – ответ на вопрос «откуда?», для других – «как?». Как возможны в принципе явления этого порядка? Оба ответа – на вопрос о сущности, но синхрония – не исторический принцип. Т.о. с т.з. развития гум. наук исторический принцип – фундаментальный, но заниматься гум. исследованием можно, и игнорируя историю.

Любое диахроническое исследование – суть сумма мелких синхронических.

 

 

22.10.14