Кто и почему не попал под террор.

Летом 1918 г. террор уже широко расплескался по всей России. Даже там, где гражданская война шла вяло и со “странностями”, она сопровождалась жестокими расправами. Палач Лацис поучал в “Известиях”, что прежние правила, военные обычаи и конвенции должны быть отброшены: “Все это только смешно. Вырезать всех раненых в боях против тебя – вот закон гражданской войны”. Этот закон и внедрялся. Британский представитель Эльстон доносил Бальфуру, что после взятия чехами и белогвардейцами уральских городов находили сотни зверски убитых. “Офицерам, захваченным тут большевиками, погоны прибивались гвоздями к плечам; молодые девушки насиловались; штатские были найдены с выколотыми глазами, другие – без носов” [103].

Троцкий под Казанью расстреливал не только красноармейцев. По его личному приказу был схвачен престарелый епископ Амвросий (Гудко), доживавший век в Свияжском монастыре. Его доставили в штаб Льва Давидовича, а потом келейник владыки нашел в поле его тело, исколотое штыками. Похоронил и долгие годы платил крестьянам, чтобы не вспахивали этот участок. По приказу Троцкого был казнен и епископ Балахнинский Лаврентий (Князев). Красноврмейцы отказались стрелять в него – тогда их заменил и китайцами. Распоряжением Льва Давидовича были расстреляны все монахи и послушники Зилантова монастыря. Чудом остался в живых только один иеромонах Иосиф. Он скончался через год в Иоанно-Предтеченском монастыре и все это время поминал на литургиях убиенных архимандрита Сергия с братией [125].

Начался сбор продразверстки – и крестьяне, разумеется, не желали отдавать плоды своего труда. Тем более что англичане, чехи, белогвардейцы были не так уж далеко от Москвы, казалось, что дни Советской власти сочтены. Продотряды отбирали хлеб насильно, сопровождая это издевательствами, грабежами. В ответ поднимались мятежи. А за это опять катились репрессии. Весь 50-й том ПСС Ленина переполнен суровыми требованиями. 9 августа он шлет телеграмму в Нижний Новгород, уаказывая, что там готовится контрреволюционное восстание: “Навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т.п. Надо действовать вовсю: массовые обыски, расстрелы за хранение оружия, массовый вывоз меньшевиков и ненадежных...”. Летят и другие приказы. В Вологду: “.Напрячь все силы для немедленной, беспощадной расправы с белогвардейством...”. В Пензу: “Необходимо провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концлагерь...” [93] или “...повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не менее 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц... Найдите людей потверже...” [87] В Саратов – “...советую назначить своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты...” Аналогичные телеграммы рассылаются в Петровск, Задонск, Ливны, Пермь, Вятку, Дмитров…

Русская кровь уже лилась потоками. Но покушение на Ленина стало для Свердлова прекрасным поводом снять последние формальные органичения. И по сути провозгласить террор самоцелью государственной политики. 2 сентября вышло постановление ВЦИК о красном терроре. Впрочем, Яков Михайлович ввел в употребление удобную формулу: “ВЦИК в лице президиума постановляет”. То есть, никакой ВЦИК не собирался, сам Свердлов придумал постановление и велел Аванесову составить протокол. А 5 сентября постановление о красном терроре принимает Совнарком. “Предписывается всем Советам немедленно произвести аресты правых эсеров, представителей крупной буржуазии и офицерства... Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам... Нам необходимо немедленно, раз и навсегда, очистить наш тыл от белогвардейской сволочи... Ни малейшего промедления при применении массового террора... Не око за око, а тысячу глаз за один. Тысячу жизней буржуазии за жизнь вождя!”

Но хотя в постановлениях шла речь об эсерах, “представителях крупной буржуазии и офицерства”, первыми под красный террор пошло… ну конечно, духовенство. Хотя уж оно-то к покушениям на вождей не имело ни малейшего отношения. В Москве расстреляли епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова) и протоиерея Иоанна Восторгова, в Питере – настоятеля Казанского собора протоиерея Философа Орнатского и с ним 51 человек, 90-летнего протоиерея Алексия Ставровского. Густо пошла под расстрелы и интеллигенция. В Москве только в “ленинские дни” было уничтожено около тысячи человек. Радек требовал, чтобы казни были публичными – тогда они, дескать, окажут более сильное воздействие. И сперва расстреливали на Ходынском поле “торжественно”, под музыку оркестра. Но направляемые для казней красноармейцы не выдерживали, начали бунтовать. Их заменили китайцами и людей убивали уже без музыки.

В Питере преемник Урицкого Бокий, один из любимцев Свердлова, казнил 1300 человек. На места Яков Михайлович централизованно направлял разнарядки, строго требовал отчетности, как о важных боевых операциях или хлебозаготовках. И шли доклады из губернских городов. Там расстреляли 30, там 150, там 200… Кампанию горячо поддержал Троцкий. Заявлял, что “устрашение является могущественным средством политики, и надо быть ханжой, чтобы этого не понимать”. Он как раз в эти дни наконец-то начал штурм Казани. Чехи сопротивления не оказали. Едва на город обрушилась бомбардировка, они начали отводить свои части. А каппелевцы и отряды городского ополчения противостоять массе красных войск не могли. 7 сентября Казань пала. Троцкий, подобно древним полководцам, обрек захваченный город кровавому погрому. Людей убивали по малейшему подозрению, вообще всех, кто “не понравился”. “Буржуек” с детьми набивали в баржи и топили. Через неделю красная печать сообщала: “Казань пуста. Ни одного попа, ни монаха, ни буржуя. Некого и расстрелять. Вынесено всего 6 смертных приговоров”. Именно после взятия Казани на политических карикатурах Льва Давидовича стали изображать на грудах черепов.

Правда, когда по российским городам палачи отсчитывали “тысячу жизней буржуазии за жизнь вождя” (и не одну тысячу), сам-то вождь быстро поправлялся. Уже 17 сентября Ленин председательствовал на заседании Совнаркома. Но не тут-то было! Возвращать власть “дорогому Владимиру Ильичу” Свердлов явно не спешил. И скоренько проявил повышенную заботу о его здоровье. Привлек врачей и провел через ЦК решение: отправить Ленина на отдых. А для отдыха Яков Михайлович выискал уединенное имение Горки. Замкнув все связи с Лениным на себя. Только он информирует Владимира Ильича по текущим вопросам, только он решает, кого допустить для встречи (из правительственных и партийных руководителей не допускает никого). Охрану Горок отбирает лично Свердлов через своего клеврета Петерса. И охрана получает инструкции не только оберегать безопасность Ленина, но и строго следить за соблюдением установленного для него режима. Режима изоляции…

Но Свердлов в этот период “отправляет на отдых” не одного Ленина! Он удаляет подальше и других советских руководителей “не своего” круга. В частности, наркомпрода Цюрупу. Объявляет вдруг, что тот плохо выглядит. И усылает в отпуск. На два месяца. Устраняет Яков Михайлович и Дзержинского. 2 октября на заседании ЦК выносится вопрос о рабботе ЧК. Вскрываются недостатки. Принимается решение: подготовить новое положение о ЧК. Но при этом Феликса Эдмундовича тоже “уходят” в отпуск. И вообще отправляют за границу. Пусть, дескать, едет к семье в Швейцарию.

Впоследствии вся западная и эмигрантская литература изображала Дзержинского абсолютным чудовищем, главным палачом и творцом красного террора. Что ж, автор не ставит своей задачей обелять его. Подчиненный Феликсу Эдмундовичу аппарат ЧК уничтожил огромное количество людей. И сам он был человеком суровым. Но хотел бы предостеречь читателей и от упрощенных представлений. Образ тупого кровожадного мясника возник из книг Р. Гуля и других подобных творений, которые являются не более чем памфлетами и основаны исключительно на слухах и сплетнях. А вот те современники, кто был даже врагами большевиков, но сумел объективно узнать Дзержинского, отзывались о нем с уважением. Статский советник В.Г. Орлов, белый разведчик, проникший в структуры ЧК и некоторое время работавший с “железным Феликсом”, характеризует его как человека жестокого, холодного, но и “рыцаря” идеи. Отмечает его ум, профессионализм, своеобразное благородство [118].

И если уж внимательно рассмотреть факты, то оказывается, что создание машины красного террора и раскручивание его масштабов проивходило без Дзержинского. Руководство ВЧК Свердлов передал Петерсу. Без Дзержинского было отработано и утвержедно во ВЦИК “Положение о Всероссийской и местных чрезвычайнвх комиссиях”. Согласно которому вводилось двойное подчинение. Органы ЧК на местах, с одной стороны, подчинялись центральному аппарату ВЧК в Москве, с другой – местным Советам. “Чрезвычайки” должны были формироваться самими Советами, получали права отделов исполкомов. Советам давалось право назначать и отзывать членов ЧК [169]. А Советы контролировались Свердловым.

Без Дзержинского, под руководством Петерса, прошла масштабная реорганизация ЧК. Целью ее провозглашалось “укрепление” и “усиление”. В рамках реформы много сотрудников было из органов вычищено под разными предлогами. Кто-то за то, что не справлялся с работой, кого-то переводили на другие участки – в армию, продотряды и пр. А для “укрепления”, согласно постановлению ВЦИК о красном терроре, в ЧК направляли “ответственных товарищей” из советских и партийных структур. Перестановками кадров, напомню, ведал Яков Михайлович. И он же в том же самом постановлении приказал “ответственным товарищам ВЧК и районных ЧК присутствовать при крупных расстрелах” [109]. Всех провести через “крещение” кровью, приучать к роли палачей. Еще одним способом “усиления” ЧК стали масштабные вливания инородцев. Центральный аппарат ВЧК был доведен до 2 тысяч человек, из них 75% – латыши. Как сообщал потом бюллетень левых эсеров, “в Москву из Латвии в ВЧК едут как в Америку, на разживу” и служить поступают “целыми семьями” [103]. Вот такими способами дорабатывался и отлаживался аппарат для масовых репрессий.

Кстати, можно отметить еще одну “закономерность”. От руководства ВЧК Дзержинский отстранялся дважды. И оба раза – когда он грозил “перейти дорогу” Свердлову и Троцкому. Первый раз после убийства Мирбаха и “левоэсеровского мятежа”. Тогда он вдруг подал в Совнарком заявление освободить его от работы в ВЧК, поскольку он является свидетелем по данному делу. Не исключено, что на него было оказано давление, и подать в отставку его вынудили. Обязанности председателя ВЧК стал исполнять Петерс. (И под его началом убийство посла и дело левых эсеров “расследовались” в нужном ключе). Дзержинского вернули на прежний пост только 22 августа. Он ухватился за дело Локкарта… И тут же снова выбыл из игры, очутился за границей…

В период своего “регентства” Свердлов занимался не только ЧК. Провернул и другие сомнительные вещи. Например, взялся вдруг рьяно выполнять обязательства перед немцами по договору “Брест-2”. Правда, международная обстановка успела измениться. Германия терпела поражения, в ней начиналась революция. Она уже не могла оказать никакой помощи большевикам и не представляла для них опасности. И теперь уже сам Ленин считал соглашения с немцами пустыми бумажками. Слал из Горок в Совнарком записки: “Никаких союзов ни с правительством Вильгельма, ни с правительством Вильгельма II + Эберт и прочие мерзавцы…” [93] Но нет, Яков Михайлович с какой-то стати выполнял обещания. Слал в Германию миллионы тонн русского зерна, добытого кровью крестьян и поднятых на вилы продармейцев. Отправил и первую партию обещанного золота. 93,5 тонны были погружены в 2 эшелона и поехали к немцам. Зачем? А кто ж его знает. Впрочем, хозяева Свердлова знали. Ведь через месяц Германия капитулировала, и золото благополучно досталось державам Антанты..

Ленина же Яков Михайлович под разными предлогами удерживал в Горках почти месяц. То на врачей ссылался, потом комендант Кремля Мальков по указанию Свердлова начал лгать Владимиру Ильичу, будто в его московской квартире не закончен ремонт. Но в один прекрасный день Мальков проболтался. Ленин устроил скандал, больше удерживать его в Горках было невозможно [86, 140]. И 18 октября он вернулся в Москву. Причем характерно, что сразу же после возвращения Ленина из-за границы приехал и Дзержинский…

Но пока его не было, дело Локкарта шло своим чередом. Расследование было поручено уже знакомому нам Виктору Кингисеппу. Который прежде занимался делом Щастного, убийством Мирбаха, покушением на Ленина. Везде, где требовалось замутить воду, тут как тут оказывался Кингисепп. Член коллегии ВЧК, член ВЦИК, следователь по особым делам Верховного Трибунала ВЦИК. По двум из трех должностей подчинялся Свердлову. А судебный процесс по делу Локкарта открылся в ноябре. И проходил он во многих отношениях удивительно. Арестовали по этому делу не менее сотни человек. Но оказалось, что в период следствия большинство из них отпустили. Сочли “невиновными”. На заседаниях Верховного Трибунала фигурировало лишь24 подсудимых. Да и из них четверо (причем главных) судились заочно. Рейли и французский разведчик Генрих Вертимон сумели избежать ареста, скрылись. Английский и французский генконсулы, Локкарт и Гренар, обладали дипломатической неприкосновенностью. Они были задержаны чекистами, но как бы “условно”, официально они арестованными не считались. В Лондоне в ответ на их задержание сразу арестовали Литвинова. И произвели обмен, Локкарт и Гренар уехали на родину.

Из реальных же подсудимых главным обвиняемым стал американец Каламатиано (работавший под коммерсанта, представлял фирму “Нанкивель” по поставке сельскохозяйственных машин). Хотя он был всего лишь рядовым шпионом и значился в сети Рейли как “агент № 15”. Кроме него, перед судом предстали служащий управления начальника военных сообщений Александр Фриде, генералы Загряжский и Политковский, офицеры Потемкин и Голицын, чиновник Солюс, студент Хвалынский, журналист Ишевский, служащий Иванов, попавшийся при арестах курьер Чехословацкого корпуса Иозеф Пшеничко, сотрудница распределительного отдела ВЦИК Старжевская, завскладом Московского округа Трестер, актриса Оттен, преподавательница Мария Фриде, директрисса гимназии Морренс, чехи Шмейц, Лингарт, Иелинек и англичанин Хиггс [141]. В общем одна мелочь.

Суд представлял собой полную противоположность другим советским процессам – хотя бы суду над Щастным. Хотя и председатель трибунала был тот же – Карклин, и обвинитель тот же – Крыленко. Но атмосфера царила абсолютно иная. На первом заседании два адвоката потребовали перенести слушания – один не успел как следует ознакомиться с материалами, другой попросил для своей подзащитной Морренс перевести материалы на французский. И что же? Грозный Верховный Ревтрибунал пошел навстречу, отложил.

Было представлено множество свидетелей, захваченных документов и других улик. Но прошлись по ним как-то поверхностно, выборочно. В показаниях агентов ВЧК фигурировала подготовка убийства Ленина, но суд на этом внимания заострять не стал. И с реальным покушением не увязывал. Очень тщательно были обойдены американцы. Согласно документам и показаниям, которые давались в ходе следствия, в заговоре участвовали не только английский и французский, но и американский генконсул. Арестованная Мария Фриде созналась, что относила ему письма, что ездила с пакетом к консулу США во Владикавказе. Несколько американцев упоминались в показаниях А.Фриде. На суде они почему-то вообще не фигурируют. Только Англия и Франция. Из граждан США разбирается лишь Каламатиано – работавший на британскую разведку. Ну и, естественно, ни в каких показаниях, ни на каких заседениях не прозвучали фамилии Троцкого, Бонч-Бруевичей и иже с ними.

По российским городам отправляли на расстрел тысячи людей без всякой вины, просто “в порядке красного террора”. А но делу Локарта доказательств вины было сколько угодно. Однако приговоры оказались поразительно мягкими. Для Оттен, Морренс, Хиггса, Политковского, Трестера, Лингарта, Шмейца, Иелинека – “считать по суду оправданными”. Их вину признали не доказанной. Старжевской – 3 месяца тюрьмы с зачетом предварительного заключения (т.е. отпустить). Солюс, Потемкин, Загряжский, Голицын, Иванов, Ишевский, Мария Фриде получили по 5 лет, Пшеничко – заключение до прекращения боевых действий с чехами. Локкарт, Гренар, Рейли, Вертимон – объявлены вне закона. Приговорены к расстрелу, если будут обнаружены в пределах России. Каламатиано и Александр Фриде – приговорены к смерти, но тут же была подана апелляция во ВЦИК, остановившее приведение пригвора в исполнение [141]. Через год освобождены. Не казнен никто…

А вот вам еще факт. Так сказать, для сравнения. В отсутствие Дзержинского Петерс раскрыл другой “заговор”. В штабе Красного флота. Были арестованы сотрудники морской контрразведки во главе с лейтенантом Абрамовичем. Тем самым человеком, который сумел установить наблюдение за Рейли и вскрыть его связи. Теперь его обвинили в “контреволюции” и объявили руководителем “заговора”. Несмотря на многочисленные ходатайства и обращения моряков, адвокатов, на прошения о помиловании, он был расстрелян. “Его адвокат Кобяков связывал это с тем, что Абрамович знал что-то о Троцком” [150].

Какая же картина складывается из всех приведенных фактов? С огромной долей вероятности можно предполагать, что выстрелы на заводе Михельсона прозвучали в плане именно того переворота, который готовился зарубежными спецслужбами и западными эмиссарами в Советском правительстве. Но Дзержинский контрударом по сети Локарта – Рейли дезорганизовал и парализовал заговорщиков. Почему переворот не был доведен до конца позже, когда Свердлову удалось вывести из игры и Ленина, и Дзержинского? Допустим, у Ленина, спрятанного в Горках, случилось бы какое-нибудь “обострение” после ранения – и все… Тут однозначного ответа нет. Можно привести две версии.

Первая – наложилась конкуренция в борьбе за власть. Западные державы делали ставку на Троцкого. Вполне вероятно, что он не случайно так долго торчал на фронте, тянул со штурмом Казани. Обеспечивал себе алиби, демонстрировал непричастность к тому, что должно произойти. Собирал побольше войск. И выжидал развития событий в Москве. Ленина не станет, его “призовут на царство”, и он придет триумфатором, во главе мощной “собственной” армии… Но власть-то перехватил Свердлов! Соучастник заговора, человек талантливый и крайне честолюбивый. С какой стати он стал бы уступать Троцкому?

Вторая версия – в сентябре сама идея переворота утратила смысл. Германия вдруг надломилась и покатилась к краху. Возможность ее реального союза с большевиками исчезла. Но потеряла смысл и идея союзной интервенции “по приглашению” большевиков под предлогом защиты от немцев. В таких условиях правителям Антанты было бы трудновато объяснить своим гражданам, почему они поддерживают большевиков, а не белых. Так пусть Советская Россия и дальше считается “германской союзницей”.

Именно с этой целью в сентябре 1918 г. в США были опубликованы “документы Сиссона” о сотрудничестве большевиков с Германией. Впоследствии было доказано, что большинство из них – фальшивки. Но при этом почему-то с массой верных данных, правильным упоминанием лиц и банков, участвовавших в финансировании революции. И историки до сих пор гадают, зачем же понадобились такие фальшивки? Между прочим, Вильсон был против их публикации. Указывал – зачем нужно поднимать шум вокруг документов сомнительной достоверности? Но ведь в Америке были и люди могущественнее Вильсона. Хорошо знавшие, зачем это делается. Чтобы еще раз выпятить “германский след” – и, соответственно, затереть американо-британский. Кстати, а подбросил Сиссону эти документы не кто иной как Александр Гомберг. Бывший нью-йоркский “литературный агент” Троцкого и секретарь американской миссии Красного Креста в России.

 

КАК ПАЛА ГЕРМАНИЯ.

Заключая договор “Брест-2”, обе стороны были так же неискренни, как при подписании Брестского мира. Большевики заигрывали с правительством кайзера лишь до того времени, пока оно обладало реальной силой. Ну а отношение немцев выразил министр иностранных дел Гинце: “Использовать большевиков до тех пор, пока они приносят пользу. Если они падут, мы должны спокойно исследовать возникший хаос и ждать момента, когда мы сможем восстановить порядок”. Берлин поддерживал дальнейшее расчленение России. Министерство иностранных дел полагало, что ни в коем случае нельзя допускать воссоединения с Россией не только Закавказья, но и Северного Кавказа, указывало: “Сейчас возникла возможность, которая может еще не повториться целые столетия”. Предлагалось признать “Северо-Кавказское государство”, от лица которого в Германию прикатил авантюрист Гайдар Бамматов [169]. В дополнение к Войску Донскому немцы выражали готовность признать суверенитет Кубанского, Терского, Астраханского Казачьих Войск. Велись переговоры с атаманом Красновым об образовании “Юго-Восточной Федерации” из казачьих и горских “государств” [46].

В противовес Добровольческой армии Деникина, немцы предприняли попытки создания других белогвардейских формирований, которые были бы дружественными Германии. В Киеве открылись вербовочные бюро Южной и Астраханской армий. Но большинство офицеров-патриотов ехало к Деникину, а в киевские “армии” вступали те, кто предпочитал получать жалованье, оставаясь в тылу и “спасая Отечество” по ресторанам. Когда их решили вывести на фронт, в помощь казакам Краснова, многие рассеялись. Из Киева удалось вытащить всего 2 тыс. человек, да и из них половину пришлось разогнать [84]. По договору “Брест-2” немцы обещали вернуть большевикам ряд оккупированных территорий. Но только теперь, когда западные области России подлежали возвращению, согласились на формирование в этих областях Белой гвардии. Глядишь, тоже отделятся и останутся под “покровительством” Германии.

Однако сама Германия и ее союзники уже шатались. И способствовали этому не столько поражения, понесенные от держав Антанты, сколько другие факторы. В захваченных украинских и белорусских краях оккупанты вели себя, как хозяева. Крестьян обложили принудительными поставками. Возвращали владения помещикам, если те выражали лояльность и готовность вносить поставки. На попытки противодействия и бунты по селам посылались войска, усмирявшие крестьян расстрелами и виселицами. Но в ответ развернулось стихийное партизанское движение. И для того, чтобы обеспечивать снабжение своих государств, немцам и австрийцам пришлось вместо “мирной” эксплуатации наращивать оккупационные силы. На Востоке они держали 53 дивизии (из них 33 германских). Ох как не хватило их на других фронтах! В результате австрийцы были разбиты на Балканах. Германия чуть-чуть не смогла “дожать” в своем последнем наступлении на Париж…

А вдобавок масса оккупационных войск усиленно разлагалась большевиками. Дивизии сменялись – те, которые понесли потери на Западе, отводились на Восток, отдохнувшие на Востоке перебрасывались на Запад. И разносились семена советской агитации. Из России на родину возвращались сотни тысяч пленных. Но их боевая ценность была уже сомнительной. Они успели привыкнуть к тыловой жизни, геройствовать в пекле сражений не стремились. Зато были заражены большевистской пропагандой. Через Федерацию иностранных групп РКП (б) из пленных готовились профессиональные кадры революционеров, хлынувшие в Германию. Готовыми центрами подрывной работы стали советские полпредства в Берлине, Вене, в нейтральных странах, через них пошло финансирование. Возглавляли “интернациональную” деятельность Свердлов и Троцкий.

И сами эти операции соответствовали не только планам Ленина. Как ранее отмечалось, они являлись частью единого плана западной “закулисы”. Первый этап – разрушение России. А затем, из России, революционная зараза распространяется на Германию и Австро-Венгрию. Причем теперь уже за русский счет! И Антанта одерживает победу. Раскачку революций в Центральных Державах поощрял Вильсон, широко пропагандируя, что врагами Антанты являются только монархические режимы, от которых исходит агрессия – если же власть сменится, то можно будет замириться. Но и Варбургам, Ротшильдам и иже с ними требовался как раз такой вариант. Крушение монархий – и благоприятная для них “демократизация”, возможность хорошо погреть руки в хаосе поражения.

Вильгельм II в 1918 г. пришел к парадоксальному заключению: что “главными врагами Германии являются евреи, масоны и большевики” [168]. Исследователи воспринимают его скептически – дескать, разве не Германия вскормила большевиков, разве она не разыгрывала “еврейскую карту” в России? Разве не германские и австрийские банкиры были опорой своих правительств в войне и тайных операциях? Были. До поры до времени. Но кайзер прозрел слишком поздно. В войсках и в тылу уже произошел надлом. Армии Антанты прорывали линии обороны, о которые несколько лет расшибали себе лбы. В тыловых городах нарастали волнения, пораженческие настроения. Первым сломалось самое слабое звено. Началась революция в Болгарии, 28 сентября она вступила в переговоры о перемирии. 29 сентября Гинденбург и Людендендорф заявили Вильгельму: “Война далее продолжаться не может”.

И вот тут следует вернуться к еще одному вадному моменту. К широко распространенным обвинениям в адрес Николая II, что он не согласился на демократические реформы и тем самым вызвал революцию. Но авторы подобных утверждений старательно затушевывают факт, что в Германии все было наоборот! Под давлением “доброжелателей” в своем окружении Вильгельм II 30 сентября согласился на реформы! Империя превращалась в республику с парламентским правлением. Кайзер уступал значительную часть своих полномочий рейхстагу, отказывался от верховного командования армией и флотом, сформировалось правительство принца Макса Баденского с участием социал-демократов.

Но точно так же, как в России в 1905 г., реформы ничуть не предотвратили революцию. Напротив, открыли ей широкую дорогу. Правительство взялось за “демократизацию”, что повело страну к быстрому развалу. 6 октября германские спартакиды провели свой съезд в Готе, провозгласив задачу установления Советской власти. Полпред в Берлине Иоффе даже и не скрывал своих связей со спартакидами, обещал им всяческую поддержку. Раздрай в Германии ускорил и распад союзной коалиции. Началась революция в Турции, 26 октября она вышла из войны и вступила в переговоры с Антантой. 28 октября о перемирии запросила Австро-Венгрия – и тоже взорвалась революцией. Покатились беспорядки в германских городах. Правительство Макса Баденского отреагировало на советскую подрывную работу с явным запозданием. 5 ноября разорвало отношения с большевиками и выслало Иоффе. Но это уже ничего не изменило. Иоффе до России даже не доехал. В Берлине возник Совет рабочих и солдатских депутатов и вернул полпреда с дороги.

В целом можно отметить, что сценарий революции имел много общего с Февралем. Буза поднялась, когда кайзера не было в столице, он находился в Бельгии, в Спа. Сюда к нему приехала делегация от канцлера, настаивать на отречении. Он, правда, пытался упорствовать. Заявлял: “Я отказываюсь отрекаться от трона как от просьбы, исходящей от нескольких сот евреев и тысячи рабочих. Скажите это своим хозяевам в Берлине” [168]. Но в его окружении было уже “все схвачено”. И уломали, уговорили, Вильгельм подмахнул отречение. Хотя после этого сразу же сел в машину и махнул в нейтральную Голландию. Повторять судьбу русского царя ему, ясное дело, не хотелось. Германские политические и деловые круги немедленно сформировали социал-демократическое правительство. Именно такое, как определял в своих “пожеланиях” Вильсон. И 11 ноября в Компьене было подписано перемирие.

В Москве эти события вызвали естественный восторг. Но их считали только началом. Ведь за “германским Февралем” должен был последовать “германский Октябрь”. Благо теперь у большевиков и опыт имелся, и база куда более мощная, чем в октябре 17-го. Уже 3 ноября Ленин объявил, что Советская республика должна предложить Германии продовольствие, военную помощь. Поставил задачу к весне сформировать 3-миллионную армию, чтобы поддержать “братьев по классу”. В Берлин были направлены высокопоставленные эмиссары – Бухарин, Радек, Раковский. Потекли золото и драгоценности, награбленные в ходе конфискаций и красного террора… Либкнехт 21 ноября объявил себя большевиком и проговорился, что он обладает “неограниченными средствами”.

Но Ленин мог сколько угодно тешить себя мечтами о “мировой революции”. В планы западной “закулисы” она не входила. Только Россия подлежала полному разрушению. Германию же предполагалось лишь ослабить, Австро-Венгрию – расчленить на национальные составляющие. Для борьбы с углублением революции германский канцлер Эберт, в отличие от Львова или Керенского, немедленно получил и политическую, и материальную помощь Запада. Вот ему-то Антанта не мешала, а всячески помогала формировать и использовать немецких “корниловцев”. При этом в прявящих кругах Запада обсуждалась задача “не пустить Россию в Германию” (заметьте – не большевизм, а Россию). А у немцев государство провозглашалось вроде бы социалистическим, но в газетах стал широко тиражироваться лозунг о необходимости борьбы с “социализмус азиатикус”.

Советскую делегацию во главе с Бухариным в Германию не пустили. Только Радек проехал через границу тайно. И 6 января 1919 г. 10-тысячная толпа спартакидов попыталась произвести в Берлине переворот. Но путч был решительно подавлен. Карла Либкнехта и Розу Люксембург обнаружили в канаве убитыми. В России в 1917 г., конечно же, нашлось бы вполне достаточно решительных людей и подходящих канав – но, как мы помним, обращение Временного правительства с лидерами большевиков было совсем другим. Ну а Радека арестовали и посадили в Моабитскую тюрьму. Впрочем, вот с ним-то, не с германским, а с советским большевиком, повторилась та же история, что с арестом Троцкого Временным правительством. Его содержали в прекрасных условиях, его камеру называли “политическим салоном Радека”, поскольку к нему постоянно заглядывали высокопоставленные гости. А потом его и вовсе выпустили. Кстати, при посредничестве уже мелькавшего на страницах этой книги Карла Моора. Поскольку агент “Байер” продолжил работать не только на кайзеровскую, но и на республиканскую Германию, регулярно снабжая ее МИД информацией о деятельности большевистского правительства [88].

Но и многие другие представители германской и австрийской социал-демократии, прежде связанные с большевиками – в частности, покровители Троцкого Хильфердинг, Бауэр, Реннер и др. после революций очень возвысились. Получили министерские портфели, лидировали в рейхстагах, развернули очень даже солидный собственный бизнес. Правда, шведский “Ниа-банк” Олафа Ашберга правительства и спецслужбы держав-победительниц внесли в “черный список”. Но и для него это не обернулось ни судебными преследованиями, ни убытками. Банк Ашберга всего лишь сменил вывеску на “Свенск Экономиболагет” и успешно продолжал функционировать. Запад деловых связей с ним отнюдь не прервал. Например, его лондонским агентом являлся “Бритиш банк оф Норт Коммерс”. При этом Ашберг не прерывал и связей с Советской Россией, его называли “большевистским банкиром” [139]. Очень хорошо устроился в “обновленной” Европе и Парвус. В политику он больше не лез. Но он уже успел на политике стать мультимиллионером, а германская революция и “демократизация”, конечно же, сопровождались “приватизациями”. В общем, солидному бизнесмену нашлось что делать. Въезд в Россию для Парвуса Ленин демонстративно запретил, но дети Израиля Лазаревича вскоре очутились на советской службе, получили важные дипломатические посты.

В Берлине добивали и вылавливали спартакидов, а главы западных держав направлялись на мирную конференцию. Точнее, на конференцию по переделу и переустройству мира. Вильсон стал первым президентом, покинувшим во время своего правления пределы США. До него это традиционно не полагалось. Он ехал в Европу как триумфатор, как высший арбитр. Но хроники зафиксировали странный факт. Когда великие мира сего съехались во Франции, Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо встречались и о чем-то приватно беседовали в парижском доме Бэзила Захарова. Это имя нам с вами тоже уже встречалось. Помните, в главе, где рассказывалось о турецкой революции и Балканских войнах? Выходец из России, торговец оружием, поставлявший его всем противоборствующим группировкам, и одновременно курировавший британскую разведку на Балканах, получавший информацию от Парвуса и Троцкого. За время Мировой войны он еще больше разбогател, стал одним из крупнейших торговцев вооружением, был близок с Мильнером, имел влияние на Ллойд Джорджа. А теперь главы государств к нему “на огонек” заглянуть решили. Да, тесен мир… А 18 января открылась Версальская конференция. Россия среди стран-победительниц представлена не была. Мало того, Клемансо с трибуны конференции заявил:“России больше нет”.