Лекция 13. Южные поэмы. Евгений онегин. Зрелые поэмы.

Мы в прошлый раз с вами разговаривали о поэмах Пушкина, в частности, Южных поэмах. Я говорила о том, что сам Пушкин был самым строгим их ценителем. Вместе с тем надо сказать, что среди всех Южных поэм больше всего претензий им было предъявлено к поэме «Бахчисарайский фонтан».

«Бахчисарайский фонтан» действительно может быть адресом упреков в том, что здесь в наибольшей степени проявились отклики Пушкина на байронические поэмы, и причем не просто на тип байронической поэмы, а на конкретную поэму Байрона – «Корсар». Вместе с тем надо иметь в виду, что не стоит преувеличивать отсылок, откликов Пушкина на байроновское произведение: здесь он опирается на совершенно оригинальную легенду, бытующую в Крыму до сих пор. Под впечатлением от посещения Бахчисарая Пушкин и написал эту поэму.

Легенда любви хана Гирея к некой полячке, скорее всего, Потоцкой, и положена Пушкиным в основу своего произведения. При этом надо иметь в виду, что, конечно же, здесь очень романтическая историческая условность, потому что, во-первых, Гирей – это не имя собственное, это имя родовое, имя много лет пребывавшей во власти в крымском ханстве семьи Гиреев, и имена у них были разные. Вместе с тем эта легенда отсылает нас к 16 веку, а сам фонтан был построен только в 1768 году, то есть уже при Екатерине II. Понятно, таким образом, что никакой исторической точности здесь искать не следует: в этом смысле поэма абсолютно романтически условна.

Пушкин использовал эту легенду для показа столкновения двух культур, и вот это для нас с вами важно: я говорила о столкновении двух миров – мира цивилизации и мира природы, и эта здесь линия продолжена, потому и объединяются все эти поэмы. Но здесь более четко выступает конфликт между цивилизацией как миром христианским, и носительницей мироощущения его и соответствующих идей выступает полячка Мария, и ей противопоставлен мир варварский - не просто мир природы, и это важно, во многом благостный, каким его хочет видеть Пушкин, например, в «Кавказском пленнике» в образе черкешенки с ее спасительным началом.

А здесь мир, наоборот, варварский, дикий, страшный по-своему, враждебный всему истинно человеческому, так что здесь некое зеркальное отображение этого конфликта, то есть обратное. И очень любопытно, что Пушкин опять несколько вольно обращается с реальными историческими моментами. Понятно, что Мария противостоит не только хану Гирею. Он, кстати, именно под ее влиянием приходит к новому мироощущению, проникается этой христианской любовью, печалью и человечностью. (Обратить внимание на концовку: он отказывается от войн, набегов, своего гарема, сладострастия, помня о своей несостоявшейся трагической любви, и он таким образом христианизируется. недаром Белинский в одной из статей пишет, что Пушкин дает один из вариантов миссионерства – Мария становится миссионеркой, несущей христианство в варварский мир).

При этом Пушкин, повторюсь, допускает довольно вольные исторические трактовки, так как, во-первых, мир крымских ханов – мир мусульманский, вовсе не просто варварский, дикий, а первобытный (и в этом плане очень жестка и неточна историческая трактовка). Во-вторых, любовный треугольник лежит в основе сюжета, и третьей стороной/углом этого треугольника является Зарема, о которой прямо говорится, что она грузинка. Но Грузия, как известно, пришла в христианство не намного позднее, чем Польша, и пришла к христианству православному, а не католическому, поэтому Грузия – никак не мир варварства и дикости (хотя есть, конечно, опоздание в христианизации Грузии по сравнению с Европой). Но здесь Пушкин закрывает на это глаза: это такая романтическая условность, на которую он как поэт своего романтического периода может не обращать внимание, равно как и читатель. Это не входит в поле зрения автора, а автора надо судить по законам, им самим над собою признанным. Таким образом, Пушкин здесь еще в плену романтического мироощущения, романтической эстетики.

Самое интересное, что поэма пишется в 1823 году, когда пишется и первая глава «Евгения Онегина». Таким образом, из недр еще вполне романтического сознания Пушкина начинает рождаться новое сознание, новое поэтическое мироощущение, новая эстетика – эстетика реалистическая. И, конечно, это сразу не имеет название реализма (нужно обратить на это серьезное внимание): слово «реализм» нельзя встретить ни в одной критической статье того времени, и это вполне понятно. Дело не в том, что критики и теоретики литературы не понимали, что перед ними некая новая данность, некое новое качество литературы, но не было создано понятия реализма[35]. Это позднее появление означает, что критика, как правило, и теория литературы обобщают литературный опыт, реализованный в неких литературных произведениях: критика всегда немножко опаздывает, и это, в общем, нормально, хотя иногда она может идти вровень, как, например, в понимании натуральной школы.

«ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»

Существенно новый этап литературы (причем, нужно отдать должное Пушкину, в «Евгении Онегине» он явно уже не просто конкурирует или идет вровень с Байроном), прорыв русской литературы во главе с Пушкиным в некие новые миры – в мир реализма. Хотя Байрон тоже находит эти пути, прежде всего, в его поэме «Дон-Жуан» - не столько в «Чайлд Гарольде». Неслучайно «Евгения Онегина» сравнивали не столько с Чайлд Гарольдом, хотя это лежащее на поверхности сравнение в силу близости героев, сколько именно с «Дон-Жуаном». Надо сказать, что Пушкин избирает здесь новый жанр, который становится ведущим на протяжении всего золотого века русской литературы, - жанр роман. Другое дело, что Пушкин пишет особый роман, роман в стихах, но само движение Пушкина к романной форме здесь совершенно явственно.

Роман – жанр древний, существует с древнегреческих времен, но это совсем иная форма романа. В России судьба романа складывалась практически так же сложно и не очень успешно, как судьба жанра поэма. О первых романах Измайлова, Нарежнева упоминалось, но отмечалось, что хотя это и было явлением для своего времени, но эти произведения не вошли в фонд даже русской литературы, не говоря уже о мировой литературе.

Пушкин прекрасно понимал, что существуют некие новые «вызовы времени». В чем же эти вызовы заключались и почему именно роман мог ответить на эти вызовы времени?

Уже немецкий критик и теоретик искусства Шлегель в 1790-х гг., затем Гегель в 30-х гг. в Германии[36] писали, что наиболее важным и ведущим жанром эпохи должен стать роман. Причем роман понимается уже Шлегелем как «энциклопедия всей духовной жизни некоего гениального индивидуума». Здесь явно акцентируется внимание на внутреннем мире главного героя, что было свойственно романтизму: романтизм тяготел к субъективному, личностному началу в литературе, так что это явно романтическое понятие романа[37].

Таким образом, Шлегель и Гегель говорили об «энциклопедии» внутреннего мира, то есть о расширении: ведь все-таки поэма более узко охватывала какие-то отдельные моменты жизни; здесь более широкое представление о внутреннем мире человека. При этом уже Гегель стал говорить о том, что романный конфликт всегда должен содержать конфликт личности и окружающей жизни, причем именно жизненной прозы – вот это уже явное движение вперед. Это уже 30-е гг.

И эту идею подхватывает в России известный тогда критик, руководитель одного из крупнейших журналов, «Телескопа», профессор Московского университета Николай Михайлович Надеждин. Он подхватывает гегелевскую идею, однако говорит (в это время Пушкин уже написал и опубликовал «Евгения Онегина»!»), что особых перспектив для русского романа нет, и это вызов времени, на который русская литература ответить не в состоянии.

По-другому уже к концу 30-х годов начинает писать Белинский. Но еще до Белинского достаточно высоко оценивает новую форму и новый опыт Пушкина в литературе критик (тоже шеллингианец, как и Надеждин) Дмитрий Владимирович Веневитинов.

Так или иначе, «Евгений Онегин» - новое слово в русской литературе, абсолютно новое, и не только в русской литературе. Сам образ главного героя, казалось бы, напоминает Чайлд Гарольда, который создавался ранее буквально на десятилетие е. Однако надо сказать, что Венивитинов сумел заметить сразу после выхода 1 главы еще в 25 году[38], что Евгений Онегин – новый образ в литературе, и очень национальный образ: не отклик байронизма, а новый этап и в творчестве Пушкина, и в мировой литературе вообще. Уже не догоняющий творческий процесс.

И в Евгении Онегине, и в Чайлд Гарольде главное – разочарование в окружающем мире, в окружающих людях, действительности и в самом себе, что является чертой романтического героя. Но здесь если у Чайлд Гарольда из его разочарования рождается досада на окружающий мир вплоть до человеконенавистничества, до неприятия мира, в известной мере даже агрессивного неприятия, конечно, условного (не материализующегося в войнах), духовного агрессивность, то Евгению Онегину характерна русская хандра, скука, что подчеркивает Пушкин.

Понятие скуки очень волновало Пушкина в середине 20х, он размышлял об этом в «Сценах из Фауста», так что это целая категория для Пушкина и его современников в понимании психологии современного человека. Здесь очень важна также типизация. Пушкин пишет не автопортрет, в чем явное, веское отличие от Байрона. Как считал Пушкин, и во многом это справедливо, Байрон в своем произведении выражал прежде всего себя, и черта романтического творчества. Пушкин же стремится к типизации, и это отличительная черта реалистического искусства. Так как понятия «реализм» пока не существует, Пушкин и многие другие используют понятие «истинный романтизм».

В эпиграфе обычно дается некая квинтэссенция либо будущего конфликта, либо характера главного героя. Как характеризует эпиграф к «Евгению Онегину» героя? (здесь П. зачитывает этот эпиграф, но не дословно). Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью. Дальше он пишет о равнодушии и чувстве превосходства, быть может, мнимом. Это очень важная характеристика. Причем надо отдать должное Пушкину: у него очень развито чувство «правильной симметрии», и Пушкин развивает эту идею, брошенную в эпиграфе, причем с оговоркой, что это взято из французского романа, и развивает эту характеристику тех романов, которые читает Евгений Онегин.

Важнейшая сцена – сцена в кабинете героя, когда туда приходит Татьяна (уже после дуэли и отъезда Онегина) и наконец начинает понимать, кого же она полюбила, потому что до этого она любила некий фантастический, выдуманный ею образ. Она раскрывает этот образ через те книги, которые читал Онегин, и через обстановку всего этого кабинета[39]. Каждая деталь в кабинете несет свою смысловую нагрузку, и прежде всего, конечно же, это книги. И в книгах характеристика именно современных романов, то есть перекличка с французской литературой.

Здесь вступает в разговор, диалог с Пушкиным уже не только роман Байрона, но и французские писатели - прежде всего, романисты и авторы повестей, такие, как Бенджамин Констан с его романом «Адольф», «в которых отразился век и современный человек изображен довольно верно с его безнравственной душой, себялюбивой и сухой», и дальше «мечтанью преданный безмерно».

Здесь находим еще одну черту, чрезвычайно важную для определения того, что же такое тип Онегина, что такое «онегинство»: это не просто разочарование, это не просто скука, вытекающая из этого разочарования. Пушкин подчеркивает мечтательность, в некоторой степени безмерную, излишнюю. Это еще пока своеобразный «привет» романтизму. При характеристике Онегина чаще всего почему-то забывают про эту деталь, а Пушкина дважды об этом пишет: первое – сопоставление самим Евгением Онегиным себя с другими героями, и те места в книгах были потчеркнуты, что отмечает Татьяна, но Пушкин говорит об этом и в первой главе, причем от своего собственного имени: «мечтам невольная преданность». Подтверждают эту фразу сцена их мечтательных разговоров на берегу Невы в Петербурге.

Почему Пушкину это так важно, зачем он вводит этот элемент и подчеркивает его? Потому что иначе непонятна эволюция Онегина: реалистический герой как герой романа при этом показывает достаточно масштабный материал, довольно развернутую биографию, не один какой-то эпизод. Неслучайно это роман индивидуальной судьбы. Пушкин развертывает целую жизнь Онегина, и герой показан в развитии, не в статике – это еще одна черта реалистического искусства. Это не то же самое, что герой в движении, о котором я говорила в связи с романтической элегией Пушкина. Это не то, что он устремлен к некому бесконечному, а то, что он меняется. При этом изменения даются как закономерные, обусловленные некими обстоятельствами, и здесь этим обстоятельством становится одно из центральных событий, своего рода кульминация – дуэль. После нее Онегин меняется, или, во всяком случае, начинает меняться: его одолела охота к перемене мест, и после путешествия, которое Пушкин, кстати, вычеркивает из текста романа, но оно все же оговаривается (Онегин исчез на два года), и после него он возвращается уже новым человеком. В чем эта новизна? В способности любить.

Как правило, почему-то забывают, что роман имеет очень сложную конструкцию, и Онегин не исчерпывается этим разочарованным и скучающим эгоистом. Конечно, лидируют (?) здесь именно эти черты, но в то же время он показан живым человеком, реалистическим героем, который способен к изменениям. И эти изменения связаны с возможностью «обновить» душу, «омолодить» ее. Онегин является в Петербург, и дается очень характерный авторский комментарий в лирическом отступлении, представленный как диалог с неким знакомым Пушкина: «Знаком он вам? – И да и нет». Эта «незнаемость» нового Онегина и то, что автор не сразу может дать характеристику этому новому, обновленному путешествием Онегину, очень важно.

Это герой, который оказывается способным любить и сожалеет о том, что в свое время не мог ответить на чувства Татьяны.

Теперь вопрос о нравственных оценках. Конечно же, в романе, так или иначе, в скрытом или откровенном варианте, присутствует некая нравственная оценочность. Любое произведение несет в себе такой моральный заряд, другое дело, что он может быть скрыт в тексте, а может нести прямую дидактичность: это зависит от эпохи, когда писался роман, или от умов литераторов, от его таланта, от субъективных намерений и прочего.

Так у Пушкина есть прямая оценочность прежде всего благодаря введению образа автора, повествователя, «новатора», который может оценивать поведение героя. Также эгоизм Онегина, его сконцентрированность на своем «я» проявляется не столько в разговоре, как часто говорят, не в жестком отрицании любви в диалоге с Татьяной Лариной в первой части романа (далее будет сказано о частях), так как в этом разговоре он ведет себя достаточно нравственно: он мог бы воспользоваться неискушенностью девушки, но он не хочет пользоваться этим и, напротив, предостерегает от такой откровенности, искренности и излишней открытости в своих чувствах, говоря: «учитесь властвовать собою».

Другое дело, что есть и действительно очень серьезный упрек, даже обвинение Онегина в эгоизме и бесчестном поведении. Это упрек связан с дуэлью: с поведением перед нею и во время нее. И в комментарии Пушкина звучат слова: «Евгений, всем сердцем юноша любя, был должен оказать себя не мячиком предрассуждений, не пылким мальчиком, бойцом, но мужем с честью и умом». Слово «мальчик» очень важно: хотя Онегин уже не так юн, он достаточно умен и опытен и мог бы понять этот всплеск чувств гораздо более молодого и романтически настроенного Ленского, в отличие от трезво мыслящего Онегина, и должен был учесть это по отношению поведения к нему на балу и после вызова на дуэль. Таким образом, Пушкин здесь дает буквальный нравственный приговор Онегину: он поступил не только недостаточно умно, но и недостаточно честно по отношению к своему другу.

По Прохоровой, в романе две части, и, собственно, дуэлью, отъездом Онегина, посещением Татьяной Лариной его кабинета и пониманием, что же действительно представляет собой Онегин, ее отъездом в Москву на ярмарку невест по настоянию матери и оканчивается первая часть романа. То есть это первые 7 глав.

Как уже было сказано, для Пушкина важна определенная симметрия, но это симметрия не прямая, а зеркальная, и вторая часть романа – это, конечно же, та часть романа, где не Татьяна выступает двигателем любовной интриги, не она пишет письмо Онегину, а наоборот. Таким образом, это зеркальное отражение первого сюжета, его трагическое развитие, и теперь уже Татьяна даже не столько не хочет, сколько не может ответить на чувства Онегина. Причем стоит обратить внимание: и Онегин не может полюбить Татьяну тогда, при первой встрече, потому что, с одной стороны, он разочарован, его душа иссохла и неспособна к любви, а с другой стороны, и Татьяна еще совсем другая - не тот человек, который может быть ему интересен.

Хотя это абсолютно игнорирует в своих высказываниях о «Евгении Онегине» Ф.М. Достоевский: он обвиняет Онегина, что тот не понял всю глубину Татьяны, и что она намного умнее его. На самом деле, если реально посмотреть на вещи, это не совсем так, и с Достоевским, при всей его гениальности, все же можно поспорить.

Что касается второй части романа, то это Татьяна, уже многое передумавшая и понявшая не только в Онегине, но и в жизни вообще. Это человек гораздо более зрелый и в этом плане более соответствующий Онегину, который, напротив, сумел несколько оживить душу в своем путешествии, видимо, тоже многое передумав и переоценив после своего трагического поединка с Ленским. То есть здесь очень серьезная психологическая картина внутренней жизни, чувств и переживаний героев, хотя этот роман еще не психологический по своему жанру: здесь есть только его черты. В этом смысле, конечно, это энциклопедия не просто духовной жизни[40], а Пушкина интересует внутренний мир героя столь же, сколько и внешний мир нравов, общества, природы (здесь представлены различные пейзажи – и городские, и деревенские, - и все четыре времени года …). Это как раз то, что Белинский назовет «энциклопедией русской жизни».

Надо сказать, что расширение рамок романа (это не только психологический роман и роман о внутреннем мире героев) – это огромная заслуга Пушкина в движении вперед. Это социально-психологический роман с очень широким охватом проблем, при этом в социально-психологический роман входит и проблема поэзии. Здесь с особым вниманием нужно отнестись к двум составляющим романа: во-первых, к образу Ленского[41](романтический по своим качествам, он описан не в романтической, но по преимуществу в реалистической манере, но при этом как Татьяна, так и Владимир описаны в их романтической мечтательности – это их психологическое качества, не эстетическое качество романа!) и все, что непосредственно связано с образом поэта. Так вот, с одной стороны это поэт-романтик, причем с иронией описаны его романтические увлечения: Пушкин очень многозначен, и пушкинские оценки часто здесь не такие прямые, как в отношении поведения Онегина, и здесь очень часто ирония сочетается с сочувствием - Пушкин явно и иронизирует над мечтательностью и претензиями Ленского на романтическую значительность, и явно сочувствует ему, как душе молодой, открытой любви и познанию мира.

В то же время, надо сказать, что Ленский, как и Онегин, герой, представляющий тип так называемого «русского европейца», и это существенно для Пушкина, потому что это действительно реальная черта всего культурного, мыслящего дворянства во время действия романа (10-20 гг.). И эта «европейскость» их подчеркнута, например, тем, что читает Онегин, и что он совершенно чужд той связи с природой, которая есть у Татьяны Лариной, «русской душою». Вместе с тем это подчеркнуто тем, что Ленский получает образование не где-нибудь, а в немецком университете: «Он из Германии туманной привез учености плоды». Для него идеал – это Шиллер.

Надо сказать, что гибель Ленского[42] - не единственный вариант развития его судьбы: с одной стороны, нет фатализма, и приведение двух вариантов усиливает это ощущение нефаталистичности: как вариант судьбы великого поэта (в черновиках даже значилось, что Ленский мог погибнуть, как Рылеев) и как вариант судьбы обывателя, пошлого человека, такого, как отец Татьяны Лариной и не раз далее описанные героев Гоголем, да и самим Пушкиным. Таким образом, Пушкин подчеркивает, что это еще не сложившийся характер, а способный развиваться в разных направлениях, и это развитие не имеет какой-то абсолютной предопределенности.

Так Пушкин вступает в некий диалог с некоторыми очень серьезными философскими учениями, которые, кстати говоря, главенствовали в то время.

Вообще Пушкин чрезвычайно полемичен внутри своего романа: он полемизирует зачастую чуть ли не с самим собой в авторский отступлениях[43]. Раздвигая рамки романа, включая противоречивость, Пушкин отдает себе в этом отчет, и вторая составляющая темы поэта и поэзии – авторские отступления. Получается, что в романе - два романа: роман о Евгении Онегине, Татьяне и Ленском и роман о поэте, пишущем этот роман. Этот роман о поэте, собственно, и заключается в этих авторских отступлениях. И если вычленить авторские отступления[44], то авторские отступления в своей целостности представляют некий лирический монолог о поэте и поэтах, о поэзии как об особой реальности.

Надо отметить, что Пушкин очень четко отрефлексировал в своем романе становление нового качества искусства – становление реализма (без упоминания этого термина!). То, что он идет по новому пути, он подчеркивает еще в первой главе, отмечая разность между ним и Онегиным и тем самым отмежевываясь от опыта Байрона, который рисует самого себя в своих произведениях. Эта объективизация героя, разделение героя и автора – это уже шаг к реализму, и Пушкин это понимает: шаг к новому искусству – объективизация героев.

Пушкин подчеркивает еще один чрезвычайно важный момент – сложность жизни, которая может отражаться и в сложности оценок и даже во внутренних противоречиях в романе, и в той же первой главе он пишет: « Противоречий очень много, но их исправить не хочу».

И, наконец, не менее важный для рефлексии на тему о новом искусстве важна идея прозаизации литературы, и проза входит даже в стихотворный роман: это проза жизни, это низкая природа. В шестой главе Пушкин говорит: «Лета к суровой прозе клонят, лета шалунью рифму гонят». Это 26 год, но при этом он напишет еще 4 поэмы и множество лирических произведений. Тем не менее суть не только в том, что именно рифмы не будет, сколько в том, что идет прозаизация литературы, соответственно, другие объекты попадают в поле зрения художника: обыденность, то, что Пушкин называет «низкой природой». Это еще одна черта реалистического искусства: расширение границ поэтического предмета: то есть разные совершенно явления жизни, в том числе те, которые не могли в допушкинскую русскую литературу войти на равных правах с поэтическими явлениями, такими, как ревность, дружба, любовь – это и есть поэтические предметы поэтического размышления. А вот, например, серенькие тучи или сломанный забор рисовать было непринято. И, таким образом, Пушкин об этом специально говорит в авторском отступлении в путешествии Онегина.

Особая статья – это исключенная глава, бывшая восьмая, ставшая приложением к «Онегину». Зачем Пушкину нужен такой композиционный прием, как пропущенные строфы? Есть множество строф из отточий. Однозначного авторского ответа на этот вопрос нет, но можно предполагать, что это некое упоминание о существовании цензуры (такой прием был). Однако архивисты доказали, что строк, вычеркнутых цензурой, никогда не существовало, то есть Пушкин изначально поставил эти отточия.

Вообще пушкинский роман представляет собой такую удивительную, уникальную вещь, которая до сих пор вызывает разговоры, размышления, споры читателей и самые невероятные предположения. Это очень редкий случай, когда роман, написанные почти двести лет назад, оказывается очень современным. Эти отточия, скорее всего, связаны со стремлением, как это грамотно рассматривал Юрий Михайлович Лотман в своем знаменитом комментарии к «Онегину» [45], показать те переходы, которые описывать нет времени подробно, потому что иначе будет очень растянутый текст. И эти нарушения последовательности в описании – своего рода монтаж, когда сцена не тягуче переходит одна в другую, а складывается как карточный домик, как картина из картин. Это важный момент, потому что это действительно могло потребовать много времени, а также проговорки всех дополнительных объяснений, четких причинно-следственных связей, установленных самим автором.

Пушкин же рассчитывает на сотворчество читателей, с этим же связан и открытый финал в «Евгении Онегине», когда автор говорит, что оставляет «в минуту, злую для него», и неизвестно, как дальше будет складываться его жизнь: непонятно, как сложилась бы судьба Ленского, и уж тем более непонятно, как может сложиться судьба Онегина, уже во многом изменившегося, уже открытого этим новым впечатлением. И, возможно, его судьба сделает новый поворот. Это открытый финал, который говорит нам и о сложности жизни, и о том, что в ней очень большую роль играет случай, некое достаточно случайное событие в жизни человека. Вообще Пушкин много размышляет на тему закономерности и случайности, об очень серьезных философских проблемах. Вместе с тем он открывает путь к размышлению самого читателя, чтобы он мог себе представить некие новые картины из истории Онегина.

Такое содержательное и емкое произведение, небольшое по объему, Пушкин создал в середину своего творческого пути[46] - центральное и по времени, и по значимости своего написания.

 

 

ЗРЕЛЫЕ ПОЭМЫ

Теперь – зрелые поэмы Пушкина. Ранние поэмы Пушкина «подготовили» во многом «Евгения Онегина» (как минимум два героя были найдены), были найдены некие формы авторских отступлений и включений. Вместе с тем те открытия, которые совершил Пушкин в «Евгении Онегине», отразились и на последующих его четырех поэмах: это прежде всего, конечно же, начало формирования реалистического направления в русской литературе, а также обращение к серьезным философским вопросам, таким, как предопределение и случай.

Четыре законченные в течение второй половины 20-30х годов поэмы можно разделить на два типа (при этом в обоих поднимаются эти философские проблемы). В первом типе – на материале современном, обыденном и при этом в достаточно шутливой манере поданном – «Домик в Коломне» и «Граф Нулин».[47] Второй тип – рассмотрение серьезных философских проблем на серьезном же историческом материале (обе поэмы – постдекабристские).. Причем обе поэмы связаны с фигурой Петра I, который вообще становится ключевой в пространстве и мышлении Пушкина на исторические темы. Ключевой фигурой Петр I становится совершенно закономерно, так как с 1826 года Пушкин очень много размышляет о возможностях реформ сверху и вообще о возможностях и способностях власти обновить, изменить, реформировать страну, и, конечно, фигура Петра наиболее символична в этом отношении.

Первая поэма – написанная к 120-летию со дня Полтавской битвы «Полтава». 1828 год, работа над поэмой. Для Пушкина прежде всего важна фигура Петра, но, на самом деле, и в этом тоже особенность пушкинского гения, Пушкин пишет не моноцентрическую байроническую субъективистски поданную поэму. Он преодолевает Байрона, и это подчеркивается даже выбором названия[48], что понятно, так как именно «Мазепой» была названа поэма, написанная Байроном десятилетием ранее, правда, не связанная с противостоянием Мазепы и Петра. Пушкин называет свое произведение «Полтавой» еще и потому, что ему важно не только сконцентрировать внимание на этом противостоянии и выдвижении Петра на первый план, но ему еще и важна эта эпоха, которая связана с петровскими начинаниями: «Была та смутная пора, когда Россия молодая, в бореньях силы напрягая, мужала с гением Петра» -то есть героем главным Становится именно Россия. Россию этого времени, конечно же, олицетворяет эта энергичная и обновляющая страну фигура Петра. Пушкин соединяет героико-историческую линию и любовную драму, и в этом плане он идет вполне в романическом духе, и три песни напоминают три главы романа, и любовная интрига здесь крайне важна.

Пушкина упрекали в неправдоподобности интриги, в том, что Мария не могла полюбить злого Мазепу, что он изображен слишком жестоким, что это сгущение красок. Что Пушкин в своем «Опровержении на критики» отвергает, говоря, что он абсолютно точно следовал историческим данным и абсолютно не сгущал краски, то есть он отстаивает свою историческую достоверность своего повествования, хотя он и нарушает частности: например, известно, что дочь Кочубея звали Матреной, а не Марией, но Пушкин считал, что оно будет звучать крайне непоэтично; кроме того, это было одно из любимых женских имен (более чем в 7 произведениях такое имя у героинь). От изменения имени не изменились суть и конфликта, и характера, которые очень историчны. Но исторический характер входит в историческую концепцию Пушкина, не претендующего, конечно, на абсолютную достоверность, но (этот момент в записи очень шумный, почти невозможно разобрать!)… и можно даже с чем поспорить.

Пушкин соединяет любовную драму с героико-историческим сюжетом, причем сама Полтавская битва (а это одна из лучших батальных сцен во всей русской литературе), воссоздание героической линии происходит в одических тонах. Очень чувствуется патетика, с которой Пушкин описывает Полтавскую битву и Петра во главе русских войск. Он пишет о нем:

«свыше вдохновенныйраздался звучный глас Петра:

«За дело, с Богом!»

 

и грандиозное в своем стиле описание заканчивается:

 

«Его глаза сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен».

 

Такой героический, одический образ создается, и это неслучайно. Ему противостоит Мазепа. Не только Мазепа как действующее лицо в историческом конфликте, но и Мазепа как действующее лицо в конфликте любовном, причем и там, и там он боец, в общем, недостаточно честный, человек, лишенный высших нравственных качеств, соблазняющий юную девушку и при этом, может быть, даже любящий ее в этот момент, но предающий и казнящий ее отца, то есть человек, обуреваемый достаточно эгоистическими страстями.

И этот герой естественно, таким образом, снижен по сравнению с образом Петра: он представляет его антипод благодаря не только рассказу о прошлом его противостоянии с Петром, о его злопамятности и так далее, но и благодаря отношению его к семье Марии. Таким образом, противостоят два героя, из которых один – воплощение обновленной России, действующий в связи с тем вектором истории, который, с точки зрения Пушкина, был верным (он считал, что Россия должна объединить вокруг себя все славянские земли – идея объединяющей функции России). И Мазепа встает не только на пути Петра как индивидуума, но и на пути вектора, то есть стоит против правильного исторического развития и заранее обречен. Пушкин отрицает возможность трактовки мотивов его поведения как мотивы независимости его страны. Мазепа воплощает идею своего тщеславия и действует только во благо своей страсти к власти. Соответственно, он выступает как противовес позитивной силе Петра и обречен на гибель.

Здесь очень важен финал поэмы. Пушкин пишет о памятнике Петру, который останется потомству:

Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,

огромный памятник себе.

 

Это связано с его исторической концепцией, его представлением этого времени о том, что истинный памятник создает себе тот, кто движется в направлении, предопределенном свыше (еще раз – объединение всех славянских земель). Пушкин здесь выражает твердую уверенность в позитивности деятельность Петра.

Гораздо более сложная оценка дана в следующей поэме, которая посвящена уже именно памятнику Петра – «Медный всадник». Поэма очень сложная. Написана в 33 году, в Болдино (вторая Болдинская осень). Имеет подзаголовок «Петербургская повесть», таким образом, выдвигается петербуржская тема и некое урбанистическое начало в поэме, так как подчеркнуто название Петербурга. Пушкин подчеркивает повествовательность, таким образом, снова намекая на некую прозаизацию литературы, которая происходит в эти годы. Прозаизация предполагает внимание к низшим явлениям, в том числе внимание к «невысшим» сословиям. Понятно, главным героем здесь является не только медный всадник как олицетворение Петра, но и Евгений, собственно, действующий герой этого произведения. Евгений как раз принадлежит к обедневшему дворянству – это некая предтеча маленьких людей, принадлежащего к социальным низам или среднему состоянию, бедный мелкий чиновник, представитель этой городской бедноты, хотя и нищеты.

Петербуржская тема для Пушкина очень важна, так как Петербург является символом европеизации, и 30е годы (а разница в создании двух поэм достаточно велика для Пушкина, так как он очень быстро развивался) – это уже другой Пушкин. Он ставит вопрос о противопоставлении России и Европы, России и Запада, и этой проблемой охвачена вся мыслящая часть населения. Петербург предстает здесь символом европеизации (прорубленное окно в Европу – проникновение света). Тут есть еще один важны момент: Петербург – символ европеизации по-русски, и, соответственно, связан он с русской имперской идеей, с одной стороны, рецепции светлого начала Европы, а также противостояния ей на равных: стремление присоединиться и соперничать.