Как была развязана мировая война.

У пороховой гари запах характерный. Его трудно с чем-либо спутать. Он какой-то “кисловатый” и одновременно “сладковатый”, не неприятный, но тяжелый, устойчивый. Когда фигурально говорят, “в воздухе пахло порохом”, это тоже трудно не заметить. Германия и Австрия усиленно вооружались. Возникали и пропагандировались грандиозные планы “Великой Германии” или “Срединной Европы”, в которую должны были войти Австро-Венгрия, Балканы, Скандинавия, Бельгия, Голландия, часть Франции. У России предполагалось отобрать Прибалтику, Польшу, Украину, Кавказ, Крым. Все это соединялось с “Германской Центральной Африкой” – из португальских, бельгийских, французских, британских колоний, которые в результате войны сменят хозяев. Предусматривалось создание обширных немецких владений в Китае, распространение влияния на Южную Америку. Одна за другой выходили книги идеологов пангерманизма: профессора Г. Дельбрюка – “Наследство Бисмарка”, генерала П. Рорбаха – “Немецкая идея в мире”, “Война и германская политика”, Т. фон Бернгарди – “Германия и следующая война” [47, 168].

Уже тогда утвердалось о “превосходстве высшей расы”. А начальник генштаба Мольтке писал:“Европейская война разразится рано или поздно, и это будет война между тевтонами и славянами. Долгом всех государств является поддержка знамени германской духовной культуры в деле подготовки к этому конфликту”. Аналогичными были взгляды самого кайзера. Он утверждал: “Глава вторая Великого переселения народов закончена. Наступает глава третья, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов. Никакая будущая конференция не сможет ослабить значения этого факта, ибо это не вопрос высокой политики, а вопрос выживания расы”. Были популярны книги германского идеолога Бернгарди, поучавшего: “Мы организуем великое насильственное выселение низших народов”. Ему вторил другой официальный идеолог, Рорбах: “Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности”. Причем подобные идеи в полной мере разделялись германской социал-демократией. Ее лидеры А.Бебель и В. Либкнехт выступали за то, чтобы “встать на защиту европейской цивилизации от разложения ее примитивной Россией”.

К германским проектам добавились мечты союзницы-Турции. Лидеры правящей партии “Иттихад” вынашивали планы создания “Великого Турана” – который включал бы Крым, Кавказ, Поволжье, Среднюю Азию – при содействии немцев это казалось реальным [5]. А Германия разыгравшимся фантазиям младотурецких идеологов не препятствовала. Напротив, поощряла их. Пусть мечтают. Главное, чтобы дивизии формировали и солдат обучали. А потом все, что они сумеют завоевать, все равно попадет под контроль немецких фирм, банков, политиков.

Конечно, к столь сильным пороховым запахам не могли оставаться безучастными те, в чью сторону они распространялись. Франция в 1913 г. приняла закон о переходе армии с двухлетнего на трехлетний срок службы – это позволяло к 1916 г. увеличить состав вооруженных сил в 1,5 раза. Россия в 1912 г. приняла судостроительную программу, а в марте 1914 г. программу перевооружения армии. Завершение обеих программ было рассчитано к 1917 г. Но немцы не намеревались дожидаться этого срока. В 1912-13 гг. донесения русских военных агентов в Германии и Швейцарии Базарова и Гурко сходились на том, что война начнется в 1914 г., и начнется со стороны Германии. Гурко сообщал: “Насколько я лично убежден в том, что Германия не допустит войны до начала 1914 г., настолько же я сомневаюсь в том, чтобы 1914 год прошел без войны”.

И к подобным выводам были все основания. Германия пересмотрела сроки своих военных программ – сперва они рассчитывались до 1916 г., теперь было решено завершить их к весне 1914 г. Мольтке писал, что “после 1917 г. мощь России окажется неодолимой”, она будет “доминирующей силой в Европе”. Австрийский посол в США впоследствии также проговорился: “Русских надо было опередить” [6]. В мае 1914 г. в Карлсбаде состоялось совещание между начальниками генштабов Германии и Австро-Венгрии. На нем окончательно согласовывались военные планы. А насчет сроков войны Мольтке заявил своему австрийскому коллеге Конраду фон Гетцендорфу: “Всякое промедление ослабляет шансы на успех”.

Но вообще глыба истории чем-то напоминает айсберг. Небольшая часть сверкает на поверхности, а основная масса скрыта в глубинах вод. Например, о подготовке к войне немцев, австрийцев, турок, французов, русских написано довольно много. И очень трудно найти материалы о том, что к предстоящей схватке готовились не только они. Готовилась и Америка. Несмотря на то, что вступать в войну на первом этапе вовсе не собиралась. Однако речь шла о других формах подготовки – дипломатических и финансовых. До начала ХХ в. США традиционно придерживались политики изоляционизма. Отстаивали свои интересы на Американском континенте и в прилегающих регионах, принципиально отказываясь от вмешательства в европейские дела. Теперь этот принцип был нарушен. Сам президент, как ранее было принято в США, еще не покидал своей страны. Другое дело – его теневой советник полковник Хаус. Перед войной он несколько раз посетил Европу, встречался с Вильгельмом II, завел дружеские связи в высших кругах Австро-Венгрии. Британские и французские политики не счители предосудительным обсуждать с ним самые сокровенные секреты своих государств, министр иностранных дел Англии Грей даже установил персональный шифр для связи с Хаусом. Ведь этим человеком фактически определялась политика США.

И, напомним, за ним стояли крупнейшие банковские корпорации. Современные западные исследователи прямо указывают, что Хаус сделал Вильсона “марионеткой Ротшильдов” [150]. Поэтому вряд ли стоит удивляться его успехам в европейской дипломатии. А одновременно Хаус предпринимал колоссальные усилия по реорганизации банковской системы США. Америка после своей гражданской войны развивалась семимильными шагами, но при этом стала крупнейшим в мире должником. Ее внешний долг составлял 3 млрд долларов (напомню, тогдашних – курс доллара был примерно в 20 раз выше нынешнего). Свободных капиталов постоянно не хватало, и действовал особый закон, запрещавший вывоз американских капиталов за рубеж, пусть их вкладывают на родине.

Теперь возникали другие требования. И с 1912 г. велась подготовка к созданию Федеральной Резервной Системы (ФРС). А в конце 1913 г. Вильсону и Хаусу удалось провести соответствующий закон через конгресс. ФРС представляет собой довольно оригинальную структуру, “кольцо” из ряда крупнейших американских банков. По своим функциям она соответствует нашему Центробанку, имеет право печатать доллары. Но является не государственным органом, а системой частных компаний. И в своих решениях не зависит от правительства. Напротив, как нетрудно понять, при такой специфике руководство Федеральной Резервной Системы получило возможность определять финансовую (а значит, косвенно, и внешнюю, и внутреннюю) политику правительства.

И не лишне отметить, что на пост вице-президента ФРС знакомый нам Яков Шифф протолкнул своего родственника и компаньона Пола Варбурга. Протолкнул, надо думать, не без помощи Хауса (хотя бы потому, что Пол Варбург все еще оставался гражданином не США, а Германии – но эта “мелочь” выяснилась лишь в 1918 г.). А глава клана Варбургов, Макс, направил еще одного брата, Фрица, в Стокгольм [139]. В центр будущих денежных “отмывок”. Таким образом, семейка Варбургов распределилась очень удачно. Старший брат в Германии, работает со спецслужбами, один в Швеции и двое в США, все “при деле”…

В преддверии войны создание ФРС сулило банкирам грандиозные выгоды от ожидаемых заказов. Отменялся и запрет на вывоз капиталов. Америка-должник заранее готовилась стать заимодавцем. Заранее знала, что противоборствующие стороны увязнут, будут разоряться, нуждаться в деньгах, вот тут-то их можно будет ловить на крючок. Хотя сами потенциальные участники затяжной войны не предполагали! Если бы предполагали, то, может, призадумались бы. Нет, ее видели скоротечной. И немцы, и австрийца, и французы, и русские заготовили боеприпасов только на одну кампанию. В Германии верили в “войну до осеннего листопада”, существовало и выражение “frischfrolich Krieg” – “освежающая веселая война”. По плану Шлиффена предполагалось сосредоточить огромный перевес против Франции, раздавить ее молниеносным ударом, а потом быстро перебросить силы против России, навалиться на нее вместе с австрийцами и турками. Неужели выдержит? В скоротечную победную войну верили и французы. Опрокинуть неприятеля дружным встречным ударом, прорваться за Рейн, а с востока покатится русский “паровой каток”. Неужели немцы удержатся?… Как видим, за океаном ход грядущих событий оценивали более точно.

Повод к началу всеобщей драки проще всего было найти на Балканах. После войн и переделов территорий здесь все государства остались недовольными, все имели зуб на соседей. Множились экстремистские организации – “Черная рука”, “Млада Босна”, “Народна одбрана” и др. Еще в 1913 г., когда германский канцлер Бетман-Гольвег представил кайзеру доклад о балканской ситуации, Вильгельм II на полях написал, что требуется хорошая провокация, дабы иметь возможность нанести удар. “При нашей более или менее ловкой дипломатии и ловко направляемой прессе таковую (провокацию) можно сконструировать… и ее надо постоянно иметь под рукой”.

Устроена была провокация через радикальную организацию сербских офицеров “Черная рука”. Ее руководитель Драгутин Дмитрович, начальник военной разведки Сербии, как раз и считал главной своей задачей развязать войну с австрийцами. Заговорщики были искренними патриотами, верили, будто их страна от этого выиграет. С помощью России Австро-Венгрия, без всякого сомнения, будет разгромлена, Сербия получит желаемые территориальные приращения, станет лидером южных славян… Но эти заговорщики-офицеры принадлежали к масонским структурам. Через которые и осуществляли их настройку западные спецслужбы и “финансовый интернационал”. Точно так же, как в XIX в. латиноамериканские масоны желали блага для своей родины, так и их сербские собратья в ХХ в. Но истинные режиссеры знали, что все будет несколько иначе.

Непосредственными исполнителями теракта стали несовершеннолетние мальчишки из организации “Млада Босна”. Офицеры из “Черной руки” подготовили их, обучили, вооружили. Правительство Сербии к их действиям не имело никакого отношения. Но оно и не могло ничего поделать с заговорщиками, их сеть была разветвленной, они занимали высокие посты в вооруженных силах. Премьер-министр Пашич, узнав по своим каналам о подготовке теракта, пытался предотвратить его, но безуспешно. 28 июня 1914 г. в Сараево бомба террориста Габриновича полетела в машину наследника австрийского престола Франца Фердинанда. Кстати, сторонника улучшения положения славян в составе Австро-Венгрии и одного из главных противников войны с Россией. Габриновича постигла неудача, взрыв переранил только сопровождающих и прохожих. Но террористы были расставлены по всему городу. Когда эрцгерцог после визита в ратушу решил проведать пострадавших в больнице, грянули выстрелы Гаврилы Принципа, сразившие Франца Фердинанда и его жену Софию Хотек…

Использовали провокацию те самые силы, которые ждали ее. Вильгельм II узнал об убийстве эрцгерцога во время празднования “Недели флота” в Киле. Казалось бы, преступление совершено на территории Австро-Венгрии, австрийскими подданными. Но кайзер уже явно представлял, что повод для придирки будет, и на полях доклада начертал: “Jetzt oder niemals” – “Теперь или никогда”. Сценарий разыгрался тот же, который предлагался в декабре 1912 г. Предъявить такие требования, чтобы Сербия не могла их принять, а Россия не могла не вступиться. И Австро-Венгрия выставила Белграду ультиматум, где был, в частности, пункт, требующий допутить австрийские власти для расследования на сербской территории и наказания виновных.

Пункт был беспроигрышным, даже если бы Сербия согласилась. Австрийцы после ареста и допросов террористов знали, что виновных они найдут. И смогут предъявить новый ультиматум. Но и сербское правительство знало, что следы приведут к офицерам из “Черной руки”, и повод к войне найдется в любом случае. Белград пробовал лавировать и принял все пункты ультиматума, кроме этого. А раз так, Австро-Венгрия объявила сербам войну. Россия попыталась сдержать Вену демонстрацией силы, начала мобилизацию в западных округах. И тут же придрался кайзер. Завопил об угрозе со стороны России и 1 августа объявил ей войну. Не считаясь даже с тем, что его действия выглядели совершенно не логичными. Шум-то был поднят, будто угрожает Россия, а немецкие армии двинулись в противоположную сторону, на Францию – как уже отмечалось, по плану Шлиффена французов и русских предполагалось разгромить по очереди. Ну а попутно германские соединения раздавили нейтральные Люксембург и Бельгию. Началась Мировая война. Антанта – против Центральных Держав.

Характерной была и сама последовательность всех этих событий. Ультиматум был предъявлен не сразу после теракта, прошел почти месяц. Немцы и австрийцы в это время готовились, проводили взаимные консультации, вели скрытую мобилизацию – однако их шаги предпринимались тайно. А Европа успокаивалась, поверила, что все обойдется. Но дальше, от ультиматума до начала войны, пружина раскрутилась стремительно, за неделю. Многих людей катастрофа застала за границей, в других государствах. Причем германские подданные, служившие на различных фирмах в России, в большинстве успели загодя уехать – что, кстати, говорит само за себя. В других странах подданных враждебных государств арестовывали и интернировали.

В Германии вообще началась безобразная охота на русских. Их убивали на улицах, подвергали всяческим глумлениям. Мужчины призывного возраста были объявлены военнопленными. Женщин, пожилых людей, детей держали под арестом в полиции и в военных казармах. Потом все же отпустили в нейтральные страны, но после долгих мытарств и издевательств. Режиссер Станиславский, которого война застала в Германии, описывал, как массу измученных и голодных людей гоняли с поезда на поезд, высаживали на станциях. При этом лупили, подгоняли пинками, заставляли ходить строем. Офицеры развлекались “обысками” дам, требуя от них раздеваться догола. Ржали, ощупывали. “Обыскивали только женщин, и притом наиболее молодых. Один из лейтенантов так увлекся обыском молодой барышни, что ее отец не вытерпел, подбежал к офицеру и дал ему пощечину. Несчастного отца командир полка приказал схватить, и тут же, на глазах русских пассажиров его расстреляли”. Жена Станиславского актриса Лилина, когда ей велели обнажаться для обыска, не сразу выполнила приказ, пыталась возражать – офицер разбил ей лицо рукояткой револьвера…

Но в Европе находилось и большое количество русских эмигрантов. И для них начало войны обернулось совершенно разными последствиями. В Париже колония “политических” раскололась. Более 80 социал-демократов и эсеров вступили волонтерами во французскую армию, и Плеханов благословил их напутственой речью. Добровольцы заявляли: они остаются врагами царизма, но данное противоречие снимается тем, что они будут драться за Россию в рядах республиканской армии. А в это же время в том же Париже газетенка Мартова “Голос” принялась поливать грязью и Плеханова, и примкнувших к нему “оборонцев”, и Россию, желая ей поражения. Надо сказать, что во Франции отношение к собственным пораженцам было предельно жестким. Главный из них, Жорес, был сразу убит возмущенными патриотами. Были введены законы военного времени, и за враждебную агитацию без долгих разговоров отправляли на расстрел. Но… Мартову и иже с ним почему-то никто не препятствовал, агитация против союзной державы оказывалась вполне допустимой…

К эмигрантам, очутившимся на территории Центральных Держав, отношение также было не одинаковым. 1 августа, в день объявления войны, Виктор Адлер самолично подхватил своего протеже Троцкого и явился вместе с ним к начальнику венской политической полиции Гейеру. Несмотря на горячку и занятость в столь напряженный день, Гейер нашел время немедленно принять гостей. И принял крайне любезно. На вопрос, имеет ли смысл для Троцкого покинуть Австро-Венгрию, разъяснил, что лучше уехать, и чем раньше тем лучше. Потому что готовится публикация закона об интернировании русских и сербов, к населению будут обращены призывы выявлять шпионов. Мало ли что? Гейер оказал Льву Давидовичу всяческое содействие в организации отъезда и офирмлении документов. И спустя всего лишь 3 часа после визита семья Троцкого уже сидела в поезде, весело стучавшем колесами по направлению к Швейцарии. Утром 2 августа газеты вышли с аршинными заголовками, раздувавшими волну шпиономании. Однако Лев Давидович благополучно и без хлопот успел пересечь границу.

Ленин подобного внимания не удостоился. Он проводил лето в горном селе Поронино рядом с курортом Закопане. И попал под шквал этой самый шпиономании. Его связи с Россией, периодическое появление курьеров были у всех на виду. Посыпались доносы от местных жителей, 7 августа Владимира Ильича арестовала сельская жандармерия и препроводила в Новы Тарг, в распоряжение военных властей. Тут уж всполошились товарищи по партии – как бы в горячке и неразберихе до беды не дошло. Ганецкий (Фюрстенберг) отбил телеграммы в Закопане социал-демократическому депутату Мареку, во Львов депутату Диаманду, в краковскую полицию. Подключили другую “уважаемую публику”, вроде проживавшего в Польше на покое старого народовольца Длусского. Обратились и к Адлеру.

После того, как в захолустный Новы Тарг пришли депеши от Марека и из краковской полиции, что подозревать Ленина в шпионаже нет оснований, ему улучшили условия содержания. А потом и у Адлера дошли руки вступиться. Он посетил министра внутренних дел и на вопрос “уверены ли вы, что Ульянов враг царского правительства?”, скаламбурил – “О, да! Более заклятый враг, чем вы, ваше превосходительство”. 19 августа Ленина выпустили из тюрьмы. Потом еще неделю ждали разрешения выехать в Краков. Наконец, в дирекцию краковской полиции дошло распоряжение министерства внутренних дел от 23.8.1914 г.: “По мнению д-ра Адлера Ульянов смог бы оказать большие услуги при настоящих условиях” [94]. И было получено разрешение на выезд за границу. Добирались со всякими трудностями. Провели в поездах целую неделю, поскольку дорога была забита воинскими эшелонами. Пришлось останавливаться в Вене, хлопотать, чтобы дал поручительство кто-то из швейцарских депутатов, без этого в Швейцарию не пускали.

Впрочем, Ленину в какой-то мере просто не повезло. Некоторые видные революционеры – Зиновьев (Радомысльский), Бухарин, Рязанов (Гольдентах) и другие еще оставались в Австро-Венгрии, и никто их не трогал, не арестовывал. Рязанов, например, в этот период постоянно околачивался в приемной у Адлера, выполнял его мелкие поручения. Но их основная деятельность оказалась парализованной. Не будешь же через фронт пересылать статьи для “Правды”. Да и жизнь в Австро-Венгрии быстро ухудшилась – исчезали товары, росли цены. И эта публика также стала перетекать в Швейцарию. Появились там и эмигранты иного сорта, такие, как Карл Радек. Он был австрийским подданным, членом польской и германской социал-демократических партий, мелким агентом Парвуса. Но, получив повестку о призыве в австрийскую армию, удрал за рубеж и присоединился к российским “коллегам”. Хотя его дезертирство, судя по всему, было лишь легендой. В Австро-Венгрии многие были не прочь улизнуть от фронта. Да только легко ли дезертиру перемахнуть за границу? Очевидно, Радек стал одним из агентов, которых австрийская и германская разведки прикрепили к большевикам.

Однако и Швейцария стала для революционаров не очень уютным прибежищем. Она оказалась “островом”, со всех сторон окруженным воюющими державами. Въезд в них теперь был под контролем военных властей, обставлен массой сложностей. Пути перекрыты, информация – только из швейцарских газет, связь с другими странами – только по почте. Эмигрантов в Швейцарию поналезло много, найти заработок стало трудно. Хватались за подработки переводами, статейками для энциклопедий, справочников. Но кое-кому продолжали покровительствовать “силы неведомые”. Допустим, Троцкий в здешней дыре не задержался. Едва было отражено германское наступление на Париж, он получил предложение… ну конечно же, от “Киевской мысли”. Быть ее военным корреспондентом во Франции. Куда и отправился в ноябре 1914 г. по такой же схеме, как раньше на Балканы – все честь по чести, корреспондент газеты союзной державы. Правда, в Париже он стал сотрудничать не только с “Киевской мыслью”. Вместе с Мартовым принялся изливать яд на Россию на страницах “Голоса”. Но таких “мелочей” ни киевская редакция, ни французские власти упорно “не замечали”.

 

КТО ПОГУБИЛ НАШИХ СОЛДАТ?

Великий русский философ И.А. Ильин писал: “Россия была клеветнически ославлена на весь мир как оплот реакции, как гнездо деспотизма и рабства, как рассадник антисемитизма… Движимая враждебными побуждениями Европа была заинтересована в военном и революционном крушении России и помогала русским революционерам укрывательством, советом и деньгами. Она не скрывала этого. Она делала все возможное, чтобы это осуществилось”. Но к ударам в спину приложила руку не только Европа. Американский “серый кардинал” Хаус был очень озабочен раскладом сил в начавшейся войне. Он писал президенту Вильсону: “Если победят союзники, то это будет означать господство России на европейском континенте”. Но и победу немцев он считал крайне нежелательной. Поскольку в подобном случае США придется противостоять Германии, потребуется милитаризация американского общества, и это будет вредно для “демократии” [6]. Отсюда следовал вывод – победить должна Антанта, но… без России. Писалось это еще летом 1914 г!.

А вот французским и британским правящим кругам сперва пришлось забыть о неприязни к России, слишком уж требовалась ее помощь. Лавина германских армий чуть не стерла с лица земли Францию и экспедиционные силы англичан. Спасли союзников русские. Блестящая победа Ренненкампфа под Гумбинненом. Наступление, пусть и неудачное, Самсонова в Восточной Пруссии. Полный разгром австрийцев в Галиции… И план Шлиффена был сорван. Немцам пришлось срочно снимать войска с Запада и перебрасывать на Восток, а результатом стало “чудо на Марне”. Дойти до Парижа противнику не удалось [178].

Если сравнить, как обстояли дела у тех или иных участников войны, то итоги первого ее этапа выглядели красноречиво. Западные союзники потеряли Бельгию и Северную Францию, после чего на здешнем театре установилась позиционная война. А все попытки англо-французского командования вернуть утраченные территории захлебывались в морях крови. Русские в это же время нанесли два жестоких поражения Гинденбургу в Польше. У Австро-Венгрии отобрали всю Галицию и уже проникали за Карпаты. А австрийсие вооруженные силы так измочалили, что они уже не могли самостоятельно, без помощи Германии, вести крупных операций. На Кавказе наши войска вдребезги разбили турок, уничтожив под Сарыкамышем три корпуса. Когда же англичане и французы сочли, что османы – слабый противник, и устроили Дарданелльскую операцию, те же самые турки всыпали им по первое число.

Однако успехи нашей страны (не поражения, нет! а именно успехи!) вызвали новую волну тревоги в закулисных кругах Запада. Получалось – если Россия внесет главный вклад в победу, она сможет диктовать свои условия при дележке ее плодов. Выйдет из войны не ослабленной, а наоборот, еще больше усилившейся. А вдруг и впрямь начнет претендовать на роль мирового лидера… И западные державы принялись вести “подкоп” под свою союзницу. Условия для этого сложились даже более благоприятные, чем в 1905 г. В период между войнами яд либерализма и “западничества” продолжал активно разъедать российское общество. Им оказалась уже заражена практически вся интеллигенция, студенты, гимназисты, служащие коммерческих предприятий, значительная часть дворянства, офицерства, чиновничества. Бурному распространению разрушительных идей способствовало введенные в России конституционные “свободы”. Мощным центром оппозиции являлась Дума. От нее старались не отставать земства, клубы, дворянские и купеческие организации. Газета, в той или иной форме не критикующая власть, рисковала лишиться читателей.

Россия по-прежнему выглядела могучей стеной, но вот теперь-то, в отличие от конца XIX в., эту стену и впрямь разъедала гниль. В “образованных” слоях общества оппозиционность царю и правительству отождествлялась с “прогрессивностью”. Позиции Православия ослабевали. Многие стали считать его в лучшем случае “красивыми народными обычаями”, в худшем – “реакционным” институтом, препятствием для мнимого “прогресса”. Что уж говорить о прочности устоев веры и церковном авторитете, если, например, весной 1914 г. из 16 выпускников Иркутской духовной семинарии принять священнический сан решили лишь двое, а из 15 выпускников Красноярской семинарии – ни одного! Предпочли пойти по мирской линии – учителями, служащими, чиновниками. Часто восхищаются предреволюционным “серебряным веком” русской культуры. Бальмонт, Брюсов, Ходасевич, Блок, Андрей Белый, Соллогуб… Однако и эта культура была уже насквозь гнилой. Брюсов устраивал и служил “черные мессы”, Соллогуб отвергал Бога и в своих стихах взывал к нечистому, Белый погряз в теософии и антропософии, мечтая о постройке “антропософского храма”, Блок был членом ложи розенкрейцеров. Другие декадентствовали, коллекционировали любовниц, эпатировали эффектными формами и выворачиванием духовной пустоты. А ведь они владели умами, за их стихами гонялись юноши и девушки, переписывая друг у друга.

Правда, начало войны вызвало высочайший патриотический подъем. Люди понимали, что не Россия развязала драку, что с нашей стороны она справедлива, и речь идет о самом существованиии державы. Множество крестьян, рабочих шло на призывные пункты, не дожидаясь повесток – поэтому мобилизацию удалось осуществить быстрее, чем планировалось. Добровольцами отправлялись на фронт студенты, интеллигенция. Уходили в армию даже мастеровые оборонных заводов, имеющие броню от призыва. А Дума провозгласила “национальное единение” перед лицом опасности, торжественно объявила, что поддерживает правительство, а все политические разборки откладывает до конца войны. Но нет, до конца не хватило…

Конструктивно работать либеральные политиканы попросту не умели, весь их авторитет держался на фрондерстве. Впрочем, даже и в недолгий период “национального единении” думская оппозиция держала камень за пазухой. Ей очень импонировало именно то, что Россия воюет в союзе с Англией и Францией. Строились прогнозы, что в подобном альянсе и наша страна должна будет реформироваться, ориентируясь на союзников. И в кулуарах выдвигался лозунг, что победа в войне, должна стать “победой не царизма, а демократии”. Французам и англичанам либеральные деятели в рот заглядывали, считали своими “учителями”. А Запад деятельность оппозиции откровенно поощрял. Политики и дипломаты Антанты стали поддерживать “демократические” настроения, брать под крыло лидеров, исподтишка подталкивая к возобновлению раскачки. Опять пошла информационная война. Победы России замалчивались и принижались, поражения всячески раздувались – как было с разгромом двух корпусов Самсонова в Восточной Пруссии. Для пущего эффекта думские либералы, западные деятели и газетчики подхватывали германские, чисто пропагандистские цифры русских потерь, ничего общего не имеющие с действительностью. Повторяли германские версии развития событий – что позволяло делать глубокомысленные выводы о недостатках “царизма” и “отсталости” нашей армии.

Но если у России были нечестные союзники, то ведь имелись и противники. Которые сразу же развернули подрывную деятельность, причем по нескольким направлениям. Как уже отмечалось, немецкие спецслужбы широко использовали для своей деятельности коммерческие предприятия. А они, благодаря договору 1904 г., внедрились в Россию повсеместно. Только в одной Москве действовало свыше 500 германских фирм. К началу войны некоторые из них благополучно переоформились на фиктивных российских владельцев. В других руководители-немцы выехали за границу, оставив вместо себя доверенных лиц. По данным нашей контрразведки, с немцами были прочно связаны или контролировались ими Внешнеторговый банк, Сибирский, Петроградский международный, Дисконтный и Азовско-Донской банки, несколько крупнейших страховых компаний. Германские подданные были хозяевами “российско-американской” резиновой компании “Треугольник”, обувной фабрики “Скороход”, транспортных компаний “Герхардт и Хай”, “Книп и Вернер”, филиала американской компании “Зингер”. Ну а русские электротехнические фирмы даже сохранили названия тех, чьими дочерними предприятиями они являлись – “Сименс и Хальске”, “Сименс Шукерт”, АЕГ. Обо всем этом контрразведка знала. Но ничего не могла поделать в рамках существующего законодательства! [118]

Русские управляющие выезжали в нейтральные страны, встречались там с германскими шефами, получали от них указания для дальнейших действий. Да и сами управляющие подбирались, есттественно, не из случайных людей. Например, в фирме “Симменс-Шуккерт” этот пост занял большевик Красин. Главными гнездами закулисных контактов были Стокгольм и Копенгаген, где еще перед войной немецкие спецслужбы создали соответствующую базу. Важную роль играл возникший при участии Варбургов “Ниа-банк”. Его владелец Олаф Ашберг был связан с перечисленными выше Сибирским, Внешнеторговым банками, с российским банкиром Дмитрием Рубинштейном, директором “Русско-французского банка в Петрограде” и “Второй Российской компании по страхованию жизни”. Ашберг установил прочные контакты с Путиловым, владельцем крупнейших военных заводов и “Русско-Азиатского банка”. Ими была создана совместная “Шведско-Русско-Азиатская компания” [154]. В ней участвовал и Абрам Животовский, дядя Троцкого, возглавивший специальный специальный консонциум “Русско-Азиатского банка”. В общем сеть получалась не слабая.

Неприятельские спецслужбы делали ставку и на сепаратистов. Заместитель министра иностранных дел Германии Циммерман провозглашал задачу – “расчленение России и отбрасывание ее к границам, существовавшим до Петра I с последующим ее ослаблением”. И в рамках этой задачи привлекались все, кто мог оказаться полезен. В Германии возникли “Лига вызволения Украины” под руководством пангерманиста Хайнце, особый штаб для контактов с украинцами, который возглавил регирунгс-президент Шверин, “Комитет освобождения евреев России” во главе с профессором Оппенхаймером [168]. Появились также польские, финские, прибалтийские, грузинские шовинистические организации. Была создана Лига инородческих народов России под председательством барона Экскюля..

Развернулась работа и через радикальных революционеров. Особенно тех, кто считал свои политические цели выше патриотических. Ленин, например, не был непосредственно связан с чужеземными разведками. Но полагал, что нужно воспользоваться удобным моментом. И, едва перебравшись в Швейцарию, созвал совещание, принявшее Бернскую резолюцию: “С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России”. Выдвигались лозунги пропаганды революции, гражданской войны, “беспощадной борьбы с шовинизмом и патриотизмом”, борьбы с монархией за республику, “за освобождение угнетенных великорусами народностей” и т.д., и т.п. [86] И это несмотря на то, что сам Ленин еще недавно боролся с сепаратизмом Бунда. Несмотря на то, что лично успел убедиться – украинцам, полякам в составе Австро-Венгрии приходится куда хуже, чем в составе России (а то, что он убедился в этом, признает в своих мемуарах даже Крупская). То есть, резолюция носила явно конъюнктурный характер. Подыграть противникам. Что ж, немцы и австрийцы подобные шаги оценивали, брали на заметку.

А уж большевистская фракция Государственной Думы не только демонстрировала антипатриотическую позицию (скажем, отказавшись голосовать за военные кредиты), но и стала натуральной “крышей” подрывной работы. В ноябре 1914 г. фракция в полном составе была арестована. В прокламациях, распространявшихся “народными избранниками”, открытым текстом писалось: “Для России было бы выгоднее, если победит Германия”. При обысках обнаружились полные наборы шпионских аксессуаров – наборы подложных паспортов, шифры, листовки. В феврале состоялся суд. Очень мягкий, приговорил к ссылке. Но возмущенно завопила вся Дума! Дескать, какой безобразие, из-за такой мелочи, как шпионаж и деятельность в пользу противника, “самодержавие” нарушило депутатскую неприкосновенность!…

И все же на первом этапе войны прогерманская “пятая колонна” успеха не имела. Украинцы, например, на агитацию сепаратистов не поддавались, никак не хотели считать себя “угнетенной нацией”. Пораженческие лозунги тем более не находили почвы ни среди солдат, ни среди рабочих. Рискнувшего выступить с такими призывами просто убили бы! Кстати, стоит подчеркнуть, что “отсталость” нашей армии была не более чем мифом. По оснащенности артиллерией, пулеметами, аэропланами, автомобилями русские войска в 1914 г. значительно превосходили французскую и британскую армии – хотя и уступали германской и австрийской (но ведь они целенаправленно готовились к войне). А по уровню тактической подготовки даже и немцы в этот период отставали от русских – ходили в атаки в плотных колоннах, что вело к огромным потерям, не учились переползанию и перебежкам, не имели ручных гранат [178].

Но у России было другое уязвимое место. Военное министерство во главе с В.А. Сухомлиновым вместо того, чтобы развивать отечественное производство вооружения и боеприпасов, предпочитало заказывать их за рубежом. Причем и собственные мощности имелись – тульские, уральские, питерские заводы. Но дело не обошлось без крупных взяток “заинтересованных лиц”. И министерство не затрудняло себя программами наращивания российских мощностей, их перепрофилирования и модернизации, а передавало военные заказы английским, французским, даже немецким фирмам. В результате русская армия попала в зависимость от иностранцев…

Уже осенью 1914 г. во всех воюющих государствах проявилась общая “болезнь”. Расход вооружения и боеприпасов оказался гораздо выше, чем было предусмотрено. Сама же война приняла не скоротечный, как планировалось, а затяжной характер. Заготовленные запасы таяли. Кризис с боеприпасами разразился и во Франции, и в Германии, и в Австрии, и в России. Но европейские державы преодолевали его срочными мерами по мобилизации собственных ресурсов. А русское военное министерство опять пошло по накатанному пути – купить за границей. Для чего тербовалась валюта… Вот тут-то англичане и французы отыгрались! На фронтах их достижения были сомнительными, но как только зашла речь о деньгах, принялись кочевряжиться и возить русских мордой по столу. Ах, мол, так вы оказались не готовы к войне? О чем же вы раньше думали? Союзники ломались, увязая в обсуждениях, на какие русские заказы стоило бы выделить кредиты, а на какие нет [168].

А в Америке Яков Шифф снова развернул усиленную агитацию против предоставления кредитов России. Называл такие займы “аморальными”, призывал бойкотировать русские ценные бумаги. Например, когда в западной прессе пошли публикации о зверствах немцев в Бельгии, о масовых расстрелах мирного населения, он объявлял, что это сущая мелочь по сравнению с “жестоким обращением царя с еврейским населением в Западной России и Польше”. Отметим, что и англичане с французами, плохо подготовившиеся к войне, крайне нуждались в поставкак вооружения, боеприпасов <